Kitobni o'qish: «Особняк покинутых холстов»

Shrift:

* * *

Часть первая

1

В комнате с красивой мебелью вдоль стен, выкрашенных в теплые тона, были двое: он и она. На ней надеты легкая фиолетовая блузка с кружевным воротничком и белая юбка-плиссе. Она сидела на красивом мягком стуле за маникюрным столиком перед большим зеркалом в резной оправе, висевшим на стене. Сидела прямо, как сидят настоящие дамы, хотя в своей жизни была обычной девушкой. Смотрела на свое отражение с восторгом и даже трепетом. У нее была гладкая молодая кожа на лице, выразительные глаза. Она откровенно любовалась собой, хотя говорила слова, которые никак не сочетались с ее восторженным видом. Он стоял сбоку, положив руки поверх спинки ее стула. В белой рубахе с коротким рукавом и светлых легких брюках. Тоже смотрел в зеркало на ее отражение. В его взоре была некоторая неопределенность: с одной стороны, ее отражение ему нравилось, но с другой, смотрел он без особой внутренней пылкости, скорее рационально, с явным раздумьем. По виду был он старше нее лет на десять. Но это не особенно и не сразу бросалось в глаза, потому что его лицо выглядело моложе и тоже имело выразительные глаза. Она выдохнула воздух и отвернулась от зеркала. Он перевел взгляд на ее профиль – кстати, довольно приятный с его точки зрения:

– Ты сказала, что тебя никто не любит?

– Сказала. – Она не изменила положения тела.

– Почему ты так решила?

– Я вижу, – вздохнула.

– Как ты можешь видеть, что чувствуют другие люди?

– У меня хорошо развита интуиция! – глубоко кивнула головой, как будто этим кивком поставила еще один восклицательный знак после сказанных слов.

– А если твоя интуиция ошибается? Допустим, я люблю тебя.

– Сомневаюсь! – В отрицательном жесте она подняла руку и насмешливо посмотрела ему в глаза.

– Почему ты отрицаешь то, в чем сомневаешься?

– Все очень просто, – в голосе была не наигранная грусть. – Даже если ты был бы влюблен, то не в меня, а в образ, который хочешь видеть. А я живой человек, и у меня нет ничего общего с образом, придуманным тобой. Ты представляешь меня капризной, но все-таки скромной, доброй и умной девушкой. Однако на самом деле я безмерно взбалмошная, строптивая, противная, злая, глупая, разочарованная в мужчинах, некрасивая во всех своих проявлениях!

– Ты наговариваешь на себя. – Он не отрывал от нее взгляда.

– Зачем? – пожала плечами.

– Не знаю.

– Видишь, ты ничего не знаешь обо мне, а говоришь, что любишь, – поморщилась.

– Чтобы любить, не надо знать, – возразил он, – нужно чувствовать.

– Глупость! Шаблон, которым мыслят все идиоты! – решительно отвергла она.

– Получается, я идиот? – качнулся он, причем было непонятно, хотел ли приблизиться или отстраниться. Ибо не произошло ни того, ни другого: остался на прежнем месте.

– Еще какой! – не сдержала она себя. – И не вздумай сказать, что влюбился в меня с первого взгляда! – отвернула лицо.

– Именно так я и хотел сказать.

– Ну вот, пожалуйста, я читаю твои мысли, – недовольно помолчала, рассматривая себя в зеркале. – Только мысли идиота можно читать и знать наперед.

– Зачем ты хочешь казаться хуже, чем есть?

– Я не кажусь! Я такая и есть!

– Ты уверена, что такую нельзя полюбить?

– Любить надо за что-то, а не просто так! – бросила на него косой, наполненный раздражением взор. – Меня любить не за что. Терпеть меня невозможно. Это я говорю тебе с полным знанием самой себя. Никто не знает меня лучше, чем я сама.

– Ты хочешь сказать, что сама не любишь себя? – Глядя в ее раскрасневшееся лицо, он отметил, что фиолетовая блузка идет ей.

– Не будь ты окончательным идиотом в моих глазах! – вспыхнула она. Пальцами поправила волосы. – Как я могу не любить себя? Я обожаю себя! – помолчала. – А вообще-то, любви нет! – поморщилась, ребром ладони провела по столешнице. – Я никого не люблю!

