Kitobni o'qish: «Станция расплаты»

Shrift:

* * *

Глава 1

Для москвичей июнь 1975 года выдался жарким. Пятого числа стрелка термометра с комфортных девятнадцати градусов подпрыгнула сразу до двадцати девяти. И это в тени! На солнце же температура доходила до невероятных для Москвы тридцати пяти градусов. Государственные служащие, вынужденные и летом ходить в темных брюках и пиджаках, обливались потом. Ребятня, вопреки запретительным табличкам, установленным у каждого уличного бассейна, раздевшись до трусов, ныряла под теплые струи фонтанов. Дворовые собаки, высунув язык, валялись в пыли, птицы и те старались не вылетать без особой надобности из тени. К трем часам дня город словно вымер. С улиц ушли все, даже туристы, которых летом в столице бывает больше, чем самих москвичей. И только городские вокзалы продолжали жить в обычном ритме.

Ярославский вокзал, расположенный на Комсомольской площади, не был исключением. Пассажиры, прибывающие с одноименной станции метро по Сокольнической линии, широким потоком вливались в гудящую толпу, смешиваясь с приезжающими, станционными служащими, торговками и носильщиками.

– Носильщик, кому носильщика! Подходи, не стесняйся!

– Пирожки! Горячие пирожки!

– А вот картошечка, только из печи! Огурчики соленые, хрустящие!

– Па-а-а-аберегись! Па-а-аберегись!

Во все стороны сновали люди, кто с чемоданами, кто с узлами, кто налегке, с тонким портфельчиком. Продирались к железнодорожным кассам, где им предстояло отстоять длиннющую очередь, прежде чем заполучить вожделенный билет на поезда дальнего следования. Толкаясь, двигались через помещение вокзала, мечтая оказаться в относительной прохладе железнодорожной платформы. Покупали пирожки и отварной картофель, чтобы перекусить ими в поезде. Прихватывали в киоске «Союзпечать» свежую газету, которая спасет от скуки в пути. И говорили, говорили, говорили… А из громкоговорителя каждые полминуты, перекрывая общий гул, вещала гнусавая тетка:

– На второй путь прибывает электропоезд Кострома – Москва. Повторяю: на второй путь прибывает электропоезд Кострома – Москва. Нумерация вагонов с хвоста поезда.

Или:

– Кто оставил багаж в буфете железнодорожного вокзала? Просьба подойти к начальнику вокзала.

А следом:

– Со второго пути отправляется поезд Москва – Киров. Провожающих просим покинуть вагон. Повторяю…

И так до бесконечности. Поезда следовали один за другим: Архангельск, Череповец, Кинешма, Ярославль. Пассажиры забрасывали сумки в тамбур, карабкались на подножки, добирались до нужного купе и, распихав по багажным полкам чемоданы и баулы, устраивались у окна и радостно махали провожающим. Их задача была выполнена: попали в вагон в срок – вот и славно. У служащих железной дороги работа продолжалась до последней минуты, пока поезд не тронется, и гнусавая тетка не объявит об отправлении очередного состава.

Носильщики поспешно загружали чемоданы в багажный вагон, работники вагона-ресторана получали продукты питания, которые задержались в пути и прибыли на платформу в последний момент, проводники проверяли наличие воды и средств гигиены. Но самая кипучая деятельность разворачивалась возле почтового вагона. Он представлял собой обычный вагон, в котором вместо привычных купе организовали багажный отсек, а вдоль стен, где обычно располагались окна, собрали полки-ячейки для сортировки почтовых отправлений. Теперь сортировать почту можно было на всем пути следования, экономя на этом время доставки почти в три с половиной раза. С начала шестидесятых это нововведение охватило всю систему почтовой связи и к 1975 году превратилось в целую индустрию. Чаще всего почтовые вагоны прикрепляли к пассажирским поездам, но существовали и отдельные единицы, так называемые почтово-багажные поезда, где таких вагонов было несколько.

