Книга, при прочтении которой, просто получаешь удовольствие. Прекрасный язык и повествование, автор полностью погружает вас в путешествие и историю вместе с ним. Атмосферная книга для пасмурного и дождливого дня.
Тут нет захватывающего сюжета, и наверняка, некоторым будет скучно, так что советую ознакомится с фрагментом.
Значит, если трамваи, и бродяги, и приятели, и самые лучшие друзья могут уйти на время или навсегда, или заржаветь, или развалиться, или умереть, и если людей могут убить, и если такие люди, как прабабушка, которые должны жить вечно, тоже могут умереть... Если всё это правда... Значит, я, Дуглас Сполдинг, когда-нибудь... должен... Рэй Брэдбери "Вино из одуванчиков"
В своём "Саду против времени" Оливия Лэнг ссылалась на "Кольца Сатурна" В.Г. Зебальда, да так, что волей-неволей захотелось ознакомиться с этим романом, ища такого же умиротворения, которые дарят книги Лэнг. Я думала, что это будет что-то вроде её же "К реке", только, быть может, более грубое и суровое, в немецких традициях.
Одно могу сказать точно: немецкие традиции были соблюдены, да вот не те. Если Лэнг в своей меланхолии бредёт вдоль реки Уз и перебирает в голове факты о взлётах и падениях людей, живших в той местности, то Зебальд сосредотачивается даже не столько на падениях, сколько на тлене и разложении. Во время своего паломничества вдоль моря он посещает кладбища и заброшенные парки, пришедшие в упадок поместья и оставленные исследовательские базы. Он вспоминает: вот тут жил отшельником такой-то обнищавший аристократ. А вот здесь когда-то была целая курортная империя, возглавляемая предпринимателем из среднего класса, да всё развалилось в войну. А вот однажды я побывал в Ирландии и гостил там в разорённой усадьбе, остальные обитатели которой тихо сходила с ума от безделья и беспомощности. А вот один шляхтич ходил по реке в Южной Африке, насмотрелся на тамошние ужасы и был поглощён чёрною тоскою.
И так всю книгу. Автор в лице своего героя бредёт через пустоши и заросшие поля, блуждает по парковым лабиринтам, вспоминает о чьих-то помешательствах, а порой и сам помрачается рассудком и сознанием. Он чем-то напоминает беседу двух давно не видевшихся бабушек: "помнишь Зинаиду Петровну? так померла ж по осени. а вот магазин, "Берёзка", возле железнодорожной станции помнишь? так там хозяин проворовался и сбежал, а магазин закрыли, так и стоит теперь заброшенный, шпана окна поразбивала, внутри бомжи притон устроили". И казалось бы, в чём смысл такого депрессивного потока воспоминаний и образов?
Тем более, весь текст меланхоличный и тягучий, с длинными абзацами по несколько страниц, с историями, перетекающими одна в другую. Он явно не стремится быть лёгким, он требует определённого настроения и душевного состояния. Так во время одинокой прогулки одна мысль немедленно сменяется другой, внутренний голос не смолкает и неустанно подсовывает нам тему за темой, затягивая в пучину тоскливых рассуждений. И нам предлагается побыть таким одиноким путником, поразмышлять на разные темы и попытаться найти для них единый корень.
С первой попытки мне даже не удалось выделить общую мысль книги, однако спокойное раздумье помогло обнаружить общее у всех историй: что-то неизменно заканчивается, уступая место чему-то другому. Но мы тоскуем именно по тому, что кончается. Люди в целом склонны цепляться за прошлое, за воспоминания, и не желать жить в настоящем, планировать будущее.
Это книга о страхе перемен, о неспособности управлять собственной жизнью и нежелании принимать серьёзные решения. Все персонажи, о которых вспоминает Зебальд в своём путешествии, так или иначе бегут от общепринятых норм. Селятся в уединённых коттеджах, забрасывают хозяйство, годами ходят в старой одежде, избегают общества. Это своеобразные хикикомори разных эпох Великобритании. Это причудливые эскаписты, нашедшие своеобразное счастье в своём уединении, изгнании.
И чему же они хотят научить нас?
...Когда-нибудь я, Дуглас Сполдинг, тоже должен умереть...
