Kitobni o'qish: «Семнадцать мгновений июня»

Жили книжные дети, не знавшие битв,

Изнывая от мелких своих катастроф…

Владимир Высоцкий

Пролог

Хоть мой рассказ пойдёт не совсем обо мне, я не могу начать его иначе, кроме как с самого что ни на есть чистосердечного признания в любви.

Я люблю этот город – с его порога. Опустевшие в столь поздний час прилавки, глухой железнодорожный забор за пышными кустами, небо с проклёвывающимся звёздами… запах пельменей из ближайшего распахнутого окна и прилипчивый мотивчик, доносящийся от круглосуточного магазина неподалёку.

Люблю куда больше Москвы – конечно, и в ней есть свои прелести, но зато здесь тихо, зелено и… нет, разумеется, не скучно.

Просто надо глубоко вздохнуть – и ни-ку-да не торопиться.

…В вечер моего прибытия на автостанции было безлюдно – последним рейсом возвращались человек пять из Москвы после рабочего дня, а кто их тут будет встречать? Спрыгнув на асфальт, я поправил на плече ремень спортивной сумки, огляделся и, присев на край бетонной клумбы, расшнуровался. Разувшись же, с удовольствием пошевелил пальцами ног, связал кеды шнурками и повесил их себе на плечо, чтобы не занимать руки.

После долгой разлуки в любимый город стоит входить, чувствуя босыми ногами тепло нагретого за день шершавого асфальта и ловя щекой летний ночной ветерок. Ну а напороться пяткой на осколок… не велика беда.

– Эгей, Холин! Глазам не верю, кто вернулся!

Меня догнали и с размаху хлопнули по плечу – даже в локте отдалось.

– Чего молчал-то, партизан московский? Свалился как снег на голову!

– Привет, Сань! – Я обернулся и крепко прихватил ладонь вынырнувшего словно из ниоткуда друга. – Да уж, снег в июне…

– Метеорологи в шоке, ага! – продолжал расплёскивать незамутнённую радость Саня по прозвищу Шумахер. – Недолго же ты выдержал в этом вашем Москвабаде.

– Ну вот так уж судьба сложилась.

Тоже мне «недолго»… По мне так сущую вечность.

– Похоже, московские периоды всё короче? – ухмыльнулся Саня, и в свете уличного фонаря я отметил новый скол на верхнем резце и свежевыбритые виски. А вот чёлка ещё отросла с прошлой встречи, натуральный чуб.

– Да надоело, Сань. Так что всё, в этот раз документы из московской школы уже забрал, – сообщил я со вздохом. – Опять с тобой за одной партой торчать придётся. Как буду готовиться к поступлению – не представляю…

– А я хорошо представляю: бабуля твоя на тебя насядет – и тут-то ты всё, что там тебе знать надо, наизусть вызубришь! И всю литературу до кучи, от Пушкина и до… кто там у нас самый поздний?

Я честно попытался припомнить.

– Хм… до Бродского?

– А он чё там написал? «Отца и дети»?

С выразительным вздохом я закатил глаза – Шумахер неисправим. Машину починит с закрытыми глазами, двигатель внутреннего сгорания по памяти нарисует, маршрут через весь город не хуже навигатора проложит, а вот всё, что касается высокого мира искусства – уже за пределами его понимания.

Но мы всё равно дружим почти всю жизнь.

– Он поэт вообще-то. «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку», помнишь?

– А-а, ну вот, видишь, ты и так уже всё знаешь!

Под этот бессмысленный трёп мы прошагали мимо всех автобусов и остановились на краю освещённого последними фонарями-прожекторами круга. Дальше – уличная темнота.

– Литература – полдела, – терпеливо объяснял я. – Ты бы видел список фильмов, которые мне надо будет отсмотреть… И никаких сериалов, представь себе, сплошная чёрно-белая классика.

– А тот с Суперменом, который в чёрно-белой версии вышел, не прокатит?

– Увы.

– Да ладно тебе, расслабься! У нас ещё два года впереди, ты что-то раньше времени панику наводишь.

Я только покачал головой. Сане легко говорить – он ещё даже не решил, куда поступать будет. А у меня план на два года расписан…

Потому что родители в этом точно никак мне не помогут – всё в моих руках.

