Kitobni o'qish: «7 злых гениев, шокировавших мир»

Все в мире диктаторы порождены нами самими. Мы порождаем их в надежде переложить на них ответственность. Миллионы людей не могут обойтись без указок сверху – они дезориентированы. Но в тот миг, когда мы отдаем ответственность в чьи-то руки, мы теряем душу.

Восточный философ Ошо

ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ

Калигула, Нерон, Чингисхан, Иван Грозный, Гитлер, Сталин, Саддам Хусейн…

Все они пришли к своему новому облику путем постепенного и последовательного нарушения установленных обществом правил; первым и самым действенным разрушением для всех их было разрушение созданных предшествующими поколениями табу. Шаг за шагом, вступая в область недозволенного, увлекаемые раздражителями беспокойного детства, они шли к своему абсолюту – часу, когда разрешено все, когда сокрушение всего мира становится доступным и возможным. И они тайно упивались этой открывающейся возможностью разрушений устоев, как неисправимые пьяницы непомерными дозами алкоголя. Они так утверждались, приобретали сомнительную славу и эфемерное признание, двигаясь быстрыми широкими шагами навстречу неминуемой гибели. Прикосновение к темным, низменным сторонам человеческого бытия на фоне абсолютной доступности и неограниченной власти привело к рождению антигероев. Безбрежная свобода, от которой они хмелели, неизменно заводила их в безжалостные тупики, откуда оставался только один путь – в Ад.

Соприкосновение с насилием и агрессией, особенно в раннем возрасте, порождает устойчивое желание испытывать ощущение насильника, убийцы или истязателя снова и снова, не покидая человека до самой смерти. Увидев, а затем и прочувствовав грани безбрежной власти, человек оказывается зараженным ею, причем в большинстве случаев эта болезнь неизлечима. Одним из основных раздражителей для будущих демонических личностей и, быть может, одним из наиболее важных пунктов в формировании их мотивационных аномалий является тот факт, что они слишком рано пролили кровь и почувствовали близость смерти. Те, кто в раннем возрасте совершил убийство, а до того нередко присутствовал при истязаниях или сам оказался объектом мучителей, обязательно стремились оказаться в роли угнетателей, отомстить всему миру или просто самим испытать приторную сладость греха насилия или убийства.

Ущербность, уязвленное самолюбие и следующая за ними по пятам ненасытная жажда мести или признания на иррациональном поприще очень часто, если не в большинстве случаев, связаны с прохождением человека через унижение в то время, когда его личность находится на этапе формирования. Это могут быть физические страдания, сознательно вызванные кем-то из окружения в раннем возрасте, но подобное воздействие оказывает психологическое отторжение социумом, к которому человек изначально принадлежал, или унижение сексуального характера. Страсть к насилию и разрушению так или иначе связана с испытанием их в качестве объекта таких действий или увиденными вблизи проявлениями необузданной агрессии. Порой в качестве наблюдателя восприимчивая натура может получить такую дозу «облучения», что заставит испытывать не меньшие душевные потрясения и сопереживания с происходящим, осуществляя впоследствии перенос этих событий (другими словами, воспринимая действие по отношению к другому в качестве раздражителя, направленного на себя). Часто деструктивные импульсы формируются целым комплексом взаимосвязанных причин, в которых, так или иначе, имеется подтекст унижения и ущемления, вызывающий деформацию личности и существенные изменения восприятия окружающего мира. Это такая мощная и неожиданная детонация души, которую французский психолог и психиатр Пьер Жане определил как шоковые эмоции, то есть такие потрясения вследствие внешних происшествий, которые не только являются по сути неординарными для неподготовленной юной натуры, но и действуют как провоцирующие, вовлекающие в действие раздражители. Эти эмоции, потрясая все имеющееся доселе представление о мире, являют собой мощную дезорганизующую, разрушительную для личности силу. Они становятся факторами, противоположными воле и вниманию. П. Жане отмечает, что охваченный такими эмоциями человек становится «как бы ниже самого себя». При этом эмоция, трансформирующаяся в эмоциональное расстройство, может повторяться и даже длиться годами.

Чтобы понять, можно ли на самом деле управлять деструктивным в человеке, необходимо честно и объективно ответить на вопрос: как могло произойти, что многие деструктивные личности, разрушители, насильники и откровенные убийцы были признаны широкими массами? И не является ли их приход в мир скрытым отражением наших общих ожиданий?

