Kitobni o'qish: «Династия Романовых»

Романовы: от Ипатьевского монастыря до Ипатьевского дома

Династия Романовых, одна из самых молодых в Европе, правила в России 304 года. По меркам всемирной истории – не так уж много. Но, наверное, важнее не то, как долго ее представители находились на престоле, а то, чем стали для развития страны эти три столетия. А их, несомненно, можно считать весьма важными и значительными. Да и может ли быть другое мнение, если даже такой откровенный противник династии, как историк Ф. И. Гримберг, признает: «…в период правления Романовых формируется окончательно русская народность, а затем и национальность, четко оформляется русская государственность, выходит на мировую арену русская культура».

За это время на российском престоле сменилось 18 монархов. О судьбе и деяниях каждого из них написано огромное количество исторических и художественных сочинений. В них есть все: и «писанная история» с точки зрения правящей династии Романовых, и более поздние толкования советской поры (как ни странно, и то и другое ужилось между собой и стало для нас хрестоматийным), и подлинные документальные свидетельства, и… неприкрытый вымысел, мифы и легенды. А это может быть потому, что как бы много ни писалось об этих монархах, их биографии по-прежнему изобилуют «белыми пятнами» и загадками. За 96 лет, минувших с момента свержения династии, их количество не только не уменьшилось, а даже увеличилось. В частности, после обнаружения останков Николая II и его семьи остаются до конца не выясненными вопросы их идентификации, обстоятельств гибели и многое другое.

Сколько еще потребуется времени, чтобы разгадать все «романовские» загадки, неизвестно. Да и будут ли некоторые из них разгаданы вообще? Тем более что немало исследователей истории династии находят в ней одни и те же странные, не поддающиеся объяснению, чуть ли ни мистические совпадения. О них упоминает, к примеру, Э. Радзинский в книге «Господи, спаси и усмири Россию»: «Мистика истории: Ипатьевским назывался монастырь, откуда первый Романов был призван на царство. И дом, где расстался с жизнью последний царствовавший Романов – Николай II, – назывался Ипатьевским по имени владельца дома инженера Ипатьева.

Михаил – имя первого царя из Дома Романовых и имя того последнего, в чью пользу безуспешно отрекся от престола Николай II».

Другой российский историк, петербургский писатель и исследователь Н. М. Коняев, автор книги «Романовы. Расцвет и гибель династии», пишет: «Больше всего поражает в династии Романовых выстроенность ее по законам кристаллической симметрии. Это как бы некий кристалл, в котором заключена судьба России…

Ось его проходит через правление Петра II. И не только потому, что Петр II – последний прямой наследник русского престола по мужской линии. Позади Петра II – правления, в которых Романовы, независимо от того, прорывались они к верховной власти или осуществляли эту власть, отличались удивительной энергетикой или, как принято говорить сейчас, пассионарностью.

Впереди – правления еще одиннадцати Романовых, не совсем Романовых и совсем не Романовых, правивших под фамилией Романовых… Жестокость и деспотизм можно обнаружить и в этих самодержцах, но присущей первым Романовым пассионарности в них уже нет.

Так и возникает кристаллическая симметрия…»

Особенно таинственной, отмеченной некими мистическими символами представляется исследователям судьба некоторых российских императоров, начиная от Павла I и кончая Николаем II. И все же реалистичных версий, развенчивающих вековые мифы и объясняющих загадочные события, у создателей истории династии Романовых гораздо больше. Преимущественно о них и пойдет речь в этой книге.

Рождение мифов
Об избрании Романовых на царство и их приверженности к старине

«Королями не рождаются. Ими становятся вследствие всеобщего заблуждения». Это утверждение выдающегося английского писателя и драматурга Бернарда Шоу выглядит особенно убедительным относительно первого представителя царской династии Романовых. Хотя со времени ее основания прошло 400 лет, историки и поныне задают себе вопрос: как семнадцатилетний Михаил Романов, потомок «худородных» бояр, смог обойти в состязании за царскую власть родовитые знатные кланы и стать русским самодержцем, родоначальником царственной династии, считавшей себя правопреемницей Рюриковичей? Ответы на него даются самые разные, нередко противоречивые и спорные. И это не мудрено, ибо, чтобы понять и правильно оценить все обстоятельства его воцарения, исследователям, с одной стороны, приходится ломать голову над загадками, оставленными предшественниками, а с другой – критически анализировать и осмысливать исторические документы и труды, составленные во времена правления Романовых. А они, как правило, представляли лишь официальную точку зрения на происходившие события.

