Kitobni o'qish: «Секретный агент по морскому делу»

© В. М. Хитров, 2021

© ООО «Морское наследие», 2021

* * *

Пролог

1751 год, июнь, Амстердам

– Крейг, вы просите построить корабль меня?! Вы что, не боитесь иметь дело с Фредериком Чапманом? Ведь в свое время я был арестован англичанами прямо на верфи за излишний, как они посчитали, интерес к британским кораблям, это одна из причин, по которой нам приходится встречаться здесь, в Амстердаме, а не в Портсмуте, например. А ведь мой отец, майор Томас Чапман, честно служил британской короне, но одно то, что моя мать шведка, позволило заподозрить во мне шпиона. А, каково? – несколько возбужденным тоном высказался человек по виду лет тридцати, перекрикивая гомон, всегда царящий в голландских пивных. При этом он активно жестикулировал, а мускулы его крупного лица живо двигались в такт рукам. Видимо, чтобы несколько успокоиться, он опрокинул стопку крепкого женевера¹ и закусил добрым ломтем ноздреватого сыра.

Вид Амстердама. Неизв. художник, вторая половина XVIII в.

– Нисколько не боюсь. Во-первых, вас отпустили без каких-либо последствий. Во-вторых, я не англичанин, а шотландец, и самое главное, я видел ваши чертежи, эскизы, ваши корабли, наконец. Вы не просто корабельный мастер, вы поэт корабельной архитектуры, Чапман, вы новатор, вы не боитесь отойти от закосневших правил! Вот почему я искал встречи именно с вами. Я знаю, что вы учились не только в Англии, но и во Франции, теперь вот в Голландии. У вас своя верфь в Швеции, дерзайте, – ответил ему светловолосый молодой человек приятной внешности в мундире британского морского офицера, звали его Самуэль Крейг.

– Мой отец так хочет спровадить меня подальше от берегов Британии, что готов на любые траты, и можете мне поверить, его финансовые возможности, равно как и влияние в обществе, весьма велики, – продолжил Крейг.

Ф. Х. Чапман. Худ. А. К. Веттерлинг

– Спровадить, вы говорите, отчего так?

– Вы только что поведали о гонениях, что претерпели от англичан. Поверьте, наш клан натерпелся от них куда больше. Мы, один из старейших шотландских родов, потеряли практически все, включая собственное имя, которое не можем называть под страхом смерти, и вообще выжили только благодаря предприимчивости моих предков и поддержке определенных кругов. Так вот, отец, полагая, что я не смирюсь с такой вопиющей несправедливостью и начну с ней бесполезную и самоубийственную войну, решил отправить меня в море, дабы я тратил свою энергию на борьбу со штормами, а не англичанами. «Шторм – лучший учитель капитана», любит говаривать он. Я, в знак протеста, не стал учиться морской науке, а назвавшись другим именем, ушел простым матросом, чему отец, как мне думалось, был несказанно рад. Однако отцовские чувства вкупе с остатками аристократической спеси не могли допустить такого положения вещей.

Выждав, когда в моей юношеской голове поутихли дурные ветра, и узнав, что я пытаюсь стать офицером, отец помог моим усилиям, и до меня, наконец, стало доходить, что он желает мне блага, за что, нынче, я ему признателен. Так мне удалось стать офицером флота и даже получить королевский патент, скажем так, на некоторые операции. Вот зачем мне корабль.

Я полюбил море, Чапман, и хочу бороздить его просторы на самом совершенном паруснике, самом совершенном, – с пылом говорил молодой офицер под воздействием смеси из собственного энтузиазма и крепкого голландского напитка.

– Вам не дает покоя слава Моргана и Дрейка? Эти времена давно прошли, – попытался остудить его Чапман.

– Как знать, как знать. Мир меняется стремительно. Скажите, а какие корабли нравятся вам, Чапман?

– Никакие! – прозвучал довольно резкий ответ.

– Даже свои? – изумился офицер.

– Я обожаю каждый свой корабль, до тех пор, пока не спущу его на воду. Однако мне тут же начинает казаться, что это никуда не годится и можно было сделать намного лучше.

