Kitobni o'qish: «Охота на невидимок»
Глава первая
Гостиница «Камелот»
Снегопад начался минут через пятнадцать после посадки самолёта. Это было нашим первым везением. Второй раз удача улыбнулась на улице, когда мы вышли из здания аэропорта и начали осматривать освещённую оранжевыми огнями заснеженную площадь. Там люди томились в ожидании такси. Очередь растянулась метров на тридцать, колыхалась, гудела, напоминая издали гигантского питона.
Снегопад усиливался, ухудшалась видимость, нас будто окутывал таинственный туман.
– Ну и погодка, – сказала Люська, поёжившись. – Выбрали время.
Родители переглянулись. Мама хотела что-то сказать отцу, но ей помешал рёв проехавших друг за другом снегоуборочных машин.
– Скорее бы в такси, – сказал я, перекинув через плечо рюкзак.
– Ни одного такси не вижу, – отец поднял сумку и сделал шаг вперёд.
И тут из-за поворота показалась машина с шашечками. Ослепив нас фарами, она резко остановилась, задние дверцы распахнулись, из них выскочили двое: молодой мужчина и женщина. Женщина рванула в здание аэропорта, мужчина бежал за ней с криками: «Что за ребячество. Да постой же ты, Жанка!».
Такси сорвалось с места и, не разворачиваясь, чтобы вернуться на площадь, притормозило возле нас.
– Куда ехать? – спросил водитель, перегнувшись через сидение и приоткрыв окно.
– Гостиница «Камелот», – ответил отец.
– Далековато.
– Пап, у нас нет выбора, – я потянул его за рукав дубленки, кивая в сторону толпы.
Заметив, что такси остановилось в неположенном месте, и в него собираются сесть те, кто в принципе не имеет на это право (ведь получается, мы минуем очерёдность), люди недовольно загудели.
– Не обижу, – сказал отец водителю, и обратился к нам: – Садитесь!
Сам он сел на переднее сидение; я, Люська и мама разместились сзади.
Отъехав от площади, водитель усмехнулся.
– Вы везунчики, считай, с корабля на бал попали.
– Что случилось-то? – спросила мама. – Почему они из машины выскочили?
– Поругались. Сели, понимаешь, уже накрученные, потом он что-то резкое сказал, она вспыхнула, попросила остановить машину. Выскочили, как угорелые. Хорошо, вещей в багажнике не оказалось. По правилам я обратно должен был поехать. А я вас взял. Во-от! – водитель быстро посмотрел на отца, тем самым намекая, что по прибытии на место его не мешало бы хорошо отблагодарить материально.
– У вас здесь что, с машинами напряг?
– С машинами у нас порядок. Вы на улицу посмотрите, снегопад за снегопадом. Всё завалило, сугробы, как на дрожжах растут. Машины обратно по несколько часов добираются, дороги сильно занесло. Люди психуют, некоторые с обеда выехать не могут. Вы и впрямь везунчики.
– Хотелось бы в это верить, – проговорил отец, посмотрев в боковое окно.
– До «Камелота» будем добираться часа три, не меньше, – предупредил водитель. – Ехать придётся по горному серпантину, а в условиях плохой погоды, сами понимаете…
– Подождите, – перебила водителя мама. – Как по горному серпантину?
– А иначе не добраться, «Камелот» расположен на вершине горы.
Родители промолчали, Люська сглотнула, а я стянул с головы шапку. В салоне было жарко, у меня вспотело лицо.
Некоторое время ехали молча, потом водитель включил радио, чуть погодя они с отцом начали переговариваться вполголоса. Мама изредка перешёптывалась с Люськой. Я продолжал смотреть в окно. Кругом мрак, и лишь впереди в свете фар стояла плотная бело-серебристая стена.
Мне нравятся зимы, люблю, когда много снега, но такого снегопада никогда раньше видеть не приходилось. В голову начали проникать тревожные мысли: а вдруг мы не доедем до гостиницы, вдруг водитель не справится с управлением, мы попадём в аварию, или, что намного ужаснее, машина сорвётся с горного серпантина?
Горный серпантин. Уже само это словосочетание, в связке с сильным снегопадом и обледенелыми дорогами, вызывает благоговейный трепет, а как представлю, что скоро придётся штурмовать его многочисленные опасные повороты практически при нулевой видимости, внутри начинается извержение адреналина.
