Kitobni o'qish: «Как грабили Ротшильда. Любовь и миллионы»

Shrift:

* * *

Страница, заимствованная из романа-лексикона в 100 000 слов М. Павича «Хазарский словарь» (Мужская версия). Но, в отличие от романа М. Павича, под ней никто не спит вечным сном. Это обычная цитата из произведения автора, любимого многими читателями

Первое предисловие об авторах

Одни биографы с восхищением описывают, как Ротшильды достигли финансового могущества, и утверждают, что этим они внесли свой вклад в развитие человечества. Другие анализируют их деятельность в истории Европы и доказывают, что Ротшильды ограбили целую эпоху, хитроумно перекачали в свои карманы богатства, накопленные аристократами и монархами, которые несколько веков обирали свои народы и тратили деньги на блестящие безделушки, шитые золотом одежды и пышные церемонии, бросая иногда горсть медяков воспевавшим их поэтам.

И вот ещё один виток человеческой комедии – и эти деньги уже тратят на себя выходцы из нищего квартала еврейского гетто, покупают замки старой французской знати, нанимают поваров, готовивших королям, и вместо когда-то вызывавших смех лапсердаков и ермолок учатся носить модные цилиндры и сшитые самыми лучшими портными фраки. Они жертвуют довольно приличные суммы на постройку приютов для парижских нищих, а правители государства счастливы, если Джеймс Ротшильд удостоит их своим посещением и позволит пустить в оборот облигации очередного займа, чтобы заткнуть дыры бюджета.

Джеймс Ротшильд любил пошутить. Когда его спрашивали, вырастет или понизится курс акций на бирже, он отвечал: «Откуда мне знать? Если бы я мог угадывать изменение курса акций, то стал бы богатым человеком».

Но нашёлся шутник, который ограбил и Ротшильда.

История этого ограбления удивительна, многое в ней долгое время было тайной, а кое-что неизвестно и по сей день. Один молодой человек приятной наружности действительно любил пошутить. Он пользовался полным доверием Джеймса Ротшильда и однажды, прихватив с собой тридцать миллионов франков из сейфов короля банкиров, скрылся в неизвестном направлении, перед этим, шутки ради, поставив его в известность, что на некоторое время покинет Париж. Ротшильд подумал, что всего лишь на четыре дня, а оказалось, что навсегда.

Нанятые Ротшильдом частные детективы шли по следам молодого человека приятной наружности во Франции, в Англии и в США. Им даже удалось установить, что его любовницу звали Жоржетта и что она была обаятельна и отличалась весёлым нравом, а это, как известно, привлекает мужчин не меньше, чем красота.

Но больше никто не смог узнать ровным счетом ничего.

И Ротшильду пришлось к убыткам в тридцать миллионов франков прибавить сумму, потраченную на детективов, – весьма значительную для сыщиков-профессионалов, но ничтожную в сравнении с пропавшими миллионами. А кроме того, он заплатил ещё и газетчикам, и они, не имея привычки отказывать таким уважаемым людям, как барон Ротшильд, не стали изо всей мочи кричать о том, что случилось, понимая, как было неприятно уже немолодому барону обнаружить в своих сейфах вместо тридцати миллионов пустоту, когда-то открытую любопытным и темпераментным итальянцем Эванджелиста Торричелли, учеником великого Галилео Галилея.

Торричелли обнаружил пустоту в стеклянной трубке, запаянной с одного конца, наполненной ртутью и опрокинутой в чашку с такой же ртутью – жидким металлом серебристого цвета. Он был несказанно рад своему открытию, ведь оно опровергало голословное утверждение Аристотеля о том, что природа якобы боится пустоты, и вполне возможно, что Торричелли, сообразив, что природа вообще ничего не боится, пустился в пляс, и, не скрывая охватившего его бурного веселья, станцевал какую-нибудь тарантеллу – танец, исполняемый в очень быстром темпе и сопровождаемый ударами в тамбурин, то есть в продолговатый барабан.

В отличие от Торричелли, Ротшильд, обнаружив пустоту в своих сейфах, ключи от которых он доверял только молодому человеку приятной наружности, признаков радости не проявил, а поддался грусти и печали. Понимая глубину его чувств, газетчики освещали в парижских газетах всё, что произошло, весьма сдержанно и постарались отвлечь внимание досужих парижан разными прочими новостями и сообщениями, например, о войне в Крыму и о том, что один из бульваров города Парижа наконец-то назовут Севастопольским.

