Kitobni o'qish: «Розарий мой памяти. Записки княжны Валентины Щербатовой»
Valentina Scherbatoff
Rosario della mia memoria. Appunti della principessina Valentina Scherbatoff (Ščerbatova)
© Елена Скаммакка дель Мурго, перевод, 2024
© Михаил Талалай, научная редакция, комментарии, подбор иллюстраций, 2024
© ООО «Старая Басманная», 2024
* * *
Семья, церковь и (утраченная) Родина

Княжна Валентина Щербатова перед венчанием, Флоренция, 10 июня 1923 года
Княжна Валентина Сергеевна Щербатова (1898–1985), в замужестве Володимерова, писала публикуемые нами заметки в Риме в середине 1970-х годов.
Родившись в Москве, она бежала со своей Родины, охваченной Гражданской войной, во Францию, венчалась в Италии, во Флоренции, затем снова жила во Франции, скиталась, вслед за семьей, по Европе, обеим Америкам и даже Африке.
В 1970-е годы ее жизненный маршрут подходил к концу, и ей казалось важным изложить основные его вехи. Возможно, на воспоминания ее настроила и вся обстановка последнего жилья: Валентина Сергеевна напоследок поселилась в доме русской церкви в Риме, на via Palestro. В 1920-е годы эмигрантский приход переделал палаццо, принадлежавший первоначально Чернышевым: на нижнем этаже устроили большой церковный зал (этим занимался архитектор князь В. Волконский), а другие два этажа отвели под квартиры. В одной жил настоятель, другие сдавали. Но не всем, а только прихожанам.
В церковном зале разместили утварь посольского храма, который в прошлом перемещался с одного адреса на другой, вслед за самим императорским посольством в Риме. В различных уголках палаццо нашли свое место бюсты последней царской семьи, русские пейзажи, портреты благодетелей. Это был воистину уголок старой России, даже с ее запахами – не только церковного ладана, но и борща, блинов, душистого чая.
Мемуаристка пишет, что ей очень повезло: «Ко мне на помощь пришли Вышние силы, и мне улыбнулась удача: в палаццо на улице Палестре, где находится наша церковь, только что освободилась маленькая квартирка, которую я сразу взяла». Ей необыкновенно нравилось и соседство храма, буквально за стеной, и царивший тут особый русский дух.
Полагаем, что он вдохновлял ее, как и полагается духу, при написании воспоминаний. Излагала же она их, как подобает русской аристократке, по-французски.
Для кого же писала Валентина Сергеевна публикуемые нами страницы? Как это обычно делается, в первую очередь – для семьи, для детей и внуков. И тут расчет оказался точным: внуки сберегли рукопись. Более того, одна из внучек, Александра (в обиходе Ася), написанный по-французски текст перевела на итальянский и опубликовала свой перевод в форме самиздата. Внуки называли Валентину Сергеевну «Babù», с ударением на последний слог (явно усеченное от русского «бабушка») и это семейное прозвание попало в титул публикации Александры: «Бабу была гранд-дамой»1.
Другая внучка, Ирина Сергеевна Володимерова, в замужестве Марони, жительница Рима, сохранила, кроме мемуаров «Babù», также и семейные фотографии. При подготовке нашей книги мы пользовались именно ее домашним архивом, за что выражаем ей искреннюю благодарность.
Однако княжна Валентина писала не только для членов своей семьи. Более того, думается, что по большому счету она писала не для них, а для своих соотечественников, компатриотов.
В самом деле, любовь к Родине – красная нить ее повествования, она проходит через эпизоды Первой мировой и Гражданской войн, через послереволюционное Русское зарубежье, через церковную жизнь. Православная Церковь при этом становится ипостасью утраченной Родины – обратите внимание на воодушевление эмигрантов, строивших, вместе с Валентиной, храм в Аргентине.