Люська тоже нервничает. По лицу вижу. Вторую плитку шоколада уминает, верный признак, что шалят нервишки.
Закрыв глаза, я попытался расслабиться и извлечь из сложившейся ситуации хотя бы толику положительных впечатлений. Так, что мы имеем? Сегодня у нас четверг, и мы с Люськой не пошли в школу. Завтра тоже уроки прогуляем. Уже хорошо. Хоть и не большой, а всё-таки позитивчик. Идём дальше. Провести выходные в частной гостинице, да к тому же на вершине горы, в компании хоть и дальних, но всё же родственников – определённый плюс. Если снегопад прекратится, утром наверняка можно будет покататься на лыжах, а в семь вечера нас ожидает торжественный ужин.
Ужин, ради которого мы и прилетели сюда из Москвы; праздник, приуроченный к юбилею Всеволода Всеволодовича. Завтра ему исполняется восемьдесят лет.
Если честно, ещё неделю назад ни о какой поездке мы не задумывались. Всё изменилось в субботу днём, когда в квартире раздался телефонный звонок…
***
Нам с Люськой Всеволод Всеволодович приходится троюродным дедом. Родство, конечно, не близкое, а учитывая, что видели мы старика от силы раза четыре, но были наслышаны о его крутом нраве, к общению с ним как-то не стремились. Всеволод Всеволодович принадлежал к числу людей-одиночек. Наедине с собой деду намного комфортней и интересней, чем в шумных компаниях, где обязательно найдутся неугомонные балагуры, избалованные дети, хохочущие женщины и болтливые старухи.
Лет пять назад у Всеволода Всеволодовича умерла жена, с тех самых пор он, по словам некоторых родственников, одичал. Жил в своём огромной загородном доме, слоняясь целыми днями привидением по бесконечно длинным коридорам, сидел в глубоком кресле возле камина, просматривал многочисленные альбомы с фотографиями, или часами дремал в саду, полулёжа на ротанговой кушетке. Куда-либо выезжал редко, новостями не интересовался, связь с друзьями прервал, с роднёй общался неохотно.
От одиночества у старика сильно испортился характер, появилась подозрительность, излишняя раздражительность, суетливость.
В доме помимо престарелого хозяина постоянно жила кухарка и личный помощник Иван. Пятнадцать лет назад Иван работал личным секретарём Всеволода Всеволодовича, а когда дед покончил с делами, продал прибыльное дело и ушёл на покой, Иван остался при нём. Он исполнял роль того же секретаря, но уже выполнял не деловые поручения хозяина, а угождал его капризам и прихотям.
Всеволод Всеволодович был богат и многие родственники, в особенности те, кто жил не на широкую ногу, отчаянно стремились найти контакт со стариком. Звонили, приезжали, лебезили, подлизывались. Короче, вели себя в создавшейся ситуации более чем предсказуемо.
…Месяцев шесть назад Всеволод Всеволодович сообщил, что покидает Подмосковье в связи с ухудшением самочувствия. Врачи посоветовали, по возможности, больше дышать свежим воздухом. Посоветовать, посоветовали, а где этот чистый воздух взять, не уточнили. А действительно, где его сейчас найдёшь, когда кругом всё загазовано, запылено и загрязнено.
Всеволод Всеволодович решил прислушаться к словам врачей, и через два месяца уехал аж за три тысячи километров. Обустроился в маленьком городке, в просторной квартире, окружил себя привычной роскошью, но со столичной недвижимостью расставаться не спешил.
… И вот в субботу днём у нас раздался телефонный звонок. Звонил сам дед Всеволод. Отцу он сказал, что в следующую пятницу намеривается с размахом отпраздновать свой юбилей, приглашал нас на праздник в качестве почётных гостей. Не забыл полушутя-полусерьёзно упомянуть, что отказ повлечёт за собой сильную обиду.
Родители долго не раздумывали. Круглая дата, восемьдесят лет, надо ехать.
– В четверг прилетим, в воскресенье вечером будем дома, – сказала тогда мама.
– А почему он отмечает юбилей в гостинице? – Люська взяла листок с адресом и посмотрела на отца. – Гостиница «Камелот». Странно.
