Kitobni o'qish: «История зарубежной журналистики. У истоков журналистики»

МИНИСТЕРСТВО НАУКИ И ВЫСШЕГО ОБРАЗОВАНИЯ РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Федеральное государственное автономное образовательное учреждение высшего образования

«ЮЖНЫЙ ФЕДЕРАЛЬНЫЙ УНИВЕРСИТЕТ»

Ростов-на-Дону – Таганрог Издательство Южного федерального университета 2018

Печатается по решению кафедры истории журналистики Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета (протокол № 4 от 1 декабря 2017 г.)

Рецензенты:

доктор филологических наук, профессор, заведующий кафедрой истории и правового регулирования массовой коммуникации Кубанского государственного университета Ю. В. Лучинский;

кандидат филологических наук, доцент кафедры истории журналистики Института филологии, журналистики и межкультурной коммуникации Южного федерального университета Ю. А. Наумова

© Южный федеральный университет, 2018

© Виниченко В. М., 2018

© Оформление. Макет. Издательство Южного федерального университета, 2018

Глава 1
История журналистики: необходимое предисловие

«Каков бы ни был предмет истории – институт, нация или научная дисциплина, – его следует определить или обозначить его пределы, чтобы, исходя из этого, можно было проследить его становление», – писал во введении к своей книге «Этапы развития социологической мысли» известный французский социолог и журналист Раймон Арон [5, с. 24].

Однако применительно к журналистике уже этот первый шаг представляется достаточно сложной задачей. «Термин “журналистика” настолько широк… что его невозможно использовать в единственном числе, ничто не в состоянии объединить все те явления, которые ассоциируются с термином “журналистика”, кроме него самого… любое предположение, что нечто, именуемое “журналистикой”, вообще может существовать, было бы малоубедительным обобщением, вытекающим из обманчивого единства термина», – утверждает в одном из своих эссе современный австралийский исследователь Джон Хартли [88, р. 20].

Как ни странно, но Хартли не столь уж далёк от истины. Его американская коллега Б. Зелизер объясняет подобную ситуацию существованием в журналистике как минимум трёх «интерпретационных сообществ», состоящих из её исследователей, преподавателей и самих журналистов. Представители каждого из них склонны рассматривать журналистику совершенно по-разному. Единство взглядов зачастую может отсутствовать даже внутри сообщества, что особенно наглядно проявляется в случае с исследователями. Зелизер насчитывает пять возможных подходов к изучению журналистики: социологический, исторический, языковой, политологический и культурологический. Каждый из них, взятый в отдельности, предлагает свое, уникальное видение журналистики, а их приверженцы, по утверждению Зелизер, так и не сумели найти общего языка, а потому «им не удалось создать целостную картину журналистики, объединяющую воедино все эти подходы для ясного понимания того, чем является журналистика и чем она может быть» [135, р. 30].

Не лучше в этом отношении и ситуация в отечественной науке¹. Е. В. Ахмадулин рассматривает журналистику как социальную систему [6, с. 9], Л. П. Аполлонова – как социальный институт [3], С. Г. Корконосенко в одной из работ – как общественную деятельность [25, с. 3], в другой – как особую форму познания [24, с. 15], а Е. П. Прохоров в своём «Введении в теорию журналистики» вообще отказался от идеи предложить для неё какое-то одно, исчерпывающее определение, отметив, что понятие «журналистика» «имеет очень широкое семантическое наполнение» и изучать этот предмет «необходимо во всём богатстве его сторон и проявлений» [42, с. 11]. Неудивительно, что М. М. Ковалёва, в течение многих лет преподававшая историю журналистики в стенах Уральского университета, сравнила состояние отечественной теории журналистики с мифом², а проблему согласования теоретических представлений о журналистике с концептуальными основаниями исторических профессиональных дисциплин называла «самой актуальной (и даже болезненной!)» [23, с. 61].

