Kitobni o'qish: «Недобрый клоун»

Глава первая

Не к добру они здесь появились…

Сначала была радость, какое-то время я даже ощущал себя счастливым. Но состояние эйфории – как все-таки это подло и несправедливо – постепенно сошло на нет.

Радость потухла, счастье уже не казалось счастьем, я был вынужден спуститься с небес на землю и признать, что иллюзии разбиты, и меня постигло разочарование. Разочарование местом, в котором мы купили дом.

Сам не могу понять, как из практически идеального, оно могло превратиться в унылое и настораживающее. Вроде и повода для дискомфорта нет, и кругом все хорошо, и я ничем не удручен, а разочарование все равно ощущается.

Странно, размышлял я, отойдя на значительное расстояние от дома, ещё каких-то пару дней назад меня устраивало здесь абсолютно все, и вдруг эта резкая, необъяснимая перемена. И недоверие появилось! Оно возникло из ниоткуда, окутало меня пеленой, заставляя кожей чувствовать свое незримое присутствие.

Совпадение или нет, но именно два дня назад, в среду ближе к вечеру, на опушке появились цыганские кибитки.

…Остановившись, я поймал себя на мысли, что иду к опушке, к цыганскому табору. Пришлось разворачиваться и возвращаться назад. По всей видимости, недоверие и неопределенность появились из-за цыган. Два дня я не могу думать ни о чем другом, едва остаюсь один, мысли сразу концентрируются на цыганах. Н-да, крепко они засели у меня в голове. Капитально!

Мне необходимо расслабиться, переключиться на другую тему, и рассказать, скажем, о том, как мы купили двухэтажных бревенчатый дом за смешные деньги.

У моего шестилетнего брата Никитки слабые легкие, врачи рекомендуют летом вывозить Ника на природу, и желательно как можно дальше от города. Туда, где и воздух чище, и машин меньше, и асфальтированные дороги в диковинку.

Одно лето мы провели в деревне у бабушки с дедом – родителей отца – и после возвращения домой сошлись в едином мнении, что туда мы больше ни ногой. У них хорошо бывать наездами, или на худой конец приезжать на выходные, но жить постоянно в течение трех месяцев – это пытка.

Следующим летом мы снимали дачу в Ногинском районе. Там было сносно: хороший домик, огород, сад, рядом лес, речка – это, если говорить образно, бочка меда. В качестве ложки дегтя выступала смертная скука. Тоска такая, что временами хотелось застрелиться. Нет, я не шучу, скучнее места не встречал. Дачные участки находились в семи километрах от ближайшего населенного пункта, вмещали в себя сорок пять домов, в которых жили исключительно старики и старухи. Единственное развлечение, хоть как-то скрашивающее досуг – не совсем адекватная коза Сливка, умудрявшаяся ежедневно перегрызать веревку и с дикими воплями носиться по дороге, устраивая для стариков бесплатные концерты.

В прошлом году место для отдыха опять было выбрано неудачно, поэтому зимой родители задумались о покупке собственного дома. Купить планировалось небольшой уютный домик на шести-восьми сотках, но сделать это оказалось не так-то просто. Предложений о продаже много, а выбрать подходящий вариант никак не удавалось. Каждый раз что-то не устраивало: место – например, когда над участками проходят линии электропередач, сам дом, цена, соседи, список можно продолжать бесконечно.

А в начале мая отец моих одноклассников, двойняшек Лильки и Кирилла, сказал, что в их деревеньке продается добротный дом со всеми удобствами. Цена – более чем подходящая, мы, кстати, до сих пор так и не поняли, почему отличный дом продали за половину его реальной стоимости?

Возможно, у хозяев были на то свои причины, но нам их уже вряд ли удастся узнать, да и какая разница, главное, у нас теперь есть собственная дача. Каждый остался доволен: отец ценой, мама отдаленностью от МКАД, Никитка через две недели порозовел и перестал подкашливать, а я был в восторге оттого, что нашими соседями оказались мои лучшие друзья – Кирюха с Лилькой.

В этом году к ним на все лето приехал двоюродный брат Стас, он наш ровесник, и оттянуться мы планировали по полной.

