Kitobni o'qish: «Корректировка 2.0»
Глава 1
«СВ» встретил меня гостеприимным уютом. Крахмальные занавески, голубая дорожка в сочетании с серой обивкой стен ласкали глаз. Батюшки-светы, и цветы-то у них есть, подумать только, под потолком по-домашнему ползли зеленые вьюны.
Андрей постучался в служебку. Сдвинулась непривычно бесшумная дверь с зеркалом внутри.
Первый сюрприз – проводник оказался проводницей.
Это была сочная женщина лет тридцати пяти с пшеничными волосами до плеч. Образ пшеницы возник не случайно – она мне напомнила Деметру, богиню плодородия с ее изобильными формами. Беглого взгляда было достаточно, чтобы понять их избыточность. Всего в ней было много, гораздо больше, чем достаточно! Круглые серые глаза с коровьими ресницами. Удивительные на лице природной блондинки, оттопыренные негритянские губы. Тонкая талия, подчеркнутая форменным кителем, смотрелась несуразно с широкими плечами, литыми бедрами и высокой грудью. Большие белые зубы самодовольно выпирали при плотоядной улыбке. Ноги, правда, были кривоваты, что, впрочем, делало это языческое изваяние более человеческим и доступным, производящим неизгладимое впечатление на необразованных мужчин.
– Вот принимай, – сказал ей Андрей, украдкой сунул ей мои деньги и тут же ушел.
– Мария меня зовут, – сообщило изваяние, ловко припрятав добычу.
Именно Мария, назвать её Машей у меня язык бы не повернулся.
– Григорий, – улыбнулся я в ответ, невольно заглядывая за её плечо.
Из-за её плеча, выглядывала веселая девичья мордочка, сущий ангелочек.
– Это Лейла, – определив направление моего взгляда, пояснила Мария, – она у нас девушка молодая, практикантка, нечего на неё зыркать. Ну, пошли, покажу твое место.
Я пошел следом, между делом, зыркая на Лейлу, очень уж она была хорошенькая – черноволосая, тоненькая, аккуратный бюстик, стройные ножки, восточное лицо будто рисовал искусный художник, все в лад.
– Поедешь, как король! – говорила мне Мария. – А если ревизор появится, я предупрежу. Тогда сразу бегом в туалет. Или в вагон-ресторан. И сидеть там, пока не скажу. Все понятно?
В купе, за столиком сидел седой дедок. Прямо перед ним стояла шахматная доска, с расставленными фигурами. Справа от неё расположилась соломенная шляпа, а слева была прислонена трость со щегольским набалдашником. В меня уперся внимательный взгляд выцветших, когда-то синих глаз. С детства я отлично усвоил: когда на тебя так пялятся, это кончается беседой, которой мне совсем не хотелось. Но я опоздал со своей ретирадой.
– Располагайся, – скомандовала Мария, – сейчас белье принесу.
* * *
«СВ» от обычного купейного отличался в основном наличием двух, а не четырех мест. Оба нижние и вместо дерматина, обитые потертым зеленым бархатом. И за такое платить почти в два раза дороже – понятно почему он полупустой даже в сезон.
– На всесоюзный шахматный турнир среди школьников еду, – рассказывал дедок. – «Белая ладья» называется, слыхали, наверно? – и предвосхищая мое удивление, пояснил, – тренер, я. Детишек тренирую.
– А где ж детишки? – все-таки удивился я.
– Детишки в плацкарте. Здесь же два прицепных вагона. Не знали?
Я пожал плечами, откуда, мол, хоть и знал.
– Раньше были плацкартный и купейный. И мы в купейном ездили все вместе. А теперь с какой-то стати подали «СВ». Понятно, детишкам никто проезд в «СВ» оплачивать не стал, пришлось плацкартом ехать. А я теперь сижу, душа не на месте. Бегаю их проверяю по пять раз на день. Хорошо хоть детки смирные, не шалопаи какие-нибудь.
Дело в том, что уважаемый Гейдар Алиевич Алиев любит шахматы. В Бакинском Доме пионеров есть прекрасное республиканское общество шахмат. Они постоянно устраивают в Баку, какие-нибудь турниры, поэтому маршрут намоленный, каждый год езжу.