Почтовые вагоны, входящие в состав скорых или обычных пассажирских поездов, производили погрузку-выгрузку почтовых отправлений только на крупных узловых станциях. Для почтово-багажных составов было предусмотрено особое расписание, и они могли забирать почту на всех остановках, запланированных на пути следования. Во время пути в почтовых вагонах трудились от четырех до десяти человек, в зависимости от маршрута следования. Здесь же, в вагонах, служащие ели, спали, проводили свободное время и, конечно, загружали и разгружали почтовые отправления. Как правило, для работы в почтовых вагонах нанимали самых опытных сотрудников почтамта, потому что человеку без опыта легко было запутаться в такой массе мешков и контейнеров с письмами, бандеролями и посылками, которые предстояло обработать за время пути. Но случались и исключения.

Ленька Седых и был таким исключением. Всего три дня назад он окончил курс машиниста железнодорожного училища. Осенью ему предстояло послужить Родине в войсках Советской армии, а пока он чувствовал себя вольной птицей. Лети, куда душа пожелает! Его душа желала лишь одного – быть поближе к железной дороге. Но, увы, помощником машиниста его не взяли, потому как до совершеннолетия предстояло ждать долгих три месяца, поэтому он напросился в помощники почтальона в почтовый вагон. В этом вагоне служил его сосед Егор Демидович Пашков. Егор когда-то был дружен с отцом Леньки, погибшим под колесами поезда пятнадцать лет назад, и отказать парнишке в просьбе взять его работать помощником не нашел сил. А зачем, собственно, отказывать? Проявил парнишка рвение к труду – поощри рвение, так считал Егор Пашков.

В этот день Ленька поднялся ни свет ни заря. Шутка ли, первый рейс в почтовом вагоне, и сразу на Владивосток! Это ж сколько дней на колесах провести! Мечта, да и только. Мать собрала ему в дорогу съестного, положила в рюкзак три футболки, пару спортивных штанов, пару носков, целую стопку трусов и теплую кофту «на всякий случай». Ленька не возражал. Он почти никогда не возражал матери, жалел ее. Не каждому доведется в двадцать три года овдоветь, и не каждый при этом не потеряет интерес к жизни. Ленькина мать не потеряла, и за это он уважал ее еще сильнее.

Оказавшись на вокзале, Ленька с наслаждением вдыхал неповторимый запах железной дороги, навевающий мысли о путешествиях и приключениях. И пусть он припахивал моторным маслом и креозотом, которым щедро пропитывали шпалы, для него, Леньки, лучше этого запаха не было ничего на свете. Он во все глаза таращился на специальные приспособления почтового вагона, ощупывал мешковину, в которую складывали письма и бандероли, поглаживал большим пальцем сургучные печати на ящиках с посылками и нюхал, нюхал, нюхал…

До полудня грузили мешки с почтой, затем пошли обедать в вокзальную столовую. После обеда пятнадцать минут кемарили в вагоне и снова пошли грузить. К трем часам жара достигла своего пика, почтовые работники сгибались под тяжестью мешков и потели в толстых суконных униформах. Они проклинали лето и жару, а Ленька наслаждался непривычной суетой, наблюдал за прибывающими поездами и глазел по сторонам, позабыв о том, что пришел сюда работать.

– Ленька, коза тебя задери, ты чего прохлаждаешься? – зычный голос Егора Пашкова вывел парнишку из состояния эйфории. – Сейчас с «международки» мешки привезут, а ты ворон считаешь! Шевели оглоблями!

«Международкой» почтовики называли отправления, прибывающие с Международного почтамта, расположенного около Ленинградского вокзала и запущенного в эксплуатацию в 1962 году. Первый в стране почтамт, который собирал почтовые отправления из десятков стран мира. Раз в четверть часа от почтамта отходила машина, груженная мешками, полными ценных посылок, бандеролей и писем. И раз в час сам Международный почтамт принимал точно такие же мешки, готовые к отправке за границу. Пропустить доставку с «международки» грозило выговором, а потеря хоть одной единицы почтовых отправлений – увольнением. Вот почему к встрече «международки» готовились особо тщательно. Об этом знали все, кроме новичка Леньки.

– Чего кричишь, дядя Егор? Тут я, на месте. На пассажиров малясь засмотрелся. Уж больно смешные попадаются, – Ленька миролюбиво улыбнулся, глядя на строгого начальника. – Вот хотя бы та тетка в красном сарафане. Надо же было в такую жару красное надеть! У нее кожа того же цвета, что и сарафан. Рак вареный! Умора, да и только!