Никитке, конечно, с нами неинтересно, все-таки сказывается шестилетняя разница в возрасте, но брат все равно продолжает ходить за нами по пятам. Мы не возражаем, его присутствие никого не напрягает, более того, оказывается очень кстати, когда требуется куда-нибудь сбегать и что-нибудь принести. Для таких целей младший брат идеальная кандидатура.

Кстати, я забыл сказать, Никитка от рождения немой, хотя мы давно решили, это не недостаток, а его особенность. На том и стоим. Да, он не может разговаривать, но в остальном Ник обычный мальчишка, в городе у него много друзей, с которыми он прекрасно общается без помощи слов.

…У водонапорной башни я нагнулся завязать шнурок, а когда выпрямился, вздрогнул, отшатнувшись назад. Передо мной стоял он. Цыган! Я его уже видел вчера днём, правда, издали; он шел в сторону соснового бора, опираясь на кривую трость.

Цыган был стар, пожалуй, даже слишком стар. Передвигался медленно, как будто боялся оступиться и упасть. Рядом, так же осторожно и нелепо плелась плешивая собака дворянской породы. На её теле виднелись множественные восполнившиеся проплешины, собака дышала со свистящими хрипами, прихрамывала на переднюю лапу, и один глаз у неё практически не открывался. Собака, как и её хозяин наверняка была долгожителем.

Сам старик выглядел устрашающе. Сгорбленный, морщинистый с широким серым лицом и глубоко посажеными черными глазами, он наводил своим колким взглядом леденящий ужас. Длинные спутанные волосы падали на плечи, густые белёсые брови срастались на переносице, нос был слишком длинным и мясистым. Над верхней губой, подбородке и правой щеке я заметил несколько бородавок. Цыган постоянно причмокивал толстыми губами, и я никак не мог понять, то ли он жует, то ли это причмокивание уже вошло в привычку.

Собака кашлянула, старик сказал ей что-то на своем языке, она подняла морду, с благодарностью посмотрела в его черные глаза и тихо заскулила.

Глядя на меня, цыган хрипло проговорил:

– Кон ту?

– Что?

– Сыр тут кхарна? – он продолжал смотреть на меня, вскинув седые брови.

– Я вас не понимаю. Я не говорю по-цыгански.

– Аи! Аи! – закивал цыган.

Сообразив, что мне надо отсюда сматываться, я глупо улыбнулся, сунул руку в карман и, стараясь унять дрожь, попятился назад.

– На дар, – снова прохрипел цыган и пошел вперед. Потом остановился, махнул рукой собаке, и с его губ слетела очередная непонятная мне фраза: – Йав кэ мэ.

Собака высунула из пасти язык, точнее, как мне показалось, он оттуда просто выпал, тяжело задышала и не спеша поковыляла по запыленной тропинке за хозяином. Метров через пять дед снова остановился, посмотрел в мою сторону, поднял трость, описав её концом невидимый символ в воздухе, и пошел прочь.

После встречи с дедом и без того поганое настроение ушло в минус. Да, дела у меня сегодня не фонтан, хожу как в воду опущенный, все раздражает, настораживает, и вроде даже воздух наэлектризован. К чему бы это? Говорят, некоторые животные предчувствуют надвигающуюся опасность, может, я тоже что-то предчувствую? Опасность? Да нет, я просто накрутил себя, сделав из мухи слона. Все будет хорошо, а цыганский табор надо выбросить из головы. Не думать об их существовании, не думать о старике, его старой больной собаке.

И все-таки, как-то неспокойно было на душе. Тревожно!..

Минут пять спустя меня окликнул Кирюха.

– Слав, ты где ходишь? Отец стол теннисный привез, пошли, сыграем.

– Я его видел.

– Не гони, где ты мог его видеть, отец час назад приехал.

– Не про стол твой говорю, цыгана старого видел у водонапорной башни.

– С бородавками который? Я его утром тоже видел.

– Где?

– По улице нашей ходил. Пес у него ваще – капец! Весь в язвах, от него воняет мерзко, они хоть бы раны обработали.

– И хрипит, – тихо сказал я, решив, что язвы собаке обрабатывают. Не может старик спокойно смотреть, как его верный друг мучается от боли. Просто псу осталось жить считанные недели, а может, и того меньше, и раны появляются уже на ровном месте. Обрабатывай не обрабатывай, результата не будет.

– Кто хрипит? – не понял Кирилл.

– Собака его.

