Индивидуализация наказания

Более того, если представить себе абсолютно определенную санкцию, наказание в которой будет определено с учетом характера и степени общественной опасности деяния верно, такая ситуация будет исключать возможность индивидуализации и учета личности и, скорее всего, приведет в конечном итоге к несправедливости назначенного наказания.

Представленный выше тезис, согласно которому индивидуализация наказания в большей степени осуществляется в соответствии с характеристиками личности виновного, а справедливость – в соответствии с характером и степенью общественной опасности содеянного, иллюстрирует также следующий пример из судебной практики. П. был признан виновным в совершении преступления, предусмотренного ч. 1 ст. 264 УК РФ, ему назначено наказание в виде ограничения свободы на 1 год. В кассационном представлении государственный обвинитель расценивает приговор в части назначенного наказания как несправедливый, аргументируя тем, что судом необоснованно при назначении наказания не применены положения ч. 3 ст. 47 УК РФ. Судебная коллегия нашла приговор подлежащим отмене на основании п. 4 ч. 1 ст. 379 УПК РФ ввиду несправедливости приговора. В обосновании указано следующее. Учитывая, что П. впервые совершил преступление небольшой тяжести, отягчающие наказание обстоятельства, предусмотренные ст. 63 УК РФ, по делу отсутствуют; санкцией ч. 1 ст. 264 УК РФ предусмотрены альтернативные лишению свободы виды наказания, суд обоснованно определил вид назначаемого П. наказания с учетом положений ст. 56 ч. 1 УК РФ. В то же время законодатель, закрепляя принцип справедливости назначенного наказания, относил его не только к размеру и виду основного, но и дополнительного наказания, в частности, закрепленного в ст. 47 УК РФ. Как это следует из приговора, суд вопреки положениям ч. 3 ст. 47 УК РФ лишь формально учел характер и степень общественной опасности совершенного П. преступления, когда обсуждал вопрос о дополнительном наказании. При этом фактические обстоятельства содеянного, как то: совершение наезда на пешехода, переходившего дорогу по пешеходному переходу в дневное время суток, что повлекло за собой причинение тяжкого вреда здоровью потерпевшей, вызвало продолжительное лечение, в описательной части приговора расценены судом как грубое нарушение П. правил дорожного движения. Суд, принимая решение об отсутствии оснований для назначения П. дополнительного наказания в виде лишения права управления транспортным средством, мотивировал свое решение данными о личности виновного, а именно: 26-летним стажем вождения у П., наличием у него незначительных нарушений в 2011 г. правил дорожного движения, необходимости автомашины как для работы, так и для оказания помощи престарелым родителям, а также для выплаты исковых требований потерпевшей. Не дано должной оценки судом и позиции потерпевшей, полагавшей необходимым, несмотря на предъявление ею исковых требований о возмещении ущерба к П., назначение ему дополнительной меры наказания. Утверждение суда о необходимости пользования автомашиной П. по роду своей работы, из имеющихся в материалах дела документов с достоверностью не вытекает, так как согласно представленной характеристике с места работы П. работает в ООО в должности заместителя директора, информация о том, что он работает мастером в данной организации, получена только с его слов. Сведений о наличии у П. пожилых родителей, проживающих за пределами г. Костромы и нуждающихся в постоянной помощи, в материалах дела также нет. В то же время вывод суда о влиянии указанных обстоятельств на решение вопроса о неприменении дополнительного наказания к П. сделан без учета характера и степени общественной опасности совершенного П. преступления^[129].

В данном примере судом реализован принцип индивидуализации наказания, учтены смягчающие и отягчающие обстоятельства, положительные характеристики личности виновного, однако только индивидуализация наказания не смогла способствовать реализации принципа справедливости, поскольку суд не в полной мере учел обстоятельства совершенного преступления, также несправедливости указанного приговора способствовал тот факт, что суд не оценил позицию потерпевшего, который просил назначить дополнительное наказание. Можно убедиться, что только лишь посредством одной индивидуализации не всегда существует возможность добиться справедливости при назначении наказания.