– И меня? – Он слегка наклонился к ее уху. – Но, может, я и есть тот самый рыцарь на белом коне, о котором мечтают все девушки?

– Рыцарь? Где же твои доспехи и белый конь? – затаила усмешку в уголках губ. – А ты знаешь, – вскинула голову, – любопытно вблизи увидеть донкихота! – в голосе отчетливо послышалась издевка. – Только я не Дульсинея и о донкихоте не мечтаю. Мечтают идиоты. Я не отношусь к оным.

– В таком случае ты сумасшедшая. Но ты мне нравишься.

– Тогда ты точно идиот! – отсекла девушка. – А зачем мне надобен идиот?

– Действительно, зачем тебе нужен идиот? Я пойду, – отступил он на шаг.

– Останься! – остановила она. – Без тебя мне отвратительно! – вздохнула. – А с тобою скучно, – покривила губы.

– Тогда выбери, что для тебя предпочтительнее: скучно или отвратительно, – попросил он.

– Все плохо! – сжала она губы. Однако в искренности ее слов можно было усомниться; впрочем, так же можно было усомниться в неискренности. Скорее кто-нибудь назвал бы ее человеком настроения, ну а кто-то – просто чокнутой. Между тем и тот и другой были бы неправы.

– Тогда выбери третье, – предложил он. – Останься наедине со своим отражением в зеркале.

Она сделала паузу, после которой последовало едва уловимое восхищение:

– А ты далеко не идиот! Ты правда любишь меня? – поймала его глаза.

– Относительно, – прозвучало в ответ. – С учетом твоей антипатии.

– Интересно. Разве так можно любить? – удивилась она.

– Можно. Так любят актрис, когда те выступают на сцене, – пояснил он.

– Понятно, – чуть напряглась. – Вышел из зрительного зала и забыл.

– Нет. Не забыл, – поправил он. – Но запомнил не саму актрису, а образ, который она играла в спектакле.

– Я и говорю, – напомнила девушка. – Ты придумал себе образ и решил, что влюбился в него. Но я не актриса. Я никого не играю.

– А себя разве не играешь? – усомнился он. – В известной мере все люди – актеры. Так сказал классик. А я бы добавил, что хорошие актеры. Люди каждый день убивают друг друга, но при этом внушают друг другу, что ничего особенного не происходит.

– Я никого не убивала! – возразила она.

– Заблуждение, – не согласился он. – Ты убивала в отместку за собственное убийство.

– Но я жива! Разве ты не видишь этого?

– Заблуждение, – повторил он. – Тебя много раз уже убивали. Жизнь твоя стала короче. Конец наступит там, где ты его не ждешь.

– Так происходит со всеми. Никто не ждет своего конца и не знает, где он. – Она посмотрела в зеркало, не увядает ли кожа.

– Только одни живут дольше, а другие меньше, – напомнил он. – Меньше живут те, кто сам не любит и кого другие не любят.

– Глупость! – отринула девушка.

– Давай поспорим, – предложил он. – Кто из нас проживет дольше.

– Тут и спорить не надо. Я моложе тебя! – отмахнулась. – Оставим это!

– Но почему? Ты суеверная?

Она притихла на минуту, набрала в легкие воздух, задержала его, затем разлепила губы:

– Мне почему-то страшно, – прошептала, но затем голос прорезался. – Хорошо! – стиснула небольшие кулаки. – Я согласна!

– Я так и подумал, – заключил он.

Повернув к нему лицо, она медленно протянула свою тонкую руку. Он оторвал свою от спинки стула и протянул ей. Она осторожно, с заметной нерешительностью в движениях вложила маленькую женскую ладонь в его большую мужскую. Пожатие было коротким, но крепким. После этого какое-то время оба молчали, точно, совершив этот шаг, теперь только начали обдумывать, что за соглашение между ними состоялось. Но отступать было некуда – соглашение заключено. Впрочем, он и не собирался отступать, это в ее голове все еще плавали сомнения. Но они постепенно растаяли, как снег под ярким весенним солнцем, и она улыбнулась. Мозг отчетливо выдал: какая ерунда, чем мы занимаемся! А вскоре и совсем забыла об этом смешном споре. Все несерьезно. Что из того, что кто-то из них выиграет спор? Ничего от этого не изменится. Будет то, что будет. А чему не быть, то не свершится. Тому, кто умрет раньше, и тому, кто останется жив, будет уже все равно. Победитель не сможет сказать побежденному, что он победил, а побежденный не сможет подтвердить это. Так к чему весь этот спор? Глупо, очень глупо.

