Kitobni o'qish: «Зандр (сборник)»
© Панов В., 2016
© Оформление. ООО «Издательство «Э», 2016
* * *
Квантовые компьютеры. «Вакцина долгожителя». Перенаселение. Искусственная пища. Искусственные конечности. Слухи об изобретении искусственного мозга…
В XXI веке жизнь стала намного комфортнее. И опаснее. Слишком много людей. Слишком мало ресурсов. Планета износилась, как застрявший в Нью-Мексико «Бьюик», и превратилась в пирог, которого не хватает на всех.
Планета умирала…
И тогда появился Пророк, который сказал, что смерть станет очищением.
Собор Вселенского Огня… Хочешь вечной жизни – умри.
Но только ли в Пророке дело? В одном ли Пророке? Смог бы Пророк в одиночку устроить то, что в итоге получилось?
Иногда я думаю: кто во всём виноват?
Иногда все мы, каждый, кто выжил и шляется теперь по Зандру, задаётся этим глупым вопросом, издавна считающимся «русским»:
«Кто виноват?»
Соборники, которые зажгли Землю? Военные, не уследившие за своим грёбаным оружием? Хакеры, решившие развлечься в дурацкую игру «Мама, я управляю боевым спутником!»? Анархисты, которые им помогли? Главы корпораций, искренне верившие, что сверхсовременные убежища уберегут их от катастрофы, а «расплодившихся людишек» давно пора проредить с помощью ограниченной ядерной…
Кто?
Все они.
Никто.
Никто не ожидал, что получится не «ограниченная», деликатная, нацеленная на то, чтобы сохранить для господ из корпораций как можно больше ресурсов, радикально уменьшив поголовье потребителей, а Время, мать его, Света!
Никто не ожидал.
И поэтому досталось всем.
(Отрывок из восемнадцатого письма Скучного Очевидца1)
Аттракцион Безнадёга
«В старых инструкциях писали, что при повышенном уровне радиации ни в коем случае нельзя курить. Мол, табак вытягивает из почвы кучу канцерогенного дерьма, которое плюсуется к грёбаному облучению, которое шпарит от каждого камня, и всё это вместе способно вызвать в недрах моих кишок опа-асную болезнь.
Шутники, чтоб их всех на атомы разложило…
Покажите мне настолько опа-асную заразу, способную прикончить раньше «химии», «кислоты», агрессивных биологических примесей, пули, огнемёта, ножа или отсутствия жратвы. Оценили шутку? Грёбаная болезнь может меня убить… Только для этого ей придётся встать в грёбаную очередь, и, скорее всего, её затолкают в самый хвост.
Курить нельзя…
Идиоты.
После Времени Света никто из моих друзей не бросил. Из выживших друзей, разумеется, потому что сгоревшие не в счёт. А если кто и бросил, то только потому, что не смог достать сигарет и отвык: вместо табака народ принялся сеять съедобное и только съедобное, и планета долго жила на старых запасах курева. Я успел урвать три блока и перебивался ими полгода. Потом ещё находил… Везло… Потом фермеры опомнились, сообразили, за что люди готовы сбрасывать радиотаблы в диких количествах, и в кисетах появился свежий, безумно дорогой и круто канцерогенный табачок. А поскольку с бумагой теперь ещё хуже, чем с табаком, приходится пользовать трубку.
Но лучше так, чем совсем без курева.
Лучше так…»
(Комментарии к вложениям Гарика Визиря)
Если табаку повезёт, в графе «причина смерти» у Визиря появится отметка: «Выхаркал лёгкие с кровью, спасибо пагубной привычке», однако сегодня именно курево спасло комби от неминуемой гибели. Почему? Потому что «баскервили» ненавидят табачный дым – есть у них такая особенность, а нервничающие «баскервили» неспособны похвастаться должной выдержкой. А выдержка в Зандре важна не меньше хорошо развитой внимательности, мгновенной реакции и умения метко стрелять. В общем…
В общем, когда Гарик заприметил фургон, уткнувшийся в коричневый, наполовину обросший пятнами медузы валун, он сбросил скорость и внимательно огляделся, стараясь не упустить ни одной детали.