– Ага. Блин, а старику на Хэллоуин без маски приходить можно, такая физиономия – ваще.

– Зачем они сюда приехали?

– Забей, пошли к нам, сыграем в теннис два на два. Сделаем Лильку со Стасом.

Я обернулся назад, посмотрел на то место, где столкнулся с цыганом и поплелся за Кириллом.

– Сделаем их. Порвем! – Все Кирюхины мысли были заняты предстоящей игрой.

По дороге мы встретили соседку – бабу Марусю. Она шла вдоль забора, а заметив нас, быстро зашептала:

– Мальчишки, вы старика лохматого здесь сейчас не видели?

– Цыгана? – спросил я.

– Во-во. Цыгана!

– Он вроде к своим пошел. А он вам нужен?

– Избавь Бог! Значит, ушел, – облегченно вздохнула баба Маруся и перекрестилась. – Тогда ладно. А я как из окна его увидела, глазам не поверила. Он! Ей Богу, он. Цыган!

– Вы знакомы, что ли? – спросил Кирилл.

– Шестьдесят лет назад на опушке цыганский табор остановился. Мне пятнадцать было и отлично помню, как старик с мясистым носом и бородавками по деревне ходил, кого-то высматривал. Не к добру сейчас их кибитки снова здесь остановились. Ой, не к добру, мальчишки.

– Обознались, баб Марусь, – усмехнулся Кирилл. – Сами сказали, шестьдесят лет назад цыгане в этих краях останавливались, или думаете, старику уже за сто перевалило?

– А шут его знает, может, и перевалило. Обознаться я не могла, у нас в деревне после их отъезда беда за бедой случалась. Старики почти все вымерли: и здоровые и хворые – за три недели преставились. Скотина вся передохла! Трое мужиков в речке утонули, один с ума сошел, с десяток без вести пропали, а Бабаевы в своём доме сгорели.

– Какая связь с цыганами, баб Марусь?

– А другой связи и нету, – по-стариковски рассудила баба Маруся. – Мне вот мать тогда рассказала, что за несколько лет до несчастий в деревне цыганка появилась. И вроде как она из табора сбежала к нашему деревенскому мужику. Цыгане потом искали её, но те скрылись и больше в деревне не появлялись.

Мы с Кирюхой переглянулись. Бабе Марусе семьдесят пять лет, конечно, глупо верить ей на слово, все она перепутала. Шестьдесят лет назад здесь были одни цыгане, теперь остановился совсем другой табор. Во всяком случае, мне в это очень хотелось верить.

– Неспроста кибитки на опушке стоят, – повторила баба Маруся уже не шепотом, а своим обычным – чуть дребезжащим – голосом.

И ушла. Правда, прежде чем скрыться за своей калиткой несколько раз оборачивалась, как будто опасалась, что кто-то идет за ней следом.

– Тяжелый случай, – Кирилл покрутил пальцем у виска. – С её зрением все старики на одно лицо кажутся. Хочешь прикол? Она три дня назад меня с Митькой Перумовым спутала. Прикинь, Слав! Я и стокилограммовый Митька.

– Перебор, – согласился я.

– Про что и речь. Да ладно, ну их всех, пошли в теннис играть. Мы такими темпами до вечера не дойдем. Давай не тормози, резче шевелись.

В теннис мы играли до семи часов, и вопреки ожиданиям Кирюхи, «сделать» и «порвать» Лильку и Стаса не смогли. Это они нас «порвали», а потом ещё минут двадцать прикалывались, называя косорукими, и советуя хорошенько потренироваться, чтобы в следующий раз не позориться.

– Забей, Слав, – успокаивал меня Кирилл, хотя я был абсолютно спокоен. – Им повезло. Лилька ракетку только держать научилась, а уже на понтах. Ниче, мы их завтра сделаем.

– Ага, так же как сегодня.

– Сомневаешься? Спорим?

– Не хочу спорить, пошли лучше к нам, мяч погоняем.

– Может, комп включим?

– Давай, – я не возражал, и снова, помимо воли, вспомнил старого цыгана и больную собаку. И ещё слова бабы Маруси. А ведь она права, действительно неспроста здесь остановились цыганские кибитки.

