Kitobni o'qish: «На ветрах разбойных лет»
«Не дай бог жить в эпоху перемен…»
(восточная мудрость)
«А мы проскочим, пролетим,
была бы вера…»
(из песни)
НЕСЧАСТНЫЙ СЛУЧАЙ – ИЛИ?…
– Красивая у меня дочь, чёрт возьми! А, внученька? – Олег Петрович с Леночкой – курносой, со светлыми кудряшками над тёмными карими глазами – склонился над шикарными цветными фотографиями, прилетевшими аж из самого Дрездена. – Я рад, что Рита там хорошо устроилась. Она любит свою работу.
– Тем более, когда на все четыре стороны – Европа! – Лена, десятиклассница стандартной подмосковной школы, мечтательно закрыла глаза. – Европа!
– Не вздыхай, видишь, Рита пишет, что договаривается о продолжении твоей учёбы там. И в языке поднатореешь, и вообще…
– А чё сразу загрустил?…
– Так кому же хочется с внучкой расставаться? – Олег Петрович привлёк её к себе…
– Ну, это же ненадолго! И бабушка, как-никак, рядом. Да и вообще, ты вон ещё какой орёл у нас!
Худощавый, собранный, по-прежнему привлекательный Олег Петрович, – правда, уже без той горделивой осанки, что прежде, – сейчас, на пенсии, был счастлив уже тем, что имел замечательный тыл в лице Светланы Ивановны, жены своей, и самой большой радости – внучки. Слава Богу, у дочери складывалось всё нормально. Когда-то в турпоездке она познакомилась с немецкой девушкой Зигфридой, знакомство переросло в дружбу, и вот сегодня по контракту Галина работает там в турбюро. Судя по всему, жизнью довольна, вот и Лену к себе вытянуть хочет. Что ж, пришли свободные времена, и слава Богу. Может, наконец-то у дочери и личная жизнь устроится. Брак оказался случайным и недолгим.
Резкий звонок в квартиру нарушил семейную идиллию.
– Здесь живут Егоровы? – на пороге стоял милиционер. – Там, на улице, произошло несчастье… Светлана Ивановна – ваша жена?…
Олег Петрович хотел вскочить из-за стола, и не смог. Ноги будто приросли к полу. А Лена уже мчалась лестничными пролётами, забыв о лифте…
В какой-то сотне метров от дома стояла «скорая», тут же, как всегда, собралась толпа.
– Господи, как же это произошло? – спрашивали друг у друга прохожие.
– Говорят, попала под машину, что выскочила из-за угла. Машина-то грузовая!
– Вроде, не старая ещё… Видно, из порядочных… Такие аккуратно себя ведут…
– Толпа-то у этого перекрёстка вон какая всё время собирается! Может, кто-то и подтолкнул…
– Боже мой, да что же это творится! Озверели мы, что ли?
С трудом совладав с собой, вышел из дома Олег Петрович. Жену уже увезли в больницу, Лена умчалась вслед. Он стоял у киоска с мороженым – окаменевший, и только одно стучало в виске: «Вот и дождался, вот и дождался…» Он не сомневался – анонимные угрозы были не шуткой.
Врачи оказались бессильны, и вскоре на полупустом новом кладбище вырос ещё один холмик…
– За что – жену?! – Олег Петрович от отчаяния и боли чуть не скрежетал зубами. – Почему – не меня? Возьми же ты, сволочь, что хочешь, и жизнь мою, если иначе не можешь, но оставь, оставь в покое моих близких! – он не заметил, как сорвался на крик.
В комнату вбежала Лена, испуганно уставилась на деда. Потом подошла, обняла за голову. – Кому это ты?
– Да так, никому. Отчаяние заговорило… А тебе надо собираться в Германию, сроки поджимают…
– Ты думаешь, что говоришь? Разве я оставлю тебя? У меня ведь нет контракта, я вольна в своих действиях. Но ты должен мне всё рассказать. Нельзя – так вот, в себе держать. Ладно, дед?
– Хорошо. Соберусь с силами – и расскажу.
– И хватит сидеть дома! А то и впрямь с ума сойдёшь. Пошёл бы вон, погремел по столу с доминошниками, и то – не один! А то, как сыч одинокий!.. Господи, прости, дед. Не могу я на тебя смотреть, совсем концы отдаёшь. Хоть бы товарищей каких завёл!