Итак, справедливое наказание всегда назначено в соответствии с принципом индивидуализации, так же как и индивидуализацию наказания нельзя считать достигнутой, если назначенное наказание несправедливо, следовательно, при помощи только учитываемых критериев разделить принципы индивидуализации и справедливости не представляется возможным, в том числе используя судебную практику, поскольку подходы, существующие в ней, в большей степени противоречивы, нежели способствуют поставленной задаче разграничения исследуемых принципов. Так, Судебная коллегия по уголовным делам Иркутского областного суда, рассмотрев апелляционную жалобу адвоката Б. в защиту интересов осужденного Г., которые считают приговор несправедливым, вынесенным без учета фактических обстоятельств дела, с неправильным применением уголовного закона и чрезмерно суровым, в изменении приговора отказала по следующим основаниям: оснований полагать, что суд, назначая наказание каждому за содеянное, не учел принцип индивидуализации наказания, недостаточно учел смягчающие наказание обстоятельства, данные о личности каждого осужденного, не имеется. То обстоятельство, что Г. обучается в университете, является старостой в группе, характеризуется матерью с положительной стороны, находясь под стражей 2 месяца, осознал и раскаялся в содеянном, не может являться основанием для применения ст. 73 УК РФ к нему. Судебная коллегия находит, что суд при назначении наказания учел все имеющие значения обстоятельства, наказание осужденным назначено с учетом требований уголовного закона, принципа справедливости и соразмерности за содеянное каждым, оснований для смягчения наказания не имеется^[130]. В данном случае суд посчитал излишним смягчать наказание осужденному на основе его личностных характеристик с учетом тяжести содеянного, что могло бы нарушить принцип справедливости. В другом примере А. по ч. 1 ст. 111 УК РФ приговорен к 3 годам лишения свободы в исправительной колонии общего режима. Президиум Ярославского областного суда посчитал, что такое решение суда о наказании осужденному нельзя признать справедливым. По делу установлено, что А. является инвалидом ‹…› группы с диагнозом: ‹…›, нуждается в постоянном приеме лекарств и наблюдении врачей. Кроме того, у А. выявлена ‹…›. В перечне ограничений основных категорий жизнедеятельности указаны ограничения А. в способности к самообслуживанию и труду. С учетом данных о состоянии здоровья А., а также иных положительных данных о его личности, смягчающих обстоятельств, президиум считает, что наказание осужденному в виде реального лишения свободы является чрезмерно суровым и подлежит смягчению. Президиум принимает решение о применении положений ст. 73 УК РФ и назначении А. условного осуждения с установлением испытательного срока и возложением обязанностей^[131]. В указанном случае суд положил в основу изменения приговора и смягчения наказания ввиду его несправедливости и чрезмерной суровости исключительно данные о личности виновного. На наш взгляд, более правильно было бы в данном случае сослаться на принцип индивидуализации, однако нельзя не согласиться с судом по поводу того, что назначение реального лишения свободы инвалиду при прочих равных затрудняет реализацию принципа справедливости, однако же основным мотивом суда при смягчении наказания в данном случае стало желание проявить гуманизм.