– Ты не знаешь деда, что ли? Очередная прихоть.
Сколько соберётся гостей, и кого именно Всеволод Всеволодович пожелал увидеть на своём празднике, оставалось загадкой. Но лично я чувствовал, поездочка обещает быть весёлой.
Итак, в четверг днём мы были в аэропорту в Москове, а спустя несколько часов оказались в том самом городке, где дышал чистым воздухом дед Всеволод.
Городок встретил нас обильным снегопадом.
***
Обледенелый горный серпантин с частыми крутыми подъёмами и спусками заставил всех напрячься. Видимость – нулевая, водитель, вцепившись руками в руль, взмок от пота, отец пристально всматривался в лобовое стекло, мама с Люськой предпочли закрыть глаза. Я зачем-то представил, как машина срывается с обрыва, и камнем падает вниз. Потом следует глухой удар, возможно, она несколько раз перевернётся, а далее будет взрыв. Эти мысли тенью нашли на меня сразу, едва такси покатило по опасной дороге.
Чуть позже возникла и стала разгораться злость на старика. С какой стати ему взбрело в голову собрать нас у чёрта на куличиках, неужели не мог найти более подходящую гостиницу, и наконец, главный вопрос: зачем я согласился на поездку?
Когда опасность миновала и машина, прибавив скорость, поехала по заснеженной дороге, я толкнул Люську в бок.
– Можешь открыть глаза.
– Приехали?
– Почти.
Гостиница меня разочаровала. Пока мы добирались до «Камелота», воображение рисовало многоэтажное здание, стилизованное под средневековый замок, с готическими фасадами, башнями со шпилями, стрельчатыми витражами, с многочисленными арками и барельефами снаружи. В действительности ничего подобного я не увидел.
«Камелот» представлял собой трёхэтажное здание, отштукатуренное белой штукатуркой; никаких наружных дизайнерских изысков; даже крыльцо и маленькие балкончики казались до неприличия простыми.
Дорога до главного входа была расчищена от снега, водитель остановил машину прямо у ступеней, в этот момент входная дверь распахнулась.
Нас вышла встречать средних лет женщина с худым заострённым лицом, на котором сияла дежурная приветливая улыбка. Представилась она Юлией Анатольевной, управляющей «Камелота».
Сказав, что к нашему приезду всё готово, Юлия Анатольевна обернулась, и словно из-под земли за её спиной появился сутулый мужичёк с виноватым выражением лица. Его звали Егором Матвеевичем, работал он истопником-хозяйственником. Подхватив наши вещи, Егор Матвеевич спешно занёс их в гостиницу, Юлия Анатольевна продолжала петь соловьём.
Она провела нас в просторный холл, декорированный шкурами и чучелами животных. Потом мы прошли в гостиную: здесь потрескивал камин, пол застлан красивым мягким ковром, вдоль стен тянулись глубокие обтянутые кожей кресла и диваны. На стенах висели головы диких животных и птиц; в одном углу возвышалось гигантское чучело бурого медведя, в другом на меня стеклянными глазами, сохраняя на морде звериных оскал, остро смотрела застывшая рысь.
– Прям какой-то зоологический музей, – сказала мне Люська, когда мы поднялись на второй этаж.
Родителей поселили в крайнем номере левого крыла, нас с сестрой разместили в правом крыле. Люська в семнадцатом номере, я в восемнадцатом. Почему не дали номера рядом, не знаю, но уточнять не стал. Какая разница-то?
Прежде чем уйти, Юлия Анатольевна сказала, что, устроившись, мы можем спуститься вниз и перекусить в столовой.
Отец спросил о Всеволоде Всеволодовиче. Управляющая кивнула.
– Он здесь, но до завтрашнего дня просил его не беспокоить.
– Узнаю старика. Где его номер?
– Они на третьем этаже.
– Они?
– Всеволод Всеволодович и его помощник.
Юлия Анатольевна ушла, родители закрыли дверь, мы с Люськой тоже разошлись по номерам. Первыми делом я планировал позвонить в Москву Алиске, но достав телефон, обнаружил, что исчезла связь. Пришлось зайти к Люське.
– Дай на пару сек свой телефон, мой в отключке.
– И твой тоже? – удивилась Люська. – Мой не ловит.
