Kitobni o'qish: «Дни арабов. Пора казней египетских»

Женщинам, меня воспитавшим.

Введение

В душе моей есть неодолимое стремление к познанию предметов божественных и человеческих. Я непрестанно нахожусь под влиянием его, так что оно даёт направление всей моей жизни.

Порфирий Успенский

Арабы – представители двадцати двух государств Ближнего и Среднего Востока, имеющие общие этнические корни и сходную психологию. Это жизнерадостные и весёлые люди, отличающиеся наблюдательностью, изобретательностью, приветливостью. Вместе с тем, им очень часто недостает инициативности и предприимчивости, а недальновидность, беззаботность и беспечность по отношению к будущему порождают немало трудностей в их жизни и деятельности.

Из уяебного пособия по психологической борьбе

Арабские куранты: a countre courant. – «Дни арабов» и сказ об Эгиле. – Работа в жанре/Мой формат. – Голь на выдумки хитра. – Арабистика как фатум.

Арабские куранты: a countre courant. Эта книга посвящена обзору последствий военно-политической бури, начавшейся в арабском мире более пяти лет тому назад и не вполне затихшей до сих пор. Не заметить этот бешеный выплеск энергии было невозможно, но как его понять? Если на Солнце взорвался протуберанец, то хорошо это или плохо? Что бы вы ни заключили на этот счёт, знайте, что вы со своим мнением уже отстали от жизни, потому что взорвался он восемь минут назад, и, так как активность на Солнце бешеная, ситуация уже много раз поменялась. А кто-то всё решает для себя этот кейс-гештальт: закономерно ли свержение Хосни Мубарака? Между тем, для тех, кто в гуще событий, это имя вызывает такие же смутные ассоциации, как имя Рамсеса II.

Ну, ничего. Наша арабистика всё равно ещё делает для себя открытия в области толкования арабского социализма при Насере. По крайней мере, именно с рассказа о его временах начинается почти любой современный академический труд на тему вроде бы «Арабской весны». 80 % – про времена дружбы с Насером, ещё 10 % – про то, каким редиской оказался Садат, и оставшиеся 10 % – хронология «Арабской весны» из википедии. И вроде бы сложно винить таких авторов: они не виноваты, что молодость их пришлась на события, которые тогда были первоклассными, суперзначимыми – плотина, войны с Израилем, потеря Союзом клиентелы; а потом они из этой геополитической игры выпали, как выпала вся страна, и осталось только вспоминать пик своей жизни. Но хотелось бы, чтобы арабское направление у нас выглядело не так грустно: я сейчас о политологии, а не о филологии и истории, где всё ещё более-менее (если сравнивать с западниками), и, главное, где торопиться особенно некуда. Хочешь – сегодня пиши про типовые особенности сирийского города XV века. Хочешь – через год. Всё равно нет уже того города: он захвачен и растоптан современной саранчой вида «хомо салафитус», останки которой в культурном слое лет через 100500 немало озадачат будущих археологов.

В 1703 году Пётр Алексеевич – ещё не император, но уже Великий – приказал в основанном им Санктпитербурхе «печатать куранты, а для курантов тех – ведомости». То есть основал первое русское СМИ – газету «Ведомости». Курантами тогда назывались текущие события (кто знает по-арабски – ), и мне жаль, что в этом значении это слово пропало из языка, а не то я бы всю эту книжку так назвал, потому что она – именно об арабских курантах, т. е. о существовании арабского мира «в моменте» (разумеется, при этом я использую все имеющиеся у меня знания и средства для того, чтобы в меру своего понимания объяснить, как он дошёл до жизни такой и чего от него ждать дальше); а курактельщиками назывались тогдашние журналисты и переводчики – словом, летописцы нового времени. Жизнь такова, что этот текущий момент арабского мира кружит головы не только курантелыцикам, политикам, бизнесменам, но и всем остальным, вплоть до людей, разглядывающих цены на бензин в очереди на заправке, и туристов, прикидывающих, в какой тёплой стране ещё не стреляют. Иногда – да что уж там, часто – арабский мир словно задаётся целью опровергнуть все законы исторического развития, двигаясь ‘a countre courant’ – против течения, против часовой стрелки, поражая, изумляя, отпугивая.