– Будет тебе сейчас умора, – Егор замахнулся на Леньку, но бить не стал. – Шевелись, тебе говорят, иначе мигом на берег спишу!

– Да чего делать-то? – расстроился Ленька. – Нету же никого.

– А ты все равно будь готов. Вон, видишь, вдалеке телега едет? Это по нашу душу.

Ленька вгляделся в дальний конец платформы, там и правда двигалась железная телега на четырех колесах, которую тянули два грузчика. Телега была доверху завалена фанерными ящиками и пакетами из мешковины. Дождавшись, когда груз подвезут к вагону, Ленька начал перегружать мешки и ящики. Он носился туда-сюда со скоростью молнии. Забрасывая на свои плечи сразу по четыре мешка, он легко вспрыгивал на подножку и исчезал в вагоне, а спустя полминуты появлялся вновь, и все повторялось сначала. Благодаря силе и молодости парнишки выгрузка заняла в два раза меньше времени, и довольный ее результатом Егор потрепал Леньку по плечу:

– Вот это по-нашему, Леня. Теперь вижу, что ты не только ворон считать умеешь, – похвалил он. – Иди, полежи чуток. Скоро тронемся.

Ленька вскочил на подножку и скрылся в вагоне. Егор постоял еще немного, наблюдая за привычной суетой вокзала. Когда он собрался войти в вагон, к нему подошел парнишка в форме солдата Советской армии. На вид лет двадцать, фуражка на макушке, китель расстегнут, на груди значков куча. Сразу видно – дембель!

– Здорово, служивый, – поприветствовал парня Егор.

– Здравствуйте, – вежливо поздоровался солдатик.

– Давно дембельнулся?

– Четыре дня назад. А вы как узнали? – лицо парнишки удивленно вытянулось.

– Невелика премудрость. У кого еще пряжка на яйцах висеть будет? – осклабился Егор. – Тебе на наш рейс? Поторопился бы, отправление через пару минут.

– Да тут такое дело, – протянул солдатик и смущенно потупил взор. – Вряд ли меня в него пустят.

– Что, билет потерял? – выдвинул предположение Егор.

– От поезда отстал, – солдатик поднял глаза на Егора. – Глупо так вышло. Мы с приятелями немного отметили и не заметили, как время пролетело. А когда опомнились, наш поезд уже ушел.

– Хреново, – посочувствовал Егор. – Теперь придется за свой счет билеты брать. Ну да не беда, пожалитесь кассиру, он вам из брони билеты выдаст. Дороговато, зато ждать не придется. В летний сезон с билетами всегда туго.

– В этом еще одна проблема, – солдатик снова опустил взгляд.

– Что, деньги все прожрали? – Егор весело рассмеялся. – Ох, парень, знал бы ты, сколько таких вот дембелей я за десять лет работы повидал! Остается одно – родственникам писать и надеяться, что перевод быстро придет.

– Это уж совсем позорно, – солдатик с печальным видом вздохнул. – Хочется героем в родную деревню прийти, а не нахлебником. Да и перед родителями стыдно.

– Тут уж выбирать не приходится, – рассудительно заметил Егор. – Не здесь же тебе оставаться.

– А вы бы не могли нас к себе взять? – после минутной паузы выдал солдатик. – Мы много места не займем. Сядем в уголочке, вы нас и не заметите.

– Нет, солдатик, подсаживать посторонних в вагон нам строго воспрещается. Сам понимаешь, груз ценный везем, можно сказать, головой за него отвечаем. За такое не ваша армейская гауптвахта, а что похуже полагается, – Егор похлопал парнишку по плечу. – Мой тебе совет – не глупи, пиши родне, пусть деньги высылают. Уверен, мамка твоя так обрадуется, что ты домой едешь, что любую сумму вышлет.

– Не могу я, – с надрывом произнес парнишка. – У нее и так пять ртов, отец неделями дома не появляется, старается лишнюю копейку зашибить. Нет, нельзя мне мамке писать.