– Товарищей? – Олег Петрович словно опомнился, но снова сник. – Настоящие друзья – там, в юности, остались. Пятеро нас было – с улицы Светлой… Иван, Тимофей, Маша, Изольда… Я тебе рассказывал о них.
– Ну и что? Никаких адресов, телефонов?
– Увы. В молодости кажется – будут ещё и друзья не хуже, и встречи интересные. И не особенно ценишь то, что было, что судьба подарила. Так и растеряли друг друга…
– Ну, фотографии хотя бы есть?
– Так, кое-что…
– В общем, договорились. Во-первых, я никуда не еду. И здесь можно человеком стать. Окончу школу с медалью – и, авось, что-то путёвое найдётся. Сейчас этих колледжей и вузов – хоть пруд пруди. Во-вторых, ты находишь фотографии вашей пятерки великолепной – и мы начинаем поиск друзей. Да?… И в-третьих, ты рассказываешь мне всё, что ест тебя поедом до сих пор…
– Но Лена…
– Не сейчас, когда сможешь. Ладно?
– Господи, Ленка, что бы я без тебя делал?
– Ну, без меня – не знаю, а со мной – обедать пора. Не слышишь, какие запахи с кухни плывут?
– Мои любимые котлеты?
– А то как же! Чему-нибудь, кроме языка, и я научилась! А потом пойдём в парк проветриться. Погода-то вон какая! Да и воскресенье притом! Завтра уже не приглашу!
Олег Петрович смахнул непрошеные слезы, внутри что-то отпустило – впервые за эти чёрные недели. И пошел на кухню.
НЕЖДАННАЯ ВСТРЕЧА
Прошёл почти год. Лена очень много занималась, сняла богатый урожай пятёрок и готовилась к экзаменам в институт.
Олег Петрович, чтобы не сидеть дома, стал помогать дипломникам в ближайшем техническом вузе. Да и лишний рубль нынче пенсионеру весьма кстати. Хоть Галина и присылала время от времени свои марки, но расходов с взрослеющей внучкой становилось всё больше, и стабильный «довесок» к пенсии прибавлял и стабильность самой жизни.
Друзей отыскать пока не получилось. Сам Олег Петрович находился всё ещё в заторможенном состоянии, а Лена, сделав пару неудачных попыток, положилась, как говорят, на волю Бога, к тому же и времени ни на что, кроме учёбы, не оставалось.
Но однажды, добрым октябрьским днём, произошло такое, о чём и мечтать Олег Петрович не смел…
В тесном коридоре, перед дверьми с табличкой «Совет ветеранов» скопилось порядочно народу. Коридор делился надвое, на левый и правый. Влево шла очередь на запись, вправо – на приём. В руках у людей были потрёпанные бумаги – давние решения судов. Дело в том, что и в этом подмосковном городе нашлась своя «МММ», и так же успешно надула большинство жителей. Более-менее обеспеченные давно махнули на это рукой, приумножая денно и нощно свои богатства, а пожилые всё ещё надеялись, что справедливость возьмёт своё, и вернут им кровные денежки, а воры будут наказаны… О деньгах пока речи не было, но документы исправно принимали, вселяя хоть какую-то надежду в сердца ветеранов.
– Господи, собрала я то, что осталось от 92 года на книжках, и – ухнула последние денежки! – сокрушалась старушка.
– Зато Администрация города успела и на процентах поживиться, и все сполна получить! Видать, в связке работали…
– А чё удивляться! Рыба-то с головы гниёт!
– Вот стоим, мёрзнем в холодном коридоре, присесть негде, а тогда-то, помните, как нас принимали? – продолжила старушка.
– Как не помнить! Ну, просто как родных людей! И лица симпатичные, и кругом чистота и тепло, и речи ласковые… Ну, прямо благодетели, и только! – подхватил бойкий на язык, почти весёлый мужик с добродушной улыбкой. О таких говорят: свой в доску. Таких останавливают на улице и с ходу начинают просить совета, а то и помощи. Это и есть Тимофей, один из главных героев нашей повести.
А в другой стороне коридора молча нёс свою «вахту» Олег Петрович.
– А вы… вы тоже здорово погорели? – обратилась к нему толстая, всё ещё молодящаяся особа, явно претендуя на внимание товарища по несчастью.
– Да, и я, дурак, не устоял. Не были мы готовы к такому тотальному обману, что поделаешь. Вот и учимся до сих пор…
– Ой, и не говорите! И ведь не знаешь, откуда очередная каверза выплывет! У меня сын только-только начал вставать на ноги, только-только с кредитом расплатился, как – бац! – и август 98-го. Сейчас опять на нуле.