И даже биографы Ротшильда не уделяют много внимания этому «ограблению века», века девятнадцатого, упоминают о нём вскользь, мельком, а то и вовсе умалчивают, увлекаясь описанием подробностей гениальных финансовых операций короля банкиров и его любви к классической живописи.

Это невиданных ранее размеров ограбление случилось через несколько лет после смерти великого писателя Бальзака. Создатель «Человеческой комедии» был вхож в дом Джеймса Ротшильда. Мастер пера пытался убедить нувориша оплатить свои огромные долги, неизбежные в процессе создания литературных шедевров, особенно если их творцу приходится жить в Париже, в этой столице мира полной соблазнов. Джеймс Ротшильд не заплатил долгов знаменитого романиста, а предложил ему всего лишь чашечку кофе.

Но Бальзак каждую ночь пил кофе ведрами и ему он был не в новинку. Кофе у Ротшильда он пить не стал и умер. Однако перед уходом в мир иной успел рассказать всем парижанам, что Ротшильд, не будучи красавцем с виду, за что его и называли обезьяной во фраке, не приложил ни малейших усилий для того, чтобы его супруга красавица Бетти подарила ему сына-наследника.

Поэтому во время похорон Бальзака барон Ротшильд первым шёл за его гробом и нёс чашечку кофе.

Не случись Бальзаку умереть, он конечно же не пропустил бы случая написать роман об «ограблении века», то есть о том, как у Ротшильда похитили тридцать миллионов франков. Ведь написаны же романы и сняты кинофильмы об ограблении века двадцатого. Тогда пятнадцать англичан, отсидевших не один срок в тюрьмах, начитались романов писателя Достоевского, взяли топор и пошли грабить почтовый поезд с деньгами. Они ударили машиниста тепловоза не острием топора, а обухом, тот залился кровью, но остался жив. Преступников, прихвативших с собой сто двадцать мешков, набитых деньгами, ловили всей Англией и в конце концов поймали.

Признаюсь тебе, мой взыскательный читатель, мне больше по душе ограбление века девятнадцатого. Почтовый поезд вез ветхие мелкие купюры для сдачи их в утиль. А молодой человек приятной наружности изъял из сейфов Ротшильда ничуть не меньшую сумму новенькими хрустящими банкнотами, причём крупными. И не пролил ни капли крови. Он никого не бил топором по голове. Ни обухом, ни острием. И вёл себя сдержанно и вполне прилично. А с Ротшильдом беседовал мило и непринужденно. И к тому, что произошло, имела отношение прекрасная Жоржетта. Ведь дело происходило во Франции. «Ищите женщину», – говорят французы. И её искали. Но не нашли. Как не нашли и молодого человека приятной наружности. С такими деньгами, какие оказались у них в руках, они пожелали остаться вдвоём и в таком месте, куда не добраться никаким сыщикам, даже если их попросит сам барон Джеймс Ротшильд и пообещает им щедрое вознаграждение.

Бальзак покинул этот мир, Александр Дюма уехал путешествовать по России, где он, восторженный фантазёр и известный гурман, не раз закусывал под развесистой клюквой, и написать роман об «ограблении века» было некому. И тем не менее роман этот написан. Возможно, он не так обширен, как сочинения господина Бальзака, и не так живописно изображает тонкости души человеческой, может быть, это даже не роман, а краткая повесть или просто длинный рассказ с предисловиями и послесловием и вставной новеллой. Но у него есть и некоторые достоинства.

Во-первых, я надеюсь, что он так же занимателен, как и всё, что в своё время второпях успел написать Александр Дюма, пока нетерпеливым белошвейкам не удавалось отвлечь его от пера и бумаги. А во-вторых, вот он, в Ютюбе, и его можно слушать, не ожидая, пока нерасторопный издатель подсуетится договориться с типографией и книжными лавками, число коих стремительно уменьшается, словно шагреневая кожа. Слушать, даже не затрудняя себя необходимостью составлять слога в слова, которые, по точному замечанию Гоголя, иной раз чёрти что и значат.

Роман, о котором идёт речь, написан на основе рукописи, попавшей ко мне, как это и положено, совершенно случайно.

