Kitobni o'qish: «Хольмганг»

Вадим Калашов

Shrift:

Мужской клуб

Историческая авантюра

Книга рекомендована для чтения лицам старше 16 лет.

Хольмганг

Сколько их будет?

– Четверо.

– А нас?

– Тоже четверо. Это будет честный хольмганг. Хольмганг, о котором сложат легенды. После того, как в пучине вод погиб Атли Чёрный, их семья потеряла больше, чем если бы в Валгаллу отправился целый хирд воинов, но даже без него Чёрные братья очень сильны. Первым достанет оружие Марви Человек-гора, муж невиданного роста и неслыханной силы. Что, шагая пешим сквозь строй конников, задевает своим плечом плечи наездников. Люди, познавшие мощь его секиры «Змея Севера», никому и никогда не смогут рассказать об этом.

– Ты ошибся, старик. Ведьма Севера – имя секиры Человека-горы, а Змея Горя – имя копья его брата Ваги Острослова. И не утруждай себя рассказом о людях, которых я когда-то знал лично. Если вызов явлен всем братьям, то на хольмганг явятся и Торальф Ловкий со свои мечом Убийца Кольчуг, и даже самый младший из воинов этого славного рода, сам Адилс Непобедимый, что живёт на свете всего двадцать лет и два года, но уже успел заслужить прозвище, которого никогда не получал ни один из Чёрных братьев. Этот молодой, но умелый боец сражается двумя мечами сразу и чужд суеверий старых хирдманов – он не боится поручить жизнь новым клинкам, тем, что не только рубят, но и колют.

– Не таким уж новым. Как ты уже знаешь, бо льшую часть жизни я провёл в других землях и явился в страну предков лишь только отдать душу Одину. Я служил в букелларии не последнего полководца Империи. Он был из людей, которых жители стольного града называют «учёными». Когда дети северных фиордов затеяли спор о новых и старых мечах, их полководец сказал, что в мире Мессии (так они называют своего бога) нет ничего нового, а есть только хорошо забытое старое. И в доказательство показал несколько мечей из собственной коллекции. Этими клинками можно и рубить, и колоть, и их использовали легионеры Вечного города, чтобы…

– Подожди, старик. Я не был в Империи, но видел собрания знатных конунгов. Мечи Вечного города не достигают и локтя в длину и бесполезны в драке… Почему ты смеёшься, старик? Клянусь копьём Одина, что, невзирая на моё уважение к твоим сединам, заставлю тебя проглотить твой мерзкий язык, если ты не объяснишь причину, по которой твои губы расплылись в беззубой улыбке!

– Извини, я не хотел тебя обидеть. Просто Вечный город существовал не один век, и легионер эпохи первых сыновей приёмыша Великой волчицы был вооружён совсем не так, как легионер последних дней Аппиевой дороги. Те мечи, что видел ты, не так уж бесполезны, если сражаться в манере пехотинцев Вечного города. Но после знакомства с дикими племенами лесов и болот легионеры сменили клинки на более длинные. И я не говорил, что те клинки, о которых упоминал наш военачальник, точный слепок тех, что куют новые кузнецы. Я лишь говорил, что сама идея совместить рубящий и колющий клинок не нова.

– Хорошо. Я верю, что в твоём смехе не было желания оскорбить меня, и готов слушать дальше. Кто ещё выйдет против Чёрных братьев?

– Славные воины. Люди, с которыми не стыдно ни одержать победу, ни вместе отправиться на пир к Одину.

– Это описание подходит почти каждому сыну северных фиордов. Или ты скажешь больше, чем сказал, или я скажу «нет». Почему ты так долго молчишь? Только что ты трещал языком, как сын пронырливого Локки, а сейчас стал сумрачным, как чёрный тролль. Или тебе есть, что скрывать?..

– Да, пожалуй, ты прав. Всё равно вы бы познакомились на корабле. С тобой в команде будут люди разных племен Севера, и каждый из этих воинов не знаком с другим, хотя многие встречали имена друг друга в сагах. Марви Человек-гора не столь уж хорош, как говорят. Он умеет внушить ужас своим великанским ростом и дикой силой, но воин, не знающий страха, обнаружит, что старший Чёрный брат машет секирой не так быстро, чтобы совсем невозможно было уйти из-под её разящего лезвия.