Не секрет, что многие русские историки, в том числе и такие крупнейшие, как Татищев, Устрялов, Карамзин, Ключевский и Соловьев, в сущности, писали историю государства, в которой все было оценено и интерпретировано с апологетической точки зрения правящей царской династии. Как тут не вспомнить слова французского философа и писателя XVI века Мишеля де Монтеня, который отмечал, что «…народам приходится не только терпеть, но и прославлять любые поступки своих властителей», а уж об историках и говорить нечего. А блистательный создатель «Истории государства Российского» Николай Карамзин и вовсе утверждал, что «история народа принадлежит царю», и мечтал довести свой главный труд до 1613 года и закончить его главой-апофеозом, посвященной избранию царя Михаила и началу династии Романовых.

«Романовская концепция русской истории» строилась на основе двух важнейших концептуальных положений: «великой державе – великое прошлое» и «великим правителям – великих предшественников». Великими правителями были конечно же представители династии Романовых, а среди не менее великих предшественников историки особенно выделяли знаменитых потомков Рюриковичей – Александра Невского и Ивана Грозного. Но, несмотря на всю колоритность и значимость этих политических фигур, все предшествовавшие правлению Романовых века согласно этой концепции преподносились как некая предыстория их прихода.

За три столетия правления династии Романовых сформировалось множество легенд и мифов, которые, по образному выражению писателя Н. М. Коняева, «вращивались в историю, как исторические факты, а подлинные события, невыгодно рисующие роль Романовых, старательно замалчивались и искажались». Такая трактовка оказалась настолько живучей, что пережила и падение дома Романовых, и революцию, и десятилетия советской власти, несмотря на то, что была предана большевиками «официальной анафеме». В XX веке ее лишь слегка подредактировали: вместо воспевания деяний государей в истории стали доминировать факты угнетения ими народа, особое внимание было уделено выступлениям народных масс против самодержавия.

Тенденциозный подход, идеологические наслоения и следование политическим требованиям современности, характерные для исторических исследований, как во времена правления династии Романовых, так и в годы советской власти не только исказили подлинную российскую историю, но и оставили без ответов многие вопросы, касающиеся личности и характера деятельности отдельных ее представителей. До сих пор их жизнь и царствование содержат немало загадок. И первой среди них по праву можно считать обстоятельства избрания Михаила Романова на царство: было ли оно действительно вольным волеизъявлением или сговором представителей знатных кланов? Но чтобы найти истинное объяснение загадочному воцарению на престоле юноши из «худородных» бояр, надо разобраться в бурных событиях Смутного времени – междуцарствия, наступившего в 1598 году после кончины сына Ивана Грозного, царя Федора Иоанновича, не оставившего после себя законного наследника.

Смута на Руси, или борьба за царский престол

Период в русской истории, известный под названием Смутного времени, длился с 1598-го по 1613 год. Он ознаменовался отчаянной борьбой за царскую власть многочисленных законных и незаконных претендентов на российский престол. Она вместила в себя целый калейдоскоп событий, состоявший из заговоров, убийств и военных противостояний. Свидетельством накала этой борьбы стали количество жаждущих завладеть царской короной (их было более 10), мятежи, переросшие в гражданскую войну, и интервенция со стороны других держав, заявлявших о своих претензиях на Московское царство. Одними из активных участников этих драматических событий были и бояре Романовы, которые сумели утвердиться и занять важные позиции на подступах к трону.

Еще при жизни Федора Иоанновича все были уверены, что русский престол унаследует младший сын Ивана Грозного, малолетний царевич Дмитрий. Но, как известно, 15 мая 1591 года он был убит в Угличе. Поэтому, по свидетельству московского родослова XVIII века, инока Ювеналия, ссылавшегося на князя Хилкова, накануне смерти Федор Иоаннович решил назначить своим преемником двоюродного брата – Федора Никитича Романова, но тот… отказался. Точно так же поступил и его брат Александр Никитич. Так ли это было – достоверно неизвестно, но некоторые историки считают, что Романовы впоследствии сами распространили слух о том, что Федор завещал царство «Никитичам», давая тем понять другим претендентам, что они, как «сородичи царскому корени по сочетанию брака», имеют права и могут вступить в борьбу за русский престол.