Обычно каждое утро он звонил ей, спрашивал, как она выспалась и как ее настроение. Она до такой степени привыкла к его утренним звонкам, что, если звонок задерживался минут на тридцать, она начинала нервничать, впрочем, не признаваясь себе, что нервозность вызвана отсутствием звонка от него. Она убеждала себя, что совершенно равнодушна к нему, что в нем она не находит ничего интересного, а принимает его ухаживания из-за дурацкой привычки не чувствовать себя одинокой среди толпы. В его присутствии, ей казалось, она могла смотреть на толпу свысока. Но не потому, что он вселял в нее некую уверенность. А просто оттого, что при нем она имела возможность проявлять свои капризы и показывать всем свое безразличие к нему. Ей не было жаль его, ведь он сам избрал себе такую роль, без ее какой-либо просьбы. Иногда она вздыхала, что родилась в такое время, когда нет дворянских барышень, о каких писали Пушкин, Лермонтов, Толстой и другие классики. Ее почему-то тянуло туда, в прошлое. Точно связана была с ним прочными узами. Думалось: как бы было здорово, родись она лет на двести раньше в знатном дворянском роду! Вокруг нее роем вились бы офицеры, добиваясь ее руки, а она жеманно смотрела бы поверх их голов и с вежливым томлением в глазах принимала все их ухаживания. Впрочем, когда подобные мысли возникали в ее голове, она смеялась над ними и быстро возвращалась в реальную жизнь, будучи здраво уверенной, что никогда не родилась бы барышней-дворянкой, скорее дочерью работницы на мануфактуре либо в поле. Она ничего не знала о нем, кроме имени. Не знала, откуда появился и где живет. Несколько раз пыталась выяснить, но всякий раз заканчивалось ничем, и она прекратила попытки, перестала досаждать ему. Хорошо помнила, как произошло первое знакомство, и последующие две-три-четыре встречи, после которых завязалось нечто, похожее на его ухаживания. Началось все в тот день, когда она была без настроения. На работе начальник сделал довольно резкое замечание, заставив переделать работу, чем сразу испортил ей расположение духа. Еще больше разозлилась, когда переделанная работа опять была забракована. Готова была рвать и метать, переделывая все в третий раз. После окончания рабочего дня зашла в магазин, набрала корзину продуктов и возле кассы вдруг обнаружила, что в дамской сумочке нет банковской карты. Но ведь она точно помнила, что клала ее утром, когда собиралась на работу. Неужели потеряла? Но где? Целый день карта ей была не нужна, и она даже не прикасалась к сумочке. Чертовщина какая-то. Она торопливо переворошила ее содержимое, проверила карманы в своем светлом брючном костюме и досадливо, с некоторой растерянностью застыла на месте, сконфуженно глядя на ожидающее лицо кассира. В этот миг услыхала у себя над ухом:

– Бывает, – произнес мужской голос. – Со всяким может случиться. Я заплачу за вас. Мне нетрудно.

– Что? – машинально мельком глянула на мужчину в белом свитере. – Не надо. Мне это не нравится.

Но он уже достал свою карту и приложил к банковскому терминалу. Она выразила недовольство, но сложила продукты в корзину. Отошла от кассы к столику, начала из корзины перекладывать в пакет, ожидая внезапного благотворителя. Когда тот приблизился, пообещала:

– Я верну вам деньги. Дайте номер своего телефона, куда перевести.

– Меня зовут Михаил, – раздалось в ответ, как будто она поинтересовалась его именем. – А тебя?

– Меня? – оторопела девушка оттого, что он сразу обратился к ней по-свойски, как к давно знакомой, и не захотела называть себя. Но язык предательски опередил мысли и выдал: – Лилия.

– Я так и думал.