– А ты здесь какими путями? – поспешил сменить тему я.

– Да батю встречаю на колёсах, – друг кивнул в сторону своей нивы, белый бок которой подпирал с понимающе улыбкой её формальный хозяин, Санин отец. Ну да, я мог бы догадаться, вместе же с ним ехали от МКАДа. – Подкинуть тебя?

Задумавшись на секунду, я отклонил гостеприимное предложение.

Саня всколыхнул в душе слишком много, от былого лиричного настроения остались жалкие крохи…

Неспешная прогулка до дома займёт минут тридцать – как говорится, то, что доктор прописал для соскучившегося по родному городу меня.

Саня не стал разубеждать – кивнул не то чтобы с пониманием, но с уважением к моему выбора, распрощался, ещё раз сверкнул щербатой улыбкой… и с диким рёвом, более приличествующим танку на марше, белая нива умчалась прочь. А я остался, нелепо улыбаясь вслед.

Хотелось закрыть на секунду глаза и вобрать в себя это мгновенье, бережно сложить в памяти, чтобы потом вспоминать его и снова так же нелепо улыбаться.

А лучше – собрать целую коллекцию таких мгновений, одно за другим, как мозаику этого июня. Одного бесконечного летнего дня.

…Может, подумалось мне, пока я шагал по тёмной улице, пусть родители и дальше строят личную жизнь – то ли каждый свою, то ли опять общую. А я… Своим домом я считаю старую «двушку» на первом этаже, с окнами на тихий зелёный двор, где время словно застыло – всё так же полощется на ветру бельё, скрипят единственные качели, а в квартире с порога пахнет дедушкиным коронным блюдом «Я вам тут суп сварил, ну как из чего, что в холодильнике было, с тем и сварил!», и повсюду разбросаны выкройки кукол и листочки с бесконечными школьными сочинениями.

Годы проходят, а бабуля всё так же сидит над ними по вечерам, задумчиво катая по столу красную ручку.

Это был мой дом, где я жил – по-настоящему жил, дышал и был счастлив, а не «существовал», как в Москве. Так было – с самого дошкольного детства – и пусть так и будет дальше… Я слишком люблю этот город – за нашу «двушку», за застывший во времени двор, за Шумахера с его белой нивой, ребят-роллеров в парке, за всё то, что делает Энск – Энском.

…За спиной басовито гавкнула собака, зарычала, срываясь в скулёж, кто-то на кого-то «наезжал», нецензурно через слово, а я лишь усмехнулся и зашагал быстрее. Я даже такие разборки люблю… пока они меня не касаются, разумеется.

Там, позади, что-то брякнуло, падая на асфальт, со звуком холостого выстрела захлопнулось окно, но я не придал этому значения. Наверное, зря, но откуда мне было знать, согласитесь?

Отойдя уже метров на сто от того места, я остановился, хлопнув себя по лбу. Являться домой без гостинцев после трёх месяцев отсутствия – как-то негоже… Пришлось возвращаться к автостанции, а точнее к призывно светящему витриной магазину. Разумеется, умещающийся в срок годности торт с кремовыми розочками там ночью не раздобыть, но и дураку понятно, что к чаю лучше банка моих любимых консервированных персиков и кулёк конфет, чем вовсе ничего.

Торопясь, я впотьмах налетел ногой на что-то острое, глухо звякнувшее, откатываясь прочь, – и зашипел сквозь зубы не самые приличные слова. Но разыскивать таинственную железяку не стал, легкомысленно выбрасывая этот досадный эпизод из головы.

И вновь – зря.

Глава 1. Близнецы из зазеркалья

Мгновение первое

Та история, о которой я хотел бы рассказать – отвлёкшись на Энск и моё сюда возвращение, – началась на следующий день после приезда, в булочной. Самой обычной, притулившейся на углу номерного проезда и Советской улицы булочной, где хлеб первые полчаса пахнет так притягательно, что невозможно дойти до дома, не сгрызя горбушку по треть батона.

Лизу я там заметил с порога и сразу понял – Москва. И дело было не в одежде, скорее уж в том, как она смотрела по сторонам, как нервно сжимала кошелёк с белым брелком-котёнком, как обращалась к продавщице, отвлекая ту от ежедневных кроссвордов. Другой ритм, другие манеры, другие отношения – одним словом, столица.