– Вот как? Вы весьма самокритичны. Впрочем, в этом мы с вами схожи. Я ступал на разные палубы, но поверьте, ни разу не был удовлетворен, мне все время хотелось что-то переделать, исправить. И все же, что-то можно взять за основу?

– Мне нравится фрегат «Эрмион». Я видел, как его строили в Рошфоре.

– Француз? – с явным удивлением спросил Крейг.

– Да, француз, первый фрегат с 12-фунтовой артиллерией, прекрасные обводы, отличные мореходные качества, и при этом он оказался совершенно ни на что не годен. Слабая конструкция, слишком высокие мачты, хлипкие крепления и набор, невыдержанное дерево, железные гвозди, да и для команды мало места. Такой корабль прослужит от силы семь лет и при этом не будет вылезать из ремонта.

– Так почему, черт возьми, вы его рекомендуете?

– Он прекрасен и легок, как сама волна, в отличие от тяжеловесных британских утюгов. Просто надо строить из доброго дерева, высушенного по всем правилам. Следует укоротить мачты, укрепить конструкцию, несколько увеличить размеры.

– Каков же будет ход в таком случае? При крепком фордевинде я хочу иметь до четырнадцати узлов.

– Можно поставить 9-фунтовые пушки, вам их вполне хватит, ведь вы не собираетесь воевать с линейными кораблями. Вообще, корабль надо строить под конкретные цели, так что формулируйте ваше техническое задание, – известный шведский корабельный мастер Фредерик Чапман решительно сдвинул кружки в сторону, раскурил потухшую трубку и выложил на стол толстую тетрадь в кожаном переплете.

– Прямо сейчас? Мы не слишком пьяны для этого?

– Уверен, что в вашей голове настолько прочно засели пункты этого задания, что вы их повторите без запинки в любом состоянии.

– Что же, точнее не скажешь, – согласился Крейг.

– Впрочем, знаете что, пойдем ко мне. Я живу здесь же, на втором этаже этого инна².

Крейга поразило жилище мастера. Некогда белые стены были испещрены набросками и расчетами, по всей площади на деревянных станках наподобие мольбертов художника разместились холсты с чертежами. Листы бумаги валялись везде, и даже скромная кровать не избежала этой участи.

– Ох и попадет вам от хозяина, – покачав головой, констатировал Крейг.

– Уже попало, ничего, моя компенсация его вполне удовлетворила. Что же, приступим.

– Как вы правильно поняли, судно будет каперским и станет действовать в океанских водах на торговых путях между Старым и Новым светом. Судно должно быть размерами и водоизмещением близким к легкому фрегату, иметь соответствующее парусное вооружение.

– Сколько орудий?

– Двадцать шесть, из них четыре погонных и два кормовых.

– Но как я размещу четыре пушки в носу, да еще при этом обеспечу требуемую скорость?

– Думайте.

– Ладно, я приму ваши требования, но только как почву для дискуссий и поиска компромиссов. Однако, чтобы вы понимали, – опять с некоторой горячностью сказал корабел и, раскрыв тетрадь, начал энергично чертить карандашом носовые обводы. – Смотрите, вот так это должно выглядеть, чтобы достичь такого хода, и где вы тут видите орудия?

– Не стоит пениться, как добрый боки³, я прекрасно понимаю, что любой корабль есть результат преодоления противоречий. Однако продолжим. Днище необходимо обить медью.

– Ну, это само собой разумеется.

– Далее мичманский кубрик и для остальных офицеров каюты на двоих. Два кубрика для нижних чинов из расчета личная койка на каждого, камбуз с плитой для всей команды.

– Горячая еда? Такое только на линейных кораблях предусмотрено и на тяжелых фрегатах, там место есть. Хотя опасно это. Вот вы не боитесь пожара посреди океана?

– Еще как боюсь, поэтому расположение камбуза, материалы и конструкция должны свести возможность возгорания к минимуму. Надо предусмотреть быструю подачу забортной воды, отделать стенки негорючими материалами.