Моя новая любовь
Винфрид Зебальд, конечно, совершенно уникальный писатель. Кто-то, возможно, скажет, на очень большого любителя. И кажется, меня угораздило в эти любители каким-то боком залететь. Признайтесь! Вам ведь становится легче, когда вы обнаруживаете, что рядом с Вами... Ну ладно! Не рядом! - Но всë же! - Когда-то, где-то , в обозримо-удалëнном пространстве-времени жил и страдал некто, от схожего с Вашим синдрома. Синдрома отщепенца. Синдрома отверженного. Или не совсем так.Это какое-то наполовину вынужденное, а наполовину добровольное отщепенство. Некто, не просто выброшенный, изверженный из общества и общения, но и сам добровольно избегающий их. В его романах нет сюжета, нет событийности, как таковой. Нет главных героев, основной и побочной линий существования. Она переполнена массой как-бы документалистики. Фото, документы, дотошные сведения, статистика, перебирания названий, имëн, дат. Факты, факты, факты. А за ними неприглядная история человечества. Убийства, уничтожение, обречение на деградацию, голод, вымирание. Доведение до смерти, планомерное истребление, уничтожение миллионов. Тьмы и тьмы. На протяжении столетий и тысячелетий. Славная биография Homo Sapiens. И плеяда чудаков, отверженных. Которые осмеливаются... Или хотя бы не участвуют, отстраняются. Находятся в постоянном столбняке от привычного ужаса... Это всë Зебальд. И он, казалось бы, намеренно, антилитературен. - " Сказала она, сказал Аустерлиц". - Такой громоздкий вопиюще-неэстетичный приём передачи чьей-то речи через посредников... Но нет! Он новый честный бог искусства слова. Видимо, в наше время, только так! Если вы живы, если вы настоящий, Ваша психика будет настолько исполосована ударами судьбы, жестокостью буден, жестокостью фактов, что вы будете согласна встречаться-общаться с облаками, деревьями, тенями зданий, тенями людей, архитектурных сооружений. Люди будут встречаться, но как-то невзначай, ненадолго, сменяя друг друга, перетасовываясь, как колода карт. И ты приходишь к пониманию, что главные происшествия, главные встречи на дню - это встреча с облаками на небе, с тенями гор, зданий и деревьев. Встречи с собственными воспоминаниями, которые меняют очертания, как высыхающие лужи.
Зебальд не оставляет ни толики надежды. Время стирает всё, каждый миг - миг умирания, человечество занимается самоуничтожением, люди убивают друг друга, во все времена одно и то же - добрее или лучше никто не становится. И вся эта безнадежность подается в виде дневника одного пешего путешествия по кусочку Англии - графству Суффолк. остановки в печальных покинутых людьми местах и воспоминания-размышления. все это с лично отобранными Зебальдом фотографиями, что превращает повесть в некое подобие документального фильма. При всей безысходности - мне понравилось. И, конечно, Зебальд прав. Это вопрос мировосприятия - кто-то читает Зеланда, а кто-то Зебальда
Кольца Сатурна попали в моё поле зрения абсолютно случайно, как и многим другим случайно подвернувшимся мне под руку вещам, я решил дать шанс и этой книге. Хотя, признаюсь, опасения в зашкаливающей претенциозности произведения у меня были. Заинтересовали меня фотографии разворота с картинками. Взрослая художественная книжка с картинками — это интересно.
Но, к счастью, в этот раз я ошибся. Книга оказалась очень интересной и прочлась практически на одном дыхании.
Роман представляет из себя художественную обработку путешествия по восточному побережью Британии. Места, ранее процветавшие и ныне пришедшие в запустение позволяют автору поближе рассмотреть трагедию каждой деревушки, дерева или семейства, найти связи с масштабными геополитическими процессами и даже собственной судьбой. И, конечно же, между строк «Всё — тщета и ловля ветра» и мысли о повторяемости истории. Способности автора найти разрушение и увядание во всём, что нас окружает можно позавидовать.
Созданной связностью разнообразных событий Зебальд напоминает Воннегута. Общий тон произведения заставляет иногда подумать, что если бы Царь Соломон жил в конце ХХ века, то Экклезиаст выглядел бы именно так.