В одном из московских букинистических магазинов я обратил внимание на фолиант внушительной толщины в переплёте, оклеенном мраморной бумагой. Удивила его цена – можно сказать, бросовая, всего несколько рублей, не соответствовавшая солидному виду книги. Я раскрыл её и на титульном листе прочёл: «Полное собрание сочинений графа Сен-Симона, толкующих о преобразовании мира и его наилучшем устройстве». Был указан год издания – 1903-й – и то, что перевод с французского языка «исполнил NN, образцовый сельский хозяин собственного именьица при селе Крулихино Болгатовской волости Опочецкого уезда Псковской губернии».

Все, кто во время существования государства СССР получал высшее образование, в обязательном порядке штудировали учение, которое называлось марксизм-ленинизм (оно составляло чуть ли не половину тогдашнего высшего образования в любой области знаний), и хорошо помнили, кто такой граф Сен-Симон.

Дело в том, что для придания марксизму-ленинизму сходства со Святой Троицей (Бог-Отец, Бог-Дух Святой, в виде голубя Бог-Сын) официально считали, что марсизм-ленинизм имеет три источника: немецкую классическую философию, английскую политическую экономию и французский утопический социализм. У каждого источника было по два апостола: Гегель и Фейербах, Смит и Рикардо, Сен-Симон и Фурье, в вышеперечисленном порядке следования источников. Таким образом, всех апостолов шесть, в отличие от двенадцати христианских апостолов, которые вместе с самим Христом, в венчике из роз, составляли уже чёртову дюжину, то есть число тринадцать. Что тонко подметил поэт Александр Блок – прототип Пьеро, влюбленного в прелестную Мальвину, из знаменитой сказки «Золотой ключик, или Приключения Буратино».

Сен-Симон – исторический персонаж, замечательный во многих отношениях. Он происходил из фамилии, умело находившей основания считать своим родоначальником Карла Великого, когда-то чуть было не объединившего большую часть Европы в единую империю. Но достоверно известные Сен-Симоны появились значительно позже. Один из них, Клод де Рувруа Сен-Симон, стал пажем короля Людовика XIII. Он сопровождал его во время охоты, доставлял ему любовниц, получил титул герцога, и вошёл в ближайшее окружение королевы-матери Марии Медичи – её часто путают с другой Медичи – Екатериной, устроившей кровавую Варфоломеевскую ночь, описанную во многих романах и осуждённую царём Иваном IV Грозным, за свирепость прозванным Васильевичем.

Мария Медичи собрала гостей на праздник в честь победы над кардиналом Ришелье, которого сама несколько лет назад вывела в люди, а Клод Сен-Симон, проведав, что король намерен поддержать не мать, а Ришелье, переметнулся на сторону кардинала. Это событие известно в истории Франции как «день одураченных» или «день дуралеев». Не приняв участия в этом празднике, Сен-Симон сохранил жизнь и свободу, дожил до преклонных лет и после смерти первой супруги взял в жёны юную красавицу.

Как рассказывали придворные насмешники, одряхлевший герцог после трех лет нелёгких трудов всё же сумел соорудить со своей молодой женой сына-наследника. Ребёнок был хилый, некрасивый, впоследствии малорослый. Но именно он – Луи де Рувруа Сен-Симон – прославил фамилию, написав ставшие знаменитыми «Мемуары». Он язвительно и остроумно изобразил придворную жизнь времен короля Людовика XIV со всеми, порой очень пикантными, подробностями, чем заслужил прозвище французского Тацита и благодарность историков последующих поколений.

Его дальний родственник Клод Анри де Рувруа Сен-Симон – уже не герцог, но всё ещё граф, – оставил в истории ещё более заметный след. О славе он мечтал с юношеских лет и приказал своему слуге будить его по утрам словами: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела». Фразу эту и сегодня без труда можно найти во всех собраниях афоризмов и крылатых слов. А когда дошло до дела, Сен-Симон, движимый страстным порывом, перво-наперво отправился в Америку сражаться за освобождение высланных из Англии каторжников, душегубов и проституток от тирании английского короля.

Но попал в плен, а после того как англичане неосмотрительно выпустили его на волю, долго пытался внушить испанскому правительству мысль соединить каналом два океана – Атлантический и Тихий – в самом узком месте Панамского перешейка. Испанцы оказались непонятливы, и Сен-Симон стал убеждать их прорыть канал от Мадрида до моря. Но тут как раз началась Великая и Кровавая французская революция. Сен-Симон во всеуслышание отказался от графского титула, а когда герцоги, маркизы, бароны и виконты не последовали его примеру, приловчился спекулировать конфискованными у аристократов землями и за пару лет сколотил солидный капитал.