Поиск иных оптимальных критериев разграничения названных принципов при назначении наказания заставляет задуматься: а что, если искать эту грань нужно не в плоскости средств, а области конечного результата? Ведь как справедливость наказания, так и его индивидуализация – далеко не самоцель. Даже просто определением справедливой и индивидуализированной меры наказания не заканчивается карательное воздействие. Наказание, о котором уже много сказано, существует не просто как «вещь в себе», законодатель предусмотрел цели наказания, среди которых выделяют восстановление социальной справедливости, исправление осужденного и предупреждение совершения новых преступлений. Под целью наказания В. И. Зубкова предлагает понимать «те конечные фактические результаты, которых стремится достичь государство, устанавливая уголовную ответственность, осуждая виновного в совершении преступления к той или иной мере наказания и применяя эту меру»^[132]. Наказание далеко не всегда достигает своих целей, однако способствовать их достижению может именно такая мера наказания, которая назначена в соответствии с принципами индивидуализации и справедливости. Логично связать принцип справедливости при назначении наказания и цель восстановления социальной справедливости. Эта цель достигается именно посредством реализации принципа справедливости. Прав Ю. М. Ткачевский, высказываясь, правда, по поводу справедливости исполнения наказания: «Нельзя смешивать принцип справедливости исполнения наказания с одной из целей такой деятельности – с восстановлением социальной справедливости. Данные категории принципиально разноплановы. Термин “справедливость” в приведенных вариантах несет различную смысловую нагрузку. Принципы – это основные положения, идеи, лежащие в основе социальных явлений. В основу каждой отрасли права или закона положены определенные принципы. Цель же представляет собой тот результат, который определен в законе, например восстановление социальной справедливости в процессе исполнения наказания»^[133]. Однако для достижения любого результата необходимо затратить определенные средства, так и для достижения восстановления социальной справедливости как цели наказания можно воспользоваться принципом справедливости, его средствами и гарантиями. Следует не согласиться с мнением В.Н. Орлова, который пишет, что «вполне допустимо, что уголовно-правовые нормы могут применяться с учетом принципа справедливости, но при этом социальная справедливость как цель может быть не достигнута»^[134]. Социальная справедливость может быть не достигнута, на наш взгляд, только если при назначении наказания будут не в полной мере учтены требования индивидуализации. Поскольку сферы действия индивидуализации и справедливости достаточно сильно пересекаются, то ситуации, когда нереализованным остается принцип индивидуализации, неизбежно ведут к тому, что и принцип справедливости нельзя считать реализованным при назначении наказания. Если же представить ситуации, когда выполнены все требования индивидуализации, выполнены требования справедливости при назначении наказания, а цель восстановления социальной справедливости не достигнута, то получается, что уголовное законодательство просто не содержит в себе всего комплекса мер для достижения социальной справедливости посредством уголовного закона, и имело ли тогда смысл закреплять в уголовном законе заведомо недостижимую цель? И правда, социальную справедливость восстановить трудно, однако если более формально подходить к пониманию данной цели, то как раз учет всех необходимых критериев и гарантий справедливости при необходимом учете принципа индивидуализации способствует достижению цели восстановления социальной справедливости.

Далее стоит пояснить, что понимается под общественными интересами, которые учитываются при определении принципа справедливости. Не представляется возможным согласиться с З. М. Салиховым, который утверждает, что законодатель указывает в ч. 2 ст. 43 УК РФ на социальный характер справедливости совсем не случайно. В процессе индивидуализации наказания суд исходит не только из интересов осужденного, но и учитывает интересы потерпевшего и общества в целом^[135]. По нашему мнению, из интересов общества в целом суд исходит не в процессе индивидуализации, а в процессе реализации принципа справедливости при назначении наказания, сюда же отнесем интересы потерпевшего как диспозитивный элемент данного принципа. Прав в этом отношении М. Т. Тащилин: «При назначении наказания, отвечающего принципу справедливости, судьи обязаны понимать социальные нужды, учитывать социально-экономическую обстановку»^[136]. Так, огромный общественный резонанс вызвал приговор, вынесенный 17 августа 2012 г. Хамовническим районным судом г. Москвы по обвинению Толоконниковой Н. А., Самуцевич Е. С., Алехиной М.В. в совершении преступления, предусмотренного ч. 2 ст. 213 УК РФ. Согласно данному приговору, суд признал обвиняемых виновными и назначил им наказание в виде лишения свободы сроком на 2 года^[137]. Оставляя в стороне политическую подоплеку данного дела и вопросы уголовно-правовой квалификации, отметим, что общественный отклик вызвала суровость назначенного наказания. Общество было не готово к тому, что суд назначит обвиняемым наказание в виде лишения свободы. Была ли социальная нужда в столь суровом наказании? По вопросу справедливости приговора высказывались различные политические и общественные деятели, проводились опросы общественного мнения. Левада-Центр 22 марта 2012 г. обнародовал данные опроса «Как вы считаете, от 2 до 7 лет лишения свободы, которые грозят участницам этой (Pussy Riot) группы за “концерт” в храме Христа Спасителя, было бы адекватным или чрезмерным наказанием за эту акцию?» 46 % опрошенных назвали грозящее наказание адекватным, 35 % сочли этот срок чрезмерным^[138]. Данные Всероссийского центра изучения общественного мнения о том, как россияне оценивают «панк-молебен» группы Pussy Riot и как, по мнению респондентов, следует наказать девушек за эту акцию, выглядят следующим образом: 86 % россиян считают, что Pussy Riot нужно наказать. Но реальный тюремный срок призывают им дать только 10 %^[139]. Общественные деятели также были единодушны в своих высказываниях относительно наказания обвиняемым. Российский писатель Борис Стругацкий подчеркнул, что «власть отреагировала на инцидент настолько неадекватно, настолько бездарно, настолько бюрократически тупо, что вместо отвращения к хулиганам вызвала отвращение к себе и к нашей доблестной юстиции»^[140]. Директор Государственного музея изобразительных искусств и М.А. С. Пушкина Ирина Антонова, не одобряя акции панк-группы, высказалась о том, что за это сажать молодых женщин в тюрьму – «ненормально»^[141]. Даже представители политической власти высказывались против сурового наказания обвиняемых по данному делу: председатель Совета Федерации Валентина Матвиенко назвала панк-молебен в храме Христа Спасителя возмутительным и безнравственным поступком и заявила, что их можно и отпустить, несмотря на всю безнравственность их поступка^[142], министр юстиции РФ Александр Коновалов заявил, что обвиняемые по указанному делу «заслуживают наказания, но не связанного с реальным лишением свободы»^[143].