– Тут уж само государство постаралось! – включился в дискуссию бомжоватый на вид тип. – Власти-то, небось, и соломку под себя постелить успели, а нашего брата – опять по башке!
– То-то и оно! Какая голова выдержит всё это! – подхватила толстая, искоса взглядывая на Олега Петровича. – Вот и пьют люди, и колются, и во все тяжкие пускаются!
– Ой, и вправду мало хорошего, – заключила старушка. – Жить-то как-то надо, вот и мыкаются люди, кто во что горазд.
Тут из дверей вывалились сразу трое, началась толкотня, очередь задвигалась, заново занимая свои позиции. Разговор угас сам собой.
Через час и Олег Петрович, выйдя из кабинета и продравшись сквозь очередь, оказался, наконец, на улице. Прошёл несколько метров, присел на скамейку во дворе.
«Дожил, однако», – думал он про себя. Ему, занимавшему важные посты в обкоме, привыкшему к хорошему во всех смыслах обхождению, – даже в последние, смутные, годы не часто приходилось оказываться в таких толкучках, среди столь разных людей. И в то же время какой-то интерес ко всему этому не давал места обиде и злости. Он впервые был так близко с теми, кто имел право судить власти, в ком, несмотря на внешнюю убогость, чувствовались истинная сила и справедливость. И это грело.
– Боже мой, Олег Петрович?
Рядом стояла женщина, весьма приятная на вид. Одежда, ухоженное лицо, и главное – почти волоокие глаза, какие в таком возрасте бывают не часто.
– Изольда, неужели? И ты – оттуда?
– Куда деваться, – она погрустнела, но глаза не погасли. – А ты… ты где-то здесь живёшь?
– Да, неподалёку. Вот, вернулся в родные места.
– Ты ведь, кажется, на Урале работал?
– Да, почти. И немало. Пока…
– Что пока?…
– Пока не уволился из обкома и не переехал сюда с женой и дочкой. – Он помедлил, но, привыкший к точности во всём, добавил: – Жена погибла. Несчастный случай.
– Боже мой, Олег Петрович…
– Да, вот так… Но хватит об этом. Присаживайся. Как ты? Слышал не раз – и по радио, и вообще…
– Ой, Олег Петрович… – Изольда почти смутилась. – Много чего было. И замужество, правда, недолгое, и взлёты, и…
– Ну, ну, ты и сейчас, я смотрю, – просто молодец. И далеко живёшь?
– Да нет, во «фрегате» этом! – и она показала на длинный домище в 12 этажей.
– Неужели? И я – там! Нет, ты только подумай!..
– А чего удивляться? Город-то небольшой, считай, целый микрорайон уместился… в каютах этих! Помните, у поэта: «Куда ж нам плыть?…»
– Ну, хватит сидеть. А то замёрзнем. Встаём?
– Конечно!
Они пошли по скверу, уже почти голому. Вдруг к Олегу Петровичу подбежал мальчишка лет четырнадцати.
– Дядя, дай закурить, а? – и молящими глазами впился в лицо, будто в душу.
– Я вообще-то… – Олег Петрович почти виновато смотрел на мальчишку.
– Я тебе сейчас дам закурить! – откуда-то сбоку рванулся к ним полноватый мужчина с румянцем на щеках и взъерошенной головой. Он дёрнул мальчишку за руку, взглянул на Олега Петровича, чтобы извиниться, и… почти потерял дар речи.
– Как, это… вы?
– Тимофей! Вот это да! Изольда, сегодня что-то произошло с планетами!
– Тимошка! – и женщина, забыв о возрасте, как девчонка, повисла у него на шее.
Удивлённый до самых печёнок внук стоял в стороне…
ПЕТРОВИЧИ
– Вот это да!.. – Олег Петрович, искренне радуясь, долго жал руку Тимофею. – Это ж надо!.. Сколько лет!.. И ты – оттуда? – и он кивнул в сторону ветеранской конторы.
– Откуда же ещё? Уж больно нас много, обманутых-то! – с непонятной для посторонних радостью громко причитал Тимофей.
– Да уж, считай, вся Россия! – посерьёзнел Олег Петрович.
– Нет, ребята, только не о политике! – Изольда тянула уже обоих за руки. – Какая встреча!..
Внук Славка, уже пришедший в себя, подвинулся к взрослым, навострил уши.