– Так у друзей попроси, – снова дал совет Егор. – Друзья-то уж найдут сколько нужно. Тебе далеко ехать?

– В Дуляпино.

– Это где ж такое водится? – шутливо спросил Егор.

– Пятьдесят километров от Иваново, – охотно поделился информацией солдатик.

– Ошибся ты, служивый, нам не по пути, – у Егора от сердца отлегло, уж больно не хотелось отказывать дембелю.

– Так мне бы только до Нерехты добраться, а там приятель обещал на «зилке» подхватить. Он в Нерехту по работе каждый день гоняет, так что с этим проблем не будет, – солдатик воодушевился. – Возьмите до Нерехты, тут езды всего ничего. А мы с ребятами вам грузиться поможем.

– Экий ты шустрый, – рассмеялся Егор. – Мы уж погрузились, долго ждал.

– Кто же знал-то? Я бы раньше подошел, да решиться никак не мог, – признался солдатик.

– А друзья твои где же?

– В здании вокзала сидят. Сначала по другим вагонам ходили, доброго человека искали, – солдатик вздохнул. – Видно, перевелись на свете добрые люди.

– Чего же ты за всех говоришь? Сам вляпался, а на людей наговариваешь, – Егор вдруг рассердился. – Тебе государство деньги на билет выделило, чтобы ты как человек до дома добрался, а ты напился, от поезда отстал, и сам же виноватых ищешь.

– Простите, я совсем не то хотел сказать, – парнишка тронул Егора за рукав. – Правы вы. Конечно, правы. Надо было не водку в глотку заливать, а о доме думать. Ладно, пойду я.

Солдатик подтянул ремень, стянул с головы фуражку и зашагал прочь от почтового вагона. Егор смотрел ему вслед, а на душе кошки скребли. В чем-то парнишка был прав: боязливый стал народ, каждый за свою шкуру трясется. А ведь, помнится, и сам на перекладных с армейской службы до дому добирался. Давно это было, двадцать годков прошло, но и теперь нет-нет да и вспомнит, как в поезде его, парнишку, баба Глаша курочкой отварной подкармливала да рассолом домашним отпаивала. И ведь никаких нотаций не читала. Гладила по волосам и приговаривала: «Ничего, милый, похмелье вещь недолгая. Поспишь, и все пройдет».

– Эй, служивый, постой! – окликнул Егор солдатика. Тот развернулся на каблуках и с надеждой взглянул на почтальона. – Поди сюда!

Солдатик бросился обратно.

– Тебя как звать-то? – спросил Егор.

– Леха. Алексей Спиридонов.

– Беги за друзьями, Леха.

– Возьмете? – переспросил Леха, не веря в удачу.

– Куда ж от вас деваться? Только чур, из вагона до самой Нерехты ни ногой, – предупредил Егор. – Мне неприятности не нужны.

– Обещаю! – глаза парнишки заблестели. – Мы вас не стесним.

Он опрометью бросился к вокзалу, на полпути обернулся и прокричал:

– Спасибо!

– Чего уж там, – пробурчал себе под нос Егор. На душе стало тепло и как-то щекотно.

Он поднялся в вагон и покричал Леньку, но тот либо не услышал, либо поленился отвечать. Егор заглянул в единственное купе, предназначенное для отдыха почтальонов. Оно ничем не отличалось от любого другого купе проводников: те же две полки для сна, откидной столик, да еще шкафы для личных вещей вдоль стены. «Ничего, до Нерехты вряд ли кому-то спать приспичит, – размышлял он, глядя на спальные места. – А там солдатики выйдут». Он бросил пару одеял на нижнюю полку и снова вышел на перрон. Солдатик уже стоял у дверей почтового вагона, за его спиной Егор углядел еще двоих. Один такой же салажонок, как и Леха, а вот второй его озадачил. На вид Егор дал бы ему все тридцать, а то и тридцать пять. В темных волосах поблескивала седина, фигура давно потеряла юношеские формы, губы сжаты в узкую полоску. Глаз Егор разглядеть не смог, их закрывал козырек форменной фуражки.

– Это твои приятели? – перегородив вход в тамбур, обратился Егор к Лехе.