Капитал этот он промотал.

Чтобы промотать сколько-нибудь приличный капитал, нужны красивые женщины, шампанское и компания весёлых и беззаботных друзей. Но Сен-Симон провидчески пошёл другим путем. Он потратил деньги на науку. Во-первых, сам не без пользы для умственного развития изучал всё, что попадалось под руку, а во-вторых, не скупился оплачивать учёных, призванных им для того, чтобы «проложить новый физико-математический путь человечества». Сен-Симон предложил заменить религию «ньютонизмом», так как именно Ньютон мог бы «управлять солнечным светом и руководить жителями планет». На все свои деньги Сен-Симон, опять же провидчески, планировал построить «мавзолеи Ньютона» и заменить ими церкви – католические, и протестантские кирхи, и православные храмы в далёкой России.

Но вдруг обнаружилось, что деньги закончились. Мечтательный Сен-Симон безоглядно просадил их за несколько лет, как безудержный гуляка за одну веселую ночь в дорогом ресторане. Тогда потомок герцогов и графов нанялся переписчиком в ломбард, чтобы заработать на хлеб. Труд переписчика в ломбарде утомителен и скучен и не способствует мечтам. Сен-Симон поселился на чердаке и стал жить на средства друзей, но больше на пожертвования богатых людей, – он посылал им свои сочинения и просьбы о деньгах.

Богатые люди сочинения не читали, но денег, хотя и немного, давали, и Сен-Симон продолжал писать один трактат за другим. Потом кто-то из богатых людей все же прочел одну из присланных ему рукописей. В ней убедительно излагались доказательства, что не пролетариат должен работать на богатых людей, а богатые люди обязаны не покладая рук трудиться для счастья и процветания пролетариата. Когда такие воззрения Сен-Симона стали известны богатым людям, они перестали давать ему деньги для продления существования.

Лишившись средств, Сен-Симон решил окончить жизнь самоубийством. Он неумело выстрелил в себя, выбил глаз и остался жив. Учеников, а их вокруг Сен-Симона уже собралось немало, поразил отчаянный жест учителя человечества и они стали приносить ему для пропитания хлеб и воду. Сен-Симон в благодарность за это вдохновенно рассказывал им, что золотой век, который философы ошибочно помещали в прошлое, на самом деле находится в будущем и в это светлое будущее людей приведут пролетарии, поэтому надо освободить их от рабского труда. И пояснил, что настоящей славы достигают только сбежавшие из сумасшедшего дома, а на смертном одре уверенно сказал: «Будущее принадлежит нам».

Сенсимонисты утверждают, будто их великий учитель имел в виду, что будущее должно принадлежать трудящимся, а себя он, как потомок императора Карла Великого, считал пролетарием мысли и умственного труда. Хорошо известно и еще одно высказывание Сен-Симона: «От каждого по способностям, каждому по труду». Это выражение в государстве СССР Иосиф Виссарионович Сталин вписал в Конституцию 1936 года. Позже по какому-то недоразумению стали говорить, что каждый получит столько, сколько сумел вывезти за границу – в Лондон и в другие места. Сочинения Сен-Симона в СССР издали, но чтобы заслужить «ромбик» – значок, который выдавали человеку с высшим образованием, – читать их полностью не заставляли. На получение высшего образования отводилось пять лет и времени не хватало. Даже труды основоположников марксизма-ленинизма, Маркса и Ленина, приходилось изучать не все до единого, а выборочно.

Толстенная книга 1903 года издания, видимо, первый том полного собрания сочинений Сен-Симона, не заинтересовала меня, несмотря на то что стоила всего несколько рублей. И тем не менее я спросил букиниста, почему книга, имеющая такой внушительный вид, стоит на удивление дёшево. Он ответил, что книга ненастоящая. В ней только первые двадцать страниц – перевод сочинения Сен-Симона «Индустрия», а остальные семьсот – какая-то рукопись, вставленная в книжный блок.

