Kitobni o'qish: «Сады пяти стремлений»

© Панов Ю. В., текст, 2023

© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023

* * *

Пролог

в котором происходит страшное и не до конца понятное противоборство с неведомым

Некоторые астрологи ¹ предполагают, что во время движения через Пустоту цеппели теряют привычную физическую плотность, сохраняя лишь видимую форму. При этом для находящихся внутри людей всё остаётся по-прежнему: их ощущение себя и окружающего неизменны, но если рядом с совершающим прыжок цеппелем поставить наблюдателя, он с удивлением отметит, что видит пред собой не крепкий корабль: гондолу, «сигару» с жёстким корпусом, гигантские рули, мотогондолы… – но бесплотный призрак, возможный только в колоссальном и абсолютно неизведанном пространстве Пустоты. Разумеется, предположение о том, что цеппели теряют привычные свойства, является умозрительным заключением, основанным на теоретическом допущении, что скорость, с которой цеппели пронзают Пустоту, не позволила бы им сохранять привычную физическую плотность. Однако оппоненты напоминают, что астринги не разгоняют корабли до неимоверных скоростей, а создают прокол реальности, тоннель между двумя точками пространства, лежащими в бесконечной дали друг от друга. То есть цеппели преодолевают значительно меньшее расстояние, чем то, что лежит между планетами.

Поскольку обе теории строились исключительно на предположениях – современная астрология не обладает надёжным аппаратом для полноценного изучения идущих в Пустоте процессов, – подтвердить правоту какой-либо из сторон в настоящее время не представлялось возможным, однако вид пришедшего на Траймонго корабля мог обрадовать сторонников «призрачной» версии, поскольку выглядел цеппель абсолютно бесплотным и в какие-то мгновения становился абсолютно прозрачным – и случись поблизости наблюдатели, они смогли бы с лёгкостью посмотреть сквозь него.

При этом следует уточнить, что процесс выхода корабля из «окна», как и само «окно», сильно отличались от обыкновенных.

Разрыв пространства, открывающий вид на бурлящую серым Пустоту, как правило, не длится более минуты. Чаще – значительно меньше, только то время, которое требуется цеппелю, чтобы оказаться над поверхностью планеты. А ещё «окно» всегда появляется вдруг – лишь очень опытный астролог способен распознать колебание пространства, предшествующее открытию перехода, но и тут ему должно повезти, поскольку длится то колебание считаные секунды. А ещё – «окно» всегда имеет форму правильного круга, по контуру которого пробегают мощнейшие разряды, и сразу «отдаёт» пришедший цеппель.

Однако в этот раз всё было иначе.

В этот раз безоблачное, нежно-лазоревое небо вдруг затрепетало, словно под прикосновениями рук невидимого массажиста, затем несколько минут тужилось красно-жёлто-оранжевыми зарницами, после чего лопнуло перезрелым персиком, и длинная, на девятьсот лиг, полоса прочертила его наискось. Полоса, из которой в реальность поползли клубы серого. Настолько большие и густые клубы, что в них поначалу совершенно потерялся двухсотметровый цеппель. Потерялся, несмотря на то что серое не расползалось по планете, а бурлило вокруг полосы, потерялся, потому что не вышел, как положено, из «окна», а медленно, с усилием вырывался из Пустоты, дёрганно двигаясь вдоль разорвавшей небо черты. В некоторые мгновения казалось, что кораблю удалось совладать с тем, что удерживало его в Пустоте – тогда цеппель появлялся на Траймонго целиком, оставляя в сером лишь кончики рулей… но этого «лишь» хватало, чтобы Пустота затягивала его обратно, и тогда корабль становился едва заметен, высовывая из серого только кончик носа; иногда он пытался вырваться, двигаясь боком; иногда становился почти вертикально, направляя нос к поверхности. Но самое страшное заключалось в том, что борьбу с Пустотой цеппель вёл в полнейшей тишине – двигатели не работали, люди не кричали, серое бурлило абсолютно беззвучно. Более того – разорвавшая небо черта пролегла над ровной гладью безмятежного, безбрежного океана, и потому свидетелей невероятного события не оказалось: никто не видел ни странного, совершенно невозможного «окна», ни отчаянного сражения за жизнь, ни даже зарниц. Но если бы – если бы! – свидетель нашёлся, то он наверняка заметил бы, что серые клубы Пустоты не обволакивают гигантскую «сигару» цеппеля, а проходят сквозь неё, что стало бы косвенным подтверждением «призрачной» теории: корабль не вышел из Пустоты, но оказался на планете и при том был явно бесплотен. Вторым доказательством теории наверняка стали бы совершаемые цеппелем рывки и манёвры: его бросало вдоль черты с неимоверной скоростью, а остановки и развороты оказывались настолько резкими, что корабль должен был разрушиться после первой из них, но он продолжал метаться.