– Что ты думал? – ее язык опять опередил ее нежелание обращаться к нему на «ты», хотя по внешнему виду она решила, что он ненамного старше.

– Что тебя зовут Лилия, – улыбнулся Михаил.

– Не мог ты этого думать. Не сочиняй! – раздраженно отбрила она.

– А ты ершистая, – убрал улыбку с губ.

– А ты навязчивый! Дай телефон, и закончим на этом!

– Пустяки. Не ахти какие деньги.

– Не люблю оставаться должницей.

– Считай это моим подарком тебе.

– За какие грехи? – поморщилась Лилия. Препирательство явно затягивалось, и ее от этого начинало коробить.

– За грехи бывает наказание, – серьезно поправил Михаил.

– Как хочешь! – хмыкнула она. – Упрашивать не стану. Сам так решил, – отвернулась.

– Разумеется, сам. Я всегда все решаю сам.

– Тогда я пошла. У меня нет времени переливать из пустого в порожнее! – взяла за ручки пакет.

– Не задерживаю, – отступил он в сторону.

– Еще бы ты меня задерживал. Я могу глаза выцарапать! – пообещала насмешливо.

– Не стоит царапаться. Просто иди, и все, – показал рукой в сторону выхода.

Поправив на плече дамскую сумочку, Лилия с пакетом устремилась к дверям, краем глаза видя, что Михаил смотрел ей вслед. «Странный какой-то», – пронеслось в голове. Видно, приглянулась – иначе с чего бы он стал платить за нее. Выпрямила спину и вскинула голову, представляя, как он рассматривает ее фигуру. Подойдя к машине, положила продукты в багажник, обратив внимание, что впопыхах возле кассы забыла защелкнуть сумочку. Та раскрылась. Лилия глянула в нее и онемела, точно парализованная. Из вороха дамских принадлежностей на девушку смотрела банковская карта и как будто даже подмигивала ей. Разумеется, никакого подмигивания не было, но то, что карта была в сумочке, показалось девушке невероятным. Она выхватила ее, осмотрела со всех сторон. Как могло случиться, что около кассы ее не обнаружила? Что у нее было с головой? Или, может, сейчас что-то с головой? Возможно, сейчас все ей кажется. Лилия захлопнула багажник и спешно вернулась в магазин, надеясь вновь увидеть Михаила. Для чего, сама не понимала. Что она скажет ему? И зачем станет что-то говорить? Нелепость какая-то. Глазами обежала зал. Михаила не увидела. Ушел уже. Странно, она не заметила, как он выходил из магазина после нее. Разочарованная, медленно вернулась на улицу. Весь вечер у нее из головы не выходило это происшествие. Даже когда легла в постель и начинала засыпать, мысли продолжали бурлить в голове, не отпускали. Сказать, что он понравился ей, нельзя. Внешность обыкновенная – в толпе не обратила бы внимания. Разве что глаза остались в памяти. Но не впечатлили особенно. Однако понравился его поступок настоящего мужчины. Ведь он выручил девушку, когда та очутилась в затруднительном положении. Конечно, она могла бы оставить продукты и покинуть магазин. Но Михаил будто предугадал ее шаги и опередил своим действием. Восхитительно! Вторая встреча произошла при еще более странных обстоятельствах. Впрочем, если смотреть со стороны, все было обыденно. Но не для нее.

2

Был выходной день. Лилия хотела полениться, подольше поваляться в постели, а потом съездить в кафе и полакомиться десертом. Нормальное желание для одинокой девушки, которая была настолько разборчива в парнях, что не желала с кем попало отправляться в кафе, ресторан или театр. Уж лучше одной, чем абы с кем. Но ее утренний план поломал настойчивый звонок в дверь. Она решила не отвечать – пусть тот, кто звонит, думает, что ее нет дома. Однако звонок трезвонил не переставая. Тот, кто был за дверью, определенно знал, что она дома. Потом вместе с дверным звонком зазвонил телефон. Нехотя Лилия откинула с себя легкое одеяло, взяла с тумбочки смартфон. На дисплее высветился номер подруги. Решив, что та стоит за дверью и давит на кнопку звонка, Лилия рассердилась. Принес же черт в такую рань! Она включила в телефоне громкую связь:

– Ты знаешь, что сегодня выходной день? – недовольно спросила.