– Блин, только этого не хватало. Ладно, позже разберёмся, приводи себя в порядок, пойдём, поедим.
Люська пообещала зайти за мной минут через десять. Выйдя из её номера, я прошёлся по длинному коридору, поражаясь царящий вокруг тишине. Неужели в «Камелоте» мало постояльцев? На втором этаже я насчитал двадцать номеров, наверняка столько же номеров и на третьем, а тишина такая, словно ты оказался в подземелье.
В небольшом холле, где вмещалось три кресла, два журнальных столика и несколько кадок с цветами, я обратил внимание на висевшую над одним из кресел массивную горбоносую голову лося с мощными ветвистыми рогами.
Потом захотелось подняться на третий этаж, я даже дошёл до лестницы, взялся за поручень, но подниматься по ступеням не стал. Совсем близко раздался сухой кашель. Я обернулся. Никого нет. Значит, кашляли в одном из номеров. Ага, выходит, постояльцы здесь есть. Это хорошо, а то я начал уже чувствовать себя некомфортно среди этих многочисленных голов убитых животных.
Зачем их навешали на каждом шагу, проходишь мимо, а они так и цепляют тебя колким пристальным взглядом. Оторопь берет! Если долго смотреть им в глаза, начинает казаться, что видишь перед собой не чучела, а настоящих животных. Живых! В какой-то момент даже померещилось, что кабан с открытой пастью и острыми клыками, моргнул. А потом зарычал. Хотя нет, рычанием на самом деле стал очередной кашель из четырнадцатого номера.
К себе я вернулся, пребывая в некотором замешательстве.
Глава вторая
Неспокойная ночь
В столовой, она тоже была выполнена в охотничьем стиле, за длинным столом сидели двое: дядя Саша и его жена – тётя Шура. Дядя Саша был племянником покойной жены Всеволода Всеволодовича. И хотя прямого родства со стариком не имел, в тайне надеялся, что тот считает его близким человеком. Во всяком случае, приглашения дядя Саша получал от старика ежегодно.
Наше появление заставило супругов оживиться, тётя Шура театрально всплеснула руками, вскочила со стула и начала обнимать нас, произнося полагающиеся в таких ситуациях слова.
– Глеб, ты так возмужал за год. Люся, ты похорошела. В каком же вы классе? Уже?! Ой-ой, как быстро летит время.
Дядя Саша спросил, почему не спустились родители, я пожал плечами, сел за стол и на некоторое время в столовой воцарилась пауза. Нарушила её худенькая девушка в чёрном платье, белом фартуке и таком же кипенно-белом чепчике.
Горничная Ада, ей было около двадцати пяти лет, мило улыбаясь, поинтересовалась, чем бы мы с Люськой хотели перекусить? Дядя Саша ухмыльнулся:
– А принеси-ка ты им запечённого поросёнка.
– У нас нет поросёнка, – ответила Ада, не уловив в словах дяди Саши иронии.
– Тогда зачем спрашивать, чего хотят они? Чудачка какая. Неси, что есть и делов-то.
Я попросил чай с бутербродами, Люська яичницу с сыром и какао.
– А мне чайку зелёного ещё прихвати, – попросил дядя Саша.
Как только Ада ушла, тётя Шура продолжила свой допрос: а что, а как, а когда, а почему. Задавала по двадцать вопросов в минуту, и, в половине случаев, не дожидаясь ответов, начинала трещать сама. Рассказывала совершенно неинтересные истории, прерывалась, смотрела на мужа, ища с его стороны поддержки, потом опять переключалась на вопросы, смеялась невпопад. Короче, тётя Шура в своём репертуаре.
Им было по пятьдесят лет, жили они скромно, звёзд с неба не хватали. Интересы дяди Саши сводись к дачным делам: строительство, сад, огород – его стихия. Тётя Шура же была зациклена на здоровом образе жизни; всё, что её окружало, представляло серьёзную опасность для здоровья: еда, вода, воздух, предметы, люди. Из всего тётя Шура умудрялась создавать проблемы. Не упустила она возможность поучить уму-разуму и Люську.
– Люсенька, я бы не советовала тебе есть на ночь глядя яичницу. А тем более, яичницу с сыром. В сыре содержится много плохого холестерина, ты должна это знать. А любая пища, приготовленная на сковороде – чистейший яд.