– А ты, сорванец, марш домой, матери помогать надо, то есть, бабушке! Сегодня суббота, а у неё самый главный трудовой день!
– А сам-то, небось, не бежишь домой? – обиженно парировал Славка.
– Вот, посмотрите на него! Ужас какой-то! Разве мы отвечали так родителям?… Давай, давай! Я позднее приду. Встречи такие бывают раз в жизни, правда, ребята?
– Ты всё тот же, Тимоша, – улыбаясь и продолжая тянуть за руки друзей, заметила Изольда. Она раскраснелась и явно похорошела. Славка не сводил с неё глаз. До сих пор таких знакомых у его деда не было. Но, что делать, надо топать домой…
Октябрьский ласковый день будто тоже радовался этой встрече. И хотя листья уже облетели, но чистое небо с добрым солнцем разливало окрест особую, осеннюю благодать.
– Изольда, а ты ничуть не изменилась! – забегая вперёд и глядя на школьную подругу, расточал комплименты Тимофей.
– Ты что, Тимоша, столько лет прошло!
– А я говорю – не изменилась! – настаивал Тимофей, застёгивая куртку, облегавшую его широкую грудь и округлившийся живот.
– Так сколько у тебя детей, Тимофей? – Олег Петрович всё ещё был в непривычном для себя радостном возбуждении.
– А у тебя?
– У меня одна дочь.
– Эх, Олег Петрович! Оплошал ты в этом деле. А у меня – четверо! Да внуков пятеро!
– Боже мой, Тимоша! – Изольда так и ахнула. – Да как же ты с ними управляешься?
– Ты лучше спроси, как они со мной управляются! Все – хором – воспитывают меня!
– Это как же? – улыбнулся Олег Петрович.
– А так! Славка пытается из меня современного деда сделать. Ты думаешь, чё он к тебе подскочил? Я воюю, чтобы о куреве и не мечтал, а он говорит, что я отстал уже от жизни и первый встречный спокойно даст ему закурить!
– Да-а, курево нынче и ещё куда-нибудь завести может, не говоря уж о водке.
– Кстати о водке. Неужели мы такую встречу – и не отметим?
Друзья рассмеялись.
– Да, Тимоша, трудный ты воспитуемый! – резюмировала Изольда. – Сочувствую твоим.
– Да ты что! Это ж я так… для форсу больше. А то бы давно выгнала меня Клавдия. Она у меня – ох, строга!
– Будешь строгой, когда детей столько, да и внуков, – добавил Олег Петрович. – Но в целом-то жизнью доволен?
– А как же! У меня дома, что ни день, – спектакль, что ни вечер – представление. Не соскучишься! А спорим – так это больше для дела. Да и жизнь-то сегодня такая, что и ангелы с пути сбиваются…
– Да у тебя они прямо в дому живут, ангелы-то! Я – о внуках…
– Ой, не говорите! Потом со всеми познакомлю. А умные какие! И откуда чего берётся! И стихи читают, и сказки рассказывают, и рисуют, и подавай им игры необыкновенные: кубики уже не устраивают!
Друзья миновали сквер и вышли к своему «фрегату», который вобрал в себя население нескольких старых улиц, в том числе Светлую, где жили когда-то пятеро друзей. Остановились у любимого места доминошников, присели за массивный стол.
– Это ж надо! Жить в одном доме и не встречаться! – никак не мог успокоиться Тимофей.
– А что ты хочешь, когда в доме 12 подъездов! К тому же я, к примеру, здесь недавно живу, – рассуждал Олег Петрович.
– А я всё больше по гастролям летала…
– А помните, откуда есть-пошла наша дружба?
– Еще бы не помнить! Анна Ивановна стала рассказывать, что означают наши имена и отчества. И вдруг выяснилось, что в классе – три Петровича…
– И Петровна! – подхватил Тимофей. – Тогда, помните, Анна Ивановна засмеялась и сказала, что уже есть ячейка…
– И удивительно, вечером мы встретились на улице!
– Конечно, удивительно. Ведь не договаривались…
– А через день на редколлегии познакомились с ещё одной Петровной…
– Точно, со мной!.. Правда, я тогда на вас ещё снизу вверх смотрела, совсем малявка была…
– А впрочем, это судьба нас сводила, – поставил точку Олег Петрович.
В это время к столу подбежала собака – вроде как дворняцких кровей, но довольно симпатичная, с глубоким и добрым взглядом.
– Ты чья? – Изольда прикоснулась к рыжей собачьей голове.