– А то как же? – отозвался веселый голос подруги.

– Я сплю.

– Я тоже.

– А в дверь кто звонит?

– В чью дверь?

– В мою, разумеется. Отпусти кнопку звонка, не зли меня.

– Там не я.

– А кто?

– Откуда я знаю? Посмотри в глазок. Спроси, в конце концов, – сказала подруга.

– Не буду. Я сплю.

– А как же со мной разговариваешь?

– Мне снится.

– Тогда продолжим разговор, когда обе проснемся.

– Ладно, говори, чего хотела? – сдалась Лилия.

– У меня предложение на весь выходной.

– Какое?

– Тебе понравится.

– Говори, не тяни, – поторопила Лилия.

– Черт побери! – воскликнула подруга. – Твой дверной звонок даже мне в телефоне слышен. Он стал действовать мне на нервы. Такой громкий, что мертвого может поднять. Право же, иди посмотри наконец, кто там рвется к тебе? Прочисти этому деятелю мозги. Я подожду.

– Так и быть, пойду гляну, – согласилась Лилия. – У кого-то с головой не все в порядке. Так звонить может только полный идиот. Ты представь, сколько таких идиотов болтается по улицам городов!

– А по планете вообще немерено, – добавила подруга.

– Всем мозги не прочистишь. – Опустила ноги с кровати. – Перезвоню потом. – Пошевелила пальцами с педикюром.

Звонок в дверь звонил и звонил беспрерывно. В голове у девушки пробежала мысль, что от такого долгого давления на кнопку у звонившего, наверно, уже посинел палец. Да пусть он и совсем отвалился бы за такое свинство! Она дотянулась рукой до стула, на спинку которого был наброшен розовый халатик с широкими короткими рукавами, взяла его и стала на ноги. Накинула на плечи, запахнула, сунула ноги в розовые с пушком тапки и пошла из спальни. Однако стоило выйти в прихожую, как звонок в дверь прекратился и в тишине она услыхала шелест ткани своего халата. У входной двери прислушалась, посмотрела в глазок. Никого. Подала голос:

– Кто там? – И ей почудилось, что в этот миг уловила в подъезде шум шагов. Как будто кто-то поспешно спускался по ступеням лестничного марша. Не поняла: действительно услышала или ей померещилось? Она вновь посмотрела в глазок. Перед дверью пусто, на площадке шаром покати. Повторила вопрос. – Кто там?

Ответа не последовало. Хотела открыть дверь и выглянуть, но передумала. Слегка зевнула, прикрывая рот ладонью, и вернулась в спальню. Спать расхотелось. Разве что взять книжку и немножко поваляться с нею. Обещание перезвонить подруге вылетело из головы. Сняла халатик, осталась в одних стрингах, перебрала на полке несколько книжек и выбрала желаемую. Но расположиться на кровати не успела. Вновь на всю квартиру раздался звук дверного звонка. От неожиданности Лилия вздрогнула и мгновенно разозлилась. Какой там идиот ей нервы поднимает? По башке ему настучать этим звонком! А еще лучше заставить проглотить, чтобы звонок бесперебойно тарабанил у него в брюхе. Девушка, на этот раз вдвое быстрее, надела халатик и босиком поспешила к входной двери. Когда была на середине прихожей, звонок вновь умолк. Тем временем сейчас она не стала смотреть в дверной глазок и спрашивать, кто за дверью. Сразу щелкнула замком и распахнула ее. Решительно шагнула за порог, чтобы возмущенно наброситься на звонившего. Но на площадке никого не оказалось. Бросилась к перилам, но никого внизу не увидела:

– Эй, кто тут занимается идиотизмом? Покажись, бездельник! – замерла, надеясь что-нибудь услышать в ответ. Но не услышала. Разочарованно поморщилась. Кто бы это мог шутки шутить с нею? Затопталась на месте, ощутив голыми подошвами ног выбоины плитки на полу.