Всесторонне исследуя личность Гитлера, американский ученый Вальтер Лангер сделал следующее замечание: «С научной точки зрения, мы вынуждены считать фюрера не просто дьяволом в своих действиях и философии, а неким выражением состояния ума, присущего миллионам людей не только в Германии, но, в меньшей степени, во всех цивилизованных странах». Действительно, иногда кажется, что природа масс такая же садомазохистская, как и природа части людей, ибо массы легче поддаются негативному влиянию, чем вдохновляются на какое-нибудь выдающееся дело. Часто осуждаемое обществом иррациональное является не чем иным, как детонацией желаний и ощущений тех, чьи первичные биологические потребности подавлялись на протяжении многих тысячелетий. Именно отсюда проистекает подсознательная готовность масс вершить прикрываемое идеологией или государством насилие, о чем достаточно было сказано выше.

Калигула явил миру «образцовый распад личности», неминуемо происходящий под воздействием совокупности повторяющихся раздражителей. Родившийся в одной из лучших семей Римской империи, стимулируемый безнаказанностью, поощряемый раболепным окружением, он дошел до предела падения человеческого. Император, проживший всего двадцать девять лет и бесславно правивший Римом лишь неполные четыре года, он сумел обратить на себя внимание потомков своей крайней жестокостью, диким нравом и развратностью. Убийства, насилие, мотовство и откровенный грабеж ближнего стали при Калигуле нормой жизни римского общества. Но даже не эти чудовищные побуждения звериной натуры императора стали объектом всеобщего внимания и удивления. Его современников и потомков больше всего шокировало потрясающее и обескураживающее незамысловатостью перевоплощение покладистого и терпеливого молодого человека, с дежурной улыбкой на устах сносившего подковырки всемогущего императора Тиберия, в настоящее исчадие ада.

Нерон – одна из наиболее ярких деструктивных личностей в истории нашей цивилизации. Он маскировал под маской гнусного матереубийцы аморфность духа, слабость воли, женственный характер и подавляющую его неспособность развивать творческое, созидательное начало. Однако то, что сам Нерон слыл далеко не глупым человеком и к тому же был прекрасно образован, заставляет нас заняться поиском ответа на вопрос, не было ли его поведение сознательной и четко отработанной стратегией, направленной на то, чтобы ее автора человечество запомнило навсегда. Ведь и почти через две тысячи лет после его появления на свет многие с волнением вникают в подробности его частной жизни и поражаются, как современное Нерону общество допустило такую вопиющую свободу одного чудовища, способного надругаться над свободой всех остальных.

Чингисхан запечатлел в своем облике поступательную трансформацию личности, идущую навстречу черной бездне. Вереница затеянных им убийств, оказавшихся безнаказанными, сделали его крупнейшим разрушителем в истории. Страх и смерть, извечные возбудители человеческой психики, прочно связаны с личностью Чингисхана и притягивают взгляды к его деятельности даже через тысячу лет. С точки зрения целостного восприятия, личность Чингисхана в силу инфантильности и извращенности ориентиров цивилизованного человека могла быть отнесена к числу патологически неполноценных, в которых животные инстинкты доминируют над характерными для человека принципами существования. Но говоря же о Чингисхане, невозможно игнорировать существование в его время и в его среде (сформированной задолго до появления самого Чингисхана) системы ценностей, которая во многом предопределяла поведение того, кто намеревался стать лидером. В этом смысле деструктивная ориентация Чингисхана может быть оправдана, особенно если вспомнить, что жестокость порой направлялась на объединение племен и создание из хаоса единой общности людей с идентичными интересами.

Иван Грозный дошел до такого звериного состояния, когда смерть и насилие стали приносить ему состояние удовлетворения. В мировой истории трудно найти схожего с ним маньяка, как, пожалуй, сложно найти такого же изобретательного изверга, который лично наслаждался бы уничтожением столь громадной массы безропотно принимающих смерть людей. Российский самодержец, кажется, впитал в себя все худшие человеческие черты, «прославившись» вовсе не великими делами и удавшимися государственными реформами, а методичным истреблением лучших представителей своего народа, дикими пытками и неуклонным стремлением прикоснуться к смерти, жаждой подчинить потусторонний мир. Историки, справедливо сравнивающие Ивана IV с самыми жестокими правителями средневековой Европы, тем не менее сходятся на мысли о том, что не было равных «московскому палачу».