Потому что явившийся на Траймонго цеппель был призраком.

Могло показаться, что корабль навсегда стал частью Пустоты и теперь она играет с ним, как дети играют с йо-йо, – то дозволяя почувствовать реальность планеты, то возвращая туда, где ему суждено провести остаток вечности. А цеппель этого не понимал. Или не смирился. Цеппель разгонялся, останавливался, разворачивался, взлетал по черте вверх, менял направление и стремительно нёсся к поверхности моря, крутился на месте, пару раз перевернувшись вокруг оси, готов был наизнанку вывернуться ради свободы и, наконец, обрёл её: ускорившись в очередной раз, цеппель всё-таки исхитрился на мгновение оторваться от бурлящего серого, и этого хватило – потеряв связь с Пустотой, корабль вернул себе физические свойства и, не будь он легче воздуха, – обязательно разбился об воду, ибо чудовищная скорость вела его к поверхности океана. Но гигантская машина была легче воздуха и растеряла импульс так же быстро, как приобрела, но при остановке заскрипела и заскрежетала всеми своими узлами и соединениями, и этот страшный, душераздирающий скрип стал первым звуком, который прозвучал с момента явления цеппеля на Траймонго. Что же касается черты, то она, словно испугавшись чего-то, исчезла с неба навсегда. В одно мгновение. Как будто стёртая ластиком Создателя. Черта исчезла, прихватив с собой бурлящие серые клубы, а корабль перестал скрипеть и умолк, со спокойным достоинством переживая с таким трудом одержанную победу. Покачивался в небе, примерно в сотне метрах над поверхностью океана, и молчал. Порты задраены, огромные пропеллеры маршевых двигателей неподвижны, как и гигантские рули.

Корабль покачивался во вновь воцарившейся тишине.

А затем развернулся по ветру и стал медленно дрейфовать к юго-востоку. Уверенно и не теряя высоты.

И если бы сейчас рядом с ним проплывало какое-нибудь судно, его пассажиры смогли бы без труда прочесть название: «Пытливый амуш». Порт приписки – Маркополис, Линга.

Глава 1

в которой Помпилио, Мерса и Бабарский находят общий язык с обитателями Траймонго, Дорофеев планирует дальнейшие шаги, а Феодора и прочие сенаторы понимают, что войны не избежать

Помпилио Чезаре Фаха дер Даген Тур вынырнул на поверхность, фыркнул, глубоко вздохнул, с наслаждением набрав в широкую грудь свежий морской воздух, вытер лицо ладонью, огляделся и мощными гребками поплыл к покачивающемуся на воде судну – небольшой и сильно потрёпанной рыболовецкой шхуне с синим корпусом и белой надстройкой. Судя по отсутствию парусов – работающей на двигателе, а судя по вони нефы – на двигателе внутреннего сгорания. Метрах в десяти от борта Помпилио сменил стиль плавания, перейдя на менее шумный – людей на палубе не наблюдалось, однако дер Даген Тур решил предпринять дополнительные меры предосторожности и не привлекать к себе внимание, прежде чем сам того не захочет. Как подняться на борт, Помпилио понял, едва увидев судно: одна из шлюпок была спущена на воду, а рядом с ней свисал верёвочный трап – ничего лучше и придумать нельзя. Ухватившись за трап, дер Даген Тур хотел было сразу подняться, но задержался на несколько мгновений, внимательно прислушиваясь к доносящимся голосам: на палубе шёл напряжённый разговор, но, к счастью, члены команды вели его на носу – а трап был сброшен примерно посреди шхуны, да к тому же у противоположного борта. Говорили рыбаки громко, горячо, иногда использовали незнакомые Помпилио ругательства, при этом говорили на не очень правильном, слегка исковерканном универсале, но, поскольку отличия в произношении встречались часто и разговорный язык мог сильно отличаться даже в пределах одной планеты, понять, где он оказался, дер Даген Тур пока не смог. Убедившись, что рыбаки увлечены разговором, Помпилио поднялся на палубу, снял мягкие ботинки и цепарские штаны карго – они изрядно намокли и сковывали движения, подумав, стянул сорочку – по той же причине, – расправил одежду, чтобы она скорее высохла на жарком солнце, небыстрым, уверенным шагом обогнул рубку и остановился, молча разглядывая открывшуюся картину.