Моей гордостью всегда было то, что Энску я – свой. Не приезжий, а наоборот, загостившийся где-то и наконец вернувшийся «блудный сын».

…В этот момент Лиза обернулась, почувствовав взгляд.

Она смотрелась моей ровесницей или чуть младше; короткая косичка, едва достающая кисточкой до лопаток – того цвета, который бабушка зовёт «рыжий в золото», моего цвета! – дополнялась внимательными серыми глазами, прямым строгим носом и настороженной, чуть мальчуковой улыбкой. Пожалуй, только жители крупных городов могут так улыбаться – обозначая вежливо-напряжённую улыбку самым краешком губ.

Я прошёл мимо девчонки, звонко ссыпал горсть мелочи в тарелку у кассы и педантично уточнил у продавщицы:

– Здрасьте, ТамарВасильна, хлеб-то свежий?

Вопрос был ритуальным. Продавщица подняла на меня голову и улыбнулась, узнавая.

– Утром завезли, – столь же ритуально отозвалась она. – Вернулся, значит? Что там тебе… батон и бородинский в нарезку?

– В точку, – подтвердил я сразу всё, краем глаза следя за девчонкой. Та пересчитывала сдачу, одновременно с этим пытаясь не выронить из рук кругляш «столичного», всё тот же батон и три плюшки в пакете. Потом она шмыгнула носом раз, другой, оглушительно чихнула, и из рук её просыпались сначала плюшки, потом кошелёк, а следом и батон коварно выскользнула из-под локтя.

Я отточенным движением закинул свой хлеб в капюшон жилетки и, осторожно наклонившись, помог подобрать покупки.

Сразу уточню: не имея и в мыслях ничего романтического.

– Спасибо, – наградила она меня вновь своей нейтральной московской улыбкой. Голос у неё оказался хриплым, простуженным.

– Пжалста, – весело ухмыльнулся я по-местному, от уха до уха. – Ты бы пакет попросила, выронишь ещё.

– Спасибо, – повторила девочка, на сей раз строгим тоном, который, вероятно, должен был отпугнуть меня от его обладательницы.

Я подмигнул, девчонка резко отвернулась… и впрямь попросила пакет.

В этот момент я мог бы уйти со спокойной душой, и нескоро, наверное, вновь услышал бы о Лизе, но меня остановило неясное ощущение, что что-то тут не так. Словно смутное чувство узнавания – самого себя, как это бывает, когда листаешь старый семейный фотоальбом… или когда вглядываешься в зеркало и пытаешься разыскать тонкую грань, отделяющую тебя от зазеркалья, а твой близнец столь же пытливо выглядывает оттуда.

Придержав девочке дверь, я сдался себе и полюбопытствовал, как её зовут и давно ли из Москвы. «Лиза», – представилась она и тут же с подозрением уточнила, откуда я узнал про переезд. Я с глубокомысленным видом изрёк: «Интуиция», – и беседа завязалась.

На улице стоял обычный июньский день – крикливо-кипящий жизнью вдалеке, чирикающий на все птичьи голоса над головой, только-только начинающий пахнуть свежей клубникой. Улица Советская спускалась впереди к реке, и оттуда налетал прохладный ветер, полный запаха мокрого песка, водорослей и, немного, бензина – от лодок и стоящих на берегу «дачных» машин.

Мы с Лизой болтали, словно были старинными приятелями, а может, и родственниками – этакими троюродными братом и сестрой, полдетства копавшимися в одной песочнице, но с тех пор давно не встречавшимися – а тут такая удача.

Остановившись у зеркальной витрины парикмахерской с очередным женским именем в названии (это вам не московские «имидж-студии» и прочими «салонами красоты»), Лиза поправила на голове ободок, придерживающий отрастающую чёлку, и вдруг сказала:

– Слушай, а ты похож на меня.

Я внимательно вгляделся в наши отражения в витрине и подмигнул Лизиному:

– Не-а. Косичек не ношу.

– Напряги воображение! – возмутилась Лиза.

– Неохота. Ты сначала косичку отрежь, а потом уже говори.

Стоит сказать, тут я немного покривил душой, ведь пару лет назад сам носил хвостик – и прекрасно видел, что Лиза права.