– Страх не равен трусости, он – первопричина осторожности, а старики учат, что осторожность – друг хорошего воина. Только избравшие тропу берсеркера не знают ни осторожности, ни страха.

– Ты угадал. В племени датов я нашёл Марви достойного противника, берсеркера по имени Эрик и по прозвищу Одержимый. Тебе незнаком этот боец?

– Нет. Тропа берсеркера – тропа славы, но уж больно она коротка. На войне, если плохой конунг завёл бойцов в окружение, берсеркеры помогают выжить ощетинившемуся копьями против моря врагов хирду, но ценой собственной гибели. Вырвавшись из-за стены щитов, они взламывают боевые порядки противника, чтобы мы смогли даже меньшим числом задавить вражью пехоту, но сколько остаётся после этого в живых берсеркеров, а сколько простых хирдманов? Я ещё не продолжил род, чтобы согласиться принять эту участь. Берсеркеры живут славно, но недолго, и я не удивлён, что не знаком с твоим Эриком Одержимым.

– О нём есть пара саг, но поют их пока только скальды с островов датов.

– Постой, а как ты уговорил его выступить в хольмганге?.. Берсеркеры не любят поединков на малых островах и предпочитают гибнуть на Большой Земле. Эти служители безумных напитков и пожиратели шалых трав принимают тяжкое бремя ради счастья племени, а какая польза датам от хольмганга с Чёрными братьями?

– Разве не главное, чтобы он оказался достойным бойцом? Вспомни легенду о гноме, что захотел стать равным самому Тору, и не стремись узнать все тайны.

– Хорошо. Ничего не знаю об Эрике Одержимом, но верю тебе, что он славный воин. А кто сразится с копьём Ваги Острослова? Ваги хоть и владеет прямым оружием, но мысли его кривы и туманны, а язык ранит больнее зазубренной стрелы. Он хитёр как лиса, которой опалили хвост, и справиться с ним будет тяжелей, чем с его мощным, но не слишком умным старшим братом.

– Не беспокойся. В этот раз Ваги не сумеет обмануть бдительность противника злыми словами. Бродячий скальд Флоси Среброголосый носит меж зубов не менее острый язык. Он…

– Не продолжай. О Флоси из племени свейнов нет нужды много говорить, ибо одно это имя говорит само за себя! Свейны, как ты знаешь, держат в данниках племена карелов. Сейчас карелы – слабый народ, но некогда их предки, как я слышал, могли песнями сворачивать горы и осушать реки, побеждать великанов и укрощать чудовищ. Не знаешь ли ты, старик: правда то, что мать-карелка передала Флоси часть той чудодейственной силы, и теперь его голос подобен серебряному ручью в чаще волшебного леса?

– Не знаю. Но знаю, что если он выживет в хольмганге, что не вызовет моего удивления, ибо как все хорошие скальды железом Флоси сразил не меньше врагов, чем словом, то именно он сложит сагу о победе над Чёрными братьями. И это ещё одна причина согласиться на моё предложение. Ведь ты же хочешь попасть в сагу самого Флоси Среброголосого?

– О Флоси больше не будем. Я даже не спрашиваю, как ты уговорил его выйти на хольмганг против тех, про кого он сочинил несколько песен. Но кто будет моим третьим собратом по поединку?

– Гуннар Поединщик из Страны Льдов.

– О!.. Про этого воина я не буду тебя спрашивать, потому что доподлинно знаю – Гуннар после службы в варяжской страже Империи полюбил сверх меры нежных женщин и хорошие вина. С каждым днём его душа требует всё больше и первых, и вторых, поэтому за кусок золота он будет драться с кем угодно и когда угодно. «Хольмгангер» или «хольмгангман» зовут таких людей в моём племени и во многих соседних. Людей, что тропе честного разбоя и великой войны предпочли дорогу поединков по правилам. Я помню его, хотя он вряд ли узнает меня. Хм, не люблю этого человека, но ради Флоси Среброголосого готов простить соседство с Гуннаром Поединщиком. Но я не понял: зачем тебе я? Уж не собираешься ли ты меня выставить на бой с самим Адилсом Непобедимым?!.. Клянусь молотом Тора, что не боюсь Адилса, но… я же ещё не продолжил род.