Шарма книге добавляют иллюстрации. Насколько я понял, в оригинальной книге они не были столь поганого качества, тут уже наши издатели постарались. Зато образы описываемых автором местностей, личностей и объектов в русской версии выглядят совсем исчезающими и контурными, что лишь положительно сказывается на атмосфере.
В целом получилось замечательное путешествие-размышление, наполненное светлой грустью автора. Вот только, в отличие от Экклезиаста, впечатление после прочтения остаётся далеко не такое гнетущее, ибо Зебальд способен захватывать красоту момента.
Эта книга — мое первое знакомство с Зебальдом. И по прочтении я могу с уверенностью сказать, что наше общение продолжится. "Кольца Сатурна. Английское паломничество" — описание предпринятого писателем в 1992 году пешего путешествия по восточной Англии (графство Суффолк). Один из эпиграфов к книге гласит: "Кольца Сатурна состоят из кристаллов льда и предположительно частиц метеоритной пыли ... Вероятно, речь идет о фрагментах прежней луны, которая слишком приблизилась к планете и была разрушена ее приливами и отливами...", — это и есть ключ к пониманию названия книги. Пыль, в которую превращается любая цивилизация, становится предметом рассуждения Зебальда, темой, которая неотступно преследует его.
Уже с самого начала стиль автора показался мне знакомым, не в том смысле, что он не индивидуален, но подобные ощущения погружения в созерцание мира со стороны испытываешь и при чтении Пруста. Хотя в этом тексте за основу взяты не душевные переживания, не внутренний мир героя, да и подобного лиризма тут, наверное, нет. Хотя, это как посмотреть. Слог Зебальда шуршащий, как та же метеоритная пыль (в моих фантазиях, она шуршит похоже на песок, утекающий сквозь пальцы)... И есть у него прекрасные образы, завораживающие своей красотой, это же вполне себе поэзия в прозе.
"Кольца Сатурна" — роман-созерцание. Сюжет — умирание мира. Грустный автор смиренно наблюдает картину разрушения восточного побережья Англии, вспоминая страницы славной истории мира, как поется в песне "ты помнишь, как все начиналось?" Зебальд вполне потянет на энциклопедиста (хоть и из другой эпохи), поэтому он-то — помнит. В его памяти судьбы городов, людей, стран и везде неотступно скользит Её Величество Смерть. Нет здесь никакого отчаяния. Писатель смиренно констатирует факты, и в нарисованных им с натуры пейзажах запустения есть своеобразная прелесть полного одиночества, когда мир сжимается в песчинку и ты оказываешься вне времени и пространства. В общем-то все равно, Лоусофт, Вудбридж, Амстердам, Вологда (она тут тоже упоминается) или Мюнхен, все рано или поздно превращается в пепел и прах.
Как говорится, memento mori, друг!
Отправляясь в путешествие по восточным окраинам Великобритании, автор движется одновременно в двух направлениях. Тело движется вперед, а мысли - назад, то есть в прошлое. Иногда это прошлое автора, иногда - стран, городов, прославленных чудаков или жестоких сражений.
Как чертик из табакерки, выскакивает далекая китайская императрица-регентша Цыси. В загадочном одиночестве проходит по дворцу ее тень, прислушиваясь к шороху гусениц-шелкопрядов.
А вот печальный Эдвард Фицджеральд, переложивший на английский язык рубаи Хайяма. Долгие годы он был влюблен в юношу, после смерти которого сделался отшельником и мизантропом.
Английский фермер, посвятивший свою жизнь строительству макета Иерусалимского храма.
Томас Браун, составивший воображаемый музей редкостей, в котором можно найти, среди прочего, "мираж морской прерии у побережья Прованса".
Это все фигуры из прошлого. Настоящее рассказчика представляется в виде бескрайних просторов с призраками ветряных мельниц и разрушенных военных объектов, похожих на остатки священных храмов. Поля превращаются в лабиринты, случайные предметы вытягивают нити воспоминаний, могучие деревья оказываются не тверже хрустального сервиза.
Книжка, которая могла бы не кончаться, но вопреки очевидному все же подошла к концу.
Посвящается Марии Степановой, из чьей "Памяти памяти" я узнала о Зебальде и о которой постоянно думала, читая "Кольца Сатурна".