– Баку – это прекрасно! – говорил он мне десять минут спустя. – На юге у моря никогда не бывает душно, как в этой взбесившейся сковородке, которую теперь являет Москва. Сто лет мы не знали такого. Представляете, плавится асфальт. Дома накаляются, как мартеновские печи, к ним притронуться страшно, не то, что жить. Вокруг города горит лес … дым, гарь. Больницы переполнены астматиками, гипертониками, сердечниками. Я сбежал оттуда и счастлив. Всё это – несомненный призрак надвигающегося апокалипсиса. А не выпить ли нам по рюмочке за знакомство, есть хороший ликерчик, э-э…
– Григорий, – представился я.
– Лев Маркович. – с достоинством кивнул он и, как фокусник, извлек откуда-то плоскую бутылку с красивой этикеткой и опалесцирующей жидкостью внутри. Вторым жестом достал из специального набора металлические стопки. – Манговый, – пояснил он за ликер, – вызывающей роскоши вещь! Закуски правда нет, но она и не нужна, чтоб послевкусие не портить. Ваше здоровье. Я рад нашей встрече.
Я не стал кочевряжиться, мы чокнулись и выпили.
Мне ликер понравился, хоть и не жалую сладкий алкоголь. Мягкий, с особым ласкающим привкусом.
Тут я заметил, что он смотрит на меня искоса, хитро прищурившись.
– Вы, верно, слыхали о предстоящем суперматче Бори Спасского с Бобби Фишером?
Я кивнул, конечно, мол, в курсе, не лаптем щи хлебаем.
– И что вы на сей счет думаете, позвольте узнать?
Я пожал плечами, что тут думать. Но он и не ждал ответа, ему хотелось порассуждать.
– Я скажу вам, Григорий, крамольную мысль – наш чемпион проиграет. Да, да! Я ведь знаю Борю лично. Спасский – жуир, бонвиван, любитель сладкой жизни. А Фишер – фанатик – машина для убийств. Да, да – машина! Нормальный человек тут бессилен.
– Ага, учти, что Фишер очень ярок. Он даже спит с доскою – сила в нем! – вольно процитировал я, – Но ничего, я тоже не подарок и у меня в запасе ход конем!
– Что? – Лев Маркович удивленно вскинул выцветшие глазки.
– Высоцкий, – пояснил я, – «Честь шахматной короны», не слыхали разве?
– Извините, не слежу за творчеством этого достойного человека.
– Зря, – посетовал я и ляпнул невпопад. – У них же со Спасским, жены француженки.
– Э-э… я знаю Ларису… его вторую жену…
Чёрт, вляпался. Француженка третья.
– Ходят слухи, – доверительно поведал я, – что он общается с сотрудницей французского посольства, русской по происхождению.
– Ну что ж, зная Борю, это не сложно себе представить. Скажу вам больше: мне трудно понять, как Спасский с такими анамнезом ухитрился стать гроссмейстером. Загадка! Видимо, очень уж большой талант. Во всяком случае, рад за него. Даже в случае поражения, он заработает приличные деньги. Насколько я знаю его характер, он не из тех, кто отдаст их государству. При этом я уверен, почти на сто процентов, что первую партию Боря выиграет! Может быть даже и вторую. Но Фишер не сдастся, он никогда не сдается, а к длительной битве наш чемпион не готов. Ох, не готов!
Я-то знал, что не готов и после единственной настоящей победы проиграет всю серию, а вот старик оказался неплохим прорицателем.
Пришла Мария, принесла постельное белье. С интересом глянула на бутылку с ликером. Лев Маркович заметил этот взгляд, засуетился.
– Не соблаговолит ли наша прелестная стюардесса, выпить с нами рюмочку ликера?
– Стюардесса, говоришь? – она сочно хохотнула. – Ну, даешь, дед. Соблаговолю, а то, как же, – и уселась на диванчик рядом со мной. Я бы даже сказал, в опасной близости – задница к заднице. Мне показалось – на меня пыхнуло жаром от её ядреного тела. Дедок, хлопотливо достал из набора еще одну рюмку и разлил. Она пригубила, почмокала своими негритянскими губищами.
– М-м… вкусно! Где такие раздают?
– Ученик привез из Амстердама. Набор с рюмками, кстати, тоже ученик подарил, из Женевы – это Швейцария. Как говориться: не имей сто рублей, а имей сто учеников! – он мелко захихикал.
– А сколько до Баку осталось по времени? – спросил я, чтоб что-нибудь спросить.