– Почему ты думаешь, что не справишься с Адилсом Непобедимым? Разве это не ты ещё мальчиком отличился в настоящем бою, пока Адилс оттачивал мастерство в дружеских поединках? Разве это не ты проливал кровь в стране Шарлеманя, когда Адилс перешёл от дружеских поединков к хольмгангам?

– Адилс тоже был на настоящей войне.

– Всего один раз, не считая отражения нашествия. А сколько раз воевал ты? А если ещё и вспомнить, что вы почти ровесники.

– Законы хольмганга – это законы хольмганга. Когда ярлы и конунги северных фиордов воюют между собой, мы иногда дерёмся по правилам поединков на малых островах, но я больше принимал участие в набегах на чужие народы, где правило одно: убивать, пока не убили тебя… Нет, я не смогу быть достойным противником. Я столь редко обнажал меч на хольмганге, что почти забыл его правила, а Адилс дерётся только так. Нет, старик. Самому свирепому медведю густых лесов не видать успеха в схватке с медведем вечных льдов, лучший волк чёрной стаи всегда одолеет лучшего волка серой, и силам каждого воина есть свой предел. Ты ошибся. Или отложи хольмганг на несколько лет, пока я не найду достойную женщину и не зачну сына, или уходи из земли северных русов и больше не возвращайся. Я – не тот, кто тебе нужен.

Олаф дал понять, что сказал последнее слово, но старик не спешил уходить. Олафу было неприятно, что он так и не назвал ни имени, ни племени, словно за долгие годы службы в войсках Империи забыл и первое, и второе. Впрочем, молодой рус уже разгадал тайну этого человека. Но не спешил открывать то, что подсказала привычка вслушиваться в слова. Несколько раз подобная зоркость уха спасала Олафу жизнь, а обыкновение до поры до времени ничего не говорить о своих подозрениях помогло спастись и друзьям.

Старик пригладил длинную бороду, смерил крепкую молодую фигуру Олафа хитрым взглядом и сказал:

– И всё-таки ты примешь участие в этом хольмганге.

Такая уверенность не понравилась Олафу. Он не рабских кровей, чтобы позволять собой распоряжаться кому бы то ни было. За такое отношение молодой викинг мог изувечить любого. Но в этот раз Олаф из племени Рус ответил словами. Он дал понять старику, что знает часть его тайны, но не раскрыл, что ему известно всё. Или почти всё.

– Старик, это твоя месть. Да, ты слишком дряхл, чтобы драться самому, и не имеешь ни любящего сына, ни молодого брата, ни верного друга, чтобы кто-то вступился за тебя, а потому ищешь бойцов, способных одолеть Марви и его стаю в честном хольмганге. Ты не назвал своего племени, но.

Олаф чуть было не проговорился, но вовремя взял себя в руки.

– …, судя по тому, что бой на малом острове ты предпочёл большой войне, начинать эту большую войну за твою обиду некому. Твоё племя или погибло в междоусобной резне, пока ты служил в букелларии великого полководца, или слишком малочисленно, чтобы затевать свару. Или… ты просто сам не хочешь большой войны?.. Не хочешь потому, что любишь родные фиорды больше жизни?..

От былой самоуверенности незнакомого старика не осталось и следа. Теперь настал черёд молодого викинга хитро посматривать и довольно посмеиваться.

– Я ни разу не был в Империи, унаследовавшей славу и величие Вечного города, но знаю, что там человеку с твоей проблемой и твоими возможностями было бы проще. Стольный град, как его называют имперцы, или Миклагар – великий город, как зовём его мы, полон людей, готовых за сотню монет вонзить кинжал в любую спину. Даже дорогого друга они убьют, если дорого заплатить. Но в стране северных фиордов нет наёмных убийц, и даже не потому, что убить человека исподтишка легче в шумном городе, чем среди голых скал, а потому что за смерть одного здесь истребляют целое племя. Но ни одно племя не посмеет совершить набег мести, если их воин погиб в честном хольмганге.