– А вы чьи? – в тон ей раздался густой приятный голос. Друзья повернули головы – и чуть не свалились все трое. Хорошо, что скамейка была широкая.
– Иван? – почти задыхаясь от всего только что пережитого и нового его всплеска, воскликнула Изольда.
Олег Петрович схватился за сердце. Тимофей впервые в жизни потерял все слова…
Иван стоял напротив и, привычно гладя доверчивую морду собаки, улыбаясь, смотрел на друзей…
– Господи, ещё один Петрович! – отняв руку от сердца, чуть не шёпотом, с глазами, уже почти влажными, – резюмировал Олег Петрович.
У Изольды волоокие глаза покрылись двойным туманом. Первым опомнился Тимофей, вскочил и начал тискать высокого, крупного Ивана.
– Нет, такое только раз в сто лет бывает! – Изольда тоже приходила в себя.
– А я тебя первую узнал. Как-никак, артисты больше известны, чем мы, смертные.
– И я не удивлюсь, – волнуясь, продолжил Олег Петрович, – если сегодня же объявится и наша Маша.
– Мария!.. Я как-то видел её мельком в автобусе, недалеко отсюда, но побоялся ошибиться, а она скоро сошла, – посетовал Иван.
– Да-а, Маша, Машенька!.. Какая-то она сейчас? Как живёт? Помню, встретил её тогда ещё, перед отъездом на Север, – когда этот горный инженер задурил ей голову… Летала, как на крыльях, а мать почему-то всё плакала. Так и вышло: ни любви большой не случилось, ни мать родную похоронить не смогла: телеграмма опоздала. Это мне уже её соседка рассказывала, – повествовал Тимофей…
– Я тебе покажу, как барахло китайское мне подсовывать! Ты у меня ещё попляшешь! – метрах в пяти хлопнула дверца машины, и решительная, в меру дородная женщина двинулась к первому подъезду, бросив незначащий взгляд на сидящих за доминошным столом.
– Мария! – что есть мочи крикнул Олег Петрович…
3А СТАЛЬНОЙ ДВЕРЬЮ
He удивительно, что у Ивана Петровича, бывшего бухгалтера, был пёс. И не удивительно, что его звали Бим. После развода с женой, двадцать лет назад, и после неудачной своей любви к молоденькой секретарше, которая, почти обобрав его до нитки, скрылась в неизвестном направлении, – жизнь пенсионера без собаки, само собой, была бы просто одна сплошная тоска. Ни от жены, ни от сына, уже взрослого, – не было никаких вестей. Жена не простила ему измены и, видимо, в том же духе воспитала сына Сергея. Слава Богу, природа не обделила Ивана Петровича ни здоровьем, ни могучим духом. А недавняя встреча с друзьями юности опять заполнила жизнь чем-то очень тёплым и настоящим. Фотография Изольды, которая очень и очень нравилась ему ещё тогда, в школе, – была водружена на самое почётное место в центре массивного письменного стола. Раньше за ним Иван Петрович проводил бессонные ночи в ожидании очередной ревизии на фабрике, в десятый раз пересчитывал финансовые показатели, пока не убеждался, что придраться будет не к чему. Фантастическая аккуратность Ивана Петровича во всём не только стоила ему нередких розыгрышей на работе, но и снискала огромное к нему уважение, ведь за всем этим стояли средства, и немалые.
Как обычно, сегодня Иван Петрович отправился с Бимом в магазин и, как обычно, решил зайти в соседний подъезд к Григорию Гавриловичу, – что уже был слаб ногами и пользовался услугами Ивана Петровича во многих житейских делах.
Однако дверь отворилась почти сама собой, и тут же мимо него пронесли на носилках соседа…
– Что случилось? – успел спросить вслед, но не получил ответа.
Бим беспокойно скулил и буквально не пускал хозяина в чужую квартиру.
– Это ещё что? – возмутился Иван Петрович и, оттолкнув собаку, рванулся через прихожую в комнату.
Там сидела на стуле, рядом с пустой кроватью, дочка соседа, Наталья. У окна стоял муж, высокий и худой. Соседка, тётя Феня, что живёт этажом ниже, смахивала рукой слезы и причитала:
– Господи, ну зачем же так-то? Ну, пожаловался бы: может, и полегчало бы на душе…
– А на что жаловаться-то? – вскинулась Наталья. – Каждый выходной приходила, детей бросала своих, а порядок здесь наводила! Что он, не мог со мной поговорить по душам? Кто ему мешал?