– Почему вы так печетесь о камбузе?

– Дорогой Чапман, вы знаете, я прошел уже много миль и набрался кое-какого опыта. Одно время я служил под началом некоего капитана Доггерти. Так вот он говорил, что мало сколотить хорошую команду, важно сохранить ее. Он кормил своих людей свежими овощами и фруктами, при любой возможности набирал свежую воду, поскольку знал, что подавляющее количество потерь в плавании среди корабельной команды происходит от цинги, несварения желудка и ряда других крайне неприятных болезней, вызванных небрежением чистотой, а также нездоровой пищей, а главное, затхлой водой. И «летучие голландцы», болтающиеся в море без экипажа, появляются, как правило, вследствие безудержного поноса, а не нападений мифических монстров. Мне нужна плита, чтобы кипятить воду, прежде всего. Кроме того, команда, ослабленная каторжным трудом и болезнями, не только теряет работоспособность, но и склонна ко всякого рода недовольству и начинает бунтовать против всего на свете, а главные враги – это, естественно, офицеры и капитан. Так что плита на камбузе – это гораздо больше, чем устройство для приготовления пищи. Итак, продолжим, особое внимание крюйт-камере⁴. Она должна быть защищена максимально. Кроме того, я бы хотел серьезно защитить орудийную прислугу, пока что вся забота о них на королевском флоте заключается в том, что стенки орудийной палубы красятся изнутри в красный цвет, дабы разлетающаяся кровь была не так заметна и комендоры не теряли боевой дух, а вместе с ним и меткость.

Произнеся этот небольшой спич, офицер с улыбкой посмотрел на корабела. Тот, подперев рукой свой обширный лоб, видимо уже захваченный интересной технической задачей, что-то живо рисовал.

– Скажите, а как будет называться корабль, вы уже придумали или мне озаботиться рабочим названием? – произнес Чапман, не отрываясь от своего эскиза. – Я, знаете ли, привык озаглавливать проект в самом начале, он как-то сразу становится осязаемым и конкретным.

– Что же, как известно, вначале было слово. Фрегат будет называться «Гермес». Это желание моего отца.

– Ну что же, так и озаглавим, – пробурчал про себя мастер.

Вдруг он поднял голову и как-то по-особому взглянул на своего визави.

– Вы сказали «Гермес»?

– Совершенно верно.

– Вы шотландец, а ваш отец, как вы изволили выразиться, в некоторых кругах очень влиятельный человек, но имени его вы не называете. Однако именно отец дает имя кораблю, на котором будет служить его сын, название явно неслучайное и говорит о многом. Я, кажется, догадываюсь, кем может быть ваш отец, это похоже на открытие работ, это древний…

– И принятый устав, – вполголоса закончил странную фразу Крейг, глядя прямо в глаза собеседника, – и хватит об этом. Я осознал, что вы проницательный человек, Чапман, надеюсь, вам достанет проницательности и для того, чтобы держать эти догадки при себе.

– Хорошо, я буду зодчим вашего корабля, – почти шепотом и несколько торжественно произнес Чапман.

