Kitobni o'qish: «Босса нова»

Человек и его образ – это не одно и то же: первый потерян среди людей, второй потерян в тебе. Ты не станешь тревожить механизмы воспоминаний, пока он живет рядом, а после работы или в выходной день есть возможность выйти на связь. Вы договоритесь о встрече, пройдётесь вдоль набережной…  Зимой будет крепкий мороз и хрустящий снег, весной запах цветущих лип и улыбки женщин. Вы вспомните ушедшие дни или почитаете стихи, может быть, оказия унесёт в Судак, где игра в нарды или преферанс вместе с живущими по соседству любителями крымского портвейна отвлечёт на время от привычных невзгод. А после игры пройдётесь подышать отшумевшей грозой приморья.

Но когда человека больше нет, то позвонить можно только в какой-нибудь уголок своего сознания, где память удерживает только часть образа.

Ты начинаешь метаться по глухим чуланам полушарий, и становится понятно: всё оставшееся в несовершенной системе человеческого разума – это размытый портрет. Не слишком четкий, дополняющийся несколькими фото из альбома. Быть может, ощущение потери придёт в телефонном разговоре. Его бывшая подруга зайдется жалобами на здоровье, кошку, одиночество и мужа. И здесь, благодаря тоскующей без него ли, без чего-то ли иного душе приходит время для поиска потерянного осколка, потому что на утверждение «вы же были друзьями» ты неожиданно для самого себя ответишь «нет».

Многое ли вспомнится и отложится на чистом листе бумаги в виде букв и предложений? Ведь дни, прожитые без строчек, изредка намекают на то, что время незаметно махнуло ресницами,  прокрутив за окном лишь бесполезную череду дождей. Остались только весёлые и грустные занозы, занесенные этими взмахами. Всё остальное – вакуум.

Всегда мучает вопрос, нужно ли персонажу настоящее имя, ведь мой герой отличен от знакомого кому-то человека, поэтому всегда могут возникнуть претензии родственников и друзей. Скорее в силу природной лени ко всякой выдумке почти все имена оставлю без изменений. Во всяком случае, пишу для его истинных друзей и одного врага, но не исключаю, что это всего лишь росчерки в пустоте, которые никто никогда не прочтёт. Вот Догаев, к примеру, вполне резонно заметил, что я просто бумагомаратель, поскольку всё уже написано в античные времена, и ничего нового уже не придумать. (Возможно, здесь был намек на создание оригинальной философии жизни).

Не могу согласиться. Эволюция продолжается, и у каждого времени есть свой герой, который вынужден сочинять оправдания тому, что живет как гнусный эгоист, и эти оправдания называет оригинальной философией жизни.

В общем, вытаскиваю занозы.

Однажды под Новый год в квартиру ко мне забрела одинокая хандра. Оторвав глаза от компьютера, и оглядевшись по сторонам, я вдруг обнаружил, что холодильник тоскует по продуктам, шампанского нет и в помине, и человека, с которым можно его выпить, поблизости тоже не наблюдается.

Закрывались последние магазины, и сыпала с неба мелкая крупка, которая тут же таяла, превращаясь под светом фонарей в блеск тротуаров.

Его дом находился через дорогу, в частном секторе. И я подумал, что пришло время найти Стаха, если он не уехал и еще жив. По правде говоря, я не делал себе подарка, а попросту искал спасения от одиночества, потому что знал от людей, которые с ним встречались, о бедственном положении нашего общего знакомого  и его пристрастии к алкоголю. Решив, что ничего не теряю и, не надеясь на обретение ценного общения посреди жизненной пустоты, я пересек пешеходный переход и, выйдя на Стрелковую улицу, двинулся по направлению к Малому Салгиру.

Помнилось, что у ворот, где жил Стах, имелся потаенный звонок.

Семнадцать лет отделяли меня прежнего от этой ночи. Номер дома стерся из памяти, но я рассчитывал, что смогу  найти нужные ворота благодаря упрятанной в ограде кнопке.

Я нашел её без труда и нажал, ничуть не колеблясь.

Долго никто не открывал. Снежная крупа перешла в настоящий дождь. Я собрался было уходить, но вот во дворе послышались мокрые шаги, залаяла собака, щелкнула задвижка, и калитку в воротах открыл незнакомый парень.

– Шура Стахорский живет здесь?

– Да. Проходите, он там, он у себя, – парень вяло махнул рукой, указывая направление.

Двор не изменился, только орех заметно вырос, и собака другая, хотя по виду не менее свирепая. Я по привычке притерся к углу дома, зная, что длина цепи не позволит псу дотянуться до ног, и пошел в сторону времянки.

Не постучавшись, я открыл дверь и оказался в крошечной и весьма запущенной комнате. Не желая быть сразу узнанным, я надвинул фуражку на лоб. Но Стах воскликнул:

– Геник!

Он выглядел глубоким стариком, и сидя на незаправленной кровати, казался маленьким, хотя роста был высокого. Его длинные седые волосы, собранные на затылке в хвост, имели рыжинку, лицо почернело от табака и алкоголя, а зубов почти не осталось.

Стах вскочил и бросился обниматься. В этих объятиях была радость найденного животного.

На зов пришла его сестра, не очень довольная с виду, однако, узнав меня, вероятно, что-то вспомнила, оттаяла и улыбнулась. Ольга находилась в разводе, она пела в ресторане недалеко от вокзала. Как выяснилось, мне открыл её сын.

Похоже, в воздухе витала отшумевшая ссора, которая обрекала их на встречу Нового года порознь. Проходя мимо дома, я успел заметить через окно новогоднюю ёлку и накрытый стол, к которому моего приятеля не собирались приглашать (он был в майке и босой). К тому же замок, висевший на холодильнике, проводил черту пищевого раздела.

Я держал в руке пакет с бутылкой водки, ветчиной, хлебом и какими-то консервами, борясь с желанием повернуться кругом и бежать назад, чтобы не пропустить куранты.

Сестра Стаха моментально, по-женски обрисовала меня глазами.

– Кайф! Просто дед Мороз! – воскликнула она. Затем повернулась к брату и попросила:

– Если у тебя есть чистые носки, то надень их. Рубашка, надеюсь, тоже найдется. Идите в дом к столу, нам есть, что вспомнить.

– Я не знал, что ты приехал, – сказал Стах, когда мы выпили по рюмке, и немного  утихли басы восторгов.

– Уже год, как вернулся.

– Почему не заходил?

– Забыл про тебя. А сегодня вспомнил. Много лет прошло.

– Геник, как хорошо! Это подарок! А ты все ещё пишешь свой гениальный роман?

– Все еще пишу.

– И лечишь радикулиты?

– Если просят.

– Оля, ты помнишь, как Геник вылечил мою спину?

– Ой, ну эту пластинку про твои способности лечить Шура регулярно ставит  себе на язык! Ну, просто кайф, что ты явился! Послушаешь легенды про самого себя! Кстати, у меня болит поясница…

Тридцать лет назад мы со Стахом попали на гастроли вместе с рок-группой, которая называлась «Вторая половина». То было время, которое предшествовало распаду нашей страны. Железный занавес стремительно раздвигался, и сквозь него неслись потоки новой музыки, которую мы впитывали  с жадностью голодных вампиров. Эти потоки наряду с умирающей экономикой разрушали привычный уклад жизни областных филармоний, кассы которых опустели в ожидании звезд. Тогдашний директор Курской  филармонии, поддался на уговоры администратора «Второй половины» и принял группу к себе под крыло в надежде сотворить собственную курочку, несущую золотые яйца.