В голову нет-нет – да и закрадывались достойные индийского кино сценарии про разлучённых в детстве близнецов… Хотя нет, Лиза меня младше.

Ну хорошо, тогда разлучёнными в детстве близнецами, значит, окажутся наши отцы. Или матери. Или дедушки. Или…

Одним словом – да.

Похож.

Вы когда-нибудь представляли самого себя «противоположного пола»? Глядя в ростовое зеркало на створке бабушкиного шкафа, корча положенные «противоположному полу» гримасы и чувствуя себя отчасти психом.

Детский сад, я знаю, но всё же…

Возможно, как раз такую девчонку я себе когда-то и нафантазировал – с косичкой, придерживающим зачёсанную чёлку ободком, в клетчатой рубашке и пышной юбке-балеринке.

А потом этот образ взял – и сбылся.

…Лиза рассеянно дёрнула себя за конец косички, опять чихнула и вдруг хрипло выдохнула с удивительной решительностью:

– А спорим – и отрежу?

Я демонстративно усомнился.

Лиза настаивала, задиристо хмуря брови, прям как это обычно делал я.

В её глазах на секунду мелькнули сущие бесенята, которым я в тот момент не придал должного значения – и только хмыкнул. Лиза вспыхнула, чихнула и смешным простуженным голосом заявила, что сделает это вот прямо сейчас.

Бесенята в её глазах лихо отбили чечёточную дробь и снова скрылись.

– На что спорим? – вздохнул я, не желая так просто сдаваться.

– На… – Лиза задумалась и довольно заключила: – На желание!

Мы ударили по рукам, после чего Лиза мигом сунула мне пакет с хлебом, высморкалась, скомкала в руке бумажный носовой платок и решительно толкнула дверь.

Звякнул колокольчик.

«…Как постричь? Да вот чтобы в точности как у него, видите!.. Да, под мальчишку. Совсем под ма-а-апчхи… мальчишку! Нет-нет, не вот так, а во-он так! Нет-нет, тут покороче, ещё покороче!» – донеслось вскоре до меня.

Ждать мне пришлось не так уж и долго – я только успел пролистать с телефона ленту московских друзей, оставить короткое «Скучаю((» под записью Даси, моей девушки (не то чтобы в самом деле скучал, но Дасе приятно будет), оглядеться по сторонам и обгрызть белую горбушку. В этот момент меня подёргали за рукав, и я обернулся.

– О.

Немного подумав, я ещё похлопал глазами и глубокомысленно повторил:

– О-о…

– Ну как? – Лиза силком развернула меня к витрине, и я моргнул, пытаясь прогнать ощущение, что в глазах двоится.

Из витринного зазеркалья на меня смотрел я сам – в двух экземплярах. Второй экземпляр казался помладше, у́же в плечах и обладал чуть повышенной лохматостью, но…

Вылитый я.

«Младший» шмыгнул носом, подмигнул мне нахально и спросил:

– Ну что?

Бесенята, уже не скрываясь, взирали на меня с нескрываемым превосходством.

– Проспорил, – смирился я, поворачиваясь к Лизе и внимательно рассматривая своё второе отражение «вживую». С новой причёской и впрямь было непросто на первый взгляд узнать в ней девочку, а ведь подумаешь, какой мелочью казалась косичка. Немного поразмыслив, я всё-таки уточнил: – А родители тебя не убьют? За мальчуковый вид и всё такое?

Лиза аккуратно зачесала вихры ободком, сразу приобретая положенный девчачий вид, и усмехнулась:

– А что такого?

– Ну-у, тебе, конечно, видней…

По Лизкиному лицу скользнула внезапная – и так знакомая мне – тень.

– Да сами виноваты. – Лиза на мгновенье отвела взгляд. – Я сколько раз грозилась: переедем – отрежу!.. Ну и вот. Переехали.

– Могёшь, – оценил я, и мы, крайне довольные друг другом, звонко хлопнули ладонями, «давая пять», и пошли дальше по улице – куда глаза глядят и ноги несут.