Сталин – крупнейшая деструктивная личность XX века. Любопытно, что и более чем через полстолетия после смерти Иосифа Сталина многие откровенно восхищаются его угрюмой фигурой и тихой поступью дьявола, обволакивающего души призрачной пеленой фарса, игрой на костях миллионов, искусительной иллюзией всеобъемлющей власти над миром. И если образы вождей, подобных Сталину, все еще кого-то пленяют и манят, значит, мощная волна деструктивного способна снова и снова сокрушать мир, а человек, создавший космические корабли и проникший внутрь атома, так и не научился усмирять этого, пока еще самого сильного и самого неумолимого зверя… При изучении отдельных технологий и ловких тактических шагов этого дьявола от политики наиболее важным для потомков должно стать понимание того, каким образом чума деструктивного, порожденная небольшой группой одержимых, способна привести к безраздельному властвованию над массами и сделать бессильными целые народы.

Гитлер – темный демон, патологический разрушитель, неисправимый, неизлечимо больной маньяк XX века. Хотим мы того или нет, но физически слабый, духовно бедный, психически неполноценный человек, пораженный паранойяльным стремлением к власти, сумел навязать свою демоническую идею миллионам, полностью перекроить карту Европы и создать условия для геополитических изменений планетарного масштаба. Для живущих после этого мрачного исторического феномена крайне важно постичь как истоки этой удушающей для мира мотивации, так и глубинные причины удручающей податливости масс. При объективном рассмотрении создатель Третьего рейха предстает перед беспристрастным взором не только, и не столько мистическим сгустком энергии и воли, упрямо устремленной к смерти, но и сомневающимся и вечно ищущим в себе, пугливом маленьком человеке, черты черного гения и бессмертного воителя. И самое главное – он предстает беспрерывно анализирующим события, непрестанно учащимся, постигающим законы развития и плетущим свою гигантскую смертельную паутину, человеком-пауком, который рассматривает себя не только как часть политического процесса, а как главного регулировщика этого процесса. Так стоит ли во всем винить фюрера, ведь это унылое и аморфное человечество в своей беспечной спячке прозевало вызревание нарыва чудовищной силы, прорвавшегося вулканическим потоком крови и скорби.

Саддам Хусейн, как и большинство тиранов, является хорошо вызревшим плодом самой тирании. Выживая в обстановке репрессий, сопутствующих борьбе за власть, нескончаемых переворотов, сопровождающихся массовыми убийствами и насилием, он, кажется, попросту не мог быть другим. Он воспринимал власть как свою главную и единственную цель. На первый взгляд, Саддам мало чем отличается от множества других людей, которые потратили свою жизнь на достижение и удержание власти в Багдаде. Но если судить о каждом из иракских правителей, древних и современных, не только по актам жестокости и агрессии, то Саддам может оказаться даже более коварным, более гнусным, чем большинство этих деспотов. Иными словами, окажись этот человек в компании других беспринципных правителей-убийц, он вполне мог бы претендовать на то, чтобы возглавить их. Хотя так же верно, что Саддам органично вписывается в историю Ирака, которая по большей части представляет собой кровавую летопись, перечень вероломных захватов власти, адских пыток, публичных казней и погромов. И не будь Хусейн по своей природе палачом и агрессором, он никогда не сумел бы вырвать власть из рук других злодеев.

Калигула
Гай Цезарь
(сентябрь 12 года – 24 января 41 года)

Римский император (37–41 гг.), символ разнузданности и разложения человеческой личности под влиянием неограниченной власти

Пусть ненавидят, лишь бы боялись.

Слова, которые часто повторял Калигула

Что представляет собой образ Калигулы в восприятии современного человека? Калигула короткой вспышкой животного естества, ужасающей стороны своего второго, до времени тщательно скрываемого «я», открывшегося благодаря неограниченной власти и уверенности в безнаказанности, продемонстрировал мрачную трансформацию личности. Он как будто носил маску и изображал человека, которым никогда не был. И лишь получив право повелевать и удостоверившись в действии этого права, он начал осторожно снимать привлекательный для окружающих камуфляж; пока не обнажил свою страшную суть.