– Да, ерунда, ночь – день – ночь и в семь утра будем там, соскучиться не успеешь, – она хохотнула и игриво ткнула меня в бок локтем. – А если все-таки соскучишься, приходи вечерком, чайку попьем.
С шумом всосала остатки ликера и поднялась.
– Спасибо за угощение, работать надо. Пока, мальчики.
– Какая прельстительная фемина! – сообщил мне Лев Маркович, когда за ней закрылась дверь. – Бесспорно грешная, но прельстительная. Сочетание ярости тигрицы и вкрадчивости кошки.
Зовущая плоть! Сильная стать! Не слабей, чем голос, рычащий в момент оргазмического воодушевления. В этих джунглях есть где заблудиться!
Я не мог скрыть удивления:
– Да вы, Лев Маркович – тайный эротоман!
– Водится грешок! – кивнул он. – Эротоман, как есть, но отнюдь не тайный. Знаете, Гриша, хоть я и в молодости не слыл красавцем, однако же за мой материальный достаток и живость ума, дамы охотно дарили мне свое внимание. Кстати, если решите закадрить нашу железнодорожную нимфу, категорически не советую.
– Почему? – удивился я, хотя и не собирался её кадрить – во-первых, еще не отошел от Зои, во-вторых, такие гром-бабы не в моем вкусе, то ли дело, юная восточная красотка.
– Вовсе не из морально-этических соображений, помилуйте. Просто в соседнем плацкартном вагоне служит проводником её муж. Личность, я вам скажу… мне он чем-то напоминает Минотавра. В общем, если застанет вас с женой в момент близости – рискуете повторить судьбу Анны Карениной.
Потом Лев Маркович пожаловался, что у него в связи с возрастом случаются частые позывы и удалился в сортир.
Только успел он уйти, как дверь купе распахнулась. В проеме стоял здоровенный мужик в засаленной железнодорожной форме. Лицо у мужика было не сказать, чтобы одухотворенное. Как сказал Маркович: похож на Минотавра? Да, что-то бычье в нем было, только без рогов. Хотя, зная игривый характер его сексапильной женушки, поручиться за это я бы не взялся…
За руку, он держал огненно-рыжую конопатую девчушку лет, десяти.
– Где этот… тренер, который? – не здороваясь поинтересовался проводник. – Евойная малявка, к нему просилась, а одной боязно идти. Как их родители только отпускают…
– Здрасти! – сказала малявка.
– Привет, – я еле сдерживался, чтоб не заржать в голос, я её узнал.
– Чо, лыбишься? – сумрачно спросил мужик, видимо отнеся моё веселье к собственной внешности.
– Это я о своем, анекдот вспомнил, – успокоил я его. – Вышел Лев Маркович, по неотложному делу, скоро вернется.
– В общем, я её оставляю, обратно сами проводите.
– Что за балаган? – спросил я Еву, когда он удалился. – Детство вспомнила, фея Огонек?
– А что, мне гадать ему было? – дерзко отвечала она, возвращая себе привычный вид. – Я контролирую твою безопасность, должна быть в курсе всего, что происходит или должно произойти!
– Ну, и?
– Ничего подозрительного не зафиксировано, но выяснила любопытную вещь. Та фифочка, что тебе понравилась… Лейла…
– Уж, прям, понравилась.
– Ну, мне-то не ври! Ты ж любишь таких… – она сделала эффектную паузу, – похожих на меня.
– Ой-ё-ё-ёй, сколько самомнения у флуктуации мирового эфира!
– Знаешь, чья она дочь? – спросила фея, игнорируя иронию.
– Замер в ожидании?
– Её папочка начальник Азербайджанской железной дороги.
– Это, типа, большая шишка?
– Не маленькая, да. Что-то вроде генерала. Сам он азербайджанец, а мать у Лейлы украинка. Представляешь, какая взрывоопасная смесь характеров получилась? Дочка учится в Железнодорожном институте и возжелала проходить практику, как все однокурсницы – проводницей. На все уговоры, посидеть в Управлении – ни в какую! Поскольку папочка в дочке души ни чает, пошел у нее на поводу. Но под её практику выбил на маршрут спальный вагон, мол, там публика приличней и хлопот меньше. И надзирать за ней и помогать поставил сладкую парочку: Марию и мужа её Петра.