Люська покосилась на меня. Тётя Шура продолжала гнуть свою линию:
– И тебе, Глеб, лучше отказаться от бутербродов. Выпей зелёного чая без сахара и сразу почувствуешь облегчение.
Не знаю, что она имела в виду, но я чувствовал, что если не проглочу три-четыре бутера и не выпью сладкого чая, то умру с голодухи.
– Ладно, мать, – проговорил дядя Саша. – Не забивай ты им своей наукой голову. Хватит и того, что меня во всём ограничиваешь.
Тётя Шура улыбнулась, кокетливо махнула пухлой ручкой и начала перечислять продукты, которые по её мнению, вредны для человеческого организма. По-моему, она перечислила все известные мне продукты, не упомянув разве что геркулес, гречку и яблоки. Потом заговорила об экологии, колодезной воде, грибах, ягодах, а под конец выдала такую фразу:
– Хорошо, что здесь мы лишены возможности пользоваться телефонами. Никаких там волн и прочих излучений.
– Подождите, – Люська перестала есть принесенную Адой яичницу. – А что не так с телефонами?
– Они не ловят. Разве Юлия Анатольевна вас не предупредила?
– Нет.
– Наверное, забыла. Так вот знайте, в гостинице не ловят телефоны, здесь нет интернета, а единственная связь с внешним миром проводной телефон в кабинете управляющей. Правда, здорово?
– Что в этом хорошего?
– О-ой, Глеб, Люся, вы жертвы цивилизации, она вас поглотила. Уже и дня не можете прожить без своих новомодных игрушек. А, между прочим, группа ученых из этого… забыла название города. Ну, в Канаде он… Они доказали, что отказ от телефонов приводит в норму иммунную систему. Так-то!
Порадовавшись, что без связи буду всего трое суток, я набросился на бутерброд с ветчиной.
– Чудесные будут выходные, – говорила тётя Шура. – Зима, горы, кристальный воздух.
– Ага, мать, холодрыга, снегопад, ветродуй.
– Зато с родственниками сможем пообщаться, а то когда ещё возможность выдастся. Дядя Сева молодец, арендовал гостиницу, не поскупился, решил создать близким людям комфортное проживание.
– Как арендовал?
– Представь себе, Глеб. В «Камелоте» соберутся только свои, и никаких других постояльцев.
– Хм-м, – произнес я, вспомнив чей-то кашель на втором этаже. Значит, кашлял какой-то родственник, или родственница. – А кто приехал в «Камелот»?
– Мы, вы, – начала перечислять тётя Шура. – Пани Вержвецкая…
Вот! Она кашляла, пронеслось у меня в голове. Тут без вариантов.
– …и Ларик. Мы одним рейсом утром прилетели. Ларик так тяжело перенёс перелёт. Бедный! Сидел, ни жив, ни мертв, лицо зелёное, губы дрожат, в глазах ужас. Ларик панически боится летать на самолётах. Должно быть, уже спит, я его напоила настоем валерианы и пустырника.
Дядя Саша зевнул. Воспользовавшись моментом, Люська спешно встала из-за стола и, сделав вид, что едва стоит на ногах, пошла к выходу.
– Всем спокойной ночи.
– Подожди, я с тобой.
– Ребята, – крикнула нам вслед тётя Шура. – Советую принять на ночь по три таблетки активированного угля. Вы слишком много поели, для желудка это стресс.
– Сама ты стресс, – пробормотала Люська, поднимаясь по ступенькам. – Глеб, и угораздило нас сюда притащиться.
– Ни телефона, ни Интернета. Одни горы и снег, – усмехнулся я.
– Скорее бы воскресенье! – Люська скорчила гримасу и высунула язык. – Давай, до завтра. Я на самом деле спать хочу. Спокойной ночи.
***
Несмотря на поздний час, мне не спалось. Кровать была удобной, матрац мягкий, но сон не приходил; я решил, что это связано с новым местом и, устав ворочаться, встал и подошёл к окну.
На улице главенствовала тьма, даже при выключенном свете ничего нельзя разглядеть. Вот так место, размышлял я, усевшись на широком подоконнике, связи с миром, если не брать в расчёт телефон в кабинете управляющей, никакой. Впервые я столкнулся с такими реалиями, в которых мобильные телефоны и ноутбуки играют роль безделушек. Каменный век. Интересно, как раньше люди обходились без этих девайсов? Нет, не в каменном веке, а лет, скажем, шестьдесят назад.