Более того, возникает ощущение, что чем дольше тот или иной человек работает в журналистике или занимается её изучением, тем больше он затрудняется с её определением³. «Предложить точное определение для журналистики оказалось на удивление трудной задачей», – признал в 2014 г. профессор Нью-Йоркского университета М. Стефенс [127, р. XIII]. Подобное утверждение, на первый взгляд, выглядит несколько неожиданно, поскольку четверть века назад он не испытывал ни малейших сложностей в этом отношении. Во введении к «Истории новостей», одной из своих центральных работ, он, подобно многим из его коллег, определял журналистику как наиболее лаконичный термин для деятельности по сбору и распространению новостей [126, р. 3].

Во многом эти сложности закономерно вытекают из природы самой журналистики как профессии, которая, по словам всё того же Хартли, в отличие от юриспруденции или медицины, «не способна установить собственные границы, контролировать свои ряды, диктовать стандарты или цены, которая не располагает неотъемлемым набором основополагающих знаний и умений» [88, р. 24].

Журналистика действительно является открытой профессией, для занятия которой не требуется диплом о журналистском образовании, а иногда и вообще какой бы то ни было диплом. Но это не приуменьшает её значимости. Тот же Хартли называет её «самой важной текстовой системой в мире», конкурировать с которой «по масштабам распространения, глубине социального проникновения, разнообразию тем и форм» может лишь драма [ibid., р. 20].

Но вернемся к цитате Р. Арона, где он приводит пример историка, намеревающегося описать историю Франции либо Европы. Для этого он может воспользоваться довольно простым приёмом: обозначить в качестве Франции или Европы некий участок территории между Атлантикой и Уралом, после чего описать то, что происходило на нём с течением времени. «На деле же он никогда не пользуется таким топорным способом, – отмечает Р. Арон. – Франция и Европа – не географические, а исторические понятия, и та и другая определяются единством институтов и идей, опознаваемых, хотя и изменяющихся, и определённой территорией». Более того, сама дефиниция «выводится из двусторонних связей между настоящим и прошлым, из сравнения сегодняшней Франции и Европы с Францией и Европой эпохи Просвещения или господства христианства» [5, с. 24].

Сказанное им полностью справедливо и по отношению к журналистике, поскольку представления о ней также претерпевали существенные изменения с течением времени. Чтобы убедиться в этом, достаточно сопоставить два её определения, относящихся к разным историческим эпохам.

Первое из них представляет собой даже не определение как таковое, а лишь первый шаг по направлению к нему. В статье, появившейся в начале 1833 г. на страницах британского журнала «Westminster Review», речь идёт о новом общественном явлении, для обозначения которого, по мнению автора, лучше всего подошёл бы французский термин «journalism»: «“Журналистика” удачный термин для того, что он подразумевает… Обмен мнениями и сведениями, который осуществляется в Англии и других странах посредством газет и журналов, слишком важен, чтобы оставаться без названия, и данный термин полностью подходит» [95, р. 195].

Второе определение принадлежит перу одного из современных исследователей американской журналистики Майкла Шадсона и открывает первую главу его книги «Социология новостей», изданной в 2003 г.: «Журналистика – это бизнес или практика подготовки и распространения представляющей широкий общественный интерес информации о текущих событиях. Это сфера деятельности ряда организаций, регулярно (как правило, ежедневно) публикующих информацию о текущих событиях и комментарии к ней, расценивающиеся как точные и достоверные, для рассредоточенной анонимной аудитории с целью её открытого вовлечения в общественно значимый дискурс» [120, р. 11].

Эти два определения разделяет опыт не только 170-летнего развития англо-американской журналистики, но и непрерывных попыток его осмысления.

Определение М. Шадсона, естественно, не является единственно возможным либо истиной в последней инстанции; с исторической точки зрения оно удобно лишь тем, что позволяет достаточно легко вычленить его ключевые компоненты и взглянуть на время их возникновения. Именно так он и поступает в своей работе чуть далее: «Главные институциональные и культурные отличия современных новостей имеют относительно короткую историю – максимум 400 лет. Люди, получающие зарплату за написание достоверных материалов о текущих событиях и их публикацию на регулярной основе, существуют лишь около 250, а во многих местах не более 150 лет. Нормативное представление о том, что они должны обеспечивать граждан политической информацией для того, чтобы демократическая система могла работать, они выработали лишь после появления современных демократических государств. Идея о том, что эти журналисты должны преподносить новости в беспартийной профессиональной манере, возникла едва ли более века назад. Все эти черты современной журналистики принимают разные формы в зависимости от национальных традиций» [ibid., р. 71].