Глава вторая

Старая собака

Сегодня я впервые увидел «кровавый» закат. Было двадцать минут одиннадцатого, солнце уже скрылось за горизонтом, и над лесом появился кусок кроваво-красного неба. Я смотрел на него как завороженный, зрелище было и красивым и отталкивающим. Мне в голову сразу пришла мысль о кровоточащем небе и скорой беде, которая непременно произойдет где-нибудь поблизости. Я это знал, чувствовал кожей, более того, отлично понимал, что это неизбежно.

В одиннадцать часов послышался вой собаки. Жалостливый, протяжный, предсмертный вой пса, чья жизнь висела на волоске. И опять я ясно представил больную, уставшую от жизни собаку, которая никак не могла умереть. А может, она воет от боли, глядя на сделавшийся бордовым закат? Резкий звонок телефона меня напугал. Звонил Кирилл.

– Слав, чего делаешь?

– На балконе стою.

– Слышишь, как псина воет?

– Ещё бы!

– Как думаешь, цыганский пес или другой?

– И думать нечего, конечно, псина старика воет.

– Давай смотаемся к табору, глянем, чего там у них происходит.

– Сейчас?

– А что, мамочка не отпустит? – издевательский тон Кирилла меня разозлил.

При чем здесь мама, чуть что, сразу мама. Сам не хочу никуда идти, а тем более приближаться к табору. Что я там забыл? Таращиться на воющую собаку мне неинтересно, хотя… Я не хотел признаваться самому себе, а Кирюхе подавно, но на самом деле меня тянуло к кибиткам как магнитом.

Днём, не отдавая себе отчета, я потопал к опушке, весь вечер боролся с тайным желанием отправиться к табору, а сейчас, когда Кирилл предложил одним глазком взглянуть на собаку, я вдруг ощутил приятное тепло, разливающееся по телу. Да, я хочу, я очень хочу пойти туда прямо сейчас. Именно сейчас! Когда зашло солнце, когда опустился вечер и на улице практически темно. Будет страшно, жутковато, но этот страх меня и подстегивал, он был тем самым стимулом, подогревающим мой интерес к кочующим цыганам.

– Хорошо, встречаемся у вашей калитки минут через пять.

– Договорились, – Кирюха отсоединился, а я, прежде чем выйти из комнаты, подошел к зеркалу.

Лицо пылало, щеки почти бордовые. Как тот закат, подумал я и повернулся к окну. Темнота. И вой прекратился, теперь на улице тихо. Но тишина опасней любого шума. Все самое ужасное рождается в тишине.

Я спустился вниз, прошел в ванную, несколько раз умыл лицо холодной водой и, не став вытирать его полотенцем зарулил в большую комнату. Родители смотрели телевизор.

– Па, я схожу на полчаса к Кирюхе, ладно?

Отец кивнул, не отрывая взгляд от экрана. Мама взгляд оторвала и даже нахмурила брови.

– Слав, двенадцатый час, до завтра никак подождать нельзя?

– Мам, я не маленький, что мне спать в одиннадцать ложиться?

– Пусть идет, – быстро сказал отец, сделав звук чуть громче. – Все равно раньше часа не ложатся.

– Будешь возвращаться, позвони, – крикнула мама. – Папа тебя встретит у калитки.

Ну да, делать мне больше нечего, она меня за первоклашку все держит. Можно подумать я в двенадцать лет боюсь дойти до соседнего дома. Обязательно меня должен кто-нибудь схватить, напугать, ударить и далее по списку. Смешно. Кому я нужен? А потом, кто сюда попрется, здесь же глушь, все свои, чужаки в деревню не захаживают. Но маме этого не объяснишь, она у нас та ещё паникерша.

Кирилл и Стас ждали меня у калитки.

– А Лилька где? – спросил я.

– Лилька спать завалилась, ты ж видел, она теннисной ракеткой как сумасшедшая размахивала. Выдохлась!

До леса мы дошли, прикалываясь друг над другом. Затем нам предстояло пройти мимо сосен и выйти к опушке. Стас плелся сзади, я видел, он сильно боялся. Не знаю, зачем вообще Стас согласился пойти с нами, по словам Кирюхи, его брат ночью вздрагивает даже от шелеста листвы.

– А идти ещё долго? – голос у Стаса дрожал.

– Да не-е, мы почти на месте. О! Ребят, по-ходу, у них там огонь.