Никого.
И ничего подозрительного. Ни движения. Ни шумного дыхания. Ни шуршания…
Встроенный в комби тепловизор отчитался, что за камнями слева и в двух небольших оврагах справа – в наиболее удобных для засады местах – живые существа отсутствуют, а вот в кузове фургона их минимум пять. Лежат смирно, дышат тихо, скорее всего, молчат, идентифицировать не удаётся, потому что изнутри фургон обшит какой-то отражающей дрянью, к счастью, слегка протёршейся…
Раненые?
Нет, фургон не разбился, а мягко ткнулся в валун – это видно по следам и мизерным повреждениям, – раненых быть не должно, во всяком случае таких, которые не смогли бы выбраться из машины.
Рабы? Пленные?
Вот это ближе к истине, учитывая, что до аттракциона примерно десять километров, а торговля живым товаром в Весёлом Котле хоть и не процветает, но вполне допустима. Рабы же наверняка скованы, вот и остались в кузове, но… Но фургон не был похож на машину работорговцев, присвоивших или получивших добродушное вроде бы прозвище – папаши. Никакой защиты, кроме слабого бронирования и усиленного стекла, единственный пулемёт – на корме; и никакого сопровождения. А папаши не действуют в одиночку.
– Занятно… – Визирь объехал находку по кругу, но не обнаружил ничего интересного, кроме уткнувшегося в руль водителя. После чего остановил багги напротив дверей фургона и раскурил «младшую» – на пять затяжек – трубку.
Итак: за рулём покойник, внутри неизвестно кто, признаков засады нет, признаков нападения нет: лобовое стекло цело, фары целы, колёса целы… Что могло приключиться? Внезапная смерть водителя? Скорее всего. Но возникает вопрос: почему его спутники предпочитают медленно запекаться внутри разогревшегося на солнце фургона, вместо того чтобы сесть за руль и продолжить движение? А если там рабы или арестанты, то почему они не кричат? Двигатель багги работает тихо, но сидящие в фургоне люди должны были его услышать, поскольку в пустынном Зандре любой звук кажется громоподобным.
А они не услышали.
Или сделали вид, что не услышали.
И сами не издали ни писка: обострённые чувства комби способны уловить малейший звук, но из фургона доносилось лишь приглушённое дыхание.
Что косвенно указывало на связанных рабов. У которых, возможно, рты закрыты кляпами.
Визирь почти собрался подойти и заглянуть внутрь. Решил: докурю и пойду, но у «баскервилей», к счастью, не выдержали нервы, и они бросились в атаку раньше, чем Гарик сделал пятую затяжку.
Бросились молча – «баскервили» не лают, бросились резко – реакция у «баскервилей» дичайшая, муху на лету ловят, бросились быстро – тридцать метров до багги они готовы были сожрать за доли секунды, но…
Но в багги сидел не юнец безусый и не слабак, а много чего повидавший и ко всему готовый комби. И потому, едва распахнулись металлические дверцы фургона, как трубка упала разведчику под ноги, правая рука легла на руль, нога – пока едва-едва, ласково – коснулась педали ускорителя, а в левой руке Визиря появился «маузерРХ», тут же вздрогнувший выстрелами. Голова первой твари лопнула, как перезревшая тыква-пиявка, – пуля влетела ей в глаз. Но второй «баскервиль» успел пригнуться, и предназначавшийся ему раскалённый кусочек металла прошёл по касательной, не причинив особого вреда усиленной лобной кости твари.
Только кожу поцарапал.
«Баскервили» – видоизменённые лабораторией К9000 собаки – страшны и сами по себе, но особенно неприятны в стае. Они умны, хорошо дрессированы и знают, как добраться до добычи. Готовы выжидать, готовы атаковать, а эти – немыслимое дело! – готовы были печься в раскалённом фургоне.
«Похоже, егеря стали делать тварей по улучшенной методике…»
Впрочем, эта мысль посетила Гарика много позже, а тогда он плавно надавил на акселератор, уводя багги от жаждущих пообедать псов.