Одна из книг Зебальда называется "Естественная история разрушения" и, читая "Кольца Сатурна", я постоянно думала, что такое название в какой-то мере подошло бы и этой книге: она действительно во многом – о разрушенном: о чем-то разрушенном в материальном мире и о чем-то метафорически разрушенном в голове у человека. Отпечаток этого разрушения есть как будто на всем, о чем рассказывается в этих заметках о пешем путешествии по графству Саффолк.
Эти записки выглядят вполне документально с точки зрения фактов и очень искренне с точки зрения описаний мыслей и чувств, но интересно вот что: есть ли в этой прозе лирический герой или здесь этот герой максимально честно приближен к самому Зебальду? Не знаю, но хотела бы знать. Отсутствие однозначного знания и понимания тоже кажется мне очень важным применительно к "Кольцам Сатурна". У этого не то героя, не то самого автора вся драматургия произведения строится не на событиях - отправился туда, увидел то, а на движении мысли - и эта самая драматургия мысли захватывает, если читатель готов делать мыслительное усилие.
С этой токи зрения хочется назвать "Кольца Сатурна" "потоком сознания" или "путевым потоком сознания", но это кажется не совсем правильным – возможно потому, что поток сознания существует в моменте, а в "Кольцах Сатурна" так или иначе есть ретроспективность и рефлексивность – взгляд из момента, в котором Зебальд пишет книгу.
Кроме истории о разрушениях, Зебальд дотрагивается до еще нескольких важных историй. Одна из них - для меня - история о смерти. Он часто говорит о кладбищах, иногда думает о своих мертвых, постоянно вспоминает Томаса Брауна:
“Браун сам наилучшим образом прокомментировал посмертные блуждания собственного черепа, в одном месте своего знаменитого, частью археологического, частью метафизического трактата о практике сожжения покойников и захоронения урн он пишет, что вытаскивать труп из могилы — это трагедия и мерзость. Но кто, вопрошает он, знает судьбу своего праха? Кто знает, как часто его будут хоронить?”
Получается, что история про смерть и история про разрушение - это две половинки того главного, о чем мы думаем, читая "Кольца Сатурна". И надо сказать, что сочетание возвышенных размышлений и простеньких описаний бытовых ситуаций производит очень особенный эффект – что-то вроде эффекта "и горний ангелов полет и дольней лозы прозябанье". Это сочетание высокого с мелким - не о том, что мелкое подтверждает высокое, а о том что в каждой мелочи и маленьком действии есть след возвышенного.
Зебальд отмечает в мире какую-то горькую иронию и сам пишет с такой иронией – его формулировки точны, но не скучны. Эта горечь добавляет силы ощущению пустоты – той пустоты, которая остается от разрушений и смертей – как будто все кончилось.
“Я так боялся, что реальность исчезла навсегда, что мне хотелось убедиться в ее существовании” – говорит рассказчик. И сам убеждает нас: вот реальность, в ней есть разрушения, смерть и пустота, но ее существование – неоспоримо. А главное, что реальность есть в памяти живущих.
Посвящение В память о Наставнике, И.И. Шелухиной, ушедшей в этом году из жизни... С ней мы - сначала со скрипом, потом со все растущим удовольствием - читали и обсуждали таких разных Ремарка и Леонгарда Франка, Келлермана, Фейхтвангера и Дюрренматта. Она научила меня любить немецкий язык и немецкоязычных писателей, получать наслаждение от погружения в язык и стиль...