– Костер, – прошептал Стас, увидев оранжевые языки пламени. – Цыгане ночами всегда жгут костры.

– Угу, и поют песни под гитару, – хмыкнул Кирилл. – Фильмов насмотрелся?

– Гитару я не слышу, – на полном серьезе ответил Стас и подпрыгнул от громкого воя собаки.

Кирюха засмеялся, я тоже не смог сдержаться.

– Он меня до смерти напугал!

– Ты смотри, от страха в обморок не грохнись.

Знаком показав Кириллу, чтобы тот меня не выдал, я сзади подошёл к Стасу, положил ему ладонь на плечо и хриплым голосом спросил:

– Чего в моём лесу делаешь?!

Получилось классно, Стас драпанул вперед, заорал. А он действительно трус со стажем.

– Идиотская шутка! Так сердце остановиться может.

– Да ладно тебе, не остановится.

– Я домой возвращаюсь.

– Стас, ну извини, мы почти пришли.

Он нас не извинил, развернувшись, начал быстро удаляться. Мне стало стыдно. Зачем я его напугал? Ведь каких-то десять минут назад сам был на взводе, а теперь осмелел, что ли?

Предложив Кирюхе отправиться домой, я услышал:

– Вам со Стасом памперсы пора менять? Тогда иди, я не держу.

– Очень смешно.

– Слав, смотри, – Кирюха облокотился о шершавый ствол сосны. – Я собаку вижу.

Я тоже её видел. Нас отделяло от цыганских кибиток метров сто, и в свете костра я отчетливо увидел больного зверя. Пес выл подобно волку, но никто из табора не обращал на него внимания. Несколько человек сидело вкруг костра, туда-сюда сновали дети; старика я, как ни старался, отыскать взглядом не мог.

– Ты бы так смог? – тихо спросил меня Кирилл, продолжая наблюдать за цыганами.

– Выть как собака?

– Дурак ты! Жить как они, постоянно скитаться, не иметь дома, спать в кибитках.

– Не знаю.

– Не смог бы ты – это сто пудов. – Кирилл прищурил глаза. – А я вполне. А чего? Прикольно. Нигде не привязан, ничто тебя не держит.

– Ну да, – я решил подколоть Кирюху. – Ни телика, ни Интернета, сидишь себе целый день в кибитке, а ночами у костра. Самое то для тебя.

– Издеваешься?

– Ага.

Кирилл хотел мне ответить, но в этот момент собака повела себя довольно странно. Перестав выть, она посмотрела в нашу сторону и заметно прихрамывая, стала к нам приближаться.

– Ни фига себе, Слав, делаем ноги. Она сюда ковыляет.

Я развернулся, сделал шаг и закричал. Секунду спустя вскрикнул и Кирюха. Возле сосны стоял старый цыган.

– Со родэса ту? – спросил он у меня.

– Блин! – выдохнул Кирилл. И тоном, уже более мягким сказал, обращаясь к цыгану. – Вы нас напугали.

– На дарэн,– ответил дед, выдержал паузу и снова заговорил, на этот раз быстро, невнятно. Он поднимал и опускал левую руку с растопыренными пальцами, слегка покачивал головой, причмокивая губами.

– Э-э… Мы пойдем, – сказал Кирюха.

– Бахт тукэ! – ответил он нам.

Подбежавшая собака стала тереться о ноги хозяина. Цыган нагнулся, погладил её по спине и у него в ладони остался клок коротких жестких волосков. Меня передернуло. Бедная собака, неужели они не понимают, что она мучается. Отвезли бы к ветеринару, сделали укол, нельзя же так издеваться над животным.

Бросив шерсть на землю, цыган снова заговорил с нами, собака заскулила.

Мы с Кирюхой шли, не оборачиваясь, я спиной чувствовал на себе тяжелый взгляд старика.

– Он на нас смотрит.

– Плевать на него! – ответил Кирилл. – Чокнутый дед меня чуть заикой не сделал. С какой стати он у сосны стоял, уши грел?

– Это расплата за шутку над Стасом.

Кирилл промолчал. Заговорил он только когда мы подходили к его дому.

– Собаку жалко.

– Жалко, – кивнул я.

– Ладно, давай, до завтра.

– Извинись за меня перед Стасом, пусть не злится.

– Не грузись, все с ним нормально будет.