Пытаясь представить будни своего ровесника в середине прошлого столетия, я невольно поёжился. Картина вырисовывалась весьма плачевная.
Шум и крик в коридоре заставили меня мгновенно спрыгнуть с подоконника и пружинистой походкой подойти к двери. Выглянув из номера, я облегчённо вздохнул. Прибыли новые гости деда Всеволода.
– Приветик, Глеб, – улыбнулась мне раскрасневшаяся Ёлка, везя за собой чемодан на колёсиках.
– Привет!
Мать Ёлки Ксения, посмотрела на меня мутноватым взглядом, хмыкнула, но ничего не сказала.
– Прошу вас, – суетилась Юлия Анатольевна. – Проходите. Ксения Игоревна, ваш номер рядом с номером вашей дочери.
– Спасибо, дорогуша, – заплетающимся языком пробормотала Ксения, и я сразу догадался, что она пьяна.
Ёлка закатила глаза и, нагнувшись ко мне, тихо сказала:
– Пока добрались до гостиницы, чуть с ума не сошли. На улице конец света!
– Твоя мама в порядке?
– Не спрашивай, – одёрнула меня Ёлка. – Сам видишь, мама без изменений.
Сочувственно кивнув, я проводил их взглядом и вернулся в номер.
Ксения Игоревна, или просто Ксения (она никогда не представляется полностью) двоюродная сестра моей мамы. Когда-то работала дизайнером, преуспела на этом поприще и, насколько мне известно, вроде бы собиралась открыть собственную дизайн-студию. А потом начались проблемы с деньгами. Они с Ёлкой продали просторную четырёхкомнатную квартиру, купили скромную двушку и стали жить новой, совсем безрадостной жизнью. Моей троюродной сестре Ёлке двадцать лет, три года назад она поступила в институт, проучилась ровно год и была отчислена за неуспеваемость и систематические прогулы. Заветная мечта Ёлки – стать знаменитой писательницей и затмить по популярности саму Джоан Роулинг.
Устав слоняться по номеру я снова лёг. И почти сразу захотелось пить. Пришлось спускаться вниз.
…Минут десять спустя, возвращаясь из кухни, я встретил на лестничном пролёте пани Вержвецкую, тётку матери, и двоюродную сестру деда Всеволода. Её желтоватая морщинистая кожа напоминала мне кожу жабы, маленькие злые глазки сканировали, словно рентген, тонкие губы были плотно сжаты и имели синеватый оттенок.
Вся в чёрном, в неизменной маленькой шляпке с короткой вуалью, седыми кудрями и массивной тростью, она здорово походила на очень старую и очень титулованную особу. Она и причислила себя к титулованным особам, когда сорок лет назад вышла замуж за польского графа и поселилась в Варшаве. Никаких графских привилегий они, конечно же, не имели, пожалуй, кроме утратившего свою силу титула. С тех пор Лидия Ивановна превратилась в пани Вержвецкую, никто не обращался к ней иначе. Десять лет назад граф умер, пани Вержвецкая вернулась в Россию, прихватив из Варшавы материальные ценности и свою неиссякаемую злобу.
Поздоровавшись, я чуть посторонился, думал, старуха молча кивнет и пройдёт мимо. Но нет. Остановилась. Начала рассматривать меня подслеповатыми глазами, задёргала носом, как взявшая след гончая. Потом поднесла к лицу длинные пальцы с нанизанными на них кольцами и хрипло поинтересовалась:
– В каком номере обосновался Сева?
– Он на третьем этаже, а в каком номере, не знаю.
– Какая бестактность! – брызжа слюной, ответила пани Вержвецкая. – Он даже не соизволил лично встретить меня в холле гостиницы. Вместо этого прислал управляющую.
– Нас тоже встречала Юлия Анатольевна.
– То вы, а то я! – прочеканила старуха. – Ладно, ступай, а я спущусь в гостиную, в том склепе, который они называют номером, мне не уснуть.