Книга В.Г. Зебальда, с творчеством которого не была до сей поры знакома, мне однозначно понравилась: медитативная проза-размышление, построенная по ассоциативному принципу, она заставляет погрузиться в детали или же, напротив, взглянуть «с высоты птичьего полета» (кстати, привычный для книги ракурс) – на историю и текущую ситуацию. Линия повествования напоминает движение по спирали: вычленяются повторяющиеся фразы-переходы, повторяющиеся, но на новом уровне – в новом месте и в новое время – моменты. Если пытаться набросать схему, отметив (словесно) важнейшие пункты каждого момента повествования, то будет примерно так: п. 1) я/повествователь: с очевидными автобиографическими чертами герой, что подтверждают и фотографии; по ощущениям историк литературы (большая часть объектов именно из этой области) — человек мысли, а не действия; — пп. 2 и 3) физический пройденный путь и географическое наименование/место как цель: эти пункты со всей очевидностью воплощают концепцию «via est vita» — физическое путешествие по дорогам Суффолка 1990-х переносит и героя, и читателя в самые разные эпохи и даже в разные страны (Китай XIX столетия; английский XII век и расцвет порта Данвич; конголезские ужасы, устроенные там европейцами в XIX веке; Нидерланды середины ХХ века и пр.); все, что автор видит вокруг себя, побуждает его к размышлениям, погружению в историю, личным воспоминаниям; — п. 3) объект: это, пожалуй, самый интересный пункт повествования. Объектом наблюдения и толчком к дальнейшим рассуждениям часто у Зебальда являются люди литературы. В «Кольцах Сатурна» представлены прелестные биографические миниатюры о Рене Шатобриане и Джозефе Конраде, о Ч.А. Суинберне и Эдварде Фицджеральде, переводчике Омара Хайяма, наконец, зарисовка о Томасе Брауне, враче, ученом и писателе XVII в. Каждый новый человек — это и перекрещение судеб: Шатобриан и вдова контр-адмирала Саттона, например, или Конрад и Роджер Кейсмент, боровшийся всю свою жизнь за права человека — в Конго и в Перу, в Ирландии. Кстати от Конрада «перекрестная ссылка» уходит к Францу Кафке (в связи с африканской темой упомянут его дядя, Йозеф Лёв). Имя писателя Майкла Хамбургера, как выяснилось позднее, поэта и переводчика, мне ни о чем не говорит: его навестил герой в Миддлтоне, Суффолк, — так вот он сам, его жизнь и творчество послужили отправной точкой для рассуждений об «избирательном сродстве» людей, которые все «движутся друг за другом по одним и тем же орбитам, предначертанным нашим происхождением и нашими надеждами»:
… мы смутно сознаем, что никогда не постигнем тех неизмеримых влияний, которые на самом деле определяют наш жизненный путь. Представьте себе, что ваш день рождения отмечается на два дня позже, чем день рождения Гёльдерлина. Неужели поэтому вас всю жизнь преследует его тень? …
… Очевидно, именно «избирательное сродство» сводит людей, столь разных, в одной точке времени и пространства, как это постоянно случается в книге Зебальда.
В этом ряду имя Томаса Брауна, автора эпохи барокко, занимает особое место — оно является одним из главных стержней, связывающих книгу воедино, — другой такой стержень это сам герой-автор-повествователь. Томас Браун «подарил» Зебальду особую манеру письма, позволяющую рассмотреть все вокруг «с точки зрения аутсайдера и, пожалуй, даже глазами Творца»:
… чтобы достигнуть необходимой для этого высоты, у него имелось единственное средство — чреватый опасностями высокий полет языка. Как и другие английские писатели XVII века, всю свою ученость Браун носит с собой, а это несметные сокровища цитат и имена всех предшествовавших ему авторитетов; он работает с метафорами и аналогиями, выходящими далеко за пределы обычных аналогий, и строит лабиринты тяжеловесных пассажей, растекающихся подчас на две-три страницы и похожих на торжественные и траурные шествия. И пусть ему не всегда удается воспарить, в частности из-за огромного груза, но, когда он, вместе со своей кладью, поднимается выше и выше, несется по кругам своей прозы, как стриж, подхваченный теплыми течениями воздуха, тогда даже нынешний читатель испытывает чувство левитации…
Кстати, персонажи-объекты, которые встречаются в книге Зебальда, включая принадлежащих к горнему миру литературы и тех, кто так и не сумел вырваться из дольнего мира реальности и быта, хотя, видят боги, прилагает к этому все усилия (например, семейство Ашбери или Алек Гаррард, строящий модель Иерусалимского храма), — все они аутсайдеры, по разным причинам и жизненным обстоятельствам, глядящие на мир с точки зрения, расположенной вне общей для всех нас системы координат. А потому видят они лучше и детальнее; — наконец, высказывается переходная на новую фазу фраза (например, «об этом я и думал, когда…» и тому подобные) — и совершается новый виток паломничества по Суффолку, миру и временам.