Часть первая
По повелению ее Императорского Величества

Глава первая. Каптенармус

1764 год, сентябрь, Санкт-Петербург

Екатерина встала, как всегда, очень рано, сразу подошла к окну. Рассвет еще не наступил, но первые его блики уже играли на мелкой невской волне. Похоже, дождя не намечалось. Она улыбнулась, встречая новый день, столь важный для нее, и хорошая погода обещала, что день этот пройдет наилучшим образом. Обычно весь дворец в это время еще почивал. Екатерина обожала эти спокойные часы, когда никто не мог помешать столь любимым ею литературным занятиям. Проснувшись, она обычно никого не будила и даже могла сама запросто подкинуть полено в камин. Но не сегодня, дата 22 сентября стояла особняком в календаре императрицы, к этой дате Екатерина готовилась тщательно и потому прислуга ни свет, ни заря уже была ногах. 22 сентября! Полковой праздник измайловцев! Императрица всегда помнила, кому обязана восшествием на престол, помнила она и то, насколько переменчивы настроения в буйных и столь часто нетрезвых головах бравых гвардейцев. Екатерина прекрасно осознавала, что борьба за корону еще далеко не закончена и положение ее незыблемым назвать никак нельзя. Императрица перешла в соседнюю комнату, где десять минут уделила туалету, взбодрив лицо ледяным обтиранием, после чего посмотрелась в зеркало и осталась довольна. Беспристрастная амальгама отразила лицо тридцатитрехлетней полной сил женщины без каких-либо признаков старения. Она позвонила в колокольчик. Скуластая камчадалка Екатерина Алексеева принесла гренки и кофе, что, собственно, и составляло весь завтрак. О крепости этого ароматного напитка при дворе ходили легенды, говорили, что некоторые, попробовав его, даже теряли сознание, а прислуга потом еще несколько раз заваривала кофейную гущу для себя. Закончив с кофе и бросив несколько гренок левреткам, она опять позвонила в колокольчик к одеванию. Закончив туалет, Екатерина еще раз посмотрелась в зеркало и вышла в приемную залу, где ее уже ожидали несколько придворных, застывших в почтительном поклоне. С немецкой педантичностью императрица стала проверять исполнение накануне отданных распоряжений касательно сегодняшнего дня. Первым придирчивому осмотру подверглось мундирное платье, красовавшееся на двух манекенах. Сначала глухое, с алым лифом и юбкой, отороченной золотым позументом, потом зеленое распашное с длинным рукавами и, наконец, черная треуголка с кокетливыми золотыми кисточками по краям.

Цвета лейб-гвардии Измайловского полка удалось выдержать идеально, ее императорское величество позволили себе улыбнуться. Идея и вправду оказалась удачной, ибо не след российской императрице скакать, как в былое время, в мужском военном костюме, а показаться своей среди гвардейцев было совершенно необходимо. Поняв, что их императорское величество довольны, с облегчением улыбнулся и гардеробмейстер Василий Шкурин, безмолвно стоявший чуть поодаль.

Императрица Екатерина II в мундире подшефного гвардейского полка. Гравюра, 1770 г.

Далее государыня, словно ревизор, скрупулезно проверила количество ефимков, червонцев и серебряных рублей для поощрения офицеров и нижних чинов. Оружейник предъявил три наградные золотые шпаги, а ювелир – четыре табакерки, украшенные самоцветами и портретом императрицы, для особо отличившихся офицеров. Перечитала она и переписанный начисто собственный указ о присвоении очередных чинов, указала секретарю Кузьмину на небольшую помарку, однако переписывать не заставила. Напоследок, осведомившись, довольно ли вина и другого угощения, Екатерина решила, что все готово должным образом, и удалилась переодеваться.

Вскоре кортеж императрицы выдвинулся в сторону Измайловской слободы, той, что расположилась между Фонтанкой и дорогой на Царское село. Екатерина сидела в карете одна. Григорий Орлов вместе с кавалергардами сопровождал кортеж верхом. Она не любила на людях выказывать свои амуры, и еще более не любила терять время, а неспешное движение располагало к размышлению, а подумать государыне было над чем, из головы не выходил давешний разговор с графом Иваном Чернышевым. Разговор этот весьма неприятно обеспокоил государыню.

Руководитель комиссии по преобразованию флота и член адмиралтейств-коллегии Иван Григорьевич Чернышев к своим тридцати девяти годам приобрел известность как опытный дипломат и деловой человек, промышленник. И хотя он как военный в свое время служил в Семеновском полку, судьба постоянно сталкивала его с флотом. Благодаря всем этим качествам, граф Чернышев неоднократно давал точные оценки как значению флота, так и его проблемам, что, с подачи императрицы, и послужило назначению его на нынешнюю должность. Вообще умение Екатерины правильно, как бы сейчас сказали, принимать кадровые решения было одним из главных ее талантов.

Чернышев явился с докладом в одиннадцать утра.

– Добрый день, ваше императорское величество.