«Дни арабов» и сказ об Эгиле. Пожалуй, здесь стоит перейти к названию этой книги. Оно, как могут заметить мои постоянные читатели, перекликается с названием первой моей книги. Это, разумеется, не случайно, поскольку вторая книга и хронологически продолжает первую, и находится в одной с ней стилистике. Название «Арабские хроники» было мною задумано как серийное, после которого (через двоеточие) должно идти ёмкое метафорическое описание современного состояния арабского мира. Однако, продолжению работы под этой «шапкой» помешали два момента: во-первых, я обнаружил, что некий коллега уже пишет под ней же, и сочинил уже пять книжек, до которых я обязательно доберусь и их прочитаю, а, во-вторых, моё фундаментальное образование по истории арабов) подсказало мне более актуальный вариант, за который я и ухватился. Всё дело в том, что в Институте стран Азии и Африки у нас был двухлетний курс арабской литературы, и читал его не кто-нибудь, а покойный ныне И. М. Филынтинский, который был крупнейшим знатоком этого предмета в России. Здесь мне потребуется сделать небольшой экскурс в историю арабской литературы для читателей, далёких от этой темы; востоковедам – не говоря уж об арабистах – всё, что будет сказано ниже, полагаю, известно.

Итак, арабская литература в доисламский период (т. е. до прихода Мухаммада в начале VII в.) основывалась, прежде всего, на устной словесности. Это было обусловлено во многом тем, что арабское письмо было ещё недостаточно развитым, и отсутствие в тексте точек позволяло читать записанный текст лишь тому, кто знал его наизусть. Единственное, с чем это можно сравнить в русском языке – это точки над «ё»: периодически они теряются, и вот даже станция метро в Москве считается теперь «Планерной», хотя строилась она как «Планёрная». Разница в данном случае вроде бы несущественная (хотя уже смысл теряется: мы-то думали, что речь о планерах, а строители думали, как выполнить план), но представьте, что у вас почти все буквы в тексте для адекватного прочтения должны иметь точки над или под ними. Представьте, что буква «е» – всего лишь основа для этих точек, а для её правильного прочтения нужно поставить над или под ней одну, две или даже три точки. И со всеми соседними буквами так же. Но есть нюанс: точки ещё не изобрели, есть только вот эти основы для них. Что остаётся в таких условиях? Да только тренировать память. Вот поэтому вплоть до проповедей Мухаммада из Мекки арабское литературное творчество передавалось не на вещественных (бумага, кожа, пергамент, глина и т. п.), а на живых носителях, т. е. из уст в уста. И даже первые проповеди Мухаммада проникали в массы тем же способом. Письменная же традиция возобладала у арабов над устной лишь спустя сто с лишним лет после его смерти, уже в VIII в., когда огромные массы жителей Аравии в результате мусульманских завоеваний выплеснулись за пределы своего ареала обитания в области с объективно более высокой политической и бытовой культурой (Сирию и Иран) и уже существовавшими многовековыми литературными канонами. Здесь племена, вчера коптившие небо на обочине мира и истории, идя суровой дорогой на Дамаск, стали превращаться в арабский суперэтнос, который, хоть и растерял своё единство, но до нынешнего дня всё ещё способен порождать достаточно оригинального контента, чтобы занимать умы не только этнологов и политологов, но и самых широких масс населения в весьма далёких от него странах.

Но речь здесь об эпохе, которая предшествовала этому рождению сверхновой нации. В арабской историографии она зовётся «аср эль-джахилийя» – эпохой невежества/язычества/варварства. К сожалению, как видно из предыстории абзацем выше, в первозданном виде до нас дошло от неё крайне мало, т. к. литературные памятники той эпохи легли на бумагу (ну или на пальмовые листья) спустя пару веков после неё; не случись арабского пробуждения, в этом не было бы беды, ну а так они были записаны уже в совсем другом государстве, чья идеология, кстати, допускала правку задним числом не совсем удобных исторических свидетельств: это когда сильно набожный переписчик мог пост-мортем вложить в уста почившему поэту какое-нибудь благочестивое изречение на тему неизбежности прихода в мир посланника Аллаха, например. Поэтому, как и в случае с нашими собственными предками – славянами, насельниками Новгорода в то время, когда он был ещё, так сказать Старгородом – мы мало знаем о космогонических представлениях тогдашних аравитян или их пантеоне богов.

Тем не менее, один из аспектов их жизни нам всё же известен по их источникам. Это военная история аравитян до VII в., изложенная в преданиях, которые получили общее название «Айям эль-араб», или «Дни арабов». Собственно говоря, они, вероятно, и на бумагу-то были положены с целью консервации и мифологизации бедуинского этапа существования основной массы аравитян, поскольку с выплеском их за пределы Аравии стало ясно, что прежний родоплеменной уклад обречён: выходцы из разных племён в походах в Сирию и Иран перемешались друг с другом и с местным населением, и, заняв византийские дворцы, уже не стремились возвращаться на постылые становища в адской пустыне.