Олаф сделал паузу, чтобы насладится триумфом, и закончил мысль.

– Будь ты помоложе, я бы презирал тебя – человека, что пользуется чужими клинками ради личной мести. Но ты слабый старик, и поэтому я не стану осуждать твои мечты, хоть и помогать им осуществляться у меня нет никакого желания. Не знаю, чем и как тебя оскорбили Чёрные братья, но в твоём хольмганге не зазвенит мой меч.

– А если я тебе всё расскажу… – начал было старик.

– Мне всё равно, – не дал закончить молодой викинг. – Я тебя не знаю. Ты человек не моего рода и даже не моего племени. Да, ты нашёл в Стране Льдов одного бывалого поединщика, готового драться за деньги, и сумел убедить Флоси в том, что для его репутации будет позором, если мотив для этой саги перехватит другой скальд. Не знаю точно, как ты уговорил выйти против Человека-горы Эрика Одержимого, ибо тот, кто сходит с ума на поле битвы, умеет рассуждать здраво в мирное время и трижды подумает, прежде чем идти на бой с помесью человека и великана, но вероятно… ты ему предложил удовольствие, от которого не может отказаться тот, чьи зрачки всегда расширены, а сердце бьётся, будто зверь, надетый на копьё. Какая-нибудь новая шалая трава или необычный гриб безумия?.. Ведь берсеркеры знают толк в развлечениях, уводящих человека в мир иной раньше срока. А?.. Я ведь верно сказал, старик?

Губы незнакомца затряслись, брови поползли вверх, а глаза вылезли из орбит. На мгновение он стал похож на ожившего идола, а потом снова стал человеком. Человеком, которого вывели из себя.

– Ты прав, Олаф-рус! Клянусь… могучими асами, прав! Не знаю, кто тебя научил читать мысли, не знаю, какими чёрными колдунами были твои предки, но надеюсь, что они не только передали тебе тёмные знания, но и научили хорошо биться! Тебе потребуются все твои навыки, потому что Адилс Непобедимый сражается серьёзно! Если ты не потеряешь умения читать мысли, когда младший из Чёрных братьев обнажит свои смертоносные мечи, то это будет последний хольмганг молодого поединщика! Только теперь я вижу, что не ошибся в выборе! Клянусь Северным морем, ты будешь сражаться в моём хольмганге!

Олаф нахмурился. Опять незнакомец принимает решение за него.

– Ты слишком долго жил вдали от родных скал и верно забыл, что среди детей северных фиордов нет рабов! Как ты смеешь говорить, что я буду биться в твоём хольмганге, когда я уже ответил отказом?! Или ты вздумал мне угрожать?

Олаф расправил плечи и, не спуская глаз с незнакомца, одним движением развязал «ремешок благоразумия», что соединяет в землях викингов рукоятку меча и верх ножен, дабы люди не срубали друг другу головы там, где достаточно тычка в зубы или хорошей оплеухи. Этот ремешок можно порвать, но достаточно сильным рывком, не таким, каким обычно вынимают меч. А для того чтобы сбросить с глаз пелену гнева или пьяного угара, толкающего на необдуманные убийства, благоразумному воину достаточно буквально одного мгновения. Эту короткую паузу и даёт «волшебный» ремешок. Не будь подобного приспособления, дети северных фиордов, вместо того, чтобы сеять ужас среди прибрежных народов, давно бы перебили друг друга. Или бы переняли мерзкие сердцу свободного человека обычаи других стран, где люди, входя в трактир, отдают оружие слуге трактирщика.