Раздраженная, вернулась в квартиру. Плотно на ключ закрыла за собой дверь, решив, что больше не станет реагировать на звонок, если кто-то снова продолжит свою идиотскую игру. Сразу направилась в ванную комнату, под душ. В дверь больше не звонили. Она помылась, привела в порядок голову и вышла из ванной. И только тут вспомнила, что подруга ждет ее телефонного звонка. Вернулась в спальню и набрала номер.

– Я уже собралась к тебе лететь – думала, что-то стряслось! – нетерпеливо опередила та. – Кто звонил в дверь?

– Хотела бы я сама знать это! – вспылила Лилия. – Никого за дверью не было. Чьи-то отвратительные шутки, – злилась. – Я же говорю: идиотов не сеют и не пашут, они сами, как сорняки, разводятся. Голову мало оторвать за такое!

– Если всем отрывать головы, тогда ступить будет некуда. По головам ходить придется, – засмеялась подруга. – Ладно. Забудь. Предлагаю развеяться нынче: отправиться на выставку художника Хаюрдо. Открытие сегодня. Хорошо бы успеть к началу. Если не будем Му-Му водить, успеем.

– Что это за художник? – поинтересовалась Лилия. – Никогда не слышала.

– Не знаю, – раздалось в телефоне.

– А зачем предлагаешь? – удивилась Лилия.

– Фамилия странная, – опять засмеялась Эльвира.

– Не пойду! Потому что фамилия странная. Думаю, и картины такие же, – отказалась Лилия.

– Поэтому и предлагаю. Не ходить же всегда по Ивановым да Петровым, – раздалось из телефона. – Муж сказал, что сходить стоит, что лучше всего картины у Хаюрдо получаются с женскими мотивами.

– Терпеть не могу, когда ты называешь своего приблудного козла мужем! – вспыхнула Лилия. – Какой он тебе муж? Не называй его так при мне!

– Гражданский, – добавила подруга.

– Придумали название идиоты. Сожитель, и не более того! – отчеканила. – Потому что гражданским называется тот, о котором есть запись в акте гражданского состояния. А твой – обыкновенный хахаль, любовник, казанова, гуляка и тому подобное. Уселся тебе на шею, захребетник. Одно слово – Леопольд. А, кстати, он по паспорту Леопольд или выдумал себе такую кличку?

– Что ты к нему прицепилась? – голос у подруги стал недовольным. – В паспорт я не заглядывала. Но на Леопольда откликается.

– Откуда он знает этого Хаюрдо?

– Понятия не имею. Не спрашивала.

– Что ж он сам не идет на его выставку?

– А зачем он нам с тобой там нужен? Он в картинах разбирается, как сыр в воронах.

– Тогда не ссылайся на его рекомендацию.

– А другой-то нет, – озадачилась подруга.

– Никогда не замечала, чтобы ты любила живопись, – вспомнила Лилия.

– А кого это волнует? – искренне удивилась подруга и засмеялась. – Главное на выставке не разбираться в живописи, а ходить с умным видом и говорить полуфразы и полуслова, в которых нет никакого смысла, ибо там важен не смысл, а чтобы окружающие думали, что ты излагаешь нечто. И потом, не забывай, в таких местах можно приобщиться к высокому искусству.

– Если оно на самом деле высокое, – хмыкнула Лилия.

– Пусть даже не совсем высокое, всего только бугорок, но все-таки искусство, – голос подруги в телефоне зазвенел. – На тебя там люди по-другому смотрят, и ты на людей – тоже. А еще немаловажно: ты сама на себя начинаешь смотреть иначе. Походим по выставке, себя покажем, на людей поглядим.

– А на картины?

– Ты думаешь, в такие места люди ходят, чтобы картины смотреть? – снова громко рассмеялась Эльвира. – Какая разница, чья выставка: Хаюрдо или Петрова-Водкина? Зато где-нибудь можно будет блеснуть умом, сказать, как бы между прочим, что была на выставке Хаюрдо. Такой талант! Такой талант! Редкостный талант! Сама понимаешь, одна его фамилия чего значит – любого поставит в тупик. Всякий тут же подумает, что иностранный художник.

– А он иностранец? – поинтересовалась Лилия.

– Леопольд сказал, что местного разлива.

– У местных таких фамилий не бывает.