Впрочем, разглядывал без удивления, поскольку, прислушиваясь к голосам, детально представил, что увидит на палубе. Точнее, кого увидит. И не ошибся.

Основные события развернулись на баке², где собрались все находящиеся на борту люди: пятеро рыбаков, составляющих команду шхуны, и два недавно извлечённых из воды офицера «Пытливого амуша»: слева, прислонившись спиной к фальшборту, сидел алхимик Мерса, привычно выглядящий растерянным и пытающийся протереть чудом спасшиеся очки мокрым носовым платком; а рядом стоял низенький суперкарго ИХ Бабарский, который ничего не понимал, однако привычно выглядел так, будто всё понимает, но сознательно делает вид, что ничего не понимает. Офицеры были мокрыми как мыши, однако раздеться им пока не разрешили, и с одежды на палубу стекала вода. А ещё рыбаки пока не забрали сумку, с которой Бабарский не расставался даже на борту «Амуша» и которую ухитрился спасти, оказавшись в воде. Точнее, в тот момент, когда дер Даген Тур выглянул из-за рубки, один из рыбаков как раз протянул руку, указывая на сумку, и Бабарский поморщился.

«Я только что вынырнул, а Мерсу и Бабарского уже успели взять на борт. Как получилось, что они оказались в воде настолько раньше меня?»

Ответа на этот вопрос у Помпилио не было, и он разумно решил отложить его поиск на потом. А пока свистнул, привлекая к себе внимание, а когда все обернулись, властным тоном поинтересовался:

– В воде остался кто-нибудь ещё?

Он знал, что растерявшиеся аборигены не сразу поймут, о чём их спрашивают, и после короткой паузы – достаточной для того, чтобы рыбаки полностью на нём сконцентрировались, указал на море:

– Другие люди в воде есть?

Помолчал и поднял брови, показывая, что удивлён отсутствием быстрого и точного ответа.

Появление Помпилио произвело впечатление, но, разумеется, разное. Хитроумный Бабарский радостно заулыбался и сделал маленький шаг назад, не позволяя рыбаку дотянуться до сумки. И слегка пнул Мерсу, поскольку тот, услышав знакомый голос, тут же вернул мокрые очки на нос и собрался что-то сказать, однако говорить сейчас ему не следовало. Говорить сейчас должен был только дер Даген Тур.

Рыбаки же растерялись и, что естественно, насторожились, внимательно разглядывая нового пришельца, не выказывающего, в отличие от предыдущих, ни растерянности, ни смущения. Пришельца хоть и не очень высокого, но плотного и мощного: мускулатура дер Даген Тура не была отточенно-рельефной, как у профессионального атлета, однако сложение не оставляло сомнений в том, что Помпилио – опытный боец, находящийся в превосходной физической форме. Все эти обстоятельства заставляли рыбаков осторожничать, но до определённого предела. Предел был достигнут в тот момент, когда они поняли, что новый гость оказался на борту в одиночестве и из-за его спины другие подготовленные бойцы не появятся. Неизвестный хоть и мощен, но один, а их – пятеро. Пусть невысоких, зато жилистых, быстрых и привычных к кабацким дракам.

– В воде есть другие люди? – в третий раз спросил Помпилио, позволив аборигенам себя изучить.