Как нельзя быть свободным, не обладая никаким оружием, чтобы эту свободу защитить, так, став хозяином оружия, с ним можно расставаться лишь перед омовением. Люди, которые не берут клинок на пиры, справедливо опасаясь, что в пьяном бреду могут убить того, кого не хотели убивать, наносят такую обиду своему мечу, которую он рано или поздно припомнит. Хороший меч – лучший друг хорошего воина, и справедливо назовут лицемером того, кто надеется на друга на поле брани, но отказывает ему в праве присутствовать на торжестве в честь победы.

Олаф-рус надеялся, когда станет старше, научиться обходится без «ремешка благоразумия». Он знал, что седые воины ничего не привязывают к рукояткам мечей. Разве что тот, кто имел дело со злыми кочевниками, в подражание им приделает к навершию петлю под названием темляк, дабы не потерять оружия, если враг выбьет его из рук. Но «ремешками благоразумия» они не пользуются никогда, потому что не теряют разум даже после самых обидных слов или после семи кружек самого крепкого вина.

Олаф-рус знал, что если доживёт до их лет, станет таким же благоразумным, но сейчас он был молод и потому пользовался ремешком.

Жест молодого викинга для любого человека, знакомого с назначением этого, на первый взгляд странного приспособления, был бы предупреждением о приближающейся опасности. Но старик словно забыл за сорок лет службы в Империи все обычаи родной земли и смотрел на Олафа всё тем же дерзким и наглым взором. Олаф знал причину, по которой незнакомец не воспринял всерьёз его жест. Поэтому сразу не обнажил меч, а попытался уговорить старика по-хорошему.

– Ты угрожаешь мне потому, что где-то затаился твой драккар. Но не забывай, пятьсот русов сушат рыбу и чинят вёсла ещё ближе.

Незнакомец засмеялся. Олаф, глядя на его трясущийся беззубый рот, с трудом боролся с желанием разрубить седую голову надвое.

– Вижу, колдовская кровь не так сильна в тебе, чтобы ты читал мысли любого человека в любое время, – сказал старик, насмеявшись, – я так уверенно говорю, что ты будешь драться в моём хольмганге, потому что у меня есть, чем тебя завлечь.

– Ну, тогда говори, – разрешил Олаф, – только предупреждаю сразу: деньги мне не нужны. Если бы я искал удовольствий, что можно купить на золото и серебро, то уехал бы служить нашему конунгу из страны словенов. Туда уже переселилась половина русоволосых викингов. Но я не такой.

– Я знаю, что ты не такой, – улыбнулся старик, – поэтому подготовил тебе подарок, достойный настоящего воина.

Он, наконец, развернул свёрток, который уже давно привлекал внимание молодого викинга. В свёртке оказалась кольчуга неописуемой красоты.

Старик повесил кольчугу на невысокое дерево, распяв её рукава на ветках, и отошёл в сторону – полюбоваться творением неизвестного оружейника и дать возможность Олафу оценить награду.

– Это серебро? – спустя некоторое время спросил Олаф.

– Серебро сверху. Внутри настоящая сталь. Сталь держит удар, серебро бережёт от влаги, – довольно ответил старик.

Олаф вспомнил самое печальное зрелище, какое может увидеть глаз воина – доспех, тронутый ржавчиной – и кивнул. Да, для тех, кто сражается и на суше и на море, такие кольчуги – подарок судьбы.

Но кое-какие вопросы молодого руса пока оставались без ответа.

– В той части мира, которую я знаю, не носят такое облачение. Из каких земель твоя кольчуга?

– Из стран, где ты никогда не был. Где песка больше, чем воды. Она вышла из кузницы великого мастера.

Олаф мысленно надел кольчугу на себя и, представив, как это нелепо будет выглядеть, спросил:

– Не кажется ли тебе, что воин сурового Севера смотрится странно в доспехах с далёкого Юга?

Незнакомец помотал головой.

– Сверху ты наденешь кожаную рубаху, что хранила твоё тело и руки до локтей в последних боях. С ней ты всегда будешь выглядеть как северный воин, и даже закрытые южной кольчугой предплечья не сделают тебя смешным.

Олаф молчал. Хорошая кольчуга или панцирь, ламеллярный доспех из Империи или чешуйчатый из страны, которой правит потомок Шарлеманя – вот то, о чём он уже давно мечтал.