– Добрый день, Иван Григорьевич. Почитала я записки ваши о состоянии флота нашего. Неужели и впрямь так все плохо? Я вот повелела два 66-пушечных корабля заложить.

– Сие великолепно, ваше императорское величество, однако буду говорить откровенно, в целом состояние флота плачевное. Такие корабли тоже нужно строить, однако к генеральной линейной баталии они уже малопригодные. Великие морские державы нынче строят корабли первого ранга 100-пушечные, у англичан таких уже четыре, а у нас на Балтике всего один. Да и те корабли, что имеются, по правде сказать, в большинстве своем гнилые и к серьезному плаванию фактически неспособные. При тимберовке⁵ выяснилось, что из семи 66-пушечных кораблей пять надобно разобрать за ветхостью. Команды к управлению большими кораблями непривычные, посему «Святой Дмитрий Ростовский» дальше Эзеля не ходил, а в основном у стенки простаивает. А плавать надо! Сие не только командам полезно, но и самим кораблям. Вода в Финском заливе почти пресная, дерево не просаливается и подвергается нашествию гадов всяческих. Адмиралы нынешние под стать флоту. Да вы и сами изволили лицезреть конфуз, что приключился на смотре, по вашему повелению учиненном.

– Да, отчеты я ваши читала и маневры на Неве наблюдала, когда фрегат галере все весла переломал. Я чуть со стыда не сгорела, глядя, как шведский посланник ухмыляется. С таким флотом только сельдей ловить! Как же так получилось? Петр Алексеевич флот наш возродил, почитай заново отстроил, шведов на море бил, и снова мы у разбитого ведра.

– У корыта.

– Что? Ах да, правильно, у корыта.

– Ваше императорское величество, флот есть механизм сложный, требующий постоянного внимания и денег. Искусство корабельной архитектуры развивается стремительно, равно как и корабельное вооружение. Отсюда и правила морских баталий тоже меняются. Петр Алексеевич понимал это, посему флоту уделял внимание неусыпное. Однако он должен был спешить, оттого строил корабли из сырого леса, вооружал кое-как. Швед наседал, и кабы Петр Алексеевич промедлил, запечатал бы нам выход в Европу, а то и Петербург бы захватил. А после Петра никому до флота и дела не стало, – с чувством говорил Иван Григорьевич.

– И ничего не случилось. Может быть, все преувеличено, а, Иван Григорьевич? Флот – игрушка дорогая, – слегка подначивая Чернышева, сказала Екатерина.

– Флот не игрушка! Как такое можно говорить! – повысил тон граф, глаза сверкнули. Куда делся обычно вальяжный вельможа с некоторой ленцой во взгляде, за что Екатерина за глаза называла его «наш барин». Он даже коленями несколько сдвинул столик, который всегда располагался между собеседником и императрицей. Столик этот имел хитрую форму, выгибаясь в сторону визави.

– Но, но, Иван Григорьевич, полегче, вы эдак мне все бедра обомнете, – с улыбкой отмахнулась Екатерина.

– Извините, ваше императорское величество, но думаю, сила морская для государства российского имеет значение наиважнейшее. Судьба многих войн решалась на море, а воевать придется и с турком, и со шведом, и еще бог знает с кем. Иначе закупорят нас, не дадут торговать ни в немецких землях, ни на юге. Флаг Андреевский отовсюду виден должен быть, тогда и слово императрицы российской веским будет в европейском политесе. А ныне мы имеем, что султан турецкий не пожелал дать фрегату «Надежда благополучия» фирман для прохода через проливы, и не попал наш корабль в Средиземное море. Не думаю, что это решение только Турции. Маячат Франция да Австрия за сим недружественным актом.

– Так с чего же нам начать?

– С леса, ваше императорское величество, и с мастеров.

– Отчего же с леса? – удивилась Екатерина.