Наша мифическая родственная связь сократилась примерно до «кузенов», солнце заливало улицу, и было нам обоим хорошо и просто вот так идти по городу. Лиза рассказывала о своей судьбе, о «побеге из мегаполиса» начитавшихся умных книжек родителей, оставшихся в Москве друзьях, о том, как простыла при переезде – продуло в машине. А ещё о надежде, что рано или поздно мама одумается и отговорит папу оседать здесь на ближайшие пару лет…

Между делом выяснилось, что Лиза учится на класс младше меня, перешла в девятый, но реальная разница в возрасте была ровно полгода. Я родился в феврале, она – в августе.

Ноги нас занесли к переулку, сворачивающему к Вокзальной площади, как гордо именовался пятачок у одноэтажного здания с претенциозными колоннами, совмещающего в себе роль железнодорожного вокзала и автостанции разом. Пройдя шагов двадцать, я почувствовал, как заныл заклеенный пластырем большой палец на ноге, и принялся оглядываться по сторонам.

– Что ищешь? – поинтересовалась Лиза.

– Ногу вчера где-то здесь порезал о железяку. Выкинуть её подальше надо, пока кто из мелочи не наступил, как я.

Лиза с сомнением оглядела пышные кусты шиповника, усыпанные бледно-розовыми тарелочками цветов.

– Ну, давай поищем… ауч! – Она смешно потёрла нос, оцарапанный коварной веткой, стоило наклониться к ароматному цветку. – Надеюсь, лезть туда не придётся?

– Надеюсь…

Остановившись примерно в нужном месте, мы начали внимательно обшаривать обочину, даже не догадываясь, что же найдём и как это скажется на всём нашем беспечном летнем отдыхе.

– Глянь! Что это? – удивлённо окликнула меня Лиза, и мы, столкнувшись головами, наклонились над весьма странной вещью.

Лизиной находкой оказался нож, крупный, даже на вид грозный, но неудобный – со слишком уж массивной рукоятью из зелёного рифлёного пластика. Потёртый, с выщербинкой у гарды и загадочным отверстием посередине рукояти.

– Ни-че-го себе-е… – протянула Лиза растерянно. – Что же это такое?

– Нож, – отозвался я в духе Капитана Очевидность. Поднял находку и повертел в руках. – М-м, острый!

И поспешно засунул порезанный палец в рот.

Что за злой рок? Опять пострадал большой палец на правой – только теперь руке.

– Ничего себе, – повторила Лиза, восторженно шмыгая носом. – Это же наверняка холодное оружие! Откуда он здесь?

Я вспомнил вчерашний вечер, глухое звяканье упавшего предмета за спиной и предположил:

– Обронили?

– Наверное… Интересно, чьё это? – Лиза забрала у меня нож и принялась вертеть в руках. – Ой, глянь, а в рукоятке прям совсем дырка!

Рукоять ножа и впрямь оказалась полой. Я поковырялся там пальцем, посмотрел, посветил телефонным фонариком, но так ничего и не понял.

– Странно, как будто там устройство какое-то было… Надо в интернете глянуть.

Лиза быстро глянула на меня, и я еле сдержал улыбку: неужели она думала, что здесь дикари живут и интернетом пользоваться не умеют? Окончательно поражая Лизино воображение, я аккуратно положил нож на дорогу и сфотографировал его на телефон.

– Поиск по картинке нам в помощь!

– Ловко, – оценила Лиза и, по всей видимости, перетекла мыслью от интернета к дому: – Ой, мне же пора! Я возьму его с собой? – И, не дожидаясь моих возражений, добавила главный аргумент: – Ты мне желание проспорил!

Скрепя сердце, я согласился. Конечно, я и сам хотел поразглядывать нашу находку, но проспоренное желание обратно не повернёшь, делать нечего.

– Ты «ВКонтакте» кто? – развила Лиза бурную деятельность.

– Михаил Холин, – тут же отозвался я. – На фотографии я сам в детстве с бабушкиной сайгой. Ну, ружьё такое, знаешь?

– С ба-абушкиной?! – изумилась Лиза и хихикнула. Я тоже рассмеялся: бабуля у меня, несмотря на шитьё кукол и пироги по настроению, была совсем не классическая, а очень даже боевая. Кукол своих она, впрочем, тоже обряжала в костюмчики цвета хаки и лихие банданы. Ученики в школе, где она преподавала русский язык и литературу, её и её кукол обожали и побаивались.