Я вспомнил анекдот про грузина, который поехал учиться в Москву, где он пишет домой, что в Москве все люди ездят в автобусах. А папаша ему отвечает: сынок, я продал немножко цветочков и купил тебе автобус, езди, как все люди.
* * *
Лев Маркович заснул сладким сном, похрапывая и посапывая и что хуже, попукивая. Пришлось даже приоткрыть окно.
Перед этим мы сыграли в шахматы. Две первые партии он обыграл меня, в одну калитку, хотя был столь милостив, что предупреждал, когда я собирался сделать очередной нелепый ход и предлагал переходить. Неудивительно – мои шахматные умения в основном, ограничивались знанием, как ходят разные фигуры.
Обозлившись, я привлек моих соратников и с их помощью сыграл, что называется, в «режиме бога». Ева знала все его ходы наперед, а Кир, все шахматные комбинации.
Поверженный Лев Маркович, недоумевал, каким образом очевидный профан, в моем лице, сумел так перестроиться, что нахлобучил его, как пацана.
Он предлагал сыграть еще, но я гордо отказался, сказав, что счет 2:1 в его пользу и это достойная победа в матче.
После того, как Лев Маркович уснул, я честно проворочался еще полчаса. На часах было двенадцать тридцать, а значит пора приступать к выполнению нашего с Евой, плана.
Встал и вышел в коридор, там было тихо и безлюдно. В мягком вагоне ехало человек пятнадцать и все они спали.
Я отправился в туалет. Проходя мимо купе проводников, заглянул в приоткрытую щель двери и увидел… хм, зашел в туалет, справил нужду, помыл руки одновременно размышляя… В служебном купе за столом сидела Лейла и она была одна. Отлично!
Вежливо постучал.
– Чего вам? – взгляд у Лейлы был болезненный и нелюдимый.
– Проходил мимо, и почувствовал, что у вас нелады. Что случилось?
– Мигрень… голова болит… сил нет, хоть на стенку лезь.
– Давно это у вас?
– Вы врач? – прошелестела она, держась ладонью за висок.
– В некотором роде, – кивнул, – я экстрасенс, я чувствую боль. Может слышали?
– Давно, лет пять… слышала, – последовательно ответила она, похоже не вникая в суть. – таблетки, как назло, забыла в Ленинграде… – она по-детски всхлипнула.
– Слушайте, Лейла, я могу помочь… Помочь?
– Можете? – она вскинула на меня глаза с надеждой. – Никто не может…
– Конечно, могу! – сказал я уверенным тоном. – проведем небольшую процедуру, но, чур, вы мне будете доверять!
– Так болит, – пожаловалась она, – я с поезда готова спрыгнуть…
– Не надо прыгать, сейчас всё будет в лучшем виде! – заверил её я. – Мне нужен стакан воды.
Она махнула рукой в сторону шкафчика и взялась ладонями уже за оба виска.
Открыв шкафчик, я обнаружил там початую бутылочку «нарзана». Вылил её, в тут же найденный стакан.
– Смотрите, Лейла, сейчас я заряжу воду (Чумак, блин), вы её выпьете и все пройдет, я вам обещаю!
Отвернувшись от неё и что-то бормоча, я незаметно вылил в стакан содержимое капсулы с наноботами. Ощущая себя идиотом, тихонько прошептал заклинание Бастинды: бамбара, чуфара, лорики, ёрики, пикапу, трикапу, скорики, морики! Явитесь передо мной летучие обезьяны.
Потом протянул стакан Лейле.
Она взяла, покрутила недоверчиво в узких ладошках и решившись, выпила мелкими глотками.
Жалко было на неё смотреть, такую маленькую беззащитную, мучимую жестокими головными болями.
– Ждем десять-пятнадцать минут! – сказал я. – Уверяю вас, результат не за горами. А пока помассируем чувствительные точки на ваших ладонях, чтоб активировать процесс.
Как завороженная, она протянула мне руку.
– Кажется, становится лучше…
Ну, это чистое самовнушение. Я взял ладонь и с умным видом, стал водить по ней пальцем. Тут влезла Ева.
– Ну-ка дай я гляну… Угу… угу… всё понятно.
– Что тебе понятно?
– Потом расскажу, охмуряй дальше девицу!
– Причем тут, охмуряй? Просто помогаю.