Держась за перила и стуча по ступеням тростью, пани Вержвецкая начала спускаться вниз. Н-да, характер у бабки портится со скоростью света. Ну, пусть идёт в гостиную, глядишь, в компании чучел почувствует себя в своей стихии.
…На этот раз бессонница отступила, я лёг и вскоре уснул. А спустя час меня разбудил истошный женский крик.
***
Кричала Ксения. Об этом я догадался, когда выбежал в коридор. Там увидел распахнутую дверь её номера, своих родителей, Люську, Ёлку и Юлию Анатольевну. Чуть позже с третьего этажа на крик спустился бледный Ларик.
Ксения сидела на полу, дрожащей рукой убирала со лба пряди волос, уверяя присутствующих, что несколько минут назад видела привидение.
– Мне не спалось, – твердила она, отмахиваясь от дочери, когда та пыталась помочь матери подняться с пола. – Скрипнула дверь, я повернула голову… а там кто-то стоял. Не человек.
– Мама, тебе показалось.
– Дорогуша, я не сумасшедшая. В моём номере было нечто!
– И как нечто выглядело? – на полном серьёзе спросил Ларик, двадцатилетний студент строительного института. Он стоял, прислонившись спиной к стене, смотрел на Ксению сквозь запотевшие стёкла очков и часто моргал.
– Ларик, хоть ты не начинай, – Ёлка чуть не плакала. – Мама, поднимайся.
– Ксения Игоревна, – голос управляющей сделался елейным. – Бога ради, успокойтесь. Должно быть, произошло недоразумение.
– Дорогуша, что ты называешь недоразумением? Я видела, как в номер ворвалось существо… Бесформенное прозрачное пятно… А стоило закричать, оно сразу же исчезло.
Мы с Люськой встали возле родителей. Мама смотрела на Ксению с жалостью, а отец, хмыкнув, развернулся и отправился к себе. Я понял, что означала его ухмылка, он ни на секунду не поверил Ксении. Она пьяна, а в таком состоянии не только призраки привидятся, тут и пришельцев из Космоса встретить можно.
Вскоре ушла и мама. Ларик топтался на пороге.
– Лен, моя помощь нужна?
– Чем ты можешь помочь, – раздражённо бросила Ёлка, сумев наконец усадить мать в кресло.
– Тогда я пойду?
– Иди. – Ёлка даже не посмотрела в его сторону, и Ларика это задело. Он насупился, поправил очки и медленно, слегка прихрамывая, потопал в сторону лестницы.
На повороте он столкнулся с пани Вержвецкой. Как выяснилось позже, умудрившись задремать в гостиной, она проснулась от совершенно бестактного визга, и теперь жаждала узнать, кто та нахалка, посмевшая нарушить её чуткий сон.
– В этом номере я не останусь, – заявила Ксения. – Я переберусь к дочери.
– Зачем к дочери, – быстро говорила Юлия Анатольевна. – У нас достаточно свободных номеров.
– Наверное, будет лучше, если мама этой ночью переночует у меня.
– Как скажете, – согласилась управляющая, пожелала всем спокойной ночи и ушла.
– А номер надо освятить, – бормотала Ксения.
– Пошли, мама, тебе надо поспать.
– Я думала, в гостиницах существуют определённые правила. А здесь бардак! – прохрипела, появившаяся в дверях пани Вержвецкая.
– У нас ЧП, – тихо ответила Люська.
– Извольте объясниться!
– Всё в порядке, – повысила голос Ёлка, выведя мать в коридор. – Расходитесь уже, чего столпились.
– Эй! – пани Вержвецкая подняла трость и стукнула ей по стене. – Ксения, остановись!
Ксения повернула голову и растянула губы улыбке.
– Тётя Лида, и вы здесь, дорогуша. Давайте обнимемся.
Пани Вержвецкая скривилась. Её и без того малопривлекательное лицо превратилось в уродливую маску.
– Я тебе не дорогуша! – взвизгнула она. – С каждым разом ты опускаешься всё ниже. По наклонной идёшь, Ксения. Не думаешь о себе, подумай о дочери. Какой для неё позор – мать алкоголичка.
– Моя мама не алкоголичка, – спокойно ответила Ёлка, хотя я видел, это спокойствие даётся ей с большим трудом. Она вспотела, щёки вспыхнули, губы задрожали.