– Мёртвые, – хрипло ответил капитан. – Трое.

– Нужно их вытащить.

– Зачем? – Вопрос прозвучал с искренним удивлением.

– Так положено, – твёрдо ответил дер Даген Тур, глядя капитану в глаза.

– Рыбы съедят.

– Рыбы будут есть тебя и твоих сородичей. А мои люди достойны уважения, тем более – после смерти. Нужно их вытащить и предать воде так, как того требует мой обычай.

– Их всё равно съедят рыбы.

– Мы сделаем так, как требует мой обычай.

– Это как?

– Завернём их в саваны и прочтём молитву.

Рыбаки негромко заворчали, комментируя слова и манеру поведения дер Даген Тура, что заставило капитана повысить голос:

– Почему ты приказываешь?

Помпилио выдержал продуманную паузу, добившись того, что все пятеро аборигенов обратились в слух, и ответил:

– Пока я прошу.

И вновь замолчал, давая рыбакам возможность разрешить ситуацию мирно и к обоюдному удовольствию.

– То есть ты хочешь, чтобы мы достали из воды твоих друзей, завернули их в ткань и снова бросили в воду?

Поскольку тон капитана ясно указывал на то, что ничего из перечисленного он делать не собирается, Помпилио ответил коротко и властно:

– Приступайте.

Но вновь не был услышан:

– Что будет дальше? – вкрадчиво осведомился капитан.

А его подчинённые заулыбались. Но не радостно, как Мерса и Бабарский, а злорадно. Аборигены решили атаковать, Помпилио это понял, но ответил на вопрос. Не из вежливости, конечно, а чтобы потом не тратить время на инструктаж.

– Дальше будет так: мы похороним моих людей, снимем сети и пойдём… как называется порт, из которого ты вышел?

– Вонючий рынок.

– Полагаю, название соответствует, – усмехнулся дер Даген Тур. – Сколько до него идти?

– Четыре часа.

– Далековато, но что делать… – Помпилио едва заметно пожал плечами и закончил: – Мы вытащим сети и пойдём в Вонючий рынок. Там навсегда расстанемся.

– Мы должны закончить лов. Это наша жизнь.

– Понятно. – Помпилио перевёл взгляд на Бабарского. – У тебя есть чем им заплатить?

– Конечно, мессер.

– Покажи.

Бабарский потянулся за сумкой, но тот рыбак, который уже проявлял интерес к имуществу низенького суперкарго, сделал шаг и не позволил Бабарскому откинуть клапан.

– Это – наше.

– Сумка была при мне, когда вы достали меня из воды, – скромно заметил ИХ.

– Не имеет значения.

– Имеет. – Появление Помпилио вернуло Бабарскому уверенность, и он с удовольствием довёл до сведения аборигенов нехитрые правила перехода собственности из рук в руки. Те правила, которые действовали в цивилизованных мирах: – Если бы сумка плавала отдельно от меня, ты мог бы предъявить на неё права, заявив, к примеру, что не веришь в то, что я её хозяин. Но сумка находилась при мне, на плече…

– Это неважно, – качнул головой капитан. – Всё, что мы вытаскиваем из воды, принадлежит нам.

Таким образом он официально заявил найдёнышам, что они признаны проигравшей стороной и не имеют права голоса.

– И мы тебе принадлежим? – с обманчивой кротостью осведомился Помпилио.

– Вы – люди, а все люди свободны.

– Раз мы свободные люди, то имеем право на собственность. Мой человек заберёт свою собственность и щедро заплатит тебе за то, чтобы ты доставил нас в порт немедленно. Поймаешь свою рыбу завтра.

– Я заберу сумку, а вам троим придётся отработать дорогу. Или прыгайте и плывите сами. – Капитан рассмеялся и махнул рукой на северо-восток. – Вам примерно туда.