Исчезающий смех был мне ответом.
– Контакт с периферией установлен, – наконец, сообщил Кир.
– Устранить мигрень! – скомандовал я.
– А теперь больная, – обратился уже к Лейле, – сеанс бесконтактного массажа.
Протянул руки и стал с важным видом водить ладонями по воздуху вокруг её красивой головки. Она покорно ждала.
– Проводится работа с молекулами-мессенджерами, – докладывал Кир, – нейтрализуется оксид азота, гидрокситриптамин, кальцитонин ген-родственный пептид медиатор агент болевой трансмиссии. Прогресс: 20%… 50%… 70%… процесс завершен!
– Дополнительно, плюс двадцать к эмпатии.
Лейла глянула на меня ясными, без боли, глазами.
– Правда, что ли? Как это?..
Глава 2
Я обольстительно улыбнулся.
– Не болит?
– Вообще… Как хорошо, легко, я щас взлечу, как воздушный шарик!
– Не надо лететь, останьтесь со мной. Давайте что ли, чайку попьем…
Она засуетилась, светясь от счастья. Насыпала чай – из импортной индийской пачки. Заварила. Достала какие-то пряники, баночку азербайджанского варенья из орехов.
– Скажите…
– Григорий. – подсказал я.
– Гриша… вы так все болезни лечить можете? – она говорила по-русски совершенно без акцента.
– Ну, все, не все… – поскромничал я. – Тут надо конкретно разбираться. Понимаете, Лейла… кстати, как вы предпочитаете называть вас по-дружески? Мы же друзья?
– Конечно! – энергично закивала девушка. – Можно, Лола.
– Класс! Лола – как красиво! Так вот, Лола, в лечении все зависит от индивидуальности. Кому-то впрок, а кому-то не впрок. Поясняю: отрезанную конечность вернуть не смогу.
Она рассмеялась хрустальным смехом.
– Вы скажете… Просто у меня это наследственное от мамы… У неё всю жизнь такие приступы… Лечили вроде, лучшие врачи и никак не вылечили. Помогают только импортные таблетки – притупляют боль. Но от них дуреешь. Сможете ей помочь?
– Это, дорогая Лола, надо смотреть персонально, очень не люблю обнадеживать понапрасну.
– Ой, Гришенька, может вы её посмотрите? Это мой последний рейс и практика заканчивается, вернусь в Ленинград и оттуда обратно в Баку самолетом. Давайте мы встретимся с вами, как прилечу? – тут она задумалась. – А чего время тянуть? Мы прибываем утром, а убываем вечером… давайте прямо сразу и съездим… Ой, – она мило зарделась, – я, получается, вам навязываюсь, а это так неприлично… Но, – спохватилась Лейла, – вы не подумайте, я же не просто так, мы отблагодарим! У папы есть все возможности. А вы, кстати, где хотите остановиться в городе? Еще не знаете? Папа вас устроит в ведомственную гостиницу… ну или в какую пожелаете. Он может!
– А кто у нас папа? – поинтересовался я, с понтом, не знал.
– А папа у нас Начальник дороги, – с достоинством сообщила Лейла.
Я смотрел на неё и ухмылялся. Лейла оказалась деловитой девахой – сходу брала быка за рога.
* * *
Мы пили чай с вареньем, а она все восторгалась.
– Ну, как ты так смог? (мы незаметно перешли на «ты») Раз и все прошло! Никакие таблетки не помогали, так, только пригасить, чтоб мозги не закипели. Врачи руками разводят.
Я многозначительно и многообещающе улыбался.
– Ой! – вдруг спохватилась Лейла, – А это навсегда вылечилось, или?..
Блин, я даже не подумал этим поинтересоваться, тоже мне лекарь-пекарь. Переадресовал вопрос Киру.
– Дал команду наноботам перестроить нервные цепочки, чтоб ликвидировать источник боли, – сообщил тот. – На это потребуется некоторое время, в течение которого возможны новые приступы меньшей интенсивности, но наноботы будут автоматически активироваться для их подавления.
– Ты мне мозги не парь, Склифосовский, навсегда или нет?
– Скорее, да, шеф.
– Навсегда, – сказал я, насторожено глядящей на меня девушке.