Он рано начал дорогу воина и потому, ещё будучи мальчиком, смог заказать у хорошего кузнеца под свою руку меч. Став старше, заработал в жестоких боях шлем с наносником. Позднее у него появился доспех из особым образом обработанной кожи в форме рубахи с короткими рукавами. Но молодой рус знал: чтобы уверенно чувствовать себя в любом самом страшном бою, этого мало.

Только глупые крестьяне прибрежных народов – люди, на которых викинги смотрят как пастух на стадо овец, – считают, что половина их врагов не надевает доспехов потому, что колдовские чары хранят их тело надёжнее самых крепких кольчуг. Только не знающие искусства боя горожане Империи думают, что хорошие воины не нуждаются в доспехах, потому как боевой опыт и навык защиты надёжнее железных панцирей. И только сами дети северных фиордов знают, каким надо быть умелым воином, чтобы драться без кольчуги, и насколько понижает требования к мастерству добротный панцирь.

Лишь человек, вошедший в раж берсеркера, способен сбросить добровольно кольчугу перед смертельной битвой. А кто хочет не только много убивать, но и сам не стать убитым, тот не поленится присовокупить к кольчуге ещё и кожаную рубаху.

Олаф гладил покрытые серебром стальные кольца и удивлялся, насколько они маленькие и насколько точно подогнаны друг к другу. А старик, будто Локки-искуситель, подбивающий на состязание с самим Тором хвастливого гнома, шептал ему в ухо:

– Смотри, как она блестит на солнце! А теперь представь, как она будет смотреться при свете Луны! На фоне твоей кожаной рубахи предплечья будут словно сотканы из воздуха. Ты видишь, её будет тяжело прорубить, и ты знаешь, что такую плотную ковку нелегко проколоть. Выйди на мой хольмганг, и она будет твоей. Откажись от хольмганга, и она достанется другому. Адилс Непобедимый сражается двумя мечами. Второй меч я вручу тебе на время хольмганга, и он останется у тебя насовсем, если ты выступишь достойно. Для того клинка, который ждёт своего хозяина на моём корабле, у меня нет слов. Лишь скальд, равный Флоси Среброголосому, в чью сагу у тебя есть прекрасная возможность попасть, может найти достойные этого чудесного меча фразы.

– У Адилса Непобедимого тоже неплохие доспехи, – медленно произнёс Олаф, не отрывая взгляда от предмета, висевшего на дереве.

– Неплохие?!.. Он настолько высокомерен, что носит кольчугу старого образца, – злобно хихикнул старик, – без длинных рукавов. Якобы, чтобы не стеснять движений. Он выигрывает доли мгновения для своих и без того молниеносных ударов, но проигрывает многим больше, хоть на свете ещё и не нашлось воина, который смог бы ему объяснить эту истину на языке клинка. А тебе, кто тропе схваток на малых островах предпочёл дорогу большой войны, как никому известно, чем может кончиться малозаметный порез на внутренней стороне руки.

– И всё-таки, – молодой рус, наконец, оторвал взгляд от кольчуги и посмотрел на незнакомца так, словно стремился разглядеть камень, что стоял позади него, – почему именно я? В наших землях столько великих воинов. Моё имя – не самое славное.

Старик попытался спрятать глаза от пытливого взора, но быстро понял, что от молодого викинга лучше ничего не скрывать, и ответил:

– Потому что, будучи мальчиком, ты уже победил Адилса Непобедимого.

Олаф отпустил плечо старика и засмеялся. Старик, потирая след, оставшийся от крепкой ладони, смотрел на непочтительного воина с нескрываемой ненавистью, но Олафа это не волновало.

– Ха-ха-ха! Это же был не хольмганг, а эйнвинг! Поединок без жёстких правил хольмганга, но и без его жестокости! Поединок между друзьями! И даже среди взрослых людей эйнвинг редко заканчивается увечьем или смертью, а что уж тут говорить о двух неоперившихся птенцах! Это была игра, старик, и с этой игры прошло столько лет…

– Тебе известно слово «факт»?! – перебил старик, и глаза его сверкнули такой лютой злобой, что ладонь руса сама легла на всё ещё свободную от «ремешка благоразумия» рукоятку меча.