А супы варил дед.

– В общем, найдёшь, не промахнёшься, – заключил я, но Лиза ждать до дома не захотела и тут же с телефона полезла искать.

– Эй, тут всегда сеть так тормозит, а?!

Я пожал плечами:

– Нет, у реки сигнал гораздо лу…

– О, нашла! Смотри, это ты?

Я мельком глянул на бликующий экран и кивнул:

– Похож… Так что пиши, там, если что.

Куда всё моё красноречие потерялось? «Ты заходи, если что», – как говорил волк в советском мультике.

– Ага! Обязательно напишу, как только до вайфая доберусь.

Лизин энтузиазм брызгал, почти как у Шумахера.

– И посмотри, может, что ещё у ножа обнаружишь. А я пока по фотографии гляну.

– Давай! – Лиза улыбнулась, в который уже раз чихнула и отчаянно зашмыгала носом. – Слушай, а как отсюда на Советскую вернуться? А то карты сейчас точно не подгрузятся…

– Вон туда! – Я махнул рукой в сторону, откуда мы пришли. – И направо, увидишь там. А я дворами срежу, мне так удобней.

Не было никакой заминки из тех, что случаются при прощании малознакомых людей. Нет, мы с Лизой помахали друг другу и разбежались каждый в свою сторону с уверенностью, что ещё не раз друг друга увидим. Хотя бы до тех пор, пока не разберёмся с нашей находкой.

Впрочем, тут мы были совершенно правы. Наша история только начиналась.

Глава 2. Востоковедение

Вечером того же дня я валялся с планшетом на скрипучем диване и шерстил интернет в поисках более подробной информации о «ноже разведчика» и «ноже разведчика стреляющем». Именно так двояко расшифровал мою фотографию поисковик.

Лиза была верна своему слову и добавилась ко мне в друзья, как дошла до дома, но потом пропала из сети без следа. На её странице «ВКонтакте» интересного оказалось немного: пара десятков фотографий на фоне цветов, пальм и вечерних мостов через Москву-реку, репосты популярных цитат, умильных котиков и ехидных стишков-пирожков, ну и закреплённый пост с жалобным «Не теряйте меня!» и плачущим смайликом – самая обычная страничка, одним словом.

В ожидании, пока Лиза появится в сети, я прочитал всё, что нашёл, про НРС (а заодно НР, НР-2 и НРС-2 – вот уж напридумают военные, а нами разбираться!), вплоть до объявлений о покупке на каком-то форуме. Единственное, чего нельзя было вывести из прочитанного – так это что же мы всё-таки нашли, стрелял ли раньше этот нож или полость в рукояти предназначалась для «набора выживания».

Размышляя над этим вопросом, я в сотый раз рассматривал фотографию, кляня свой не слишком «многомегапиксельный» телефон за качество снимка, а планшет за треснувший экран, изрядно осложняющий чтение; регулярно проверял, не появилась ли Лиза в сети, и грыз сухарики, обнаруженные в кармане так и неразобранной московской сумки.

Время шло. Дед на кухне гремел сковородкой, жаря картошку, бабушка сидела с ним и смотрела телевизор, критикуя действия политиков и сдержанно хваля какого-то: «Брешет, ей-богу, брешет, соловьём заливается, но мысли-то здравые…»

Когда я уже потерял всякую надежду, Лиза вдруг написала – и дальше принялась засыпать короткими сообщениями:

«Привет! С мамой ходили покупать шторы, извини».

Смущённый стикер-котик.

«Как поиски?»

«Нашёл что-то?»

Котик с лупой.

«Глянь, что я нашла!» – и фотография клинка крупным планом. От гарды вдоль заточки шла надпись:

А дальше какая-то непонятная арабская вязь.

«Что думаешь?»

Я честно ответил, что не знаю, обещал ещё подумать и пошёл на кухню – дед звал ужинать. Разговор с Лизой пришлось отложить до позднего вечера.

Наша беседа продолжилась, когда я уже уютно устроился под пледом и готовился отходить ко сну. Лизу история с ножом зацепила невероятно, и она всё закидывала меня всевозможными теориями о том, откуда нож взялся на обочине дороги, кто его хозяин и что может значить гравировка. Я коротко сообщил, что нож – НР/НРС, военный, холодное оружие – при мысли о том, что это не понарошку, по позвоночнику побежали мурашки: а вдруг кто-то найдёт?!