– Слава Всевышнему! Иншаалах! – облегченно выдохнула она. – Слушай, а ты сейчас в себя ушел, сидишь, глаза остекленевшие…
– Общаюсь с космосом, – пошутил я, – А, кстати, где твоя мадам наставница? – поинтересовался, чтоб сменить тему.
– Мария? Так она с мужем своим у него в служебке спят. А я по ночам дежурю. Ночью спокойно, делать, считай, ничего не надо, сижу, книги читаю…
Она показала заложенный закладкой томик «Анна Каренина».
– Классику читаем, – сказал я с одобрение.
– А ты, когда успел так зарасти? – вдруг спросила Лейла, – я тебя даже не узнала сперва. Вроде в вагон заходил бритый, – она засмеялась.
Я пожал плечами.
– Волосы быстро растут.
На самом деле, я по совету сподвижников менял внешность. Решил отрастить легкую бородку с усами. В сочетании с модными дымчатыми очками без диоптрий, которые я прикупил для ради имиджа и бейсболкой с англоязычным принтом, я смотрелся чуть ли не иностранцем. Ах да, ускоренный рост волос на морде обеспечили наноботы. И не только рост, но и дизайн будущей бородки. На самом деле, Кир сообщил мне, что теперь, когда я не шляюсь туда-сюда из прошлого в будущее, наноботы наконец-то могут заняться моей перестройкой. Правда, предупредила Ева, есть грань после пересечения которой, я не смогу вернуться обратно в будущее из-за рассогласования первоисточника и производной.
Поразмыслив немного, я прикинул – а оно мне надо туда возвращаться? Что меня там ждет, кто меня там ждет?.. Старость и скорая смерть меня там ждет. Была не была – перестраивай.
Мы просидели с Лейлой до рассвета под стук колес. Пили, чай болтали. Она рассказывала мне о своем выдающимся папаше, вхожем во все Бакинские кабинеты, о матери, которая скучает по своему Мариуполю и всё мечтает когда-нибудь туда вернуться, о старших сестрах, Джамиле и Катюше (да, да, мама Галя настояла, чтоб хотя бы у одной из дочерей было русское имя) – они замужем и живут отдельно.
– Закончу институт и в Москву уеду, в аспирантуру поступать, – решительно заявила Лейла.
– А чего так?
– В России женщина – человек! А у нас придаток к мужчине. У нас молодая красивая девушка…
– Как ты? – не удержавшись, перебил её я.
– Например, – с достоинством согласилась она. – Одной на улицу выйти, даже днем риск, а уж вечером… кепконосцы эти, тараканы усатые, проходу не дадут. Нет к натуральным азербайджанкам, черным, не лезут. В нашем городе родственники за это убить могут, поэтому и не пристают, явно, во всяком случае. А я для них уже слишком русская, особенно если волосы осветлить. Однажды попробовала: реакция – ужас! Невозможно было за пределы студгородка выйти, пришлось срочно перекрашиваться.
Я усмехнулся этому уничижительному «черные», и внимательно на неё глянул, ну в принципе, да – кожа светлая, глаза восточные, но нос, например, немножко вздернутый, славянские скулы. По сути, у нее восточные только глаза и волосы. Если их осветлить…
– У вас девушка может одна пойти на пляж, взять книжку, позагорать, а у нас не может, – продолжала обличать Лейла.
– Почему?
– Потому что если пришла без мужчины, решат – девица легкого поведения, могут и изнасиловать, если рядом людей не окажется.
– Изнасиловать везде могут, – философски заметил я. – В районных городишках и у нас, одиноким девицам на пляже лучше пьяной компании на глаза не попадаться.
– Могут, но у нас вероятности больше. – упрямо возразила она. – И потом, я в районных не собираюсь жить. Ненавижу менталитет этот восточный: зелень-мелень, салат-малат, культур-мультур, ара, да… эти туфли-чарых на ногах, эти кепки-аэродромы на тупых башках… гавору па-руски харашо, но часто путаю слова… о, мелике! (принцесса, аз.) джейран-байран.
Она так забавно пародировала акцент, что я не смог удержаться от смеха.
– Театр абсурда, – сказал я в поощрительной манере.
– Что? Да, абсурд, конечно, абсурд, – согласилась Лейла, тоже посмеялась и сообщила:
– Аллах, Мухаммад ва Али…
Я даже не стал спрашивать, что это значит. Зато спросил:
– Лола, а у тебя парень есть?
Она неожиданно серьезно на меня посмотрела.