В этом отрывке примечательны три момента: во-первых, Шадсон принимает за точку отсчёта истории журналистики дату появления первых газет (400 лет назад); во-вторых, указывает на наличие её различных форм, зависящих от национальных традиций; и наконец, он использует в качестве синонимов слова «журналистика» и «новости».

Последнее полностью соответствует традициям англо-американской журналистики. «Термин “журналистика” в обычном понимании имеет два значения, – поясняет один из коллег М. Шадсона Д. Нероне. – Он означает как новости, так и деятельность по их освещению. В первом значении он подразумевает продукт, производимый информационными организациями или прессой. Во втором значении журналистика – это специфический набор норм, стандартов и процедур, которыми должна руководствоваться деятельность по освещению новостей» [106, р. 196]. Именно в первом значении, по утверждению Д. Нероне, термин «журналистика» использовал в упомянутом выше эссе «Журналистика и современность» Д. Хартли.

И здесь проявляется одно из упомянутых М. Шадсоном национальных различий, обусловливающих существование разных форм журналистики. В российской традиции, например, ключевым понятием для её определения до недавнего времени всегда выступала публицистика, а не новости. «Публицистика – высший род журналистики», – утверждалось в 1971 г. на страницах «Краткой литературной энциклопедии» [14, с. 73]. «Область журналистики, система средств массовой пропаганды и информации приобрели в современном мире огромное влияние, а публицистические тексты составляют её главное содержательное наполнение», – писала в 1989 г. во введении к своей монографии «У истоков публицистики» В. В. Учёнова [53, с. 4]. «Главным типом творчества, используемым в журналистике, является публицистика», – более двух десятилетий спустя отмечал её коллега Е. П. Прохоров [42, с. 76].

Как известно, одним из ключевых признаков публицистики выступает её стремление к непосредственному воздействию на мнение и поведение аудитории, в силу чего она зачастую рассматривается как одна из форм агитации и пропаганды [21, с. 98].

Это понятие не имеет прямого соответствия в английском языке, ближайшими по значению терминами к нему являются «opinion pieces» и «advocacy journalism».

Новости представляют собой нечто совершенно иное. М. Стефенс, автор одной из наиболее фундаментальных исторических работ в данной области, «А History of News», определяет их как «новую информацию о предмете, представляющем определённый интерес для некоторой части общества», и сразу же признаёт, что подобное определение может показаться слишком узким для некоторых именно потому, что «исключает моральные и политические наставления» [125, р. 4].

Согласно традициям западной журналистики, новости должны быть объективными и беспристрастными; кроме того, их следует отделять от мнений. Однако выполнить подобное требование довольно непросто: «Мнения и новости не одно и то же, хотя мнения могут порождать и содержать новости», – признаёт М. Стефенс [ibid., р. 175].

Одна из причин, по которой грань между ними трудно провести с абсолютной чёткостью, – это то, что и новости, и публицистика являются взаимосвязанными и взаимодополняющими компонентами журналистики. В том, что это так, можно убедиться, если взглянуть на шесть основных функций, которые, по утверждению М. Шадсона, новости выполняют в демократическом обществе [119, р. 8–9]:

1. Информационная функция: СМИ способны обеспечивать граждан полной и достоверной информацией, чтобы те могли сделать разумный политический выбор.

2. Расследовательская: СМИ могут расследовать деятельность органов и лиц, обладающих властью, особенно государственной.

3. Аналитическая: СМИ могут обеспечивать доступную интерпретацию, помогающую гражданам понять сложные проблемы.

4. Функция социальной эмпатии: журналистика способна рассказать людям о жизни других сегментов общества и помочь им понять взгляды и образ жизни тех, кто к ним принадлежит, особенно если речь идёт о тех, кто добился в жизни меньших успехов, чем они сами.