Пятеро против троих, двое из которых явно не в состоянии постоять за себя – это не заявка на победу, а её гарантия. Так решил капитан шхуны, а команда его поддержала. Аборигены заулыбались, предвкушая, что сделают с пришельцами, особенно с самым наглым из них, однако на свою беду не учли – и не могли учесть, ибо не знали, что дер Даген Тур не просто выглядит мощным бойцом – он и был единственным на борту шхуны воином, готовым сражаться как с оружием, так и голыми руками. И этот факт привёл к совершению аборигенами целого ряда занимательных открытий. Например, тот рыбак, который предъявил права на сумку ИХ, на собственной шкуре почувствовал, какие ощущения испытывает человек, которого резко хватают за шкирку и пояс и выкидывают за борт. Но ему повезло не испытать, что происходит, когда человека перед выкидыванием за борт ещё и бьют. Потому что остальным досталось.

Помпилио атаковал до того, как капитан закончил выступление, поскольку не собирался давать противникам возможности согласовать нападение. Слова «Вам примерно туда…» ещё висели в воздухе, а дер Даген Тур уже «съел» расстояние, отделявшее его от обидчика ИХ, и мощным броском отправил рыбака в воду. Мгновенно развернулся, встречая следующего противника, увидел в его правой руке нож, перехватил, но бить не стал – резко рванул за руку и, используя накопленную аборигеном энергию, отправил вслед за приятелем. Двое оставшихся членов команды попытались напасть на Помпилио скоординированно, но желаемого результата не добились, хотя действовали правильно: один изображал атаку, оттягивая на себя внимание дер Даген Тура, другой заходил слева, стараясь улучить момент для смертоносного выпада, но никто из них даже не предполагал насколько быстрым может быть Помпилио. А он, несмотря на плотное сложение, был очень быстр и титул бамбадао – высший в Высоком искусстве достижения цели – заработал честным потом и честной кровью. И равных ему на шхуне не оказалось и не могло оказаться, ведь все те столетия, которые рыбаки и их предки ходили в море, Помпилио и его предки оттачивали умение сражаться. Поэтому разгадать нехитрый замысел кабацких драчунов для дер Даген Тура не составило никакого труда. И ответил он им тем же: сделал резкое обманное движение на заходящего слева, заставив его отступить – больше от неожиданности, тут же атаковал второго, дотянувшись до его челюсти прямым левым. Схватил противника за грудки, не позволив упасть на палубу, развернулся в сторону левого и толкнул на него пребывающего в нокдауне приятеля. Левый второй раз подряд опешил, чем дер Даген Тур второй раз воспользовался, вытолкнув обоих рыбаков за борт. С начала сражения прошло меньше минуты, а четверо из пяти членов команды переместились в воду.

Офицерам с «Пытливого амуша» не требовалось объяснять замысел дер Даген Тура – они хорошо его знали, прекрасно представляли, чем закончится выходка аборигенов, и принялись действовать сразу, как только внимание рыбаков переключилось на Помпилио. Бабарский бросился к левому борту, около которого давно, едва его втащили на палубу шхуны, заприметил багор – ИХ отличался внимательностью, а через несколько секунд к нему присоединился вооружённый гарпуном алхимик. Встал рядом с суперкарго, посмотрел на ближайшего из барахтающихся в воде рыбаков, выразительным взглядом давая понять, что попытка взобраться на борт не приведёт ни к чему хорошему, и равнодушно спросил:

– Мы их топим или учим?

– Олли, рад, что вернулся, – рассмеялся в ответ ИХ.

– То есть топим?

– Не знаю. Пока просто купаем.

– Хорошо. – Мерса удобнее перехватил гарпун и спросил: – Потом расскажешь, что происходит и как мы здесь оказались?

– Обязательно.

– Я не умею плавать! – крикнул один из рыбаков.

И получил хладнокровный ответ:

– Держись за приятеля.

Церемониться с любителями чужой собственности никто не собирался.

Что же касается Помпилио, то он почесал грудь, повернулся к капитану и вопросительно поднял брови.

– Ты не знаешь куда плыть, – пробормотал тот, стараясь не встречаться взглядом с серо-стальными глазами плечистого, абсолютно лысого мужчины. И вдруг подумал, что властный тон, властный взгляд и властное выражение лица обусловлены не только силой воина, но тем, что он привык приказывать. Возможно – с детства.