– А псевдонимы для чего? Сейчас куда ни плюнь, многие пристрастились к ним. Вон попса на сцене сплошь с прозвищами. А тут Хаюрдо! Когда еще выпадет случай побывать на его выставке? Даже не раздумывай. Собирайся и подъезжай ко мне. Или нет. Лучше я к тебе подъеду. От тебя ближе до Выставочного зала.

– Ладно, уговорила, – согласилась Лилия.

Припарковав машину напротив Выставочного зала, они присмотрелись к входу. Перед дверью сгрудился народ. Небольшая толпа из десятка человек. Быстро рассасывалась, проходя внутрь.

– Видишь, сколько желающих? – сказала подруга. На ней были яркая зеленая блузка и столь же яркая юбка. А на лице слегка выдавались скулы.

– Вижу, Эльвира, не слепая, – откликнулась Лилия. Она была одета в блузку и юбку более мягких тонов. – Разве это много?

– Ну все-таки. Хорошо, что успели к открытию, а то позже могут набежать – не протолкнешься.

– Не думаю, что так много желающих набежит. Это же не Эрмитаж. Там картины твоего Хаюрдо точно не выставят.

– И совсем не моего, – надула губы Эльвира. – Ты невыносимая. Мой Леопольд говорит, что тебя нужно к мужику пристроить, чтобы обтесал твой скверный характер, иначе ты своим знакомым все мозги вынесешь.

– Меня никто никуда пристроить не сможет, если я сама не захочу! – прервала ее Лилия. – Я сама могу кого угодно пристроить куда следует. А твой идиот помолчал бы лучше, пока я его не причесала по всем правилам и со всех сторон, как козла. Я сумею!

– Не забывай: он мой сожитель, – заступилась Эльвира.

– А разве сожитель не может быть козлом? Еще как может! – усмехнулась Лилия.

– Иногда может, – согласилась подруга.

Вытащив из замка зажигания ключ, Лилия открыла дверь:

– Выметаемся из машины, посмотрим, чем нас удивит Хаюрдо!

Выйдя из авто, они взбежали по ступеням на широкое крыльцо, подошли к наполовину стеклянной двери с витой длинной ручкой. Толкнули. В просторном фойе в кассе купили билеты. Направились в зал, где демонстрировались картины. Те были вывешены на стенах и установлены на специальные подставки на полу. Все в красивых рамах. И, как на первый взгляд показалось Лилии, иные рамы отдавали явной стариной. Полотна в них дышали старыми красками и мотивами прошлых веков. Однако много было и других, в которых виделись новые краски с более поздними, а также современными мотивами.

– Ничего себе! – тихо ойкнула Эльвира. – Так много картин.

Медленно они двинулись вдоль стен. Картины передавали различные периоды человеческой истории. Природа с летними и зимними пейзажами. Городские и деревенские виды. Люди группами и поодиночке. Портреты. Сожитель Эльвиры оказался прав: женские мотивы преобладали. Вдобавок много натюрмортов с цветами, вазами, столами, тумбами, скамьями. Водопады, реки, моря, корабли. Немало абстракций. Всего не перечислишь. Зрители бродили по залам, останавливаясь то перед одним холстом, то перед другим. Задумчиво всматривались в них, качали головами, что-то бурчали себе под нос. Эльвира повторяла такие же движения тела и головы, и кидала на посетителей глубокомысленные взгляды. Ее и Лилию привлекла картина с изображением портрета человека во весь рост в старинном богато расшитом кафтане, из-под которого выглядывал камзол, и туфлях с пряжками. Лицо было обычным, с улыбкой на устах, будто улыбалось им. Лилия усмехнулась и отвернулась к другой картине. Но буквально через минуту услыхала удивление подруги:

– Ты видела? – толкнула та локтем. – Он мне подмигнул!

– Кто?

– Ну он. Который на картине. Его глаз, – уточнила.

– Не выдумывай. Он нарисованный, – оборвала Лилия. – Тебе показалось.

– Ничего я не выдумываю, – обиделась Эльвира.

– Не гляди на него, – посоветовала Лилия. – Посмотри лучше вон на ту картину.

– Опять! – дернула Эльвира. – Опять подмигнул! – на этот раз голос подруги был напуганным.