«Кольца Сатурна» — текст в самом точном смысле этого слова: это ткань, в которой нити основы — это пространственные координаты, уток — время, нити мрачные, грязные, часто бурые от пролитой крови, — это «жатва Сатурна»: вот он Сатурн-Кронос, пожирающий собственных детей и ставший потому олицетворением насильственной и страшной смерти, из заглавия. Но притом это полотно заткано цветными, яркими нитями человеческих жизней. Здесь, как говорит автор вслед за Джоном Мильтоном в первом из эпиграфов, «Good and evil we know in the field of this world grow up together almost inseparably». (интересно, что роль ярких нитей, расцвечивающих повествование, выполняют не только люди, но и узор цитат на английском, голландском, французском языках!). Это сравнение романа с тканью (банальное, согласно, то здесь очень точное и уместное) подтверждается «красной нитью» шелкопрядов и шелка, связывающей отдельные элементы и начало (Томаса Брауна) с концом.
Словом, книга замечательная, требующая времени на чтение и размышление. И В.Г. Зебальд — писатель, которого не хочется ни с кем сравнивать, ему, как это говорится о совершенно другом писателе, «достаточно быть самим собой»…
P.S.: И, кстати, Сатурн — древнее божество циклических земледельческого и календарного мифов, а потому ступени в книге Зебальда, каждый новый виток движения по спирали — отражают этот постоянный цикл смерти и возрождения, в котором смерть и жизнь сосуществуют на равных. Даже если на первый взгляд кажется, что смерть — побеждает.
"Кольца Сатурна" – та редкая книга, которая становится значительно лучше после первых ста страниц.
Сюжет здесь, конечно, не бей лежачего: в 1992 году рассказчик, более или менее эквивалентный В. Г. Зебальду (филологическая корректность требует воздерживаться от отождествления автора и персонажа), всю книгу бродит по восточному побережью Англии, надеясь развеять сплин, при этом на восточном побережье Англии царит такая разруха, что от ее созерцания становится только сплинее; каждая увиденная деталь порождает у рассказчика воспоминания и ассоциации, которыми он в потоковом режиме делится с бумагой и, как следствие, читателем. То есть буквально "я добрался до такого-то местечка, там все умерло, и это напомнило мне [воспоминание], кстати, тут я подумал, что [ассоциация]; затем я добрался до следующего местечка, там тоже все умерло, и т. д.".
Грустные кольца
Первая треть текста выглядит так, будто вы в изрядном подпитии сидите с Зебальдом в кабаке, и он который час подряд рассказывает вам, как страшно жить, подкрепляя эту непростую мысль первыми пришедшими на ум примерами из истории, экологии и литературы. Вам в целом приятно расслабляться за бутылочкой по-шмидтовски крепкого в компании умного и начитанного человека, но, если бы не взаимное опьянение, вы бы уже давно процитировали Максу Георгиевичу сакраментальную фразу Мясника Билла "Да что ты, черт побери, такое несешь?". То про истребление селедки начнет рассказывать, то про косяк в картине Рембрандта "Урок анатомии доктора Тульпа", выставленной в Маурицхёйсе, то про трактаты Томаса Брауна, то вдруг перескажет сюжет "Тлён, Укбар, Орбис Терциус" Борхеса, то подробно изложит до середины биографию Джозефа Конрада, хотя говорил вроде о совсем другом человеке. Поток образованного сознания как он есть.
Но вскоре (если начало второй трети 300-страничного текста можно назвать "вскоре", многие же и первые 30 страниц считают слишком большим авансом читательского доверия автору) бессвязные ассоциации, все разрастаясь вширь, начинают собираться во вполне конкретную и явно заранее продуманную систему. И Маурицхёйс, и Томас Браун, и многое другое, что набрасывал автор в начале, вплоть до селедки, раз за разом возвращается в текст и показывается с неожиданных сторон – мысли рассказчика как бы ходят по кругу, а в данном случае вращаются по орбите Сатурна в окружении осколков небесного тела, в далеком прошлом разрушенного приливными силами. Сатурном в "Кольцах Сатурна" выступает либо Время, либо Природа (римский бог, как и его древнегреческий первообраз поначалу, является богом земледелия), а кольцами – руины человеческих попыток Время и Природу перебороть и подчинить себе.