Неуверенный голос выдавал охвативший капитана страх, однако слова он произнёс неправильные, поэтому дер Даген Тур ответил не сразу. Сначала осмотрел два доставшихся ему ножа, один сразу выбросил за борт, второй оставил, хоть и кисло поморщился, после чего, продолжая разглядывать клинок, медленно сказал:

– Говори мне «вы».

Несколько мгновений капитан обдумывал услышанное, после чего поправился:

– Вы не знаете куда плыть.

– Это легко исправить, – ответил Помпилио, всё ещё изучая нож. – Мои люди не позволят твоим подняться на борт до тех пор, пока я не разрешу. Плыть твоим приятелям некуда, они останутся рядом и услышат вопли – ты заорёшь, когда я начну тебя свежевать. И следующий, кто вылезет из воды, сначала отмоет палубу от твоей крови, а затем с удовольствием укажет правильный курс на ваш Вонючий рынок. А я ему ещё и заплачу.

– Вы сможете меня освежевать? Живым?

– Это не доставит мне удовольствия, но я обязан заботиться о своих людях.

Тон, поза, негромкий, но твёрдый, очень уверенный голос, нож в руке, а главное – та лёгкость, с которой Помпилио выкинул за борт четверых рыбаков, знающих толк в кабацких разборках, помогли капитану принять правильное, а главное – единственно верное в его положении решение.

– Я понимаю…

– Надеюсь.

– Я понимаю и прошу меня простить… я… я допустил ошибку. Я не должен был трогать… вас.

– Называй меня мессер.

– Да, мессер.

Помпилио кивнул, показав, что одобряет проявленные послушание и готовность играть по правилам, после чего осведомился:

– Ты знаешь, что такое золото?

Имя капитана его не интересовало.

– Конечно… мессер.

– Бабарский.

Суперкарго давно понял, что придётся платить, но в силу всем известной расчётливости извлёк из сумки не полновесный герметиконский цехин, а каатианскую крону, в которой золота было вполовину меньше. Но по тому, как вспыхнули глаза капитана, пришельцы поняли, что даже такой монеты хватило с избытком. ИХ в очередной раз не ошибся.

– Вынимай сети и бери курс на Вонючий рынок, – распорядился Помпилио. – Но сначала мы должны похоронить наших мёртвых. Нужны три куска ткани и грузы.

Капитан машинально бросил взгляд на плавающие невдалеке тела и, не удержавшись, спросил:

– Зачем тратить время?

– Я считаю, что так нужно сделать, – веско ответил дер Даген Тур. Настолько веско, чтобы абориген понял, что он опечален смертью своих и потому крайне раздражён вопросом. Абориген намёк уловил и прикусил язык. – А ещё скажи, как называется этот мир?

– Мир? – растерялся капитан.

– Всё вот это, – уточнил Помпилио, небрежно обведя океан рукой.

– Траймонго, мессер, – опомнился капитан. – Наша планета называется Траймонго.

Ответил, помолчал, обдумывая собственные слова, а затем очень осторожно спросил:

– Вы разве не знали?