Официально же в своем духовном завещании Федор Иоаннович передал власть жене – царице Ирине. Она могла бы стать первой в русской истории полноправной женщиной-монархом, если бы также не отказалась от этой высокой чести, уйдя в монастырь. Вот тогда-то и заявил о себе первый претендент на российскую корону – шурин царя Федора Иоанновича, боярин Борис Годунов. Он, как впоследствии и Михаил Романов, по свидетельству летописей, «сел на царском своем престоле» после избрания на Земском соборе. Вот только с проведением этого «всенародного» собрания не все было гладко. Некоторые историки утверждают, что вопрос о его избрании решался прямо на городских площадях, по которым ходили сторонники разных противоборствующих сил и агитировали за своих кандидатов. Обсуждала его и Боярская дума, но члены ее, переругавшись между собой, к единому мнению не пришли. Тем временем посланцы Земского собора, которым управлял ставленник Бориса Годунова, патриарх Иов, подбили народ на то, чтобы идти в Новодевичий монастырь и просить боярина принять корону.

Чтобы воспрепятствовать воцарению Годунова, боярская оппозиция во главе с Богданом Бельским попыталась организовать переворот в пользу татарского хана Симеона. Но против наступавшей на Москву Крымской Орды Годунов сумел поднять чуть ли не пол-России и не оставил крещенному татарину никаких шансов на власть. 30 апреля 1598 года царя Бориса уже торжественно встречали в столице. Вскоре после воцарения он, как водится, разобрался со своими союзниками и противниками, одних наградив, других отправив в ссылку. В частности, он ввел в Боярскую думу всех братьев Романовых (ранее туда входил только Федор Никитич), обласканными царской милостью оказались и их близкие родственники. А первой жертвой жестокой расправы Годунова с боярской оппозицией стал его свояк Богдан Бельский: у него были отобраны все вотчины.

Семилетнее правление царя Бориса (1598—1605) оказалось несчастливым. По свидетельствам современников, находясь на престоле, он «не царствовал, но болезновал». Недуги настолько одолевали Годунова, что последние пять лет своего царствования он почти не покидал Кремлевского дворца, а когда все же выходил к народу, то все замечали, с каким трудом он ходит, подволакивая ногу. Но дело было не только в состоянии здоровья царя. Народ его невзлюбил, считая главным виновником смерти царевича Дмитрия, а знать разделилась на несколько враждующих группировок, каждая из которых желала видеть на троне своего ставленника. Именно в недрах боярского заговора и готовилось «тайное оружие» против Годунова – самозванец Гришка Отрепьев, бывший холоп Романовых, присвоивший себе имя убиенного сына Ивана Грозного. Узнав о тайных замыслах облагодетельствованных им коварных родственников, царь Борис начал расправу. В ночь на 26 октября 1601 года стрельцами был подожжен дом бояр Романовых. Федора Никитича заключили в Антониево-Сийский монастырь неподалеку от Холмогор и насильно постригли в монахи. Почти все ближайшие слуги Романовых были казнены.

Но и после репрессий народная молва продолжала полниться слухами о том, что царевич якобы жив и скоро вернется в Москву, чтобы занять престол. Это создавало неспокойную политическую обстановку в стране, которая вскоре усугубилась тяжелым экономическим положением: в 1601—1603 годах в результате неурожая Россию постиг большой голод и моровая язва, унесшие до трети населения, внутренние области обезлюдели, народ обнищал и не мог платить податей, государственная казна была пуста. Чтобы накормить народ, Годунов велел открыть царские житницы и продавать хлеб по низкой цене. Но богачи тут же стали скупать его и спекулировать, а люди по-прежнему продолжали умирать от голода. На фоне этих трагических событий, словно из смрада гниющих мертвых тел, и возникла зловещая тень царевича Лжедмитрия I.

Появление этого самозванца было опасно не только тем, что его поддерживала часть русских бояр, но и Речь Посполитая, стремившаяся расширить свою территорию за счет русских земель. Польский король Сигизмунд III сразу же признал Лжедмитрия I русским наследником. За обещание ему Смоленска и Северской земли, а также за введение в Московском государстве католицизма он неофициально разрешил всем желающим помогать «царевичу». И уже 13 октября 1604 года возглавляемые Лжедмитрием I польские отряды вступили в пределы Московского государства. В условиях возрастающего народного недовольства, даже несмотря на серьезные поражения самозванца от правительственных войск, удача сопутствовала ему, и русский царь уже не мог совладать с надвигающейся интервенцией.