Именно к соотечественнику обращено послание автора в кратком предисловии: «Любезный читатель, этот рассказ – о жизни русской княжны, прожитой в основном вне России». Думаем, что мемуаристка полагала, что ее «любезный читатель», как и она, будет пребывать вне России – тогда, в середине 1970-х годов советский строй представлялся монолитным, вечным. Ей не было суждено увидеть падение этого строя и триумфальное возвращение эмигрантской литературы на Родину…
Закономерно, что сначала в новой России узнали сочинения ее отца, князя Сергея Александровича Щербатова (имение Нара, Московской губ., 1875 – Рим, 1962). В диаспоре его уже знали неплохо, благодаря блестящим мемуарам «Художник в ушедшей России» (Нью-Йорк, 1955, переиздано в Москве в 2000 г.).
Сергей Щербатов – образованный аристократ, Рюрикович, выпускник Поливановской гимназии, затем истфака Московского университета, богач, меценат. Ему всегда был близок популяризаторский жанр, общественная деятельность, культуртрегерство. Он и сам – художник, учится в мюнхенской Академии изобразительных искусств, а также у Леонида Пастернака и Игоря Грабаря. Он сближается со своими петербургскими коллегами, организует выставки, разного рода журналы, строит в Москве Щербатовский особняк, задумывая его не как свой личный дом, не как городскую виллу, а как общедоступный музей частных собраний. Он знаком с самыми лучшими художниками той поры, тесно с ними общается, и это общение стало основой его главной книги «Художник в ушедшей России».
В вынужденной эмиграции Сергей Александрович продолжает свои труды в сфере искусствознания, углубляет свои познания русской иконописи, став одним из основателей парижского общества «Икона». Он пробует свое перо не только как критик и мемуарист, но и как писатель. Известно, что он являлся автором большого романа «Анахронизм», повестей в двух сериях: «Гримасы жизни» и «Психологические этюды», поэмы в стихах – «Фантазия» и двух сборников стихов. Все это, за исключение поэмы «Фантазия», еще не издано, так как не найдено… Ему также принадлежит цикл очерков в эмигрантской периодике рубежа 1950–1960-х годов, где история человечества, начиная с первобытных времен и кончая современностью, представлена как история человеческого духа, выраженного в зримых художественных формах, преимущественно живописных. Из могучего потока европейской культуры эссеист избрал отдельные, для него самые символичные фигуры: Веласкес, Беато Анджелико, Микеланджело, Дюрер, Джорджоне, Пуссен, Делла Франческа и пр.2 В этом цикле Сергей Александрович выступает уже не как традиционный искусствовед, а как мыслитель.
Собственное художественное творчество князя, вне сомнения, было высокопрофессиональным, однако его картины разошлись по частным собраниям и еще ждут своего выявления и изучения. Щербатов-художник, как и Щербатов-писатель нам еще неизвестен.
Его жена Полина Ивановна, урожд. Розанова (Кашира, Тульской губ., 1882 – Рим 1966) – из семьи чиновников (с мифологизированным крестьянским происхождением: «княгиня-баба»), женщина самых высоких достоинств, всеми признанная красавица, ее портреты писали Серов и Суриков. При этом, по свидетельству Валентины, ее слабостью были азартные игры, и уже в эмиграции она проиграла в карты все семейное достояние, однако, будучи особой недюжинной, она задействовала свои таинственные способности ясновидящей и стала прилично зарабатывать как гадалка.
И тут мы вступили в область семейной тайны. Сергей и Полина венчались в 1904 г., Валентина, однако, родилась шестью годами ранее. Согласно церковной метрической книге, для Сергея и Полины это был первый брак. В публикуемых воспоминаниях Полина называется второй женой. Имя первой, не венчанной жены отца, т. е. настоящей матери мемуаристки, долгое время нам не удавалось узнать. Поразительно, но его не знали и потомки Валентины.
Тайну удалось разгадать – в результате кропотливых поисков в архивах – нашим московским коллегам из издательства «Старая Басманная». Оказалось, что у князя Сергея, очевидно, во время его учебы в Мюнхене, существовала долгая связь с австрийкой Розалией Шиндлер, в результате которой на свет появились две девочки – Валентина, в 1898 г., и Татьяна, в 1901 г. По каким-то причинам Сергей Александрович не желал узаконить эти отношения, а вскоре он встречает Полину Розанову и венчается с русской красавицей.