* * *

«Бабарский сдержал слово и подробно рассказал всё, что помнил о том, как мы оказались на Траймонго. Только вот ничего он толком не помнил, чтоб меня в алкагест окунуло, и его рассказ оставил больше вопросов, чем дал ответов. Бабарский, как и я, помнил, что мы собирались прыгать на Пелеранию – чтобы уйти из Трио Неизвестности единственным известным нам путём. А затем случилось нечто абсолютно невозможное… Об этом я знаю со слов мессера, который велел пока не слишком об этом распространяться, поэтому, Энди, только для тебя: мессер сказал, что едва Галилей зацепился за Пелеранию швартовочным «хвостиком», как планета исчезла и в её звёздной системе возник необъяснимый хаос. Прыжок не состоялся, однако нас всё равно втащило в Пустоту. Причём мессер, который находился в астринге, твёрдо уверен – а раз мессер уверен, значит, так оно и есть, – что Галилей не успел запустить второй контур и открыть переход. Но и Трио Неизвестности мы покинули. Полагаю, к счастью, поскольку ещё одного сражения «Пытливый амуш» бы не пережил. Мы оказались в Пустоте, однако не в обычном переходе между мирами. А если и в обычном, то в нём всё сразу пошло не по плану, потому что единственная планета, находящаяся в зоне прыжка, куда-то подевалась, цеппель трясло так, словно мы не скользили в пространстве, а мчались по булыжной мостовой, а цепари начали терять сознание. Ты, наверное, потерял – ведь тогда нами был ты, Энди, – Бабарский потерял точно, правда, рассказав об этом, ИХ тут же напомнил о своём слабом здоровье и высказал предположение, что именно поэтому не смог достойно продержаться весь переход. Мессер же сказал, что не готов обсуждать случившееся во время прыжка, но вряд ли он знает намного больше нашего. И вряд ли он знает, что произошло при выходе из Пустоты. Ты потом поделишься своими впечатлениями, но я думаю, что они окажутся столь же сумбурными. Бабарский очнулся в воде. Не при ударе о поверхность, а под водой, на довольно большой глубине – не менее четырёх метров. Как он там оказался, ИХ не помнит. Я, как ты понимаешь, стал нами уже на шхуне, с гарпуном в руках и вообще не могу ничем поделиться. Бабарский сказал, что, когда он вынырнул, нас как раз втаскивали в лодку. Рыбаки требовали ответить, как мы оказались посреди океана, и в этом есть ещё одна странность: получается, они не видели нашего падения в воду? Но было ли падение? Как мы оказались в океане? На этой планете? Что вообще произошло, чтоб меня в алкагест окунуло? Как мы вышли из Пустоты? Где мы вышли из Пустоты, если очнулись под водой? Понятно только то, что ничего не понятно. Поэтому ответить рыбакам мы ничего не могли, только таращились на них – так рассказал Бабарский. Рыбаки, кажется, захотели нас немножечко ограбить, но появился мессер и всё уладил. Теперь у нас есть шхуна и возможность слегка перевести дух. Мы обменялись рассказами о том, что с нами произошло, и очень коротко поговорили о том, что нас действительно беспокоит: где «Пытливый амуш»? Что случилось с нашим цеппелем? Мы все надеемся, что он цел и находится на Траймонго. Мессер беспокоится о наших, но особенно – об адире Кире, а я – об Аурелии…»

Из дневника Оливера А. Мерсы alh.d.

«Мы беспокоимся об Аурелии. И о наших друзьях, оставшихся – я надеюсь, что оставшихся! – в добром здравии на «Пытливом амуше». И о самом цеппеле, который, я надеюсь, цел и невредим…»

Из дневника Андреаса О. Мерсы alh.d.

* * *

– В настоящий момент мы остались без третьего маршевого двигателя, а поскольку мы никуда не торопимся и вроде как не собираемся вести боевые действия, я распорядился остановить и второй двигатель, так что мы идём на первом и четвёртом, причём они работают на четверть мощности, что позволяет нам делать двадцать лиг в час, но, насколько я понял, больше нам и не надо. Что же касается сроков ремонта, то Форгосское зеркало подсказывает, что ближайший местный добрый дух с некоторым удивлением благословил нас после удачного перехода, и его поддержка поможет мне справиться со всеми неполадками в течение пяти-семи часов.

– Вернёшь двигатель в строй?

– С помощью святого Хеша, разумеется. Мне кажется, он сегодня добр.

Чира Бедокур, шифбетрибсмейстер «Пытливого амуша» отличался великанским ростом, колоссальной силой, поразительными способностями к технике, что делало его одним из лучших старших механиков Астрологического флота и одновременно – не менее поразительным суеверием. Бедокур знал едва ли не всех богов и духов Герметикона, все приметы и тайные знаки, был обладателем колоссальной коллекции амулетов, оберегов, талисманов и прочих артефактов на все случаи жизни, важнейшие из которых носил на себе, остальные хранил в каюте и машинном отделении – Базза Дорофеев, командующий «Пытливым амушем» с того дня, как Помпилио стал владельцем цеппеля, даже не пытался «навести порядок» в машинном отделении, воспринимая обереги, талисманы, нарисованные на стенах символы и надписи, разумеется, магические и даже фигурки каких-то особенно полезных духов в качестве небольшого и необходимого зла. Переделать Бедокура не представлялось возможным да и смысла не имело: твёрдая вера в духов, приметы, ритуалы и прочее волшебство не мешало шифбетрибсмейстеру профессионально относиться к своим обязанностям, и если Чира сказал, что через пять-семь часов машинное отделение «Пытливого амуша» преодолеет последствия нестандартного, мягко говоря, перехода, значит, так и будет.