В данной связи интересны рассуждения Т.В. Кленовой, которая отмечает: «Характерна конфликтная реакция общества летом 2010 г. на приговоры по уголовным делам в отношении Кругловой и Шавенковой. Центральный районный суд г. Тольятти 19 июля 2010 г. признал Круглову виновной в преступлении, предусмотренном ч. 4 ст. 159 УК РФ, и назначил ей реальное наказание в виде лишения свободы сроком на три года с отбыванием в колонии общего режима, хотя у Кругловой четверо малолетних детей и на момент вынесения приговора она была беременна пятым ребенком. В средствах массовой информации, прежде всего в сети Интернет, заговорили об избирательности отечественной судебной системы, сравнивая дело Кругловой с делом Шавенковой, рассмотренным 17 августа того же года Кировским районным судом г. Иркутска. Шавенкова была осуждена по ч. 3 ст. 264 УК РФ к трем годам лишения свободы и, учитывая наличие ребенка двухлетнего возраста, суд отсрочил исполнение приговора до исполнения сыну подсудимой 14 лет. По мнению общественности, приговор в отношении Шавенковой был необоснованно мягким, и мягкость этого приговора объясняли лишь тем, что Шавенкова – дочь председателя Иркутского облизбиркома. Самарский областной суд изменил приговор в отношении Кругловой, отсрочив ее наказание на 12 лет, и очевидно, что сделал это в связи со сложившейся обстановкой социальной напряженности»^[144]. Автор рассматривает данную ситуацию через призму принципа равенства, но не менее заметны здесь нарушения принципа справедливости при назначении наказания, ведь в одном случае назначено чрезмерно суровое наказание, в другом – слишком мягкое.

Еще один характерный пример последнего времени – уголовное дело в отношении бывшего начальника департамента имущественных отношений Министерства обороны России Е. Г. Васильевой, которая была приговорена Пресненским районным судом г. Москвы 6 мая 2015 г. к 5 годам лишения свободы в колонии общего режима за четыре эпизода мошенничества в особо крупном размере (ч. 4 ст. 159 УК РФ), злоупотребление должностными полномочиями председателя совета директоров (ч. 1 ст. 201 УК РФ), а также за легализацию (отмывание) денежных средств (ч. 3 ст. 174¹) (приговор Пресненского районного суда г. Москвы от 6 мая 2015 г. по делу № 1-37/2015). Однако общественный резонанс был вызван не только чрезмерно мягким наказанием, но и тем фактом, что 25 августа 2015 г. Судогорским районным судом Владимирской области было удовлетворено ходатайство Васильевой Е. Н. об условно-досрочном освобождении от лишения свободы (ч. 1 ст. 79 УК РФ). Поскольку при вынесении приговора в срок отбытия наказания в виде лишения свободы суд зачел время нахождения Васильевой Е. Н. под домашним арестом, фактически она отбыла половину срока и получила возможность ходатайствовать об условно-досрочном освобождении, при этом в соответствии с требованиями УК РФ она должна была также возместить вред, причиненный преступлением, что также было сделано. С точки зрения законности вынесенных судебных постановлений процесс привлечения к уголовной ответственности и дальнейшего освобождения от отбывания наказания выглядит допустимым, однако указанные действия суда вызывают серьезное общественное негодование. Так, в опросе, проведенном АНО «Левада-Центр» 22–25 мая 2015 г. по репрезентативной всероссийской выборке городского и сельского населения среди 800 человек в возрасте 18 лет и старше в 134 населенных пунктах 46 регионов страны, при ответе на вопрос: «Как вы думаете, приговор, который получила Евгения Васильева по делу “Оборонсервиса”, соответствует ее вине?» 61 % опрошенных отметили, что приговор «слишком легкий»^[145]. При этом опрос, проведенный 21–24 августа 2015 г. при тех же репрезентативных показателях и той же формулировке вопроса, показал, что тот же 61 % считает приговор «слишком легким», а при ответе на вопрос: «Как бы вы отнеслись сейчас к условно-досрочному освобождению Евгении Васильевой, осужденной по делу “Оборонсервиса”?» – 25 % отметили, что «скорее отрицательно», 45 % – «резко отрицательно»^[146].