«Четыре «баскервиля», чтоб их на атомы разложило…»
Что делать? Самое простое – прибавить ходу и уехать в безопасную даль, продолжив путь в аттракцион Железной Девы, поскольку на длинных дистанциях и высокой скорости «баскервилям» за багги не угнаться. Однако Визирь уже настроился обыскать фургон и потому сильно не разгонялся и, не оставляя стаю слишком далеко позади, заложил широкую дугу, внимательно следя за тем, чтобы на пути не оказался валун.
Тактика сработала: один из «баскервилей», то ли самый сильный, то ли самый тупой, то ли одно и другое одновременно, вырвался вперёд, в надежде первым добраться до шустрой добычи, и схлопотал пулю в грудь. Покатился, роняя в пыль капли крови, заскулил и больше не поднялся – «РХ» только выглядит несерьёзно, а пули разгоняет так, что иная винтовка позавидует.
«Осталось трое».
Которые, увидев, что произошло с шустрым собратом, внезапно остановились, недовольно наблюдая за пылящим багги. «Баскервили» готовы были признать поражение и отпустить разведчика на все четыре стороны, однако такое развитие событий комби не устраивало. Гарик остановил машину, быстро выхватил и вскинул винтовку и… и разочарованно цокнул языком: увидев длинноствольное оружие, умные собаки бросились под защиту валунов.
– Суки!
Или кобели – не важно. Сейчас имеет значение лишь то, что подлые твари поняли, с чем имеют дело, и укрылись.
Ситуация зашла в тупик.
Рассудок подсказывал, что нужно плюнуть и уехать, но в этот момент жадность была неожиданно поддержана гордостью: «Я что, не смогу справиться с тремя шавками?!» – и Визирь продолжил игру.
Он убрал винтовку, вновь взял в левую руку «маузер» и направил багги к фургону. «Баскервили» не появлялись. Если и следили за перемещениями Гарика, то очень осторожно, ухитряясь укрываться даже от опытного взгляда разведчика, и с места, как показывал тепловизор, не двигались. Комби остановил машину у распахнутых дверец, вышел, заглянул внутрь…
Хотел заглянуть!
Шестая тварь метнулась в тот самый миг, когда комби потянул левую дверцу. Бросилась, словно запустила себя из катапульты, врезалась в дверцу, ударила ею Гарика, опрокинув разведчика на землю, на мгновение задержалась – Визирь успел пнуть створку обратно, – снова бросилась, но лежащий на спине комби трижды выстрелил из «РХ». Пули разорвали «баскервилю» грудь, но тварь сумела упасть на Визиря, придавив его стокилограммовой тушей.
– Дерьмо!
У носа клацнули челюсти – умирающая собака продолжала бороться, – а ей на помощь, молча поднимая клубы пыли, со всех лап мчались родственницы… сёстры по пробирке…
Дерьмо.
Гарик щёлкнул пальцами – из правого накладного киберпротеза выскочил клинок, вонзил его в пёсий глаз, рывком откинул окончательно обмякшую тушу, вскочил на колено… И тут же бросился в сторону – прыгнувшего «баскервиля» пулей из пистолета не остановишь.
Псина врезалась мордой в борт, взвыла, а прокатившийся по земле Визирь хладнокровно расстрелял её товарку. После чего машинально – уловил боковым зрением движение – выставил правую руку, поймав третью псину на клинок. Остановил в сантиметрах от себя, не дав порвать в клочья, чуть поднял руку, не позволяя извивающейся твари соскочить с ножа, двумя выстрелами в голову успокоил прыгунью и лишь после этого хладнокровно добил последнюю тварь.
Отдышался, оглядел заляпанную кровью одежду, вытер песком руки, достал из багги тряпочку, протёр клинок, спрятал его, почистил и вернул в кобуру «маузер» и лишь после этого заглянул в фургон.
И сплюнул.
Добыча оказалась жалкой: трёхлитровая фляга с водой да две банки питательных уколов для «баскервилей» – но и то и другое перекочевало в багажник багги.
Затем Визирь подошел к кабине. Он уже знал, кого увидит: чёртова зоолога, чтоб его на атомы разложило, который клонировал стаю «баскервилей», повёз заказчику, да сдох по дороге, превратив фургон в засаду…
Так и есть – егерь: на рукаве уткнувшегося в руль водителя красовалась нашивка К9000.