К таким кольцам Сатурна относятся и исторические документы – мутные и малодостоверные отпечатки реальных событий, – и столь же нечеткие, не заслуживающие доверия из-за избирательности памяти воспоминания, и предметы искусства, созданные на основе документов и воспоминаний, и вся совокупность депрессивной разрухи в полувымершем графстве Суффолк, куда рассказчик поехал справляться с чувством внутренней пустоты не иначе как по принципу "клин клином". В душе у персонажа беспорядочные обломки мыслей и чувств посреди ничего, в Суффолке беспорядочные обломки былой оживленной человеческой деятельности посреди ничего, и на орбите Сатурна тоже обломки неизвестно когда разорванного законами физики спутника посреди ничего. Отчего в рассказчике так все печально, мы не узнаем, зато узнаем, в чем причина обломков и ничего на восточном побережье Англии, а также много где еще на планете Земля. Все дело в насилии, объясняет текстовый аналог автора, и его тщете.
Грехи расцвета
Бродя от одних развалин к другим, рассказчик обязательно излагает их историю: что и почему на этом месте было построено, а главное, как оно выглядело в пору расцвета. Расцвет промысла, предприятия, города или государства важен, потому что он является целью и, значит, оправданием совершенных в том или ином месте преступлений против Природы и Человечности. Характерно, что все рассмотренные в "Кольцах Сатурна" исторические случаи развиваются по одному и тому же сценарию головокружительного успеха, когда человек, организация или сообщество на ровном месте в считанные годы создает огромное богатство. Переизбыток ресурсов порождает элитное потребление, и вот по воле скороспелых богачей возводятся сказочные замки и создаются произведения искусства, чтобы было чем эти замки заполнять и показывать всем, какой ты не только богатый, но и высококультурный. Обильные деньги – плодородная почва для значительной доли культурного наследия человечества, это и так все знают, но рассказчик предлагает пройтись немного дальше от поры расцвета в обе стороны и посмотреть, во-первых, откуда эти деньги взялись, а во-вторых, что с их производными стало впоследствии.
Во-первых, оказывается, что большие легкие деньги добываются всегда одним и тем же способом – насилием, и чем головокружительнее успех, тем большее насилие ему предшествовало. Благосостояние европейских государств выжато из крови и слез колоний в Африке, Азии и Америке. Дурные правители с начала времен накапливают богатства в своих дворцах вместо заботы о подданных, а население воспринимают только как топливо для безумных прожектов. Ловкие дельцы выбиваются в миллиардеры, если относятся к людям так же, как дурные правители. О природе вообще никто никогда не думает как о чем-то отличном от склада со стройматериалами, жратвой и одеждой. Процветание одного зиждется на разрушении другого, указывает рассказчик, вернее, на разрушении множества других, и ему даже нельзя установить какую-то конкретную цену, потому что ни боль, ни смерть не исчислимы. И вот начинают новыми красками играть вспоминания о, например, Маурицхёйсе, потому что королевская галерея в Гааге построена на кровавые деньги, а значит, призвана обелить ее спонсоров.
Во-вторых, оказывается, что расцвет мимолетен. Сатурн совершает еще один виток вокруг Солнца, и промысел оскудевает, предприятие разоряется, город нищает, государство рушится. Время и/или Природа очень быстро разрушает разрушителей, и скорость их гибели зависит от того же фактора: чем больше было совершено насилия ради успеха, тем раньше наступит крах. Мой любимый эпизод в книге – о судьбе средневекового порта Данвич, вынужденного постоянно сдвигаться на запад: его строители выжгли прибрежные леса, державшие берег, никак не озаботились укрепление береговой линии, и в результате низинные районы во время очередного шторма съехали в море; порт перестроили на новом берегу, опять уничтожив большой кусок леса, и лишенная корней почва снова ушла под воду – и так далее, пока жители не бросили Данвич; в итоге море постепенно поглотило его целиком. Все истории, приведенные рассказчиком, завершаются обязательным увяданием, распадом и забвением начинаний, вознесшихся мощно на страданиях и гибели ни в чем не повинных людей, животных, растений.
Все тлен, и это хорошо!