13 апреля 1605 года Борис Годунов внезапно скончался. По поводу его скоропостижной смерти по стране сразу же поползли самые разные слухи. Говорили, что он то ли упал с трона во время официального приема, то ли принял яд от безысходного положения в войне с поляками. Но исторические источники описывают его кончину совсем иначе: «Царю Борису, ставши из-за стола после кушанья, и внезапну прииде на него болезнь люта, и едва успе поновитесь и постричи, и два часа в той же болезни и скончась». Учитывая стремительность развития недомогания и то, что перед кончиной у Годунова открылось кровотечение и отнялся язык, историки склоняются к мнению о том, что он был отравлен.

Сыну Бориса Годунова царю Федору после смерти отца удалось продержаться на троне только два месяца. Против него созрел заговор во главе с рязанским дворянином Прокопием Ляпуновым, который перешел на сторону Лжедмитрия I. 9 июня 1605 года молодой царь был задушен убийцами, подосланными приверженцами самозванца. А 20 июня Лжедмитрий вошел в Москву и вскоре был помазан на престол, став, таким образом, законным царем. Всех бояр, репрессированных при Годунове, он вернул из ссылки, возвратив им имущество. Особо облагодетельствованы были Романовы: Ивану Никитичу самозванец даровал боярство, а Федора Никитича возвел в сан ростовского митрополита.

После воцарения Лжедмитрий I начал проводить некоторые реформы: в стране были объявлены свобода торговли, промыслов и ремесел, свобода передвижения. Всем служилым людям вдвое увеличили жалованье, ужесточилось наказание судей за взятки. Патриарх и архиереи получили постоянные места в Боярской думе. Улучшилось положение крестьян. Началось ускоренное производство оружия, и появилась идея покорения Крыма. А вот о территориальных уступках и переходе к католицизму, обещанных Сигизмунду III, новый царь как-то сразу забыл. Многие тогда отмечали, что он совершенно не жесток, а временами даже слишком добр. А гуманисты на русском престоле никогда не выживали. И вскоре среди бояр, отстраненных Лжедмитрием I от управления, созрел против него заговор. Самозванец был нужен им только для того, чтобы избавиться от Бориса Годунова, а теперь они ждали подходящего случая, чтобы убрать и его самого. Князья Шуйские и Голицыны сообщили Сигизмунду III о намерении свергнуть самозванца и посадить на его место сына короля – Владислава. Надо сказать, что положение самого Сигизмунда III тогда было довольно шатким. Польская оппозиция намеревалась предложить корону Речи Посполитой… Лжедмитрию I. Таким образом, вчерашний союзник превратился для польского короля в соперника. Теперь интересы русских бояр и Сигизмунда III в отношении самозванца совпали, и его нужно было скорейшим образом устранить.

Заговорщики не заставили себя ждать. 8 мая 1606 года, в день свадьбы Лжедмитрия I с дочерью сандомирского воеводы Юрия Мнишека Мариной, в столицу прибыли польские войска. Поляки позволили себе разные бесчинства. Воспользовавшись этим, заговорщики в ночь на 17 мая ударили в набат и объявили народу, что «ляхи» бьют царя. Пока стрельцы разбирались с поляками, заговорщики ворвались в Кремль. Царь попытался спастись, но, спрыгнув с 13-метровой высоты, повредил ногу. Его тут же захватили люди Шуйского и убили. По одним данным, тело самозванца сожгли и, смешав пепел с порохом, выстрелили из пушки в ту сторону, откуда он пришел в Москву. По другим – труп уже после избрания царем Василия Шуйского привязали к лошади, выволокли в поле и закопали у дороги. И только после того как в народе пошли слухи о том, что над могилой стало появляться голубое свечение, останки самозванца выкопали и сожгли. Но, как говорится, свято место пусто не бывает. Сказка о чудесном спасении Дмитрия, теперь уже от рук заговорщиков, вскоре снова повторилась. И бороться с «чудесно спасенным» пришлось уже новому царю – Василию Шуйскому.