На основании приведенных данных можно заключить, что, несомненно, несправедливое наказание получает отклик в обществе, но это касается резонансных уголовных дел, у государства же нет возможности проводить общественную экспертизу по каждому приговору, это нарушило бы основы правосудия, поэтому задача выяснения общественной реакции на назначаемое наказание ложится на плечи судьи и входит в его деятельность по назначению наказания, по воплощению принципа справедливости при назначении наказания. Согласимся с С.А. Галктионовым, что «несправедливое наказание воспринимается обществом гораздо болезненнее, чем несправедливая награда. Судья, вынося несправедливое наказание, подрывает веру общества в правосудие, поэтому значение принципа справедливости для уголовного права особенно велико»^[147]. Как верно отмечает Д. М. Молчанов, рассуждая о цели наказания, восстановление социальной справедливости можно увидеть не только в том, чтобы приговор удовлетворил большинство населения, а в том, чтобы суд, назначая наказание, был убежден, что именно это наказание и именно в этом объеме соответствует жизненным интересам общества и государства. Возможны разные соотношения в понимании справедливости судом и обществом.

1. Суд верно понял жизненные интересы, а общество их оценивает неверно. Тогда приговор фактически справедлив, а обществом воспринимается как несправедливый.

2. Суд неверно понял жизненные интересы общества, и общество само не понимает свои жизненные интересы. Тогда приговор фактически несправедлив, но судом и обществом оценивается как справедливый.

3. Общество верно понимает свои жизненные интересы, а суд выносит решения вопреки интересам общества. Тогда приговор несправедлив, а общество вынуждено подчиниться формально законному, но несправедливому решению.

4. И, наконец, идеальный случай, когда и суд и общество верно оценивают жизненные интересы народа, страны, общества. Тогда приговор и фактически, и по восприятию его и судом и обществом оказывается справедливым^[148].

Однако автор также задается вопросом: «Как же достичь этого идеала?» Нам представляется, что если идеальная конструкция достижима, то на данном этапе развития общества предложить критерии или механизм ее достижения невозможно, однако смысл идеала в том, что к нему необходимо стремиться – это вектор нормального поступательного развития.

Наконец, обратимся к диспозитивной составляющей принципа справедливости при назначении наказания. Мы связываем данный компонент с отношением потерпевшего к мере наказания, назначенной виновному, а также с возможностями потерпевшего повлиять каким-либо образом на назначаемое наказание. А. Ф. Бернер по поводу справедливости писал следующее: «Преступлением оскорбляется общая воля (закон, общество, государство), но обыкновенно, кроме того, им оскорбляется и отдельная воля (лицо, пострадавшее от преступления). Как та, так и другая должны быть удовлетворены, т. е. наказание должно возвратить как обществу, так и пострадавшему лицу чувство и сознание господства справедливости. Если преступление оскорбило преимущественно общественную волю, то и наказание должно быть направлено на удовлетворение последней»^[149].