И тут рассказчик предлагает читателю закономерный вопрос: а зачем грабить и убивать, если преступные богатства живут немногим дольше, чем бабочки тутового шелкопряда? Смысл-то в чем, если смотреть в долгосрочной перспективе? В краткосрочной все понятно: очередная сильная обезьяна захотела что-то отнять у менее сильных обезьян, просто потому что так у нее в мозгу перемкнуло, но человек же способен думать не только о текущем моменте, так? В будущем, наглядно разбирает персонаж по имени Винфрид, погибнет не только каждый ныне живущий человек, но и дело его рук тоже. Даже такие устойчивые объекты, как каменные замки, взорвут или разломают, либо их поглотит вода/песок. Умрет все без исключения – вся красота, все величие, все социальное превосходство – и к чему тогда ускорять чужую смерть сегодня, если ничего вечного из такого злодеяния не выйдет?
Это, на мой взгляд, наиболее ударная мысль Зебальда: он не просто говорит о том, что грабить и убивать плохо, а ярко, на множестве примеров живописует тщету насилия. Онтологический ужас насилия в том, что оно всегда напрасно. По этой причине не может быть ни оправдания, ни утешения, что очередные тысячи жизней были отняты ради какой-то высшей цели – нет, при любых обстоятельствах они были отняты зря. В убийствах нет смысла. Загубленные жизни так и так прекратятся по законам Времени/Природы и более не возобновятся, а "высшая цель" погибнет вслед за ними, и тут не важно, через год, десять лет или век; важно, что чужими смертями бессмертия не достичь. Внешне рассказчик путешествует по Суффолку, а на самом деле – по цивилизационному кладбищу Англии, в каждом новом местечке перечисляя ассоциированные с ним преступления. Благодаря широте ассоциаций достается не только британцам, но и немцам, и бельгийцам, и французам, и даже китайцам. Итог один – в общем, все умерли.
Рассказчик с самого начала не скрывает, что, пусть руины и наводят на него еще большую тоску, он не хотел бы увидеть те же места в пору их расцвета. В первой трети это выглядит позой меланхолика, но затем любовь к тлену обретает железную логику, ведь мертвые дворцы богачей служат доказательством неотвратимости возмездия за грабежи и убийства. Когда эти здания были полны жизни и денег, они служили вместилищем Зла, а в 1992 году их населяют лишь тени и ветры, а значит, хотя бы они от Зла очищены. Хотя бы они убеждают тревожное сердце рассказчика, что каждое Зло будет наказано Сатурном, разорвано его приливными силами на обломки и ничего. В этом и состоит терапевтический эффект английского паломничества в "Кольцах Сатурна": оно, как кольцо Соломона, убеждает, что и Зло тоже проходит.
Так вот
Получается, В. Г. Зебальд – во многих смыслах батя современной литературной мысли. В "Кольцах Сатурна" есть сильная экологическая повестка с хорошими примерами, почему бездумное уничтожение биоресурсов опасно для человечества, а не просто с призывами "берегите природу, мать вашу!". Есть мощнейшая критика колониализма. Есть очень популярная в наши дни проблема памяти и забвения. И все это написано в 1995 году не по каким-то внешним лекалам, а напрямую из души автора, потому что его беспокоила всеобщая смертность бытия, тем более напрасно преждевременная смертность. Такое я, тем более как танатофоб, уважаю, поэтому "Аустерлиц" ставлю в читательский вери-лонг-лист. Хорошие книги о смерти и умирании – редкость, спасибо Гелианову за наводочку.
В постскриптуме отмечу КАРТИНКИ. В книгу вставлено штук сорок изображений, иллюстрирующих тот или иной факт из наблюдений, воспоминаний и ассоциаций рассказчика. В совокупности с потоковостью повествования создается ощущение, будто перед нами распечатка блога из разрешенных либо запрещенных соцсетей. Картинки потрясают концептуальностью: на большинстве из них крайне трудно что-то разобрать. То есть они вроде как служат фотодокументами, но на практике почти ничего не изображают, настолько низкое у них качество. Они тоже – обломки и ничего в составе одного из колец нашего экзистенциального Сатурна.
«Кольца Сатурна. Английское паломничество» kitobiga sharhlar, 20 sharhlar