Я раскрыл том, и действительно, большая часть его представляла рукопись, написанную разборчивым каллиграфическим почерком, напоминавшим образцы из школьных прописей. Сначала мне показалось, что это комментарии к сочинениям Сен-Симона, но потом я понял, что автор рассуждает и о воззрениях других философов, в частности о знаменитом высказывании «собственность есть кража» известного типографского наборщика из французского города Безансона, анархиста и масона Пьера Жозефа Прудона, у которого Лев Толстой позаимствовал название «Война и мир» для своего романа-эпопеи. С удивлением я узнал из рукописи, что фразу «собственность есть кража» Прудон сам прихватил у еврейского мыслителя Иегуды бен Тимона, который ещё в XIII веке утверждал, что «любые деньги – это кража». Прудон сказал, что «собственность – это воровство», перефразировав слова Жана Пьера Бриссо «собственность есть кража».

Кто такой Бриссо? Это сын французского трактирщика, так как во Франции полным полно трактиров. Бриссо выучился на юриста, его хвалил сам Вольтер, а власти преследовали, и Бриссо пришлось уехать в Лондон. Он пытался уговорить англичан не торговать чернокожими рабами и даже посетил Америку, чтобы лично убедиться, как нехорошо продавать людей словно баранов или мешок крупы для приготовления овсяной каши. Но когда вспыхнула (или грянула) Великая и Кровавая французская революция, Бриссо немедленно оказался в Париже, проголосовал за казнь короля, и предложил учредить республику не только во Франции, но и во всей Европе.

За такую щедрую расточительность идей Бриссо приговорили к смертной казни и отрубили голову. Но не как королю Людовику XVI – тот был на эшафоте один и спрашивал, нет ли вестей об экспедиции Лаперуза, но палач не мог удовлетворить любопытство короля, так как даже не знал, кто это такой – граф Жан Франсуа де Гала де Лаперуз, который вопреки воле родителей женился на креолке и ошибочно принял остров Сахалин за полуостров, на самом деле отделенный от материка проливом Татарского, а от острова Хоккайдо – проливом, названным в честь самого Лаперуза.

Бриссо отрубили голову не одному, а вместе с двадцатью товарищами, чтобы не было скучно и они могли бы на эшафоте подбадривать друг друга.

Поразмыслив над словами Бриссо «собственность есть кража» и утверждением Иегуды бен Тимона, что «любые деньги – это кража», я не колеблясь отдал букинисту несколько рублей, забрал книгу и ушёл домой.

Дома я ещё раз перечитал нижнюю часть титула, заинтересовавшую меня более всего: «Перевод исполнил NN, образцовый сельский хозяин собственного именьица при селе Крулихино Болгатовской волости Опочецкого уезда Псковской губернии. 1903 год». Образцовыми сельскими хозяевами называли небогатых помещиков, которые сами вели хозяйство и, кроме того, настойчиво убеждали крестьян соседних деревень не ковырять землю деревянной сохой, а пахать её железным плугом, как это делают богопротивные немцы и хитрокозненные англичане, не пропускающие случая устроить России какую-нибудь пакость в Средней Азии, а то и прямо в Петербурге.

Я полистал несколько томов «Энциклопедического словаря» издателя Брокгауза и ещё кое-какие книги. Да, действительно в Болгатовской волости Опочецкого уезда есть село Крулихино «с сельскохозяйственной школой при нём». В Опочецком уезде и село Михайловское, где не худшие свои годы довелось провести Пушкину, хотя он и скучал по столичной суете… Здесь же, на кладбище «близ Святогорского монастыря поэт и погребен…» Присматривал за сосланным в Михайловское Пушкиным «по обязанности своего положения» предводитель местного дворянства и сосед по имению Алексей Иванович Львов, отставной полковник артиллерии. В отчете агенту тайной полиции он сообщал, что «ничего предосудительного о Пушкине не слышно…»

В селе Крулихино у Львовых был барский дом, владели им в начале XX века уже сыновья Львова. Дом в два этажа «в форме разомкнутого каре с ризалитами и бельведером», на каменном фундаменте, валунная кладка с кирпичами, так называемый белорусский стиль. В доме «зал с двумя светами», бильярдная, зимний сад. Во дворе флигель, оранжерея, парк с вековыми дубами, ясенями и клёнами, «густые аллеи», фигурный пруд, но уже заросший, композицию парка портят берёзки-самосев… В те времена, то есть в начале XX века, в барском доме имелся телефон и можно было звонить в Опочку и Новоржев.

А в наше время стали известны даже географические координаты Крулихино: 56 градусов 49 секунд северной широты и 28 градусов 59 секунд восточной долготы, и имеется спутниковая карта, на которой хорошо видны село и река Овсенка.