Избрание на престол боярина старинного русского рода для всех (кроме, конечно, его самого) произошло довольно неожиданно. Исторические источники сообщают о том, что после расправы над Лжедмитрием I Боярская дума два дня заседала, но так и не выбрала достойного на царствие. Вышедших после утомительных дебатов на Красную площадь бояр встретила толпа народа с криками: «Василия Шуйского на царство!» Напор митингующих был настолько сильным, что боярам ничего не оставалось, как согласиться на эту кандидатуру. Несомненно, что эта «избирательная кампания» была организована и проплачена самим Шуйским, имевшим огромное влияние в Москве. Чтобы скрыть факт подкупа «крикунов», сразу же после воцарения он начал рассылать по стране грамоты, свидетельствующие о том, что его избрали по решению всероссийского собора. Подданные удивлялись им, поскольку никаких представителей в Москву на собор не посылали, но предпочитали помалкивать. А вот в лице большинства бояр, видевших в царе Василии выскочку, а также среди польской шляхты, десятков тысяч «гулящих людей», воевавших под знаменами Лжедмитрия I, и крестьянства он сразу же нажил себе массу врагов. Новому царю отказались повиноваться почти все юго-западные и южные города от Путивля до Кром, восстала Астрахань. По сути, в стране разворачивалась гражданская война.

Для предотвращения появления под именем Дмитрия новых самозванцев Василий Шуйский приказал перенести в Москву мощи убиенного царевича, которого церковь причислила к лику святых. Но народ уже сомневался в их подлинности, ибо по стране настойчиво бродили слухи о якобы «воскрешении» Лжедмитрия I. Исходили они от появившегося в июне 1607 года в городе Стародубе-Северском человека, назвавшегося Андреем Нагим, родственником последней жены Ивана Грозного. Когда же его жители, угрожая пришельцу пыткой, потребовали указать им царя, то он сам объявил себя Дмитрием и, как ни странно, был сразу торжественно признан. На сторону нового самозванца стали переходить ближайшие города, а вскоре у него появилось и войско. Дело в том, что под знамя Лжедмитрия II стали стекаться поляки – участники мятежа против короля Сигизмунда III, поддерживавшие Лжедмитрия I, которые после его поражения не могли вернуться домой под страхом смертной казни. Среди них были будущие гетманы Маховецкий и Рожинский, воеводы Хмелевский и Адам Вишневецкий, а также приведший пятитысячный отряд запорожцев Заруцкий. Они хорошо знали, что «царь» был ненастоящим, и под именем Дмитрия на этот раз выступал крещеный еврей Богданко (Богдачко), служивший помощником попа в городе Шклове, а затем учительствовавший в Могилеве. Но, сделав слабовольного Лжедмитрия II игрушкой в своих руках, они могли добиться личных целей и поэтому поддержали его.

Однако новый самозванец был ставленником вовсе не польских магнатов, а своих же, русских, которые организовали новый мятеж, чтобы сместить «выкрикнутого» толпой Шуйского. Центром его стал Путивль. Из него по всей стране рассылались грамоты, призывающие к борьбе с Шуйским. Вождем мятежа стал казачий атаман Иван Болотников, который получил от Лжедмитрия II грамоту о назначении его главным воеводой путивльского войска. С ним он отправился к Москве. Хотя историки долгое время называли поход Болотникова первой крестьянской войной в России, в его войске было не так уж много крестьян. В основном оно состояло из дворян и служивого люда. Летом 1607 года мятежникам удалось разгромить правительственную армию и осадить столицу. Пять недель болотниковцы терзали москвичей голодом и артобстрелами, но взять Москву так и не смогли и вынуждены были отойти к Калуге.

Василий Шуйский поначалу недооценил угрозу от нового самозванца. Только 10 октября 1607 года его войска взяли Тулу, где находились остатки повстанческой армии Болотникова, но вместо того, чтобы двинуться на самозванца и разбить его, они торжественно вернулись в Москву. В результате весной 1608 года царские войска были разбиты Лжедмитрием II под городом Болховом. Тогда царь выслал против него два отряда под командованием своего племянника Михаила Скопина-Шуйского и Ивана Никитича Романова. Но в них оказались предатели: князья Юрий Трубецкой, Иван Катырев и Иван Троекуров (двое последних были родственниками Романовых) вошли в число заговорщиков, хотевших примкнуть к самозванцу. Их схватили, но напуганный заговором царь велел войскам, не принимая сражения, вернуться в Москву.