– Почему помер? А-а… Понятно… – Гарик увидел под ногами мертвеца блестящую «пудреницу» – вертикальный дозатор, в который заливали вызывающий галлюцинации раствор синей розы.
Один пшик в час считался нормальной, не мешающей жить дозой, но даже перебрав, егерь бы не умер, а сидел бы сейчас и хихикал, пуская слюни и воображая себя посетителем Атомного Вегаса. Но парень мёртв, следов насилия нет, а значит, у него банально не выдержало сердце – синяя роза угнетала его сильнее, чем мозг.
– Тебе повезло, – хмыкнул Визирь. – Ты помер спокойно, с улыбкой на губах. Прощай.
После чего вывернул у мертвеца карманы, забрал походный контейнер с тремя радиотаблами, пять золотых монет зигенской чеканки, литровую флягу с водой – полупустую, короткоствольный автомат «Хук» и три десятка патронов к нему.
Выбрался, уселся на камень, покурил, задумчиво разглядывая фургон и его мёртвого владельца, выбил трубку и приступил к похоронам.
* * *
Время Света переломало Землю, превратило цветущие поля в Зандр, города – в вулканы, а горы – в моря.
Дороги исчезли… Все дороги: и асфальтовые, и грунтовые, и железные, и магнитные, и даже многие тропы… Несколько месяцев люди были предоставлены сами себе, выживая тем, что оказалось поблизости, потроша склады и магазины; потом попытались наладить производство хотя бы самого необходимого, стараясь обеспечить себя всем, чем можно; а потом появились первые торговые караваны, которые вскоре стали называть броневыми. Защищёнными от любых неприятностей: и от плохих дорог, и от плохих людей.
И караваны дали надежду.
Там, где есть люди, должна быть торговля – это аксиома. Потому что кто-то производит в избытке еду, где-то скопилось много топлива, в третьем городе хорошие патроны или лекарства – и только торговцы способны связать производителей между собой. И торговцы вернулись. Сначала как топтуны, пешком путешествующие между ближайшими посёлками, а потом – как гильдеры, объединённые в постепенно растущую Гильдию Коммерческой Взаимопомощи. И именно их бронекараваны, случалось, пробивали континенты от моря до моря, во имя прибыли связывая друг с другом новые города и новые страны, возрождая надежду на то, что рано или поздно свихнувшийся мир вернётся к прежнему облику…
Гильдеры торговали, дрались, погибали, но упрямо шли вперёд.
И тянули за собой тех, кто был готов опустить руки.
Обычный бронекараван состоял из трёх-пяти тщательно защищённых мегатраков – мегов, способных без труда пройти по плоскому Зандру и даже форсировать каменные поля. В горы же, то есть в вертикальный Зандр, торговцы совались редко и только по известным, заранее разведанным дорогам. На мегатраки ставили башни с тяжёлыми пулемётами или автоматическими пушками, способными вдребезги разбить даже БТР последнего поколения. Тяжёлому танку, разумеется, мегатрак противостоял с трудом, но мало какой караван уходил в путь без ракетных комплексов…
Другими словами, торговцы могли защитить свои вложения.
Меги, собственно, и были самим караваном: в них ехали люди, в них везли основной груз. Иногда, с милостивого разрешения баши, за караваном пристраивались грузовики свободных торговцев, но они путешествовали на свой страх и риск: случись что, их не защищали и не ждали, поскольку караван – это мегатраки и только мегатраки. Вокруг которых сновали машины разведки и мобильной защиты: мотоциклы, багги и броневики.
Девяносто процентов странствующих по Зандру мегов были построены ещё до Времени Света, гильдеры их только бронировали и вооружили. Все они оснащались системами кондиционирования, однако экономные торговцы крайне редко пользовались благами цивилизации, и потому во внутренних отсеках огромных машин царила жуткая духота, украшенная толкотней, чужими разговорами, звучащими прямо над твоим ухом, и вонью давно не мытых тел, не исчезающей, несмотря на настежь распахнутые люки и дверцы.