– Гордость собственная, вот кто! – повернулся к ним мужчина. – Два-три раза я здесь был, и всё уходил с его выговорами. Не так живём, не то делаем…
– Так для вас-то, молодых, уже и время другое, а он в своём, никак, оставался. Душу-то не так просто развернуть! Да и нездоровье палки в колёса вставляет, уж по себе знаю…
– Господи, – не выдержала Наталья и откровенно, взахлёб, заревела. – Может, и по-другому надо было с ним!..
Иван Петрович подошёл к ней, положил большую тёплую руку на плечо.
– Не убивайся так, доченька. Тебе ещё растить детей надо! – И, обращаясь к соседке: – Что произошло-то?
– Да вот… наглотался этой дряни… – она показала на тумбочку с лекарствами. – Врач сказал, вряд ли спасут.
– Вот так, все время только о себе думал! – вырвалось у мужчины. – Всё с гонором своим большевистским! Всё ему не так и не этак! Был бы покладистей…
– Да перестань ты, зануда! – крикнула Наталья в сердцах. – Мог бы, как мужчина с мужчиной…
– Ну вот, нашли наконец-то виновника! Пребольшое спасибо! – стукнул тот по оконной раме, отчего стекло опасно «взвыло».
– Не ругайтесь вы хоть сегодня! – прикрикнула на них тётя Феня. – Чё сейчас говорить, все виноваты! – и, почти плача: – Одинокий он был, вот в чём дело. Очень одинокий! Ну, ходили мы все, вот и Иван Петрович – никогда, ни в чём не откажет, а душа-то у Григория всё сиротиною маялась… Да и, надо сказать, ящик этот проклятый, – она показала на телевизор, – тоже здорово постарался!
– А причём тут ящик? – недовольно спросил мужчина.
– А притом! Нам-то некогда в него сутками глядеть, а он, бедный, и смотрел, и переживал! От одних новостей с ума сойти можно, а уж про фильмы и говорить нечего! Одни убийства, да разбои, да разврат! Вот и сгорала душа-то бедная, ведь выплеснуть-то всю горечь, поделиться – не с кем было!.. Я что, я баба простая, еле грамотная, со мной ему неинтересно было… – и тётя Феня заплакала снова.
– А, может, с пьянки он учудил всё это? – хладнокровно предположил мужчина.
– Не-ет, он уже два месяца не вспоминал о ней, проклятой злодейке: дыхание стало перехватывать от неё.
– Последнюю бутылку давно в мусорку выкинула, – подтвердила Наталья, и опять заплакала.
И только Бим переводил свои грустные глаза с одного на другого, потом спрашивал Ивана Петровича: «Может, пойдём? А то и мне плакать хочется».
– Наталья, если помощь понадобится – не стесняйтесь. Дай Бог, может, спасут, – и они с Бимом пошли по делам.
Но спасти Григория Гавриловича врачам не удалось. Под вечер позвонила Изольда – так, от нечего делать, но узнав о беде и прихватив по пути Олега Петровича, примчалась к Ивану.
Посидели за чаем, поговорили и об одиночестве, и о равнодушии людей друг к другу.
– Кстати, вспомнилось одно стихотворение, – вздохнула Изольда. -
Хорошие, в общем-то, люди,
Мы всё же неважно живём.
Как мало друг друга мы любим,
Как редко на помощь идём!
А после, опомнясь, латаем —
Всё то, что полезло по швам…
И тут, как назло, не хватает —
Ни ниток, ни времени нам… —
и заключила:
– Нельзя нам теперь терять друг друга, никак нельзя!
– Да, понаставили стальных дверей да решёток на окна, чтобы добро сберечь, а про душу-то и забыли! – продолжая разговор, резюмировал Олег Петрович. – Тут виновато одиночество, а в другом случае – крайняя бедность на крайности толкает. Уже без стеснения в мусорных баках люди роются. А ведь не всякий такое унижение способен вынести!.. И дети – они тоже разные. Эти хоть навещали старика, быт устраивали, а есть и такие, что гуляют по белу свету, тоже полунищие, до «предков» ли им! Когда зачастую – ни работы, ни зарплаты нормальной…
– Но как-то надо сопротивляться, нельзя же вот так, – почти про себя рассуждала Изольда.
– Что делать, не все бойцами рождаются, – вздохнул Иван Петрович. – А государству пока не до нас…
Bepul matn qismi tugad.