– Она хуже алкоголички. Когда пьёт мужчина, это отвратительно, а когда пьет женщина – это мерзко!
– Они сами разберутся, – встряла Люська.
Пани Вержвецкая стукнула тростью об пол.
– Ты ещё будешь вмешиваться!
– Не ругайся, тётя, – миролюбиво проговорила Ксения и, не удержавшись на ногах, упала.
– Мерзость! – прошипела старуха, развернулась и прошла к себе в номер. – Мерзость! – орала она уже за закрытой дверью.
– Невменяемая бабка, – Люська покрутила пальцем у виска, и мы помогли Ёлке поднять разревевшуюся Ксению.
– Меня никто не любит, – завывала она. – За что она меня так… Я не пьяная, ты же знаешь, я приболела.
– Мама, я не хочу ничего слышать. Люсь, возьми её под руку. Глеб, закрой, пожалуйста, номер. Спасибо вам.
– Не благодари, всё в порядке.
Немного погодя мы с Люськой сидели в моем номере, обсуждая произошедшее.
– Мне жаль Ксению.
– А мне жаль Ёлку. С такой матерью она постоянно на нервах.
– Глеб, ты говоришь, как эта старая кошёлка.
– Ничего подобного. Кстати о кошёлке, видела, вся бриллиантами увешана.
– Маразм крепчает. Она и спит в них.
– А что думаешь о привидении?
Люська засмеялась.
– Накачалась Ксения изрядно, задремала, сон приснился. Банально. Даже обидно как-то.
Разошлись мы в половине шестого утра. За окном продолжал свирепствовать снегопад, завывала метель. У меня возникло ощущение, что эта ночь никогда не кончится.
Глава третья
Тайна колокольного звона
Ближе к полудню прибыли последние гости: нудный троюродный племянник Всеволода Всеволодовича Илья Васильевич, и Феликс. Шестидесятилетний Илья Васильевич работал в какой-то скучной конторе, целыми днями просиживал в маленькой коморке за узким столиком, копошась в бумагах. У него не было ни жены, ни детей, свою холостяцкую квартиру в Подмосковном Чехове он делил с волнистым попугаем и десятком аквариумных рыбок, за которыми на время отъезда согласилась приглядеть соседка.
Что касается тридцатилетнего Феликса, мне трудно сказать, в каком родстве он состоит с дедом Всеволодом. Скорее всего, седьмая вода на киселе. Даже точно не знаю, где Феликс живёт. Сам он называется разные города: то Москва, то Питер, то Тверь. Странный кадр. На контакт с роднёй не идёт, в большинстве случаев предпочитает отшучиваться, никогда не смотрит в глаза собеседнику, категорически избегая разговоров о своём прошлом.
Понятия не имею, зачем старик приглашает Феликса на свои праздники.
Когда я спустился в столовую, то помимо Люськи застал там пани Вержвецкую, дядю Сашу, разумеется, вместе с тётей Шурой (по ходу они никогда не расстаются), Ёлку, Ларика и отца. Впрочем, отец вскоре ушёл, сказал, что хочет поговорить с Всеволодом Всеволодовичем. Пани Вержвецкая не преминула ехидно заметить:
– Какая бестактность, – произнесла она своё излюбленное словечко. – Мы приняли приглашение, согласились прилететь издалека на его праздник, а Сева так ни разу не спустился к нам. Очевидно, возраст окончательно его добил. Другого объяснения я не нахожу.
– Может, он себя плохо чувствует, – сказала Ёлка, переглянувшись с Лариком.
Поймав её быстрый и осторожный взгляд, Ларик улыбнулся.
– Если ты себя плохо чувствуешь, сиди дома или лечись в больнице. А Сева здесь, значит, нашёл в себе силы и здоровье, но, увы, забыл о такте.
– У меня ночью так голова болела, – протянула тётя Шура. – Так болела.
– И мне не спалось, – дядя Саша потянулся к салатнику, и сразу же услышал резкий голос жены:
– Салат заправлен майонезом!
– Мать, я одну ложечку.
– Нельзя! Там сплошной холестерин, а у тебя поджелудочная.
– Хоть у меня тоже есть поджелудочная, но от салатика я не откажусь, – хохотнув, Ёлка щедро наложила в тарелку салата и начала с удовольствием есть.
