Станислав Лем – свидетель катастрофы

Например, почему Лем стал «поляком», с небольшими оговорками разделяя взгляды большинства населения.

Станислав Самуэлевич таки львовский жид.

(в данном случае не оскорбление, а констатация факта, вместо «жида» можно было бы поставить «рагуля», «кацапа» и прочих нацменьшинств довоенной Польши, которых гордые собой поляки так усердно изводили, что сейчас получили однородную в национальном смысле страну. Демократически, толерантно и гуманно.

Тоталитарная фашистская Россия, с изумлением глядя на это: – А чо, так можно было?)

Поэтому немного сомнительно, что человек с таким происхождением смог естественно влиться в обще польский тренд нелюбви ко всему русскому, а если это произошло, то что тому было причиной.

И Лем был умнее большинства своих соотечественников, что тоже исключает слепое следование за массой.

Увы, познания Лема в истории оставляли желать лучшего: не знаю, по этой причине или по другой, в книге изложена исключительно польская версия истории начиная с битв за Львов и Варшаву в нашу Гражданскую, что без подоплёки событий действительно делает русских агрессорами и варварами.

Книга излагает тот нарратив, который нам известен как антисоветский и либеральный, и подразумевается, что Лем по мере осмысления и набора мудрости стал ему следовать.

У пана Станислава уже не спросишь…

Вопрос, который повис в воздухе (и в книги, и вообще), и который часто задавал себе Лем: почему для поляков он стал мэтром, живым классиком, но настоящая любовь, даже обожание, существовало в странах, которые он, мягко говоря, недолюбливал – в первую очередь в СССР, потом в Германии?

Насколько он был оценен теми, кого он считал своим народом?

Ответ может быть таким: Лем писал актуально, но для узкой прослойки поляков, а гораздо бОльшая аудитория, интересовавшаяся рассуждениями писателя, действительно была за границей Польши.

( а потом выяснилось – за границей человечества)

Поверхностный взгляд на польскую литературу, которая приобрела мировую известность, даёт нам две категории имён.

Первая – писавшие в русле классического европейского психологического романа, например, Болеслав Прус, Ярослав Ивашкевич.

Вторые – писавшие экзальтированные патриотические саги, привлекавшие внимание к такой польской экзотике: Сенкевич и, неожиданно, нынешний Сапковский.

"Поляков" еще много, но большинство из них обязаны известностью «повесточке»: сперва советской, потом диссидентской, это скорее область политики и масс-медиа.

Большой фантаст, по сути один – Лем.

Он выбивается из всех категорий.

И своим возвышением в Польше он в первую очередь обязан просоветской политике в поощрении национальных авторов такого типа, и популярностью в СССР, которая затыкала рот цензорам и «друзьям».

И это наводит на интересные размышления: о чём всё-таки писал Лем, для кого, и в чём была трагедия – и его самого, и общества.

Коротко: Лем писал для творцов НТР, учёных, инженеров, студентов, всех тем, кто видел воочию взрывной рост науки и техники, кто смутно мечтал о будущем и кто хотел увидеть его хотя бы в тексте или на экране. Эта волна вознесла Лема, и он сам увеличил её разбег: он заглядывал за горизонт, пытался предугадать последствия тех или иных решений, рассматривал будущее с разных точек зрения, придумывал особый язык, даже разделы новых наук.

И, внимание, мощнейший импульс локальной НТР в Польше был получен от СССР, в рамках тогдашнего противостояния двух систем. Союзу были нужны передовые союзники, на их развитие не жалели сил и средств.

Лем пытался реализоваться во многих жанрах (а фантастику он не любил!!!), но в итоге пошел по пути, заданному социальным заказом.

В СССР вровень с ним был Иван Ефремов.

В США…пожалуй, Айзек Азимов. Хайнлайн скорее из ближней фантастике. Брэдбери скорее по гуманитарным последствиям…и они слишком американцы, в них нет универсальности.

Насколько силён был этот порыв в самой Польше? Взлёт науки и техники в ПНР был, но в русле советской политики, и поэтому самой Польше отторгался: сперва неявно, в ходе общего антикоммунизма, потом совсем отторгнут, вместе с проклятым прошлым в виде Варшавского договора и СЭВ.

(Также как и в РФ, проклявшей такое наследие СССР)

И волна научно-технической революции, изменившая мир, сошла на нет начиная с 1970-х.

Я солидарен с мнением Андрея Фурсова, что НТР угрожала основам власти олигархам Запада и партократам СССР, потому что требовала совсем другого управления, допуска к власти творцов НТР, появления иных форм общества. Поэтому НТР свернули, синхронно, в 1970-х, по всей земле.

Лем оказался свидетелем этого: сперва оптимизм «золотых десятилетий» 1950-1970-х, потом нарастающий пессимизм «конца истории».

Возможно, он так и не понял, что тренд поляков на антисоветизм был одним из проявлений этой отхода от прогресса, возврата (в данном случае) к доброй старой панской Польше, и переход к обществу потребления как на Западе.

То есть туда, где не было места ни науке, ни технике, ни фантастике.

Напрямую к той катастрофе, свидетелями которой мы все являемся в 2020-е.