– У нас не бывает парень, у нас бывает жених. А зачем мне жених из Баку, если я не собираюсь там жить? Вот когда я буду жить в Москве, тогда у меня будет парень! – сказала она с вызовом.
Потом она стала расспрашивать меня – кто я, да что я?
Я рассказал: живу, мол в Ленинграде, учусь в ЛГУ. Заработал в стройотряде денег и решил вот, съездить в Баку. Почему в Баку? Да просто так, захотелось. Почему сел в Обнорске? Сходил с поезда родственников проведать. Про свой липовый диплом азербайджанского художника решил помалкивать.
Несколько раз поезд останавливался на станциях, я запомнил Ростов.
С нашего вагона никто не выходил и не садился, но проводник по инструкции, во время остановки поезда, должен стоять в проходе.Я помог девушке отворить тяжелую входную дверь и спустить трап. Нашему последнему прицепному вагону не хватило платформы, пришлось приподнять трап, освобождая ступеньки лестницы.
Потом мы стояли вместе с Лейлой, дышали легким южным воздухом. После того, как поезд трогался, возвращались в купе.
Так мы мило и протрепались всю ночь, пока на рассвете не заявилась сонная Мария. Хмуро глянула на нас.
– Воркуете голубки? – сказано было с таким подтекстом, что Лейла явно смутилась, а я предпочел ретироваться.
* * *
Я спал до обеда, Лев Маркович ушел к своим ребятишкам и мне никто не мешал. Но потом он вернулся со своим лучшим учеником Мишей Сахаровым, тощим, короткостриженым, белобрысым, малолетним ботаном, с ушами, торчащими, как ручки у сахарницы. Они тут же засели за шахматную доску, предварительно спросив: не помешают ли они мне?
Вопрос звучал, как ультиматум и мне ничего не оставалось, как согласиться, мол, не помешают. Впрочем, спать уже не хотелось.
Некоторое время я сидел, то таращась в окно на мелькающую природу, то кидая взгляд на шахматную партию. Потом мне осточертело слушать их азартные комментарии, сопровождающие каждый ход, и я вышел из купе. Некоторое время стоял, пялясь в окно уже в коридоре, размышляя, чем бы заняться.
Лейла еще дрыхла после ночной смены, а бегающая туда-сюда Мария бросала на меня такие плотоядные взгляды, что впору было опасаться, что она что-нибудь у меня откусит своими выступающими зубами. Наверняка Лейла похвасталась перед ней своим чудесным выздоровлением при моем непосредственном участии, а женщины любят необычных мужчин.
Короче, я решил идти в вагон-ресторан. А что еще делать страдающему в вагоне дальнего следования?
В вагоне-ресторане, несмотря на раннее время, шел дым коромыслом, пассажиры угощались. За ближайшим столиком перед батареей бутылок сидело трое военных и пара дам. Через проход – семья: отец, мать и двое деток уплетали люля-кебаб, запивая лимонадом. И остальные ряды отнюдь не пустовали.
Куда бы сесть? И тут я увидел короткостриженого парня в какой-то странной военной форме. Рубашка цвета хаки, с короткими рукавами и забавными металлическими пуговицами, заправлена в такого же цвета брюки. На ногах высокие ботинки, которые теперь называют берцами. Только пряжка ремня обычная, со звездой. На плечах погоны с тремя лычками. Он сидел один за столиком, тоже с люля-кебабом и бутылкой вина. Парень был уже заметно датый. Мы встретились глазами.
– О! – сказал парень и призывно махнул рукой. – Присаживайся братан.
Выбора, в общем-то, не было и я приняв приглашение, сел напротив.
– Девушка! – крикнул парень официантке, на мой взгляд излишне громко. – Можно вас? Будешь что-нибудь заказывать? – обратился уже ко мне. – У них кроме люлей этих и котлет с супом ничего на обед нет. Вечером, говорят, приходите пировать.
Подошла официантка. В коричневом платье с белым передником и в белой же косынке на голове она походила на бутылочку кока-колы ёмкостью ноль тридцать три.
– Красавица, дай еще один бокал, – он вопросительно посмотрел на меня.
Я пожал плечами.
– Люля-кебаб пожалуйста и бутылочку нарзана.
Через полчаса я уже знал о нем все.
Парень оказался «кубашом», так называли себя военнослужащие проходившие срочную на Кубе.