Возможно, образцовый сельский хозяин NN, помещик небольшого именьица, бывал у Львовых, особенно зимой, когда меньше сельскохозяйственных работ. Играл с хозяевами барского дома в бильярд и в зале «с двумя светами» читал отрывки из своих переводов Сен-Симона и комментарии к ним. Шел 1903 год. В Лондоне на съезде партии большевики (они так называли себя, потому что их собралось очень много – человек тридцать) уже приняли программу свержения самодержавия в России. Они планировали, что это совершат внуки их внуков лет этак через сто. Но время ускорилось. Впереди были 1905 – 1907 годы, а потом и 1914-й и 1917-й… А образцовый сельский хозяин именьица близ села Крулихино переводил сочинения Сен-Симона и подробно комментировал их, ничуть не задумываясь о грядущих событиях.

Я взялся читать рукопись. И с удивлением обнаружил, что это не комментарии к трудам Сен-Симона, а некое литературное произведение, повествование, основанное на реальных событиях, произошедших в 1850-х годах в Париже, когда из сейфов барона Джеймса Ротшильда похитили тридцать миллионов франков. Произведение это было написано в жанре диалога на манер диалогов Платона, но еще более напоминало «Диалог о двух главнейших системах мира» Галилео Галилея. Несмотря на разборчивый почерк, пришлось приложить значительные усилия, чтобы прочесть рукопись. Рассказ об ограблении Ротшильда занимал её десятую часть, остальное заполняли философские рассуждения о том, хорошо ли воровать деньги у богатых людей, особенно если эти деньги они нажили сомнительным способом.

Сама история о похищении миллионов показалась мне занимательной. Интересно было и то, как действовал похититель, и мотивы его поступка, и стимулы, которые им двигали. Я нашёл в библиотеке несколько книг о Ротшильдах – все, которые удалось найти. Только в одной из них я обнаружил краткий рассказ о том, что произошло в сентябре тысяча восемсот дцатого года в Париже, в конторе компании «Северная железная дорога», сердце деловой империи Ротшильда на тот момент. Да, действительно, из сейфов исчезли тридцать миллионов франков. Каким образом и чем всё это закончилось – об этом ни слова. Я просмотрел русские газеты того времени, нашёл несколько упоминаний об «ограблении века», но тоже невнятных и кратких.

В рукописи, случайно оказавшейся у меня, события излагались подробно и уверенно, так, словно сведения о них получены из первых рук. Как человек, зарабатывающий на хлеб пером, я подумал о том, чтобы опубликовать рукопись. Не с целью выразить сочувствие Ротшильду или восхититься ловкостью похитителя, а из рассуждения о том, что история эта заинтересует издателя, а потом читателей, которые к тому же и покупатели, что очень даже немаловажно. Но, разумеется, в изначальном виде она не могла бы привлечь к себе внимание.

Я взял карандаш и вычеркнул из рукописи большую часть философских рассуждений и отдал ее печатать машинистке. Из семисотстраничной рукопись превратилась в стостраничную. Однако читать её стало не намного легче. Она казалась «рваной», стиль изложения сделался неровным. Тогда я не поленился переписать рукопись от начала до конца. Стало ясно, что требуется добавить описание истории семейства Ротшильдов. Я сделал это, стараясь опираться на известные факты, которые можно найти в биографиях знаменитых банкиров. Собирая уже обновлённую рукопись, я позволил себе кое-где лирические и исторические отступления.

Потом я озаглавил рукопись. Не мудрствуя, назвал её «Как ограбили Ротшильда» и отнес издателю. Издатель, увидев название, пришёл в восторг. Он торопливо прочёл рукопись, добавил в название слова «История любви» и отдал в набор. Роман (а если угодно, повесть или рассказ) вышел под моей фамилией.

Во-первых, я всё-таки изрядно потрудился для того, чтобы рукопись, по воле случая попавшая ко мне, стала удобочитаемой: сокращал, переписывал и дополнял разными полезными сведениями.

Во-вторых, я не знаю имя и фамилию NN – настоящего автора, чтобы присоединиться к нему соавтором.

И в-третьих, я честно рассказал историю рукописи, дабы NN (или его потомки, если таковые объявятся) не обвинили меня в краже, как Иегуда бен Тимон мог бы обвинить в этом Жана Пьера Бриссо, а тот Прудона, и как совершенно справедливо Ротшильд обвинил в краже молодого человека приятной наружности.