Дома я вышел на маленький балкончик, прислушался к тишине. Никаких звуков, даже сверчки затихли, что само по себе уже наводит на мысли. Небо было звездным, я отыскал Большую Медведицу, увидел полосу Млечного Пути, потом две падающие звезды. Желание! Надо загадать желание, стучало в голове, а желаний не было. Странно, но сейчас мне ничего не хотелось, я просто смотрел в ночное небо, стараясь вообще ни о чем не думать.

Спустя время над лесом появилась огромная красная луна. Она поднималась все выше, и мне становилось неуютно. Красная луна походила на воспаленный звериный глаз. Глаз цыганской собаки, которая никак не могла умереть.

К чему бы это?..

Спустившись на кухню, я достал из холодильника банку клубничного варенья, взял несколько кусков белого хлеба и ложку. Обожаю есть по ночам, зверский аппетит просыпается. А бутеры с клубничным вареньем могу есть десятками. Маме это не нравится, говорит, хлеб с вареньем не еда. А по мне – самое то.

Вскоре (к тому времени я успел слопать три клубничных бутерброда), цокая когтями по полу, в кухню зашел Рон. И как обычно начал клянчить со стола.

– Рон, ты не будешь хлеб. Отойди.

Рон подал голос.

– Тихо ты! Место, Рон.

Ага, слишком многого я захотел, так он меня и послушал. Упертый, как баран.

– На-на, – я протянул Рону кусок хлеба, намазанный вареньем. – Убедись.

К моему удивлению, Рон проглотил этот кусок за милую душу. Проглотил и на меня уставился.

– Ещё хочешь?

Положив на пол половину бутерброда, я зевнул. После сытной сухомятки всегда тянет ко сну – это уже закон.

– Рон, пошли спать.

Вдвоем мы поднялись на второй этаж, я толкнул дверь спальни и Рон, опережая меня, с разбегу запрыгнул на кровать.

Рон – немецкая овчарка, ему два года и вымахал он до таких рекордных размеров, что когда мы возили его на выставку, Рона отстранили от участия за несоответствие стандарту породы.

Если Рон засыпает на моей кровати, то я, как правило, просыпаюсь на полу. Он буквально спихивает меня с законно места, и плевать ему на моё возмущение и недовольное бормотание. В такие моменты Рон смотрит на меня глазами наивного щенка и как бы спрашивает: «Разве тебе неудобно спать на полу, хозяин?». Мне приходится раздвигать узкое кресло и спать, точнее, досыпать на нем. А Рон ещё издевается, поглядывает краем глаза, как я ворочаюсь на кресле, и злорадствует, мол, ничего, не цаца, выспишься.

– Подвинься, – сказал я Рону.

Он зарычал.

– Слушай, не наглей.

Через полчаса я ощутил толчок в спину. Ещё через час Рон во сне саданул меня лапой по плечу.

На пол я свалился в половине четвертого.

***

События следующего дня долго будут меня преследовать, я вообще сомневаюсь, что когда-нибудь смогу их забыть. Все произошло настолько стремительно, внезапно и неожиданно, что я едва успел опомниться.

Мы с Ником и отцом решили прогуляться по сосновому бору. Никитка взял пачку чипсов, я надел бейсболку и мы пошли в лес. Ник бежал чуть впереди, мы с папой шли следом, тихо переговариваясь ни о чем. Я и не заметил, как мы вышли на опушку; Никитка остановился, перестал есть чипсы, начал с интересом рассматривать кибитки, цыган и еле передвигавшегося пса.

– Никит, пошли, – я потянул брата за руку.

Ник вывернулся.

– Сколько можно на них таращиться? Пошли!

– Пусть посмотрит, Слав. – Отец отвел меня в сторону, мы разговорились и, настолько увлеклись, что не заметили, как пес подошел к Никитке.

Неизвестно, что взбрело в голову больной собаке, но какой-то сдвиг в мозгу определенно произошел. Она зарычала, оскалила зубы и, дернувшись вперед, едва не вцепилась Нику в руку.

Услышав лай, и резко обернувшись, папа сориентировался мгновенно. В два счета он подскочил к Никитке и одним ударом ноги уложил псину на траву. Удар пришелся в область виска, пес замертво свалился на землю.

Никитка разревелся, я покрылся потом, несколько цыганок бежали в нашу сторону. Увидел я и старика, спешно вышагивающего к нам.