5. Функция общественного форума: журналисты способны обеспечивать диалог между гражданами и сообщать о взглядах различных групп в обществе.

6. Мобилизационная функция: СМИ могут выступать в качестве защитника определённых политических программ и побуждать людей к действиям в их поддержку.

Последняя из этих функций полностью укладывается в определение публицистики.

Как утверждает М. Шадсон, «относительная значимость различных функций может изменяться с течением времени и варьироваться от одного демократического общества к другому», что позволяет вести речь о национальных моделях журналистики. Более того, «если понимать журналистику как деятельность по подготовке и периодическому распространению информации и комментариев о текущих событиях, представляющих общественный интерес и обладающих общественной значимостью, то она, в отличие от демократии, существовала в Чили в течение 1980-х гг., в Испании времён Франко, где также не было демократии, и существует в современном Китае, порой отваживаясь даже критиковать правительство, что, однако, не приближает Китай к демократическому устройству» [119, р. 8].

Не менее важно то, что набор этих функций, а также их соотношение с течением времени способны изменяться, меняя представление о журналистике в том или ином обществе. Так, например, вплоть до последних десятилетий XIX в. американская пресса, как и европейская, носила откровенно партийный характер, а её основной функцией, по утверждению М. Шадсона, выступала вовсе не информационная, а мобилизационная.

И это вновь возвращает нас к тому, о чём мы уже сказали: журналистика является историческим понятием, содержание которого не только претерпевало серьёзные изменения с течением времени, но и может варьироваться в зависимости от национальных традиций.

Почему это так важно? Потому что в настоящий момент журналистика переживает очередной исторический разлом: «В течение примерно полутора веков журналисты делали ставку на сбор и распространение новостей, – писал в 2014 г. М. Стефенс в своей новой книге «Beyond News: The Future of Journalism». – С середины XIX в. они зарабатывали на жизнь и даже создавали огромные предприятия, продавая новости или рекламу в сочетании с ними… Дело выглядит так, что в будущем немногие журналисты смогут существовать далее подобным образом» [127, р. XIII–XIV].

«Мы не увидим конца журналистики, но газетам предстоят тяжёлые времена, и некоторые из них, включая самые именитые, их не переживут, – соглашается с ним М. Шадсон. – Информационная, расследовательская, а также функция социальной эмпатии, которые журналистика ранее выполняла в условиях демократии, могут быть перераспределены между журналистскими и нежурналистскими организациями. Они могут не концентрироваться более в руках газет и телевизионных станций, как это было некогда» [119, р. 21].

С американскими исследователями солидарны многие из их европейских коллег, как свидетельствует статья профессора Дортмундского университета X. Пётткера под красноречивым названием «Источник понимания: почему журналистика нуждается в истории как тематической области», опубликованная им в 2011 г. в журнале «Journalism Practice». В ней он, в частности, писал: «Связь журналистики с новостной функцией существенно ослабла с тех пор, как люди и организации, не имеющие отношения к журналистике, стали приобретать всё большее значение, используя методы и формы подачи информации, разработанные в рамках новостной журналистики, для влияния на общественное мнение в соответствии со своими собственными политическими, экономическими, религиозными или научными интересами…» [109, р. 522]. В подобных условиях, полагает Пётткер, журналистика должна сделать главной целью то, что до сих пор считалось для неё вторичной задачей: помогать общественности лучше понимать окружающий нас мир (то, что М. Шадсон называет аналитической, а X. Пётткер – ориентирующей функцией).

Это довольно непростая задача, поскольку мир, в котором мы живём, состоит из двух взаимосвязанных и взаимодополняющих сфер: природы и человеческой культуры. Природа, как известно, подчиняется законам естественного развития, которые могут быть математически смоделированы, что позволяет со значительной степенью вероятности предсказывать различные природные явления. А вот культура, включающая в себя искусство, политику, общественные отношения, будучи результатом взаимодействия людей, такому моделированию практически не поддаётся. Единственным возможным ключом к пониманию и объяснению культурных феноменов является изучение того, как они возникли и изменялись с течением времени, т. е. истории.