В постановлении Конституционного Суда от 20 апреля 2006 г. № 4-П отмечено, что «реализация конституционных принципов в сфере уголовно-правового регулирования предполагает прежде всего использование средств уголовного закона для защиты граждан, их прав, свобод и законных интересов от преступных посягательств»^[150], необходимо также отметить, что одной из основных задач УК РФ является охрана прав и свобод человека и гражданина. Статья 52 Конституции РФ говорит о праве на возмещение вреда, причиненного преступлением. Уголовный кодекс, развивая данное конституционное право, предоставляют виновному право на возмещение вреда, и если действия по заглаживанию вреда совершены виновным до вынесения приговора – они могут явиться условиями освобождения от уголовной ответственности в соответствии со ст. 75, 76 УК РФ или же могут быть признаны в качестве смягчающих обстоятельств в соответствии со ст. 61 УК РФ.

При всем сказанном у потерпевшего нет предусмотренных законом правомочий повлиять на меру наказания, назначаемую преступнику. Даже примирение с потерпевшим возможно только при совершении впервые преступлений небольшой или средней тяжести, если же говорить о стадии избрания меры наказания, здесь ситуация крайне противоречива, в том числе и в судебной практике. В случае невозможности освободить виновного от уголовной ответственности в связи с примирением с потерпевшим у суда есть возможность поступить следующим образом. Например, Санкт-Петербургский городской суд указал, что мнение потерпевшего не назначать Щ. наказание в виде реального лишения свободы, высказанное им в судебных прениях, заявление потерпевшего о примирении со Щ. принималось судом во внимание при назначении осужденному наказания, в достаточной степени учтено судом и явилось одним из оснований назначения осужденному наказания на срок, близкий к минимальному, без штрафа и без ограничения свободы. В силу ст. 76 УК РФ уголовное дело о совершении тяжкого преступления, к каковым относится п. «а», «г» ч. 2 ст. 161 УК РФ, прекращению в связи с примирением с потерпевшим не подлежит^[151]. Рассмотрим следующую схожую ситуацию. Тульский областной суд указал в своем кассационном определении, что суд при назначении наказания учел мнение потерпевших, которые настаивали на строгом наказании для подсудимых. В то же время указанное в приговоре мнение потерпевших не соответствует фактическим обстоятельствам. Как следует из заявлений потерпевших С. и Р., они просили не наказывать подсудимых строго, остальные потерпевшие – У., Л. и Х. просили разрешить данный вопрос на усмотрение суда. Таким образом, никто из потерпевших не высказал мнение о строгом наказании подсудимых. При таких обстоятельствах указание на мнение потерпевших о строгом наказании подсудимых подлежит исключению из приговора, а назначенное наказание в отношении обоих осужденных – снижению как по каждому из преступлений, так и по совокупности преступлений^[152]. Суд первой инстанции назначил наказание с учетом просьбы потерпевших о суровом наказании, суд же кассационной инстанции установил, что мнение потерпевших было иное, и смягчил наказание, основываясь на одном лишь данном факте. К слову, первоначально по совокупности преступлений и приговоров виновному по данному делу было назначено наказание в виде лишения свободы на срок 2 года 6 месяцев с отбыванием в колонии-поселении, которое было снижено в связи с указанными обстоятельствами до 2 лет 4 месяцев.

Следовательно, суды признают влияние мнения потерпевшего на назначенное наказание, однако чаще это касается просьб потерпевших строго не наказывать преступника. Такого рода обстоятельства суды нередко признают смягчающими по собственному усмотрению на основании ч. 2 ст. 61 УК РФ. Например, суд указал следующее: «Учитывая указанные судом смягчающие обстоятельства: полное признание М.В. своей вины и раскаяние в содеянном, его молодой возраст, то, что он является студентом вуза, отсутствие по делу отягчающих обстоятельств, а также мнение потерпевших, которые претензий к осужденному не имеют, считают, что он осознал содеянное и исправился, просят о назначении ему наказания, не связанного с лишением свободы, суд апелляционной инстанции считает возможным смягчить назначенное осужденному М.В. наказание и назначить ему наказание, не связанное с лишением свободы, а именно в виде штрафа»^[153]. По данному делу мнение потерпевших было признано судом смягчающим обстоятельством наряду с другими подобными обстоятельствами, что представляется вполне допустимым.