– Они самые, – радостно вещал Леха. – Это Димка Лопахин, мы с ним с учебки вместе. А это Григорий Шацков.

– Не поздновато на дембель собрался, Григорий? – обратился к мужчине Егор.

– Так вышло, отец, – не поднимая глаз, вежливо ответил Григорий. – Сначала институт окончил, а уж потом служить пошел, вот годки и набежали.

– Что ж, заходите, – Егор посторонился, пропуская дембелей. – До Нерехты придется сидеть в купе безвылазно. Так что, если кто курит, придется потерпеть.

– Потерпим, отец, – за всех ответил Григорий и первым прошмыгнул в вагон.

– И никакого спиртного, – бросил Егор вдогонку.

– Этого добра мы уже напились, – выдал тот, кого представили как Димку Лопахина, и разразился громким, неприятным смехом.

– Надо бы вещмешки ваши проверить, – поздновато спохватился Егор. – Да уж ладно, не дурни ведь вы? Должны понимать, что мигом ссажу вас, если что не так.

– Мы понимаем, – на этот раз ответ дал Леха. – И очень вам благодарны.

– Да чего уж там! – Егор махнул рукой, идея подсобить солдатикам уже не казалась ему такой приятной. – Заходите в купе, дверь открыта.

Из громкоговорителя зазвучал голос, сообщающий об отправлении поезда Москва – Владивосток, менять решение не оставалось времени. Егор поднял подножку, захлопнул дверь вагона и, ворча что-то себе под нос, прошел внутрь.

– Чего так долго? – обратился к нему Иван Громов, по прозвищу Профессор. Прозвище это он получил за заумные речи, а еще за очки в круглой роговой оправе, которые не снимал даже ночью.

– Дело было, – коротко ответил Егор, решив немного повременить с объяснениями. – Все на месте?

– Если ты про Леньку, то он спит в багажном отделении, – сообщил Профессор. – Дрыхнет, как медведь в спячке. Эх, молодость, молодость, все у них легко и просто.

Егор усмехнулся, пару месяцев назад Профессору стукнул тридцатник, и это событие он воспринял как угрозу, приближение смерти или по крайней мере завершение лучшего этапа человеческой жизни, по завершению которого его ждет лишь скука и тоска по прошлому. Приближающемуся к своему сорокалетию Егору такое отношение к возрасту казалось по меньшей мере глупым.

– Трофимыч, ты его слышал? – со смешком обратился Егор ко второму напарнику, седовласому Анатолию Трофимовичу Вырикову, из бригады он был самым старшим по возрасту. Собственно, Трофимыч, как именовали его коллеги, три года находился на заслуженном отдыхе. В шестьдесят он, как и положено, получил пенсию, но любимое дело не бросил. Его жена, женщина активная, целыми днями пропадала то у внуков, то у подруг, а то и на выделенном почтовым профсоюзом клочке земли, гордо именуемом «приусадебный участок». При таком раскладе никто Трофимычу палки в колеса не вставлял, и он продолжал работать.

– А то как не слыхать! – Трофимыч включился в игру. – Профессор у нас если уж выдаст, то по полной. Да и чему удивляться? В его-то почтенном возрасте в таких вещах пора разбираться.

– Да ну вас, – надулся Иван Громов. – Мог бы и не отвечать, знал ведь, что вы все к шутке сведете.

– Разве плохо повеселиться перед долгой дорогой? – резонно заметил Трофимыч. – Вон Егор уже по мешкам глазами шарит, примеряется, с чего вперед начать. А так позубоскалили чуток, и на душе веселее.

Егор опустился на скамью, прикрученную к полу в центре вагона специально для почтальонов. Окинув взглядом горы посылок, загруженных Ленькой, он покачал головой. Ни о какой системе Ленька знать не знал, и винить его вроде как было не за что, но перспектива потратить лишний час на систематизацию почтовых отправлений не слишком радовала. Да еще это его решение подсадить в почтовый вагон, битком набитый ценностями, пусть и молодых, но все же мужиков. Теперь решение казалось ему ребяческим, совершенно не обдуманным, и это портило настроение. А ведь придется сказать об этом товарищам, и кто знает, как они отнесутся к его решению.