Самые первые воспоминания мемуаристки относятся именно к Розалии Шиндлер, оставшейся в тексте безымянной: это эпизод на мюнхенском вокзале и следующий, травмирующий сюжет – расставание, через адвоката, и с натуральной матерью, и с отцом и отправка девочек заграницу, в Тироль.
События с сестрами развивались так. За год до венчания с Полиной, в 1903 князь все-таки признает официально свое отцовство, а затем, в 1905 г. заключает с Розалией Шиндлер соглашение, по которому она передавала Валентину и Татьяну на воспитание чете Щербатовых. Вероятно, по настоянию Полины, с ее «необузданным чувством ревности» (слова Валентины), две девочки покидают Россию, проводят целые десять лет в заграничных пансионах и школах и возвращаются в Москву только накануне Первой мировой войны – уже как княжны Щербатовы, так как к тому времени Сергей Александрович исхлопотал для них официально право на титул и фамилию3.
В Москве Щербатовы остаются совсем недолго: они покидают Родину в 1919 г., и таким образом русская княжна из своих 87 лет жизни живет в России только десять. Другие 77 лет пришлись на Францию, Италию, обе Америки, Африку…
Перед нами – не только картины утраченной Родины и ностальгии по ней, утоляемой через Церковь. Много внимания, понятно, отведено семье – отцу, приемной матери, сестре Татьяне (уехавшей в Польшу и исчезнувшей с горизонта повествования). Затем муж – белый офицер Игорь Володимеров, с которым она связала свою жизнь, без особого аффекта: так хотела ее ближайшая подруга, она же сестра Игоря. Затем – дети и соответственно отчаянные поиски заработка – сиделкой, компаньонкой, няней. Муж почти отсутствует в деятельной жизни Валентины: он годами болеет и лечится в Швейцарии, пропадает на европейских войнах, ищет и не находит работу. Ему мемуаристка приписывает драматическую ошибку – маниакальное стремление уехать из послевоенной, якобы «красной», Италии ради Аргентины, а затем из Аргентины ради Южной Африки. В то время как Валентина вернулась в милую Италию, где жили ее родители и ее дети, Игорь, несмотря на ее «настоятельные просьбы остаться навсегда жить» с ними, в Европу так и не вернулся.
На первый план выходят дети и внуки. Но для Щербатовой ее семья – это не только они, это и многочисленные русские аристократы-эмигранты, с которыми у нее родственные связи: Трубецкие, Кочубеи, Осоргины. И эта разбросанная по белу свету «расширенная» семья тоже в какой-то степени заменяет Россию – нет Родины, но есть родственники.
Валентина Сергеевна скончалась жарким римским летом 1985 года, в одиночестве, в том же церковном доме на via Palestro. На похороны прибыли дети, внуки. Отпевание было легко организовать: тело покойной перенесли со второго этажа здания на первый, где – домовая церковь.
Погребение прошло на некатолическом кладбище Тестаччо, где уже покоились ее отец и приемная мать.
* * *
Воспоминания княжны Щербатовой не имеют заголовка, и для него мы выбрали образ розария, то есть четок: она использует его в заключении, при этом бусины, узелки розария – это суть главы ее жизни. Самим этим главам мы тоже придали новые названия, основанные на географии и хронологии жизни мемуаристки.
При подготовке материала нам оказали помощь: священники о. Георгий Блатинский (Флоренция) и о. Сергий Воронин (Рим), Ирина Володимерова (Рим), Юлия Гавриленко и Геннадий Подбородников (Москва), Ирина Трубецкая (Bethesda, Мэриленд, США).
Особая благодарность – Елене Скаммакка дель Мурго, бескорыстно взявшей на себе сложный труд переводчика.
Михаил Талалай,
август 2024 г.,
Милан
Bepul matn qismi tugad.