Пожалуй, именно это превращение больше всего интересовало исследователей. Но слабости человека, как и его сила, сосредоточены в нем самом, и ему никуда не убежать от самого себя. Именно поэтому стоит попытаться понять, было ли появление Калигулы проявлением неких демонических сил или люди сами позволили выпустить деструктивное наружу через образовавшиеся бреши в душе одного из представителей человеческого рода. И, может быть, Калигула был одним из тех зловещих предупреждений человечеству, поучительным намеком и призывом Природы, который должен заставить Человека узнать все о своих деструктивных импульсах и управлять ими.

Детство: калейдоскоп кошмаров

Гай Калигула родился в самой, пожалуй, именитой и популярной семье наследников власти за всю историю императорского Рима. Гай Германик и Агриппина Старшая не только демонстрировали образцовые отношения мужа и жены в начавшем разлагаться римском обществе, но и были надеждой сограждан. Многим казалось, что они сохранили республиканский дух свободы, и в удушливой и пропитанной страхом атмосфере, царящей в империи Тиберия, возник манящий сладкий миф о возможном возрождении прежних традиций. В молчаливой ухмылке живущего в своем странном мире человека мало кто мог рассмотреть будущего тирана и организатора диких оргий. Чтобы не видеть свою властолюбивую мать, неприязнь к которой с годами все возрастала, император построил свою личную резиденцию на острове Капри, где тихо сходил с ума, находя удовлетворение в безудержном разврате, актах насилия и упоении чужими страданиями.

Именно поэтому почти все сословия Вечного города с благоговением взирали на образцовую жизнь Германика и Агриппины Старшей, шестеро детей которых многим римским политикам казались символами возрождения Республики и возвращения к управлению, существовавшему до Юлия Цезаря. Германик, корни которого по матери восходили к Марку Антонию, а по отцу – к Ливии, считался образцом благородства, символом военной славы и олицетворением республиканских взглядов. Агриппина Старшая, в отличие от Тиберия, была родной внучкой и прямой наследницей императора Августа, отцом же ее был один из самых выдающихся полководцев Римской империи и ближайший друг императора Августа Марк Агриппа. Человек, положивший к ногам хилого Октавиана покоренную империю, он фактически сделал его Августом. Вполне естественно, Агриппина понимала, чья кровь течет в ее жилах, и поступала сообразно своему положению. Народ, падкий на героев, искренне гордился этой парой и многими поступками каждого из связанных узами брака наследников. Когда же слава римского полководца в Германии стала слишком явным раздражителем для властвующего в Риме Тиберия, он вдруг велел Германику отправиться в Сирию, где услужливый наместник императора вероломно отравил Германика.

Груз императорской фамилии с самого рождения давил на сознание маленького Гая невероятной силой. Кажется, Калигула впервые начал осознавать себя, находясь в германском военном лагере своего отца. Его самоидентификация подчеркивалась, с одной стороны, крайне бережным, заботливым и нежным отношением матери (ведь они были в настоящем военном лагере, где смерть всегда рядом), а с другой – скорым осознанием собственной принадлежности к особой касте людей. Он был единственным ребенком на настоящей войне, к тому же сыном блистательного полководца и потенциальным наследником Тиберия, солдаты и офицеры откровенно баловали его и позволяли делать все, что вздумается, забрасывали его подарками.

В сложной, динамично меняющейся обстановке военного времени Гая, которого в лагере прозвали Калигулой («сапожком»), постоянно оберегали от неприятностей, а Кассий Херея, один из лучших офицеров в легионах Германика, носил его на плечах, как великий символ Рима, еще более священный, чем знамена легионов. Необходимость насилия вошла в его жизнь с первых дней осознания себя. Хуже всего было то, что насилие устойчиво ассоциировалось со славой, удачей и признанием в обществе современников. Наряду с глубоким раздражителем в виде желания насилия он с раннего возраста усвоил важное правило: насилие останется безнаказанным и даже может восторженно приниматься обществом, если обществу будет доказано благо этого насилия. Но, по сути, для маленького мальчика ситуация выглядела несколько по-иному: идя по миру с мечом в руках, разрушая чужие устои, убивая непокорных и позволяя (или не воспрещая под страхом смерти) своим солдатам насиловать чужеземных женщин и сжигать их дома, римляне-убийцы возвышались, богатели и делали весь мир доступным для себя. Ощущения превосходства и вседозволенности стали доминирующими для Гая с первых лет сознательной жизни; именно на них он будет опираться в течение всей своей короткой жизни.