Между тем 11 июня 1608 года войско Лжедмитрия II остановилось лагерем в подмосковном селе Тушино, которое стало его временной столицей. Здесь самозванец создал свой дворцовый штат, Боярскую думу, в которую вошли князья Трубецкие, Михаил Салтыков и многие родственники Романовых. Появился у Лжедмитрия II и свой патриарх – им стал захваченный в плен в Ростове митрополит Филарет (в миру Федор Романов), который признал в самозванце законного государя. Таким образом, в стране фактически сложилось двоевластие: царь Василий был не в силах справиться с тушинцами, а Лжедмитрий II не мог взять Москву. Военные столкновения не давали результата ни той, ни другой стороне.

В этих обстоятельствах немаловажным событием стало подписание Шуйским в июле 1608 года перемирия с поляками на четыре года, по которому оба государства оставались в прежних границах и обязывались не помогать самозванцам. Польский король должен был отозвать из Руси всех поляков, а царь – отпустить всех поляков, захваченных в мае 1606 года в Москве. Юрию Мнишеку предписывалось не признавать своим зятем Лжедмитрия II, дочь свою ему не выдавать, а ей самой – не называться московской государыней. Но вскоре отец и дочь Мнишеки очутились в Тушино. Марина «узнала мужа», что значительно укрепило позиции самозванца.

Тем не менее не все складывалось для Лжедмитрия II так уж удачно. Немного спустя обстановка начала меняться не в его пользу. Из Москвы шли воззвания, призывающие бороться за царя Василия и православную веру, попираемую «латынами» и «ворами». Жестокость и насилие тушинских воевод, назначенных самозванцем и усиленно выколачивающих из населения различные сборы, идущие в основном в их карман, переполнили чашу терпения. К концу 1608 года в Поволжье началось восстание против Тушинского вора (так прозвали Лжедмитрия II в народе). Со своей стороны, для борьбы с ним царь Василий обратился за помощью к шведскому королю, пообещав за это Швеции отказаться от Ливонии и Корелы. Прибытие весной 1609 года пятитысячного отряда шведов позволило М. Скопину-Шуйскому более решительно действовать против самозванца: от его войск были освобождены Тверь, Переяславль и Александровская слобода. Но появление на политической сцене Швеции одновременно дало повод Сигизмунду III открыто начать войну против Московского государства. Однако теперь польский король уже не намеревался поддерживать «законную царицу» Марину Мнишек. Пользуясь смутой, он надеялся посадить на московский престол своего сына Владислава.

Вторжение польского войска привело к полному разладу в стане самозванца. Власть в нем окончательно перешла к полякам во главе с Рожинским, а Лжедмитрий II и Марина Мнишек фактически превратились в пленников. В конце декабря 1609 года в Тушино начались переговоры с королевскими послами, в которых участвовал патриарх Филарет. Самозванца на них не допустили, да еще пригрозили расправой. Испугавшись, он переоделся в крестьянскую одежду и бежал в Калугу. 4 февраля 1610 года под Смоленском тушинцы подписали договор о передаче власти Владиславу, а в марте Рожинский поджег тушинский лагерь и двинулся навстречу Сигизмунду III.

Между тем русско-шведское войско во главе с Михаилом Скопиным-Шуйским 12 марта с триумфом вошло в Москву. Толпа народа вышла встречать героя с хлебом-солью, назвав его освободителем и спасителем отечества. Сам царь прилюдно обнял и расцеловал князя. Но вскоре его отношение к прославленному родственнику резко изменилось. Дело в том, что после разгрома мятежников стали поговаривать о том, что этот талантливый полководец мог бы успешно сменить на престоле нынешнего царя. А тут еще Василию Шуйскому нагадали, что после него будет царствовать на Руси царь Михаил (теперь-то мы знаем, что им действительно стал Михаил, но не Шуйский, а Романов). Все это конечно же не прибавило князю царской любви. Соперника надо было срочно устранить. И уже 23 апреля Скопин-Шуйский был отравлен. На его похоронах царь лил слезы и громко причитал от горя (ведь, будучи бездетным, он потерял не просто племянника, а единственного наследника престола), но в его искренность никто не верил.