– Здорового корабельного леса мало, а англичане вывозят его из Архангельска нещадно, пользуясь привилегиями, ранее данными. Свой-то они, почитай, весь извели, теперь за наш принялись. После себя бурелом один оставляют да пустыню Галилейскую. Скоро ни одного дуба не сыщется. Нам же одна лиственница остается, или же из казанского дуба строить, а он много хуже. Запретить сие разграбление надобно немедля, самим лес заготавливать под флотские нужды, уже ближайшей зимой. Мастера потребны, корабелы, оружейники, ну и моряки, конечно. Выписывать надобно из Голландии и других стран и своих посылать, дабы уму-разуму учились.

– Петр Алексеевич так и делал. Где же все?

– Флота нет и морского люду нет.

– Кто же мне нынче корабли строит, ежели вы говорите, что мастеров нет?

– Ну есть, конечно, только мало, а главное, отстали мы по всем статьям, пока на месте топтались.

– И тут заново все, – с некоторой досадой сказала Екатерина.

– Да, ваше императорское величество. Ничего не попишешь.

– А ну как разбегутся, в какой-нибудь Голландии и останутся?

– Бывало и такое. Людей надежных я подберу, только из тех, кто своей волей захочет. И еще, особенно отстали мы по корабельной архитектуре, так что посылать надобно не только морскому делу учиться, но и секреты разные добывать.

– Дело говорите, Иван Григорьевич. Наперво прожекты указов обдумайте, не мешкая, и ко мне с докладом, а через три недели и людей явите, токмо чтобы языкам обучены были. А то слышала я анекдотец, как некоторые гардемарины из Европы домой просились у Петра Алексеевича, мол, танцы и приемы шпажные освоили, но поскольку языка не знают, науку корабельную воспринять не могут. Ну император через послов в Европе и объяснил им доходчиво, на том языке, что все понимают, даже кто по-русски не разумеет, что коли явятся неучами, то танцевать на галерах с веслами будут. Шпажный же экзамен он лично примет, однако сильно извиняется, что, мол, экзаменовать будет своею тростью, оно ему так сподручнее.

Граф рассмеялся. Сколько тростей сломал государь о хребты на подобных экзаменах, ему было ведомо. С тем Чернышев и откланялся.

Так, за размышлениями, Екатерина и не заметила, что кортеж добрался до Измайловской слободы. Подъемный мост был опущен. Старый гвардеец взял на караул и поднял шлагбаум.

Государыня приоткрыла дверцу и с интересом стала рассматривать бравого солдата, сухощавого, подтянутого, обветренного военными походами. Парадный мундир ладно сидел на нем, гренадерская шапка блестела на солнце, вторя медалям на груди.

– Здравствуй, солдат.

– Здравия желаю, ваше императорское величество, – отрапортовал гвардеец.

– Кто таков будешь?

– Фельдфебель гренадерской роты первого батальона Семен Костров.

– Отчего фельдфебель и на шлагбауме?

– По случаю встречи вашего императорского величества. Командир полка будет сей минут.

– Откуда знаешь?

– Послал гонца.

– Да как же ты успел?

– Ваш обоз, извините, кортеж издаля слышно.

– Молодец, вот тебе по случаю праздника, – императрица вручила небольшой, но довольно увесистый мешочек, украшенный личным вензелем.

– Премного благодарен, ваше императорское величество.

В это время прискакал командир полка генерал-аншеф и гвардейский подполковник Василий Иванович Суворов.

– Здравия желаю, ваше императорское величество, – приветствовал генерал и отсалютовал обнаженной шпагой. – Разрешите сопровождать!

– Здравствуйте, Василий Иванович, сопроводите, будьте любезны.

Кортеж медленно тронулся. Однако почти сразу Екатерина дала команду остановиться. Дело в том, что она услышала родную речь. Звонкий молодой голос выговаривал кому-то на чистейшем немецком и тут же перешел на английский. Говорящего скрывала стена казармы, однако голос слышался совсем близко.

И действительно, буквально за углом расположился небольшой прилавок под навесом, по типу тех, что обычно можно было видеть на городских рынках. По одну сторону прилавка стояли два солидных господина, явно купеческого звания, а по другую – военный. Вокруг разложенных на прилавке разного вида тканей шел форменный торг.