Но точно так же с самого детства он понял, что и сам может стать объектом насилия, если потеряет бдительность, не научится обороняться и нападать, а еще лучше – тайно устранять своих конкурентов. Очень скоро он нашел неожиданное подтверждение этому на примере своего отца. Жизнь с самого детства заставила его вглядываться в окружающий мир настороженно и с опаской. И то, что он видел дальше, все больше ужасало своей противоречивостью, фальшью масок и декораций.

В обескураживающей смерти отца-полководца, которую он вполне мог осмыслить в свои семь лет, пожалуй, впервые проявился скрытый конфликт отца и сына. Если не в это время, то несколько позже Калигула наверняка задал себе удивительно простой вопрос: отчего победоносный и успешный военачальник, которого несокрушимые германские легионы просили взять верховную власть в свои руки, отказался от нее и заплатил за свое благородство бесславной смертью? Может быть, думал Калигула, не стоит становиться жертвой в заведомо подлом мире, лучше избрать иную тактику, ответить на интригу еще более изысканной интригой, обойти ловушку, притвориться глупым, чтобы потом с улыбкой на устах растоптать обидчика, разорвать его на части и насладиться видом растерзанного и уже бессильного противника.

Маленький Гай стал особенно быстро взрослеть после отравления отца. Испытывая ужас от собственной незащищенности и желая мести, он после возвращения из Сирии сумел привязать к себе старуху Ливию. Гай ненавидел старую женщину, которой молва наравне с Тиберием приписывала отравление отца, но одновременно с этим видел в ней защиту, поэтому постарался покладистостью и показной привязанностью усыпить бдительность угасающей «матери отечества». Пока его мать старательно вникала в политику, периодически бесстрашно бросая в лицо Тиберию обвинения в его причастности к гибели мужа, Калигула уже сомневался в необходимости поступать таким образом. Мстительный старик проглотил обвинения, но конец самой Агриппины после этого стал делом времени.

Все эти события происходили на глазах взрослеющего Калигулы, поэтому изворотливость и скрытность стали неотъемлемой частью его формирующейся личности. С одной стороны, его глаза с раннего детства привыкли к сценам смерти и мучений, вид которых вызывал у него приступы трепетного, сладковатого и приторного ужаса; с другой – он ощущал великую опасность и всегда видел рядом край бездонной пропасти. Рим, как оживший вулкан, уже сотрясался от кощунственных обвинений и циничных судилищ. Как отмечал Тацит, многие уважаемые и некогда влиятельные мужи империи добровольно уходили из жизни, чтобы не быть свидетелями человеческого падения и небывалой низости. Болезненная восприимчивость, впечатлительность и ни на миг не оставляющее его ощущение животного страха сделали психику молодого Калигулы неустойчивой, а поступки противоречивыми. Он то впадал в состояние смирения, то, будто соблазненный неуправляемой стихией, совершал мало поддающиеся объяснению непристойности. Принадлежность к обожаемому массами роду, обеспечивающая некий аванс доверия со стороны окружающих, все чаще толкала его на потворство собственным страстям, развивая непреодолимое влечение к насилию и властолюбию. Унаследованные от матери цепкость и воля к жизни укрепили его стремление выжить, актерское же мастерство он – под страхом смерти – усвоил чрезвычайно быстро. Да, решил Калигула для себя, он будет пресмыкаться и раболепствовать, и пусть это навсегда останется в его памяти, чтобы легче было мстить. Потом он повернет реки вспять, и те, кто сегодня насмехается над ним, будут в страхе ожидать его вердикта. Он еще насладится жизнью, единолично даруя или отнимая у других право на жизнь.

Характер будущего властителя Рима под влиянием неблагоприятных обстоятельств сформировался чрезвычайно рано. Еще будучи совсем юным, он пристрастился исподтишка совершать поступки, которые обычно вызывают неприязнь и отвращение. Как избалованный ребенок, он всегда хотел заглянуть в комнату, ключ от которой от детей прячут. Ему все больше хотелось запретного, а отказать себе представитель императорской семьи был не в состоянии. Ведь с детства ему все было дозволено, он вырос под грубые песни солдат о том, что ему уготована небом высшая власть. Поэтому, несмотря на опасности, где-то глубоко юноша ощущал себя властителем, наделенным богами безграничными полномочиями, которые хотят отобрать какие-то злые люди.