А дальше – все покатилось, как с горы. 24 июня русско-шведское войско потерпело поражение от поляков у деревни Клушино. А в самой Москве созрел заговор против царя Василия, направляемый Филаретом Романовым. В результате 17 июля 1610 года его свергли, насильно постригли в монахи и спровадили в Польшу, где он 12 сентября 1612 года скончался при странных обстоятельствах: по официальной версии, смерть его произошла «нужным страданием». В действительности историки единодушно полагают, что Шуйский и все находящиеся с ним в Польше родственники были один за другим убиты, чтобы не осталось нежелательных претендентов со стороны этого рода на русский престол.

После свержения Шуйского власть в Московском государстве перешла к боярскому правительству – Семибоярщине, которое заключило договор с Сигизмундом III, признававший русским царем его сына – 15-летнего королевича Владислава. В ночь на 21 сентября 1610 года бояре предательски впустили в Москву польские войска. Но, несмотря на то что москвичей под угрозами заставили присягнуть поляку, занять русский престол он так и не смог. Насильственно «избранный» иноземец был чужд россиянам. К тому же получившие реальную власть польские военачальники и их пособники из русских бояр стали по всей стране творить беззаконие: обирать население, резать скот, сжигать города и села, зверски убивать и угонять в плен жителей, издеваться над православной церковью и русскими обычаями. В ответ на это в народе зазвучали призывы к свержению польского гнета: «Мы по глупости выбрали ляха в цари, однако ж не с тем, чтобы идти в неволю к ляхам; время разделаться с ними!» Крестьяне и служилые люди стали собираться в шайки и повсеместно нападать на поляков. В рязанской земле этот бродячий люд стекался в отряды «вольного донского атамана» Ивана Заруцкого, который все еще поддерживал «истинного» царя Лжедмитрия II. Правда, было это недолго: когда 11 декабря 1610 года тот был убит на охоте татарином Урусовым, атаман, прихватив его беременную «жену» Марину, бежал в Астрахань. Там у самозванной царицы родился сын Иван – плод ее любви то ли с Лжедмитрием II, то ли с донским атаманом.

Тем временем на северо-западе страны объявился еще один враг – шведы. Но когда они пришли в древний Новгород, то жители его, уставшие от безвластья, боярских междоусобиц и не признававшие польского королевича русским царем, были склонны к тому, чтобы их государем стал сын шведского короля Густава Адольфа – принц Карл Филипп. Таким образом, к осени 1611 года значительная часть России на западе и северо-западе оказалась в руках иноземцев. Страна не имела ни центрального правительства, ни армии, ни материальных средств и, по сути, стояла у черты, за которой ей угрожала потеря государственной независимости. И тогда спасением для нее стала организация нижегородским посадским Кузьмой Мининым народного ополчения. А возглавил его один из лучших военачальников того времени, известный своей храбростью и честностью, – князь Дмитрий Пожарский. Нижегородское войско, ядром которого были посадские и служилые люди, соединившись с казацким войском князя Трубецкого, быстро превратилось в общерусское. Весной 1612 года оно двинулось на Ярославль, а через четыре месяца, значительно увеличившись и окрепнув, отправилось в поход на Москву. 24 августа ополченцы разгромили на подступах к столице армию гетмана Ходкевича, спешившего на помощь польскому гарнизону в Кремле, и начали длительную осаду города.

Несмотря на многочисленные предложения сдаться, осажденные поляки не хотели оставлять Москву. Они все еще надеялись на подход обещанных Сигизмундом III войск и с маниакальным упорством ждали его самого. Королевские полки уже вторглись в русские пределы, но безнадежно увязли где-то на Среднерусской возвышенности. Между тем припасы в Кремле кончились, и осажденным пришлось сначала перейти на подножный корм – от травы и кореньев до кошек, собак и крыс, – а затем дело дошло… до каннибализма и поедания трупов, которые засаливались в бочках¹. Но и трупов уже на всех не хватало, и солдаты стали драться из-за них, устраивать судебные процессы, в которых один жаловался на другого за то, что тот… съел его родственника, которого по праву должен был съесть он сам. Все эти ужасы закончились 22 октября, когда войска Дмитрия Пожарского наконец взяли Китай-город и выбили поляков из Кремля. Получив известие об этом, польский король выслал к Москве отряд в 1000 человек с целью убедить москвичей признать Владислава царем. Но ополченцы отогнали его от столицы. Наступало время холодов, и Сигизмунду III ничего не оставалось, как повернуть обратно в Польшу.