Но такова была плата за безопасность.
И именно внутри головного мега вестовой отыскал ещё не старого – лет пятидесяти, не больше, – абсолютно седого мужчину, одетого в серые штаны-карго, высокие ботинки и грязноватую зелёную рубашку с закатанными рукавами. Правую руку седого усиливал накладной киберпротез, гораздо меньшего, чем требовалось, размера, однако внимание на это несоответствие никто не обращал: после Времени Света с медицинским оборудованием стало туго и люди пользовались тем, что удавалось отыскать.
Мужчина занимал место у иллюминатора, это говорило о его привилегированном статусе, и коротал время за чтением настолько потрёпанной книги, что она казалась призраком самой себя. Подобное занятие также подтверждало, что седой стоит на ступеньку выше обычных пассажиров, предпочитавших спать, ругаться или раскидывать карты.
– Господин Тредер! – Обычно посланец хозяина вёл себя куда свободнее, к пассажирам обращался исключительно на «ты», чтобы не привыкли, сволочи, к приличному обхождению, однако с седым следовало вести себя осмотрительно.
– Да?
– Вас хочет видеть баши.
Больше вестовой ничего не добавил, поскольку каждому пассажиру или служащему – даже привилегированному – было ясно, что раз баши зовет, то это важно, срочно, и отказаться ни в коем случае нельзя. Поэтому седой немедленно поднялся, спрятал книгу в карман рюкзака и кивнул сидевшей напротив девушке:
– Жди здесь.
Она никак не отреагировала, продолжая смотреть в распахнутый иллюминатор, но Тредер и не ждал ответа и, кивнув, сразу же повернулся к вестовому:
– Я готов.
И они пошли по узкому коридору к голове мегатрака, к его командирской половине, отделённой от пассажирской зоны бронированной перегородкой, дверь которой запиралась изнутри. Вестовой остановился у «глазка», назвался, сообщил, кого сопровождает, после чего замок щёлкнул, тяжёлая дверь приоткрылась и Тредер, сопровождаемый пристальными взглядами двух вооружённых охранников, медленно прошагал в кабину, мимо жилых отсеков первой команды.
Вестовой важно указывал путь.
Мегатраки бронекаравана Мухаммеда Энгельса были построены на базе атомоходов «БелАЗ Каракум», которые до войны таскали грузы по многим пустыням и потому прекрасно чувствовали себя в Зандре. Кабина «Каракума» находилась на двадцатиметровой высоте и была настоящим капитанским мостиком площадью в тридцать квадратных метров. Здесь разместились связист, рулевой, баши и операторы внутренней сети, управляющие машиной и автоматическим оружием. Прямо под кабиной располагался силовой блок атомохода, однако команду это обстоятельство не смущало: реактор был надёжно защищён таранным ножом в передней части мегатрака, массивными цельными колёсами и мощной бронёй корпуса.
– Хаким!
– Примите мое почтение, уважаемый баши. – Тредер склонил голову. – Для меня большая честь быть призванным вами.
– Ты по-прежнему вежлив.
– Воспитан.
– Разумеется.
Мухаммед Энгельс встретил пассажира хоть и дружеским восклицанием, но даже не обозначил движения подняться с капитанского кресла. Протянул руку, позволив её пожать, выслушал все полагающиеся словеса, после чего небрежно указал на лобовое стекло:
– Аттракцион Железной Девы.
И умолк.
Седой обернулся и прищурился на показавшуюся вдали колокольню. Он знал, что бронекараван минут десять как взобрался на плато Кирпичи, тогда же понял, что цель близка, но всё равно продемонстрировал эмоции:
– Наконец-то! – и шумно выдохнул. – Добрался.
– Здесь наши пути разойдутся.
– Да. – Тредер поклонился. – Благодарю за всё, что вы сделали для меня, уважаемый баши. Только в вашем караване я мог чувствовать себя по-настоящему спокойно.
– Другие караваны сюда не ходят. – Энгельс позволил себе усмешку. – Боятся.