Некоторые судебные инстанции идут по другому пути и стараются дополнительно выяснить мнение потерпевшего относительно назначаемого наказания, не признавая просьбы потерпевшего о снисхождении к преступнику смягчающим обстоятельством. Так, в надзорном определении Верховный Суд РФ указал, что, определяя Б. меру наказания в виде реального лишения свободы, суд не учел его роль и поведение во время и после совершения преступления, незначительную стоимость похищенного имущества – связки вяленой рыбы, а также мнение потерпевшего Х., просившего строго виновного не наказывать. «При таких обстоятельствах назначенное осужденному наказание следует признать чрезмерно суровым, в связи с чем его следует смягчить»^[154].

Допустимо ли учитывать мнение потерпевшего о снисхождении вне связи с обстоятельствами, смягчающими наказание, остается не совсем ясным. Естественно, нужно понимать, что далеко не всегда жертвы преступлений просят не наказывать строго виновных, не редкость и обратная ситуация, когда потерпевший просит назначить строгое наказание. Так, судебная коллегия, вопреки доводам жалобы, отмечает, что суд первой инстанции при назначении наказания учел мнение потерпевшей, которая возражала против рассмотрения уголовного дела в особом порядке судебного разбирательства и просила о назначении И. строгого наказания. Обоснованным и мотивированным является и вывод суда о назначении И. наказания в виде лишения свободы, и отсутствие оснований для применения ст. 73 УК РФ^[155]. В данном случае апелляционная инстанция согласилась с правильностью учета мнения потерпевшего о назначении сурового наказания виновному и отказалась смягчить приговор, однако более распространены в практике другие случаи, когда при пересмотре судебных актов в связи с несправедливостью назначенного наказания вышестоящие судебные инстанции указывают, например: «При назначении наказания подсудимому суд учел мнение потерпевшего А., настаивающего на строгом наказании, что не предусмотрено положениями ст. 60 УК РФ, в связи с чем данный вывод суда первой инстанции подлежит исключению из описательно-мотивировочной части приговора, что не влечет за собой смягчение назначенного наказания, которое является справедливым»^[156]. И если в указанном случае наказание виновному не смягчено, то существуют примеры, в которых за исключением из приговора указания на мнение потерпевшего о назначении сурового наказания следует смягчение меры наказания, такое как, например, здесь: «В нарушение требований ст. 60 УК РФ суд учел при назначении наказания мнение потерпевших А., которые, согласно протоколу судебного заседания, настаивали на строгом наказании виновного. Поэтому названные указания суда подлежат исключению из приговора, что влечет смягчение наказания, назначенного В.»^[157].

Похожая ситуация складывается, когда суды учитывают мнение потерпевшего о строгом наказании виновного в виде отягчающего обстоятельства, что прямо противоречит указанию Верховного Суда РФ: «Предусмотренный статьей 63 УК РФ перечень обстоятельств, отягчающих наказание, является исчерпывающим и расширительному толкованию не подлежит»^[158]. К примеру, при определении вида и размера наказания П. суд учел то, что он положительно характеризуется, однако им совершено особо тяжкое преступление против личности, также он ранее судим за тяжкое преступление, в связи с чем в его действиях в соответствии со ст. 63 УК РФ усматривается опасный рецидив преступлений. При таких обстоятельствах с учетом тяжести совершенного преступления и данных о личности виновного суд правильно пришел к выводу о необходимости назначения П. наказания в условиях реального отбывания им лишения свободы. Также при назначении наказания П. суд учел мнение потерпевшей, настаивавшей на суровом наказании. Поскольку в силу ч. 1 ст. 63 УК РФ мнение потерпевшей не отнесено к числу обстоятельств, обязательных для учета при назначении наказания, суд не имел правовых оснований ссылаться на него в приговоре^[159]. Также возможно снижение наказания при исключении указания на данное обстоятельство: «Указание суда на учет мнения потерпевшего при вынесении наказания подлежит исключению из описательно-мотивировочной части приговора, поскольку установленный ст. 63 УК РФ перечень отягчающих наказание обстоятельств является исчерпывающим и расширительному толкованию не подлежит. Назначенное Т. наказание по ч. 4 ст. 111 УК РФ смягчено до 6 лет 11 месяцев лишения свободы»^[160].