Не дождавшись ответа, старик дал объяснение.

– Это слово употребляют в Империи, когда говорят о свершившемся событии. О котором можно спорить, но отрицать которое нельзя! Ты единственный, кто смог обойти защиту Адилса Непобедимого – это факт! И неважно, сделал ты это в юности или буквально только что, в смертельном хольмганге с суровыми правилами или в дружеском эйнвинге безо всяких правил! Факт, что ты единственный воин в Ойкумене, которому это удалось! У нас мало времени, клянусь.

Старик сделал паузу, словно устал говорить. Затем, немного отдохнув и собравшись с мыслями, продолжил.

– …янусь молотом Тора, мы слишком долго разговариваем! Если согласен на моё предложение, то надевай под кожаный доспех мою кольчугу и ступай предупредить соплеменников, куда и зачем отправляешься. Скажи им, что бой будет на Гордом Острове, и если кто-то хочет увидеть то, о чём не стыдно будет рассказать потомкам, пусть садятся на свои драккары и следуют за моим. И помни, Олаф-рус, у меня есть условие: ты получишь кольчугу и второй меч не в том случае, если выиграешь хольмганг, а только если Адилс Непобедимый.

В глазах старика сверкнула звериная ненависть.

– …кинет наш мир! Если же проиграешь, но останешься в живых, то я плачу за тебя звонкий хольмслаунс, но кольчугу выбрасываю в море на твоих глазах.

– Хорошо, – ответил Олаф, – я согласен. Жди меня здесь. Пойду предупрежу соплеменников и выберу себе человека, чтобы держать щит, пока я буду сражаться. Думаю, это будет мой брат Гальдерик.

Незнакомец зло усмехнулся.

– Держать щит, держать щит. Ты будешь стоять не в плотном строю свинфикинга, боевом порядке, которым наши хирды побеждают врагов, а биться один на один! Щит будут держать перед теми, кто будет драться до тебя секирой, копьем и мечом, а когда бойцы сражаются двумя мечами сразу, по законам хольмганга никто не держит перед ними щита! Ты говоришь, что я многое позабыл из обычаев Родины после сорока лет в чужих землях, но сам не в состоянии вспомнить и половины из сложных законов хольмганга!

На самом деле Олаф-рус всё помнил. Он просто проверял. Незнакомец ответил правильно, но всё равно не развеял подозрений молодого воина.

– И забыл тебя спросить, – обернувшись на полдороге, сказал Олаф, – а по какой причине я решил сойтись с Адилсом на Гордом Острове?

– Не ты, а он. Это он посылает тебе вызов за оскорбление жены.

Лицо Олафа исказила злоба. Проклятый старик использовал его с самого начала.

– То, что он послал тебе вызов, а не ты ему, очень хорошо. Потому что теперь тебе принадлежит право первого удара, – наглый старик ещё и улыбался. – Можешь меня не благодарить за такой подарок.

* * *

Немало драккаров покинули фиорды, чтобы прибыть к Гордому Острову. В старые времена хольмганги проводились только на малых островах, которые и подарили поединкам чести до сих пор бытующее название. Но не у каждого викинга хватало терпения ждать разрешения спора, пока драккар достигнет подходящей земли, поэтому со временем хольмганги стали устраивать где угодно. Противники просто расстилали плащ, получивший прозвище «Ореховое поле», обозначали границы, за которые нельзя выходить, и вступали в единоборство по завещанным предками правилам. Со временем такая форма хольмганга совершенно вытеснила оригинальную. И тем сильнее был зрительский интерес, когда среди северных скал проносился слух, что какие-то викинги хотят биться как истинные хольмгангеры. Не где попало, а на земле, которую сама судьба избрала ареной честных поединков.