Аттракционы, то есть не рядовые поселения Зандра, а логова бандитов, мародёров и работорговцев, осторожные гильдеры предпочитали обходить стороной, устраивая шумные ярмарки в нормальных городах, но Железная Дева была исключением. И баши Мухаммед лукавил, когда говорил, что в Деву ходит только он – её не оставляли вниманием все торговцы этой части Зандра, потому что…
Всё дело заключалось в Полукруглом хребте, который охватывал обширный Весёлый Котёл с востока и мягко прижимал к Рогульским Утёсам. Из-за хребта в Котёл не пришла чужая власть, но своих вождей, готовых противостоять падальщикам, в просторечии – падлам, на территории не нашлось, и потому главным здесь постепенно утвердился Скотт Баптист – главарь самой мощной банды падл. Довольно долгое время Баптист попросту «гулял», едва не спятив от вседозволенности и безнаказанности: грабил не задумываясь, насиловал всех, кого видел, отнимал, казнил… Одним словом, вёл себя, как заурядная падла с Зандра, однако бунты местных – хоть и жестоко подавленные – заставили Скотта призадуматься и понять, что Весёлый Котёл самой географией приспособлен для того, чтобы стать его вотчиной. Скотт призадумался и одумался. Баптист превратил небольшой посёлок на плато Кирпичи в хорошо укреплённый аттракцион и объявил себя единственной легитимной властью Весёлого.
Что именно означает слово «легитимный», Скотт не знал, издаваемые законы называл понятиями, однако он дал территории главное – правила игры и хоть какую-то предсказуемость, превратил аттракцион в настоящую столицу и тем привлёк внимание баши.
В некогда бандитскую зону потянулись бронекараваны.
– Через пять дней мы повернём на юг, в Январские Степи, пройдём по их крупным поселениям, выйдем на границу Белого Пустыря, проведём три ярмарки в его северной зоне, вернёмся в Степи через Душные Камни, развернёмся и снова войдём в Весёлый Котёл. – Баши выдержал паузу. – Следующую ярмарку в Деве я планирую провести месяца через четыре. Не раньше.
– Зачем вы мне об этом рассказываете, дорогой друг? – тихо спросил Тредер, отворачиваясь к окну. При этом он зафиксировал правую руку в полусогнутом положении и чуть погладил, показывая, что немного нервничает.
– Тебе случалось бывать в Белом Пустыре? – вопросом на вопрос ответил Энгельс.
– Нет.
– Ты много потерял… – Баши вздохнул, припоминая… или подбирая слова: – Пустырь настолько белый, что убивает глаза, но так красив, что возникает желание сойти с ума. Особенно там, где мы будем – на севере. Там белый цвет стал миром, вобрав в себя все его краски, всю жизнь… И ты знаешь, Хаким, иногда я специально останавливаю караван, чтобы полюбоваться Белым. Я смотрю, смотрю на него столько, сколько это возможно без защитных очков, потом надеваю их и продолжаю смотреть. Я любуюсь… Я любуюсь, Хаким, представляешь? Я! Я видел всё до Времени Света и видел всё после него. Я был уверен: ничто не сможет меня поразить, но Белый Пустырь ударил мне в самое сердце. Он прекрасен…
– И прекрасна сама возможность путешествовать, – едва слышно произнёс Тредер. – Отыскивать чарующие места, которые, как это ни странно, есть в унылом Зандре…
– Любоваться ими…
– И чувствовать себя человеком…
– Ты все понимаешь, – улыбнулся баши. – Ты умён и восприимчив, хотя пытаешься казаться заурядным.
– Благодарю, дорогой друг.
Но Мухаммед, как выяснилось, не закончил.
– Ты прекрасный врач, Хаким, ты мог бы лечить моих людей и практиковать в каждом поселении, где я ставлю ярмарку. Такие, как ты, сейчас наперечёт и на вес золота.
– Всё так, дорогой друг, но вы знаете мои обстоятельства, – развёл руками седой. – Я услышал время, которое у меня есть, – четыре месяца. И если судьбе будет угодно вновь свести нас в Железной Деве, а вы по-прежнему будете добры ко мне, я с удовольствием приму предложение и останусь путешествовать.
– Это твоё слово?
– Да.