«Лиз, спрячь получше!»

Герат, как нашла Лиза, располагался в Афганистане, но что означают «АИБ ОТ АГК» и «У8З» (или «У 83», или «483», или «98з», или…) – мы не знали.

Исчерпав все идеи, Лиза перешла в разговоры «о жизни», начала рассказывать про московских друзей, мечту поступать на исторический в МГУ и семейные неурядицы. Я читал, хмыкал и улыбался, отвечая по большей части смайликами.

«А у тебя есть девушка?» – вдруг спросила меня Лиза.

«Есть», – не стал отпираться я. Согласился, что красивая, умная и любит тот же сорт мороженного, что и я – фисташковое. Зовут Дарьей, можно Дасей, но никак не Дашей, и живёт она в Москве.

«Любишь её?»

Ответ был очевиден, но я почему-то медлил.

– Ну, она же моя девушка! – написал я в конце концов со смущённым смайликом.

– Ну и что, – быстро напечатала Лиза. – У нас половина девчонок с кем-то встречалась. Но это не про любовь, просто чтобы хоть с кем-то. Чтоб статус на странице, фотки, цветочки, на вечеринку пойти и вот это всё. А то типа неудачницы.

– Так везде, добро пожаловать во взрослый мир.

– Но ты-то свою девушку любишь?! Ты вроде нормальный… Хороший.

Я смутился.

– Люблю, люблю, – поторопился я успокоить Лизу.

Почему-то в её глазах очень хотелось быть хорошим.

– Круто, – ответила Лиза. И добавила внезапно: – Любить может только по-настоящему решительный человек.

– Почему?

– Ну ведь это какая храбрость нужна, чтобы решиться быть вместе несмотря ни на что. Даже после переезда.

Решимость и храбрость с Дасей?

Ну-ну. Скорее привычка… Нам просто хорошо.

К моему большому облегчению, от этой слишком личной темы Лиза легко соскочила обратно на нашу находку и после некоторых раздумий спросила, а есть ли у меня кто-нибудь, кто сможет прочитать арабскую надпись, и я, подумав, вспомнил вдруг об Арабе.

Стоит сказать, что Араб в нашем городе был личностью своего рода легендарной. Поговаривали, что он завязан с бандитами, со спецслужбами, с инопланетянами; что у него отец то ли профессор, то ли дипломат, то ли известный художник, то ли у него отца вовсе нет, и вообще Араб – внебрачный сын какого-то нефтяного шейха… Слухов, самых различных, диких и правдивых, ходила масса. Достоверно было известно только то, что у Араба была здесь своя компания, с которой он катался на роликах по городскому парку, и мастерская, где набивал тату, чинил ролики и рисовал потрясающе стильные портреты тушью – одним росчерком кисти.

О родителях своих Араб не говорил, вероятно, из сострадания к тем, кто распускал о нём все те дикие слухи, дабы ничего случайно не опровергнуть, а если и упоминал вскользь – то выдавал настолько противоречивые пассажи, что сомнений не оставалось: всё, что он говорит, он сочинил только что.

А ещё он знал кучу всяких экзотических по меркам обывателям языков, типа японского, монгольского или хинди. Ну и не зря же его звали Арабом – арабский он, разумеется, знал тоже.

Было ему где-то меньше тридцати, но точно больше восемнадцати. Не такой уж и высокий, но точно выше среднего. Для русского – смугл и черняв, но точно не «татарин». Вполне открытый, но точно не ближе, чем в рамках отношений мастер-клиент – попытки завязать дружбу им попросту игнорировались.

Сплошное «но»…

Выбирал он себе друзей исключительно сам, по каким-то одному ему известным принципам. Звал кататься на роликах, охотно откликался на просьбы и всегда был рад видеть… Одним из таких «избранных» был и я. Не то чтобы мы с Арабом подружились после того, как он меня первый раз позвал кататься, – вовсе нет, я с некоторых пор ролики не очень любил… но Араб про меня не забывал.

Если кто и мог помочь в расшифровке надписи – то только он.