Гордый Остров издревле был одним из таких мест. Раньше он поднимался на громадную высоту, и поединщик, позволивший обратить себя в бегство, оступившись, разбивался об воду. Потому остров и прозвали Гордым. И лишь самые отважные викинги соглашались биться на земле, беспощадной к трусам. Но со временем характер у Гордого Острова смягчился. Его берега остались так же круты, и добраться до площадки для состязаний можно было лишь с помощью верёвочной лестницы, подвешенной сотни лет назад первыми поединщиками, и одному Одину известно, как они это сделали. Но только лестницу пришлось сильно укоротить, потому что если раньше Гордый Остров карал трусов немедленной смертью, то ныне, когда хольмганг проводился без кольчуг, падение с высоты, на какую остров теперь выступал из воды, хорошему плавуну грозило всего лишь непродолжительным купанием и, разумеется, несмываемым клеймом нитинга.

Нитинг – слово, каким сыны фиордов сотни лет называли тех, с кем не хотели знаться. Слово, за которое викинг способен снести голову родному брату. Ибо трусость – качество, несовместимое с мужским званием. И кто знает, быть может, Гордый Остров, прекратив убивать робких воинов, оставляя жить с клеймом вечного труса, не подобрел, а, наоборот, обрёл настоящую жестокость.

Со спора о том, почему Гордый Остров уже не такой, как раньше, и началось путешествие Олафа-руса. На его глазах Гуннар Поединщик из Страны Льдов осмелился состязаться в искусстве убеждать людей не с кем-нибудь, а с самим Флоси Среброголосым.

Бывалый хольмгангер не любил Флоси – скальд выставил его в недавней саге в не вполне приглядном виде. Певец не сказал ни слова лжи, но по мысли Гуннара мог бы утаить часть правды, тем более что Поединщик, едва узнав, какую Флоси готовит сагу, через надёжных людей предлагал ему за молчание много звонкого золота и дорогих каменьев, но Флоси ответил отказом. И вот спустя полтора года после события, оставившего тёмное пятно на репутации Гуннара как честного воина, он, наконец, встретился лицом к лицу с тем, кто его так ославил.

Гуннар не мог вызвать Флоси на поединок. И не потому, что плохо владел копьём – любимым оружием бродячего скальда. В конце концов, пусть выбор оружия и принадлежит вызываемому, но тот чаще всего называет орудие убийства, хорошо знакомое вызвавшему, дабы не давать поводов усомниться в своей доблести. Именно поэтому незнакомый старик, забывший на чужой земле не все традиции северных народов, когда Олафу-русу пришёл вызов от оскорблённого Адилса Непобедимого, выбрал за него два меча, хотя русу было выгоднее драться одним.

Гуннар понимал – даже если выбор и будет принадлежать Флоси, он не выберет копья, зная, что противник не дружит с древковым оружием. А, значит, шансы Поединщика разделаться со Среброголосым, на первый взгляд, были неплохи. Но послать вызов без повода, если ты не скальд, которому Один, как известно, открывает больше, чем простым смертным, равно прослыть умалишённым.

Конечно, можно было самому спровоцировать Флоси на вызов, но Гуннар знал, что за оскорбление, нанесённое Среброголосому, обидчика просто растерзают на части. Причём неважно, в каком племени произойдёт конфликт. Флоси выбрал дорогу бродячего скальда, а, значит, в любом уголке сурового Севера имел друзей, кроме, разумеется, родного фиорда. Родное племя всегда недолюбливает тех, кто вместо того, чтобы прославлять соплеменников и клеймить их врагов, сочиняет правдивые саги, разделяя героев не по цвету волос, глаз или материнскому языку, а лишь по одному признаку: ведут они себя как подлецы или как достойные люди?

А если даже Гуннар бросит вызов и одержит достойную победу, то в открытую мстить совершившему убийство в честном поединке, никто не станет. Однако сколько сыновей фиордов будут отказывать ему в помощи там, где до этого не отказывали?.. А сколько хольмгангеров попытаются заработать вызов от того, кто убил их любимого сказителя?..Тех самых бывалых хольмгангеров, живущих только поединками и встречу с которыми на Ореховом поле он, умеющий трезво оценивать свои силы, видит лишь в страшных снах.