– Хорошо, – протянул Дорофеев, мысленно повторяя перечисленные шифбетрибсмейстером поломки.

Потеря давления в резервном компрессоре – приемлемо; утечка гелия в шестом баллоне – приемлемо, тем более её отыскали и заделывают; повреждения обшивки – приемлемо; нарушение работы приводов рулей высоты – приемлемо… В целом, учитывая, через что пришлось пройти «Амушу» сначала в Трио Неизвестности, а затем в Пустоте, можно сказать, что цеппель избежал серьёзных повреждений.

– Семь часов?

– Да, капитан, не более, – подтвердил Бедокур.

– Ты так и не объяснил, что произошло с третьим двигателем.

– Дело в том, что я сам не очень хорошо это понимаю, капитан, – честно ответил шифбетрибсмейстер, поглаживая амулет «Глаз ястреба» с Уканги, дарующий своему обладателю острый взгляд и внимательность. Правда, и то и другое укангийцы рекомендовали применять во время охоты, но Чиру такие мелочи не смущали.

– Если ты не знаешь, что произошло, как ты собираешься это чинить? – осведомился Дорофеев.

– Уберу всё ненужное и заменю сломанное.

– Бедокур!

В далёком прошлом, перед тем как поступить на службу к дер Даген Туру, Базза Дорофеев считался восходящей звездой самого мощного пиратского флота Герметикона, поэтому, когда капитан «Пытливого амуша» повышал голос, даже чуть-чуть, как сейчас, нервничать начинали все, исключая, разумеется, Помпилио, но включая здоровенного Бедокура, который догадывался, что ни один амулет, ни вся коллекция не способны защитить его от разозлившегося Баззы. И услышав в голосе Дорофеева нотки, которые он не хотел слышать, шифбетрибсмейстер деловым тоном доложил:

– Главный силовой кабель перестал быть проводником, капитан. И часть других соединений внутри двигателя. Как это произошло, я понятия не имею, знаю лишь, что до входа в Пустоту с ними всё было нормально, перетаскивали электричество, как послушные мулы. Кроме того, перед вашим вызовом мне доложили, что один из аккумуляторов превратился в слиток металла: внешне невредим, внутри всё расплавлено.

– Как такое возможно?

– Я слышал, что горный дух Панти с планеты…

– Бедокур!

– Семь часов, капитан, – поспешил закончить разговор шифбетрибсмейстер. – Пока идём двадцать лиг в час максимум.

– Принято. Конец связи.

Дорофеев отошёл от переговорной трубы, повернулся к поднявшейся на капитанский мостик Кире дер Даген Тур и вежливо склонил голову:

– Адира.

– Базза. – Молодая женщина вежливо кивнула в ответ и прошла к лобовому окну. – Вокруг по-прежнему океан?

– Увы, адира, мне очень жаль, но пейзаж не меняется.

Дорофеев очнулся первым. Возможно, потому что оказался самым крепким из всех членов экипажа «Пытливого амуша», возможно, потому что был ямаудой, а возможно – потому что капитан не мог себе позволить надолго оставить пост. Очнувшись, Базза сначала убедился, что цеппель завершил прыжок и находится на пригодной для жизни планете, после чего сделал общее объявление об этом. К этому моменту цепари начали приходить в себя, и на мостике появилась Кира – в поисках супруга. Узнав, что капитан Помпилио не видел, Кира сформировала команду, во главе которой обошла все помещения цеппеля. А вернувшись на мостик обнаружила, что пейзаж не изменился: под ними лежал бескрайний, абсолютно спокойный океан, на котором до сих пор не появилось ни одного вымпела. Ни на океане, ни в небе.