Энгельс выдержал паузу, демонстрируя, что ждал иного ответа, после чего велел:
– Помоги мне подняться. – Опёрся на руку Тредера, на ту самую, которую поддерживал киберпротез, медленно дошёл до носа кабины и остановился у лобового окна. Теперь их разговор не мог слышать даже рулевой. – Ты хороший человек, Хаким, хороший, но глупый. Я видел много похожих на тебя людей, но все они были мёртвыми. Или готовились умереть.
– Знаю, дорогой друг, – спокойно подтвердил седой. – Я не первый день в Зандре и потому подписываюсь под каждым вашим словом.
– Я не понимаю таких, как ты, но уважаю. Вы не останавливаетесь даже перед лицом смерти.
– Я должен…
– Больше ни слова – ты только что всё о себе сказал.
Они помолчали, любуясь медленно приближающейся колокольней – даже на знакомом плато Энгельс не позволял разгоняться быстрее сорока километров в час, наблюдая за мотоциклами и багги разведки – несколько машин устремились к аттракциону, за броневиками охраны – люки задраены, пулемётные стволы медленно ходят по кругу, выискивая цели, – после чего баши продолжил:
– Я знаю – это бесполезно, но не могу не предупредить в последний раз: не ходи в Безнадёгу, Хаким, там совсем плохо. Все аттракционы, которые ты видел до сих пор, не идут ни в какое сравнение с Безнадёгой. Там нет закона, нет даже понятий, нет ничего, к чему ты привык. Ты не вернёшься.
– Вы знаете мои обстоятельства, дорогой друг, – повторил седой.
– Эх…
Мухаммед пожал Тредеру руку и замолчал. Впервые за много лет, с самого Времени Света, могущественный баши хотел, очень хотел, но никак не мог повлиять на происходящее. Не мог ничего изменить…
* * *
«Камни… Камни гладкие, аккуратные, словно облизанные, и грубые обломки с острыми рваными краями. Камни, стоящие на песке и каменной крошке, на мельчайшей гальке, способной, кажется, течь не хуже воды, и посреди сухой, суше камня, выжженной земли. Камни едва ли не всех на свете цветов: чёрные и коричневые, белые и красные, зеленоватые, голубые, синие, серые… А ещё – чистые и обросшие пятнами медузы.
Камни…
Камни – это нынешний мир. Камни всех размеров, песок, солнце, радиация и снова камни… А между ними – редкие зелёные зоны и ещё более редкие водоёмы. Настолько редкие, что в их существование никто не верит, потому что вода ушла вниз, в глубокие слои, прячется, не желая течь по Земле, которая стала камнем.
Настоящая вода глубоко, а та, что приходит с неба, чаще всего отравлена… Хотя… Отравлена она по древним меркам, по таблицам, которые составляли врачи до Времени Света, до того, как мир стал грёбаным, а мы сожрали столько радиации, словно нам делали рентген каждые тридцать секунд жизни… Всю жизнь… Всю прошлую жизнь…
Я плохо помню прошлую жизнь, но знаю, что по её меркам я отравлен. И телесно. И духовно. Я отравлен и ядовит. Я опасен. Иногда я противен сам себе.
Но я живу.
Я знаю людей, которые скормили себе пулю, но я живу.
Отравленный. И ядовитый.
Я не знаю, кто первым назвал зандр Зандром, но он не ошибся, чтоб меня на атомы разложило, он отыскал правильное слово, потому что, когда я оглядываюсь, я вижу только его – Зандр.
И когда я смотрю в себя, я снова вижу его – Зандр.
Зандр всюду.
Безжизненный. Пустой. Жестокий…»
(Комментарии к вложениям Гарика Визиря)
Аттракцион Железной Девы возник, едва багги взгромоздился на Кирпичи по северному серпантину: невдалеке, в полукилометре, а то и поближе, открылась серая башня, бывшая церковная колокольня, на маковке которой замерла бронзовая статуя. Если бы Визирь явился на плато по южной, широкой и пологой дороге, то до аттракциона пришлось бы проехать почти восемь километров, а так он сразу разглядел и знаменитую Башню центральной площади городка, и не менее знаменитую Деву на ней. Как этой колокольне удалось пережить Время Света и последующие за ним тектонические сдвиги: мощные землетрясения, появление Рагульских Утёсов и открытие вулкана Шендеровича, никто не понимал до сих пор. Но как-то пережила и стала визитной карточкой аттракциона, известной далеко за пределами Весёлого Котла.