Служил недалеко от Гаваны, связистом.
Плюс сорок летом и плюс тридцать зимой. Малейшая царапина гарантированно загнивала – влажность сто процентов. В сезон дождей каждый день после обеда, как по расписанию – ливень, потом опять до вечера небо ясное. Поначалу, робы хоть выжимай к вечеру, потом привыкли. Хлебное дерево, бананы, кокосы, апельсиновый рай. Мулатки, отдававшиеся за десять кусков мыла. Местные песо, они называли «псами».
Тут я взял ответную бутылку.
– Мы там были полулегально. – рассказывал мне Стас (так звали моего визави), – Никаких документов, и даже погон не носили. В увольнения по-гражданке. И сходить заставили по-гражданке, а военник выдали только в Питере. «Но, хер вам на воротник. Форму привез в багаже и переоделся. И погоны присобачил. Пусть знают кубашей!»
В оконцовке беседы он показал мне сувенир – маленького сушеного крокодильчика и сообщил, что живет в Ленкорани. Это небольшой город на юге Азербайджана, двести километров от Баку у самой границы с Ираном.
Изумительное по красоте место, равнина между горами и морем, где урожай собирают два раза в год. Звал в гости и дал адрес, сказав, что живет с родителями в своем доме.
Я записал и обещал заглянуть при оказии. Расстались мы друзьями, почти братьями.
В Минводах два наших вагона отцепили от Кисловодского поезда и прицепили к Ростовскому. Дальше потянулся Северный Кавказ: Осетия, Чечено-Ингушетия, Дагестан.
Поздно вечером мы прибыли в Махачкалу.
* * *
Скорый поезд Ростов-Баку прибывал на первый путь Махачкалинского вокзала опоздав на час, в двадцать один пятьдесят пять, по московскому времени.
Спекулянты, как тогда называли коммерсантов, отправлялись в Баку по пятницам. В основном это были базарные торговки. Вечером выезжали из Махачкалы на ростовском поезде, чтобы в субботу, в семь утра быть уже в Баку. Выходные дни они проводили в хождении по магазинам, базарам и лоткам, где закупали товар. С субботы на воскресенье ночевали на вокзале, чтобы не тратить деньги на гостиницу, а вечером в воскресенье, уставшие и измотанные, эти бедолаги располагались, в скором поезде Баку-Киев, занимая купейные вагоны целиком. Поезд отправлялся в шесть часов вечера, и в четыре часа ночи прибывал в Махачкалу, а в семь или в восемь эти скромные труженицы коммерции были уже на своих рабочих местах.
Вместе с трудовым спекулянтским народом на гастроли отправлялись крадуны.
Был вечер пятницы душного и знойного лета. Хоть с моря и дул легкий бриз, на перроне вокзала, его дуновение почти не ощущалось. Подошедший поезд вызвал среди отъезжающих обычную суету и ажиотаж, да и встречающие тоже не дремали.
Как только подходящий состав стал тормозить, скрипя и выбрасывая из-под колес искры, к тамбурам вагонов с баулами, сумками и узлами тут же бросилась толпа отъезжающих, торопясь, будто поезд остановился тут случайно и спустя минуту, осознав ошибку, укатится дальше.
В тот день с бригадой махачкалинских ширмачей отъезжал на гастроли Эдик по кличке Грек, парнишка, в свои семнадцать лет, уже верченый как поросячий хвост. С ним вместе покидали родные края его кореша: Черныш Расписной, Равиль Заяц, Шамиль Скорик и Леха Амбал.
Бригаду знали далеко за пределами Дагестана. Все представители этого веселого сообщества были настоящими щипачами, кроме Амбала. Леха не был вором, но исполнял силовую часть работы – на отмазке.
Разбившись на пары, босота нырнула в состав, и разбрелась по нему в разные стороны.
Все было, как обычно, кроме одного странного обстоятельства. Накануне, всех членов бригады позвал Кацо Резаный – смотрящий над Махачкалой и вручил фототелеграфные снимки с портретом какого-то паренька. Прям, как на досках: «их разыскивает милиция». Попросив (он подчеркнул – это просьба) если, приметят в поезде эту рожу, цинкануть по братве ему. Сказал, что мусорские фото – не западло, потому что фраер крупно обнес воровской общак и надо бы с него получить.