– Тут такое дело, – откашлявшись, начал Егор. – У нас попутчики организовались. Никто не против?

– Чего? Не понял, – протянул Трофимыч. – Ты, Егор, не мямли, объясни доходчиво.

– Да солдатики, дембеля, в компанию напросились, – нарочито беспечным тоном пояснил Егор. – От поезда отстали, вот и пришлось подсобить.

– К нам в вагон? – в один голос воскликнули Трофимыч и Иван Громов.

– Ну не в вагон-ресторан же, – пожал плечами Егор. – Да вы не переживайте, до Нерехты докатят и отвалят. На этом перегоне дозагрузки нет, так что все путем.

– Все путем? Все пу-тем!!! – выдохнул Трофимыч. – Ты что, Егор, совсем сбрендил? Да за такие штуки нам бошки поотрывают, если узнают!

– Это если узнают, – многозначительно протянул Егор. – Только мы ведь не собираемся никому докладывать.

– Вот это ты учудил, Егор, – Громов нервным жестом поправил очки. – Такого за тобой еще не водилось. И это тогда, когда вагон переполнен заграничными отправлениями.

– Брось, Профессор, нормально все будет. Подумаешь, большое дело, – Егор старался выглядеть спокойным и уверенным. – Ну не пешком ведь им идти?

– Да какое наше дело, пешком они пойдут или верхом на палочке? – прорычал Трофимыч. Он сильно рассердился, а когда он сердился, начинал брызгать слюной во все стороны. Вот и сейчас его беззубый рот искривила недовольная гримаса, и при каждом произнесенном слове оттуда вылетал фонтан брызг. – Ты, я вижу, решил в начальника поиграть?

– Не кипятись, Трофимыч, – Егор попытался урезонить старшего товарища. – В жизни всякое бывает. Мой племяш сейчас на Камчатке службу несет. Что, если и он на радостях все деньги пропьет и не на чем ему будет домой вернуться?

– Если пропьет, значит, дурень бестолковый, – отрезал Трофимыч. – И нечего его жалеть. Пусть прежде головой думает.

– Ну, хватит, – оборвал Вырикова Егор. – Дело сделано, и больше об этом не будем. Хотите донести на меня почтовому начальству – дело ваше, но до Нерехты солдаты поедут с нами.

– Мы-то не донесем, – высказался более практичный Громов, – но ведь не все от нас зависит. Мало ли кто их увидеть может? И что тогда? Все трое с работы полетим, а у меня, между прочим, квартира казенная.

Егор поморщился: вечно Профессор о житейском печется. Да, Егор знал, что Громов проживает в квартире, выделенной ему почтовым начальством под ведомственное жилье. За право проживать в квадратных метрах, принадлежащих Главпочтамту, следовало отработать на почте десять лет, и тогда квартира оставалась тебе вне зависимости от места работы. Из положенных десяти Громову оставалось отработать всего два года. Егор об этом знал и сожалел, что так необдуманно подставил товарища под удар. Но что теперь он мог поделать? Исправить ситуацию уже не получится, поезд набрал ход, и следующая остановка случится только через сто двенадцать километров, а это треть пути до Нерехты.

– Ладно, виноват, – совершенно внезапно Егор пошел на попятный. – Сейчас уже ничего не поделаешь, придется ждать остановки. Но в Александрове, если вы не передумаете, я их ссажу. Такой расклад всех устроит?

– Странный вопрос, – протянул Громов. – По-моему, ты не оставил нам выбора.

Трофимыч промолчал, и Егор облегченно вздохнул.

– Значит, на том и сойдемся, – произнес он. – А теперь за работу, ребятки.

– Лежебоку будить не будешь? – вставая с места, поинтересовался Трофимыч.

– Леньку-то? Нет, пусть поспит чуток. Он сегодня славно потрудился, – ответил Егор и взялся за холщовый мешок, под завязку забитый письмами.

– Что верно, то верно, – Трофимыч в знак согласия кивнул и подцепил с пола второй мешок. – Давайте, ребятки, поработаем на благо Родины.