С севера Железная Дева вплотную подходила к обрыву плато, но из предосторожности над ним не нависала: по краю предусмотрительный Скотт Баптист выстроил оборонительную линию, и едва багги поднялся на Кирпичи, как пришлось останавливаться у блокпоста, состоящего из двух бетонированных дотов. Из правой амбразуры на мир смотрел тяжёлый пулемёт, из левой – огнемёт и скорострельная авиационная пушка с электрическим приводом. А за дотами, вдоль дороги, были установлены шесть классических Железных Дев, по три с каждой стороны. И, судя по свежим кровавым следам вокруг первой, сейчас она не пустовала.
В этом аттракционе преступников не вешали.
И ещё в этом аттракционе все знали Визиря, поскольку за него промолвил словечко Баптист – атаман, богдыхан и повелитель Железной Девы, милостивый король, справедливый судья и главарь банды падальщиков имени себя. Баптист Визиря жаловал – в своё время разведчик составил для него идеальные карты Весёлого Котла, – и потому мелкие падлы препятствий комби не чинили.
– С разведки? – осведомился Штиль, когда Гарик выбрался из багги.
– Ага.
– С Франко-Дырок или из Ямы Доверчивости?
– С Франко-Дырок.
– И как там?
– Пусто и радиоактивно… – отделался Визирь стандартной отговоркой комби. – А у вас?
– Кровь видишь? – Штиль мотнул головой в направлении Дев. – Веномы пытались прорваться.
– Заразные?
– Здоровых пропустили бы, – слегка удивлённый странным вопросом, ответил падальщик. – Мы с веномами нормально, когда они нормально, а эти дикие шли, очумелые. Я их внизу разглядел, в бинокль, вижу, что первые десять тряпками замотаны по самые гланды, и ору: «Размотайтесь, черти!» А они прут. – Бой случился недавно, эмоции ещё не улеглись, и Штиль с особым удовольствием описывал Визирю проявленный героизм. – В общем, побежали они…
– Побежали? – уточнил комби.
– Ага.
– Так они пешком к Кирпичам подошли?
– Пешком, – подтвердил падла.
– То есть совсем дикие…
– Получается. – Штиль помолчал.
Веномы – жертвы жутких болезней, порождённых агрессивной химией и вырвавшимися на волю боевыми вирусами, усиленными и видоизменёнными повышенным фоном, – являлись одним из самых страшных порождений Времени Света. Истории о том, как два-три разносчика «кентуккийской эболы» или страшного «синдрома старухи Клинтон» превращали в кладбища целые области, не были сказками – такое случалось. И потому в веномов предпочитали стрелять без предупреждения, их появление считалось достаточным поводом для атаки… Раньше. Но постепенно ситуация поменялась. Исковерканные, но не заразные веномы стали мирными: вели оседлую жизнь, выживая так же, как все, и свободно торговали с чистыми. Опасность же исходила от веномов диких – заразных, болеющих и мечтающих утянуть в могилу как можно больше ненавистных чистых. Именно они считались бичом Зандра, его отравленной отрыжкой…
– Они орут: «Мы местные! Не стреляйте!» – а сами прут. Я им: «Стой! Суки! Докажите!» – а они прут и завывают, что местные. – Штиль потёр подбородок. – В общем, мы из пулемёта лупанули, они на землю попадали, меж камней укрылись, но я шуршание слышу – ползут, и врезал из огнемёта… Чуешь, мясом горелым воняет?
Воняло действительно изрядно. Пока разведчик ехал в багги, запах почти не ощущался, а вот на открытом воздухе вцепился плотно, и будь комби чуть менее опытен, наверняка почувствовал бы рвотные позывы.
– Вы их горелыми в Деву запихнули?
– Веномов в Деву? – притворно изумился падальщик. – Да я к этим гадам даже за сотню радиотабл не прикоснусь! Близко не подойду!