Отец начал ругаться с цыганками, говорил, что собака чуть не укусила ребенка, цыганки оправдывались, лопотали что-то в ответ, размахивали руками.

Я неотрывно смотрел на старого цыгана. Он подошел к собаке, сделал глубокий вдох и, опустившись на колени, забубнил. Старик гладил мертвую собаку, слегка раскачиваясь, мне показалось, он читает молитву или заклинание.

Молодая цыганка – она была очень красивой: зеленоглазой с маленькой родинкой над верхней губой, с заметным акцентом говорила отцу:

– Собака жила с нами двадцать шесть лет. Ты убил собаку! Шандору её подарил сын. На следующий день он погиб. Для Шандора собака была всем в жизни.

– О чем вы говорите, – возмущался отец. – Ещё пара секунд и псина покалечила бы моего ребенка.

Старый цыган – теперь я знал, его зовут Шандор – вскочил на ноги и с резвостью молодого парня приблизился к отцу. Его и без того уродливое лицо исказилось злобой: черные глаза пронзали насквозь, не знаю, что чувствовал папа, а я от взгляда старика был готов провалиться сквозь землю. Нагнувшись, цыган начал размахивать перед лицом отца руками, выкрикивая резкие, наверняка бранные слова.

– На ракир акадякэ, – обращалась к старику цыганка. – Мангала тэ йавэс манца.

– Инкэр тыри чиб палэ данда! – отмахивался от неё Шандор, продолжая орать на отца.

– Что он от меня хочет? Я его не понимаю.

– Уходите! Уходите отсюда, – цыганки пытались оттащить Шандора от моего отца.

Та, которая была очень красивой и имела родинку над верхней губой, заговорила с дедом столь же эмоционально, сопровождая свою торопливую речь интенсивной жестикуляцией. И вдруг старик зарычал, метнул испепеляющий взгляд в мою сторону, упал, начав биться лбом о землю и возводить к небу морщинистые руки.

– Слава, уходим отсюда.

Цыганки заплакали, Шандор продолжал громко кричать, только теперь его крик был направлен не на отца, а в пустоту.

– Намишто! Намишто! – орал он.

– Пап, что теперь будет? – спросил я, когда мы вышли на дорогу.

– Да ничего. Но вы туда больше не ходите.

– А вдруг… – я запнулся. – Вдруг они придут сюда?

– Не думаю. Слав, маме об этом знать не нужно, согласен?

Я кивнул.

Отец с Ником вернулись домой, я свернул к Кирюхе. Не терпелось рассказать ему о сцене, невольным свидетелем которой я стал.

Глава третья

Что скрывает ночь?

Весь день мы играли в теннис, а ближе к вечеру Стасу внезапно стало плохо. У него резко заболел живот, появился жар, тошнота. Примерно час спустя боли в животе и рвота начались у Лильки. Виной всему маринованные грибы, которые все, включая и меня, ели за обедом. Но скрутило почему-то только двоих, наверное, все дело в ослабленном организме.

– Я больше всех грибов съел, – говорил Кирюха. – И хоть бы хны!

– Сплюнь, – я толкнул друга в бок.

– А чему ты удивляешься, – Лилька лежала на диване в большой комнате, измеряя двадцатый раз температуру. – Тебя ни одна зараза не возьмет.

Они начали пререкаться, я пошел домой. Часов до двенадцати просидел за компом, посмотрел фильм, а в начале первого меня разморило. Я лег и сразу заснул.

Сны снились однотипные, в основном кошмары, и в каждом присутствовал старый цыган. Шандор! Вечером я побродил по инету, и нашел много разной информации касательно значения имени Шандор. Она была противоречивой, но на одном сайте удалось узнать, что Шандор происходит от греческого имени Александрос, что означает «защитник людей».

Защитник… Хм-м! Как-то не вяжется у меня образ старого цыгана с защитником людей. Выглядит он уж очень устрашающе. Хотя глупо судить по внешнему виду о внутреннем мире человека.

…После завтрака к нам пришла Лиля.

– Как себя чувствуешь? – спросил я, видя, что у Лильки блестят глаза.

– Нормально. Слушай, Славка, разговор есть, – она покосилась в сторону моих родителей и едва заметно кивнула на выход.