Эта его присказка была известна всем присутствующим. Всякий раз перед тем, как начать обработку корреспонденции, Трофимыч выдавал перл про «блага Родины», и это означало, что последующие четыре-пять часов в вагоне должна стоять гробовая тишина. Как всегда, «на правах» самого молодого, Громов начал разбирать ящики с посылками и ценными бандеролями, доставленными с Международного почтамта. Он оттаскивал посылки к багажному отсеку и складывал их штабелями в алфавитном порядке, согласно пункту назначения. При этом он не забывал отмечать распределенную корреспонденцию в толстом журнале отчетности и ставить штемпель «ПВ» на отсортированные посылки и письма, что означало «почтовый вагон».

Трофимыч вытряхнул письма из мешка прямо на пол, подобрал запечатанные в отдельный мешок письма и бандероли с объявленной ценностью и начал распределять их по ячейкам. Беззвучно шевеля губами, он читал адрес места назначения и шлепал на него штамп. Затем подходил к нужной ячейке и вкладывал туда корреспонденцию. После этого возвращался к беспорядочной куче писем и начинал все сначала.

Егор работал чуть в стороне от остальных. Он сортировал письма по своей системе: сперва раскидывал по городам, затем вносил в журнал, ставил штамп и только потом, набрав приличную стопку, раскладывал в ячейки. Так, по его мнению, работа шла быстрее, и он не единожды говорил об этом Трофимычу, но тот всякий раз отговаривался поговоркой: «Старого учить – что мертвого лечить». В какой-то степени он был прав. И вот ведь чудеса – работал Трофимыч при этом ничуть не медленнее Егора.

С момента начала работы прошло чуть больше получаса, когда дверь купе проводников открылась, и в вагон вошел Леха. При его появлении все головы повернулись к проходу. Трофимыч, выражая недовольство, покачал головой и вернулся к прерванному занятию. Иван Громов чуть заметно нахмурился и перевел взгляд на Егора, словно говоря: «Вот видишь, начинается». Егор вопросительно взглянул на Леху и произнес:

– Уговор был про купе, или позабыл?

– Нет, не позабыл, – спокойно проговорил Леха. – Нам бы только в туалет. Естественные нужды, сами понимаете.

– Полчаса подождите, – взглянув на часы, сказал Егор. Он сам не знал, почему отказывает парнишке. Должно быть, хотел показать товарищам, что держит ситуацию под контролем.

– Полчаса? Хорошо, я передам ребятам, – произнес Леха, но уходить не спешил.

Он стоял и разглядывал горы посылок, и что-то в его взгляде не нравилось Егору. Леха будто впитывал увиденное, как губка. Впитывал и запоминал. «Ну, иди же, – мысленно проговорил он. – Возвращайся в купе, здесь и без тебя жарковато». Но Леха все не уходил, и Егору пришлось вновь заговорить, нарушая негласное правило работы в почтовом вагоне.

– Еще что-то хотел? – тон Егора не оставлял сомнений в том, что назойливость незапланированного пассажира ему неприятна.

– Да нет, просто любопытно, – беспечно проговорил Леха. – Столько писем, с ума сойти можно. И как только вы во всем этом разбираетесь.

– Всего лишь опыт, – ответил Егор.

– А вон те почему на полки не ставите? – Леха указал рукой на ценные посылки из-за рубежа, которые Иван Громов ставил особняком. – Не умещаются?

– Типа того, – буркнул Громов и добавил: – Шел бы ты, парень, работать мешаешь.

– Да я ведь тихонько, – на лице Лехи отразилось искреннее удивление.

– Для тебя тихо, а для нас – как гром, – проворчал Трофимыч. – Ты вот спрашивал, как мы ничего не путаем? Так и не путаем, потому что не болтаем во время работы. Усек?

– Усек, – Леха кивнул, еще с минуту наблюдал за работой почтальонов, затем развернулся и ушел обратно в купе.