– Ты что, белены объелась? – разозлилась Лилия. – Подмигнул он ей! Мне что-то не подмигивает! – отстранилась. – Еще одна идиотка на мою голову!

– Откуда я знаю, почему он тебе не подмигивает? – буркнула подруга.

– Ну перестань! – поморщилась Лилия. – Дурацкие шуточки. Давай-ка лучше спросим, где Хаюрдо. Сдается мне, что здесь его нет. А было бы интересно глянуть на него. Не зря же мы приперлись сюда. – Собираясь отвернуться от полотна и отправиться к работнице зала, сидевшей в углу, она кинула последний мимолетный взгляд на картину и оторопела. Портрет на холсте подмигнул ей. Лилия вздрогнула – что за чертовщина, померещится же такое! Покосилась на подругу: не видела та случайно этого подмигивания? Какая-то глупость, не иначе. Глюки перед глазами. У двоих. Но с чего бы? Вроде выспались обе, настроение более-менее. Подхватила Эльвиру под руку, потащила к работнице в углу.

Девушка с незапоминающимся лицом, с высокой грудью, в светлом платье и аккуратной прической подняла на них серые подвижные глаза.

– Мы хотели бы увидеть Хаюрдо… – выпалила Лилия. – Он будет сегодня?

– Конечно. Он сейчас тут, – кивнула девушка.

– Как давно? Мы здесь с момента открытия и не видели его, – изумилась Эльвира.

– Да как же не видели? – в свою очередь удивилась работница. – Вы только что стояли перед его портретом.

Думая, что работница не поняла, Лилия наклонилась к ней:

– Мы верим, что эту картину написал Хаюрдо, но мы бы хотели увидеть самого художника.

– На той картине изображен сам художник! – повысила голос девушка.

– Как сам? – приняла в штыки Эльвира. – Там изображен человек из прошлых веков. А нам сказали, что Хаюрдо наш современник.

– Ну правильно вам сказали, – улыбнулась работница и встала на ноги.

– Тогда что все это значит? – У Лилии глаза полезли на лоб. – Он что, для картины позировал в старинной одежде?

– Ничего подобного. Это несомненно его настоящее одеяние. Он жил в то время, – сообщила девушка.

– Но вы же сказали, что он сейчас тут, и подтвердили, что он наш современник! – запуталась в мыслях Эльвира.

– А разве вы не видите современные мотивы на многих его картинах? – показала рукой работница.

– Видим, – совершенно растерялась подруга Лилии. – Но как это возможно? Жил в прошлом, а нарисовал то, что сейчас вокруг нас? – озадачилась она.

– Очень просто. Потому что все это он рисовал сейчас. Вот посмотрите, например, портреты космонавтов. Или вот Центральная площадь вашего города. – Работница показала себе за спину, где на стене висела картина с изображением прогулки горожан по Центральной площади. – Может статься, что из запечатленной на холсте публики вы могли где-то когда-то кого-то встречать. Хаюрдо всегда много рисовал людей.

– Не морочьте нам головы и не пудрите мозги! – вскипела Эльвира. – Такие картины мог нарисовать только наш современник!

– Разумеется. Потому что Хаюрдо и тогда, и теперь жив, и это он все написал, – стояла на своем работница зала. – Он был современником для всех людей на портретах.

– Но послушайте, – опять вступила в разговор Лилия. – Вы совсем запутали нас. Невозможно свести концы с концами. В прошлые века не было такого художника. Никто никогда о нем не слышал. Никаких картин его не знали.

– Но вы же видите, что они есть, а значит, и художник был и есть, – терпеливо продолжала работница.

– От ваших разъяснений можно сойти с ума! – вырвалось у Лилии. Она была уже недовольна, что обратилась к работнице, подумав, что та ничего не знает, поэтому забивает им мозги всякой чушью.

– Не стоит сходить с ума! – успокоила девушка. – Вы еще молодая, и у вас долгая жизнь впереди.

– Откуда вам знать, долгая или короткая жизнь у меня впереди? – В уголках губ Лилии появилась усмешка.

– Я так думаю. – Улыбка работницы располагала, сводя на нет возмущение Лилии.

– В общем-то, я согласна на долгую жизнь.