– Эти ваши намеки ни к чему, и подношений я ваших принять не могу, – резко и с укором выговаривал молоденький унтер-офицер, отодвигая от себя какую-то коробку. Был он тонок в кости, роста самого среднего, но в голубых глазах его светилась непреклонная, не по годам, решительность.

– Да, но это просто в честь полкового праздника, вы не подумайте ничего плохого, господин Плещеев, – дал ход назад купец, похожий на немца.

– Все же вернемся к делам и быстро покончим с ними. Мне на построение торопиться надобно, – обратился военный к купцам. – Вот это сукно в порядке, а эту штуку сукна, мистер Лонг, я не приму, – продолжил он на английском. – Она же явно отличается по цвету, неужто вы не видите? Что же это, у нас в парадном фрунте господа офицеры разноцветные, как птицы попугаи, стоять будут? Да мне командир полка так холку намылит, что будьте любезны, да и господа офицеры не отстанут. Однако ткань нам нужна, покрой форменный снова меняется. Сроку у вас две недели, а не как прошлый раз.

– Дак в тот раз судно задержалось из-за штормов. Едва не потонуло. Раньше пяти недель не успею, – оправдывался Лонг.

– Другие успеют, – спокойно парировал Плещеев.

– С вами трудно договариваться.

– Зато выгодно. Гарантированный заказ с гарантированной оплатой, мечта негоцианта, не правда ли, мистер Лонг? Ну ладно, сукно у вас больно хорошее, пожалуй, соглашусь на четыре недели и ни днем более. Иначе пеня, либо вовсе подряд другому купцу отдам. Договорились?

– Договорились, господин Плещеев, – нехотя согласился англичанин.

– Теперь с вами, герр Циммерман, – солдат перешел на немецкий. – Вы сами посмотрите, сей золоченый позумент уже прежнего.

– Вы такой сами заказали, господин Плещеев.

– Сие верно, однако цену вы предлагаете такую же. Я же предполагал, что цена за аршин должна быть ниже.

– Но тут и качество выше.

– Не вижу разницы, – отрезал унтер-офицер.

– Право слово, герр Циммерман, хватит торговаться, – услышали коммерсанты за спиной веселый женский голос, говоривший по-немецки. – Дайте же скидку, хотя бы в честь праздника, а то так и вправду на построение опоздать можно. Или вы и мне откажете?

Обернувшись, все обомлели, перед ними стояла сама самодержица российская в сопровождении офицеров.

– Никак нет, ваше императорское величество, – поклонившись, ответил немец, – даю дисконт в пять процентов.

– Ну, не жадничайте, – входя в роль, задорно воскликнула Екатерина.

– Хорошо, семь процентов, – скрипя зубами, выдавил из себя герр Циммерман.

– А вы как же, мистер Лонг? – осведомилась императрица.

– Если в честь праздника, то я тоже, – пробурчал англичанин.

– Вот и славно. Прощайте, господа.

– А вы, кажется, боялись опоздать на построение, каптенармус. Я правильно понимаю вашу должность? – с привычной улыбкой обратилась она к вытянувшемуся по струнке унтер-офицеру.

– Так точно, ваше императорское величество, каптенармус Плещеев, – не смея шелохнуться, выпалил гвардеец.

– Пойдемте, сударь, в моей карете вы точно прибудете вовремя. Ну, что же вы? Никак оробели?

– Измайловцам робеть не положено, – отчеканил Плещеев.

– Тогда вперед, гвардеец! – весело скомандовала императрица.

Быстро отгремел праздник с высочайшими поздравлениями, парадными маршами, застольями и награждениями. Не забыла тогда императрица и юного гвардейца, вручив ему кошель с несколькими рублями. Каптенармус вернулся к своим повседневным обязанностям, но часто с улыбкой вспоминал, как прокатился в царской карете, игриво разукрашенной херувимами, вспоминал он и ласковый голос государыни, и приятный аромат, исходивший от нее.

Одного не ведал гвардеец, что судьба его уже решалась в самых высоких сферах, и не только в России, и оттого жизнь его вскоре изменится самым кардинальным образом.