– Понял, – прошептал я. – Идем.

На улице Лилька долго молчала.

– Случилось что? – не выдержал я. – Со Стасом, да?

– Стас с Кириллом в теннис играют, не о них речь… Короче, Славка, я ночью почти не спала, а в пять утра увидела цыгана. Старика.

– Где увидела? – у меня вспотела спина, захотелось присесть. Я подошел к скамейке, и мы с Лилькой, не сговариваясь, сели.

– Они стояли возле ваших ворот.

– Они?

– Со стариком была молодая цыганка. Они переговаривались, потом старик достал что-то из кармана и бросил вам на участок.

Я похолодел. Только этого не хватало.

– К нашей калитке тоже подошли, постояли с минуту и к Поляковым потопали. Предчувствие такое было, что должно что-то произойти. Зачем они ночами по деревне шастают?

Я бы тоже хотел это знать, но больше всего меня интересовало, что конкретно Шандор бросил нам на участок.

– Покажи то место, где они стояли, – попросил я Лильку.

Мы вышли за калитку, Лиля встала у ворот, повернувшись ко мне боком.

– Он здесь стоял, цыганка сзади. Старик сунул руку в карман, – Лиля облизала губы. – Я не видела, что он достал и швырнул за ворота. – Она ткнула пальцем на растущие кусты сирени. – Может, камень бросил?

Минут двадцать я отчаянно просматривал участок земли, в надежде увидеть цыганский подарок. Нет, искал я не камень, я был уверен, Шандор швырнул не его, и сейчас, пытаясь зацепиться взглядом за (пока неизвестную мне вещь), я констатировал свое поражение. Увы!

– Лиль, Кирюха в курсе?

Ответ был отрицательный, Лиля ничего не рассказала брату, так как вечером после моего ухода они не хило поскандалили. Наговорили друг другу много гадостей и теперь были на ножах. С ними такое частенько случается, дня два поиграют в молчанку, а потом все встанет на свои места.

Кирилл, узнав о ночном визите Шандора, повел себя несколько неожиданно. Мой рассказ его взволновал, было непривычно видеть вечно подтрунивающего над всеми Кирилла растерянным.

– Слав, он приходил не просто так, это связано со смертью его собаки. Точнее убийством! Твой отец убил его пса.

– Брось. Папа защищал Никитку, и удар был не таким уж сильным. В собаке еле теплилась жизнь, она могла умереть от чего угодно, от комариного укуса, например.

– Но умерла от удара, который нанес твой отец, – поддержал Кирюху Стас. – Чувствуешь разницу?

– Слав, – Кирюха тронул меня за плечо. – Скажи отцу, пусть сходит к цыганам, извинится.

– Ребят, вы чего, серьезно говорите, или прикалываетесь? Кирюх, Стас… Лиль, ты-то скажи что-нибудь. Если у этих двух не в порядке с головой, ты же в адеквате. Лиль!

– Хоть и противно такое произносить, но сейчас я согласна с ним, – Лилька кивнула на брата. – Если старик решит отомстить…

– Цыгане могут наслать проклятие, – перебил её Стас.

– От цыганского проклятия избавиться нелегко, – слова Кирюхи окончательно выбили меня из колеи. Ну ладно Стас, Лилька, но Кирюха. Кирюха верит в проклятия? Бред! Идиотизм!

– Не гоните. Какие ещё проклятия? Детский сад тут развели, – я попытался рассмеяться, но не смог. Сомнения, подогреваемые нарастающим страхом, пустили корни.

– Тебе трудно с отцом поговорить?

– Да не пойдет он извиняться, вы чего?! Я знаю своего отца, в лучшем случае поднимет меня на смех, в худшем запретит с вами общаться. Если вы верите в цыганские проклятия, то с мозгами у вас явные проблемы.

– Тогда у тебя они тоже есть, – заявил Кирюха. – По глазам вижу, ты понимаешь, что мы правы, но боишься в этом признаться. Давай, Слав, поднапрягись, о чем тебе внутренний голос говорит? А?

– Он молчит, – буркнул я.

– Есть ещё вариант, если твой отец никуда не пойдет, иди ты, – посоветовала Лилька.

– Я?

– Ну да – ты! – Кирилл положил на теннисный стол ракетку и сунул руки в карманы. – А мы составим тебе компанию.