Отвечая Лизе короткое: «Да, есть один знакомый», – я вдруг спохватился, что по понедельникам Араб имел обыкновение куда-то уезжать на весь день, на завтра я договорился с Дасей погулять по Москве, а сегодня, как назло, уже суббота…

Может, перенести встречу с Дасей?

Да как вообще такое могло мне прийти в голову! И так чуть не поссорились, когда объявил о своём переезде, и только клятвенные заверения, что наши воскресные прогулки никуда не денутся, ей успокоили.

Как она воспримет моё «Извини, другие планы, а какие, сказать не могу, долгая история»? Да понятно, как… а женских слёз я на дух не выношу. Тем более по телефону.

Нет уж, решил я. Дася – моя девушка, а с Лизкой мы знакомы меньше суток. Тут даже сравнивать нечего.

…А значит, встреча с Арабом откладывалась по меньшей мере на два дня, что никак не могло обрадовать Лизу. Пришлось сказать ей об этом сразу, пока она не начала планировать.

Лиза молчала долго, только то и дело мелькала пиктограмма карандаша в поле сообщений, сигнализируя, что мне порываются что-то написать, но каждый раз останавливаются. Наконец, она коротко спросила, нету ли других вариантов – но, увы, оных не было.

Других таких знакомых, как Араб, у меня нет.

А в интернет фото ножа выкладывать точно нельзя…

За распахнутым окном вдруг зашелестел по кустам дождь. Тут же повеяло ночной летней сыростью – как по щелчку.

Природа, отправив всех на ночь спать, принимала душ, словно бы напевая при этом незатейливую песенку, которую дождевые капли отстукивали по карнизу. Переменчивый ветер то взмахивал тюлем, так что до меня долетали брызги дождя, то стихал, то принимался мерно колыхать занавеску, будто я перенёсся в подводное царство.

Скрипнула дверь, и ко мне вошла бабушка, ворча, что нечего полуночничать и глаза ломать с планшетом, а то до полудня меня потом не добудишься. Гордо и несгибаемо прошествовав мимо меня, бабуля сердито захлопнула окно, оставив для «свежего кислорода» одну форточку, погрозила мне пальцем и – осталась стоять, ожидая, пока я не выключу свою слишком маленькую для здорового зрения технику. Местная-то «машина» красовалась подаренным моими родителями двадцатидюймовым монитором, за временной ненадобностью прикрытым прабабушкиной ещё кружевной салфеткой – включался компьютер, только когда дед садился писать очередную статью, а последнее время он это делал редко.

С показным вздохом я послушно погасил дисплей и отложил планшет на тумбочку в изголовье дивана. Спорить с бабулей на ночь глядя было бесполезно – она слишком хорошо меня знала и слишком ответственно относилась к миссии по моему воспитанию, с которой, на её взгляд, родители мои категорически не справлялись, да и не могли справиться по определению.

Удовлетворённая моей покладистостью, бабушка пожелала мне спокойной ночи и удалилась, а я спустя пару минут вернулся к переписке.

«Ну раз уж мы с тобой так похожи, – писала мне Лиза, – может, я схожу к твоему Арабу за тебя? Завтра?»

Это предложение выглядело таким бредовым, что я растерялся и просто не нашёл никаких на это конкретных возражений. А Араб не захотел бы разговаривать даже с кровной моей сестрой, будь она у меня, девочек он считал чем-то недостойными серьёзных разговоров, а на любые аргументы насчёт «женщина тоже человек» только отмахивался, что пусть ему это делом кто-нибудь докажет.

Поговаривали, что всё это от неразделённой любви. Но к кому – тут показания расходились… как всегда, когда речь заходила о его биографии.

Так что Лизу он слушать не станет, это понятно. Но пока я подыскивал аргументы, как-то помимо моей воли возникла договорённость, что мы встретимся завтра в десять утра у булочной, и я всё Лизе объясню… или это она мне всё объяснит. И переубедить Лизу не было уже никакой возможности – моя новоявленная «кузина» оказалась егозой с самым острым шилом, какое только может быть.

Зря, ох, зря я не обратил внимание на бесенят в её глазах!..

Впору было пожалеть, что вообще во всё это ввязался… но меня начало клонить в сон, и саможаление растворилось в сумраке комнаты.