Егор слышал, как сработала защелка. «Для чего закрываться? – промелькнуло у него в голове. – Видит же, что заняты все, не до прогулок по купе. И потом, они ведь гости, значит, и закрываться им не положено». Но вслух он ничего не сказал и вскоре полностью погрузился в работу. Сортировка шла полным ходом, он распаковал очередной мешок и ссыпал конверты в деревянный ящик, которым всегда пользовался при работе с письмами. Вдруг его внимание привлек какой-то звук. Он был непривычным, выбивающимся из общего шума: шелеста газет и журналов, звонких шлепков штемпелей, глухих ударов коробок для упаковки посылок. Этот звук что-то ему напомнил, но сообразить, что именно, он не успел. Звук, последовавший за первым, он узнал безошибочно. Это был выстрел. Стреляли из двустволки, и теперь стало понятно, что за звук привлек его внимание. Стрелок передергивал затвор, досылая патрон в патронник. Егор повернулся и увидел в проеме, ведущем к купе, Григория Шацкова. В руках он держал обрез, из дула которого выходил дымок.

– Всем стоять, – негромко произнес Григорий. – Руки в гору, мордой в пол. Живо!

Егор рук не поднял и на пол не упал. Вместо этого он повернулся туда, откуда шел пугающий булькающий звук. Он встретился с удивленным взглядом Трофимыча. В его горле образовалась огромная дыра, которая быстро наполнялась кровью. Именно кровь издавала тот булькающий звук.

– Что за на… – прохрипел Трофимыч и рухнул на пол. Тягучая кровь начала заливать почтовые отправления, руки Трофимыча сжали конверт, и тот стал красным от крови.

Егор повернулся к дверному проему, успев заметить, как дико таращит глаза Иван Громов, как вытягивает руки вверх, рассыпая бандероли. Егор встретился взглядом с Григорием. Тот гадко улыбнулся и махнул дулом вверх, требуя выполнить команду. Опуститься на колени Егор не успел. Из-за плеча Григория высунулась голова Лехи. От действий дружка тот ошалел не меньше Громова. С выпученными глазами он обозревал содеянное.

– Ты что творишь? – выкрикнул он. – Мы так не договаривались!

– Заткнись, салага, – оборвал его Григорий. – А ты, – он обратился к Егору, – падай на пол, если жизнь дорога.

– Послушай, так дело не пойдет, – снова вмешался Леха. – Ты сказал, мы просто их свяжем! А теперь что? Он же истечет кровью, – и Леха указал на Трофимыча.

– О нем можешь не беспокоиться, – холодно произнес Григорий. – Он нам уже не помеха. Бери веревку и вяжи вон того.

Григорий повел дулом в сторону Громова, который опустился на колени, уткнулся лицом в пол и закрыл голову руками.

– Двигайся, – поторопил Григорий Леху. – Время – деньги.

– Не буду я его вязать, – взбеленился Леха. – Я вообще в этом участвовать не стану. На «мокруху» я не подписывался.

– Ах вот оно что! – Григорий сплюнул под ноги. – Не подписывался, значит? И что же ты намерен делать? Стоять в сторонке, пока мы делаем дело?

– Толстый тоже не станет тебе помогать, – заявил Леха, закрывая проход от третьего подельника. – Он не идиот, чтобы за пару тысяч пятнарик чалить.

– За пару тысяч? – Григорий усмехнулся. – Малыш, стал бы я пачкаться, если бы не рассчитывал срубить здесь хотя бы в десять раз больше? Что уставился? Спроси своего дружка, прав ли я?

Леха перевел взгляд на Егора, но вопросов задавать не стал. По лицу почтальона он понял, что подельник недалеко ушел от истины. Егор заметил, как алчно заблестели глаза парнишки, и мозг пронзила мысль: его дни сочтены. Вот он стоит здесь, в почтовом вагоне, который десять лет был его вторым домом, а через несколько минут его не станет. Больше не будет прогулок по парку, не будет воскресных пирогов с яблоками, не будет веселого смеха дочки, ласкового взгляда жены. В сорок лет он закончит свое земное существование. «Нет! Не делай этого, прошу! Слишком быстро, я еще не пожил, не насладился жизнью, – чуть не выкрикнул он, но тут новая мысль пронзила мозг: – Ленька! Вот черт, как же Ленька!» Он украдкой бросил взгляд туда, где за перегородкой отдыхал Ленька. Движения там он не заметил и быстро перевел взгляд на Леху, боясь привлечь внимание к перегородке. «Надо что-то делать, и быстро. Иначе мы все здесь погибнем», – пронеслось в голове.