Так вот, эти предания представляют собой отдельные истории о малых и крупных боестолкновениях между бедуинскими племенами Аравии – с набегами, вооружённым разбоем, киднэппингом и конокрадством, совершаемыми группами лиц по предварительному сговору.

Есть сведения, что в несохранившихся сборниках авторов первых веков ислама этих историй бывало записано больше тысячи. Однако, судя по тем из них, что пережили века, жанр их был довольно однообразен, и основные элементы повествования выглядели так: предпосылки к конфликту – завязка – конфликт – посредничество – перемирие. Поводов же для конфликтов в перенаселённой пустыне было сколько угодно. Воевать могли за воду, женщин и скот. Одно из самых известных преданий «Дней арабов» построено как раз вокруг войны из-за верблюдицы, которую застрелил из лука один горячий джигит, после чего его племя получило распрю с соседями, длившуюся как будто целых сорок лет! Разве не перекликается это с современным состоянием арабского мира, в отдельных частях которого кровопролитие длится столько, что скоро просто сменится воюющее поколение, которое вообще не будет помнить другой жизни и другой реальности?

Но такие случаи были редки. Аравийские бедуины, случалось, воевали – не в последнюю очередь, потому, что их к этому вынуждала жестокая окружающая среда, но та же среда обусловливала их сравнительно низкую кровожадность. Массовые убийства у них были не приняты, потому что за убийством следовала многолетняя кровная месть убийце и всему его роду. Даже набеги по возможности проводились так, чтобы случайно кого не убить. Жилища пограбить, скот увести, фиников с пальмы стрясти, женщину заарканить – это да, это с нашим удовольствием; а вот убивать направо и налево – это не о бедуинах. Условия были не те. Закон – бархан, прокурор – тушкан.

При этом раннеисламские писцы и историки, как уже говорилось, назвали эти похождения «аср эль-джахилийя», «эпохой варварства». С позиций лиц, владеющих уже более продвинутой методологией (монотеистической) и живущих уже при ином общественном строе (в государстве, а не в таборе), они осуждали войны между племенами, считая действия вчерашних народных героев аравитян аморальными, нецивилизованными. Интересно, что сказали бы они сегодня, глядя на действия группировки «Исламское государство», которая не разбирая режет правых и виноватых налево и направо, при этом именуя противостоящие ей светские правительства «джихилийскими» (т. е., варварскими) и позиционируя себя как собрание сознательных последователей своего пророка?

Ещё один аспект актуальности «Дней арабов» в контексте современной обстановки заключается в направленности агрессии арабов вовнутрь. 15 веков назад вся энергия и пассионарность арабских племён уходила на обкрадывание или истребление непосредственных соседей того же языка и той же культуры. Именно поэтому оригинальные «Дни арабов» не тянут на героический эпос. В «Днях арабов» есть буквально считаные истории о столкновениях с иноземцами – персами, но подавляющее большинство преданий повествует о том, как арабы пытались уничтожить друг друга. А ведь героический эпос – это, как правило, история о славных победах над чужестранцами. А теперь посмотрите, что происходит в арабском мире сегодня! Арабы говорят о ненависти к «крестоносцам» (разумея под ними европейцев и американцев), но каждый день убивают других арабов, своих сограждан и собратьев.

В дописьменную эпоху в аравийских племенах существовал настоящий общественный институт поэтов. В каждом уважающем себя племени был штатный поэт, да и бродячих хватало. Именно они сохраняли и преумножали арабскую литературную традицию задолго до появления в Европе трубадуров с песней о Роланде, песней о Нибелунгах и легендами о короле Артуре.

Но был в Европе один уголок, где поэты были в почёте издавна. Исландия. Её поэты звались скальдами, её стихи – сагами. Больше того, в её литературной истории был даже «век саг» (930 – 1030), когда был сочинён или зафиксирован огромный объём сказаний о родовых распрях и военных походах исландцев друг против друга. Это такие же «Дни арабов», только здешний эпос сформировался тремя-четырьмя столетиями позже, чем аравийский. Одно из самых известных произведений этой эпопеи называется «Сагой об Эгиле». Эгил был воином и поэтом, а его дедушка имел полезный навык превращения в волка. За свою жизнь Эгил убивал много государевых людей, захватывал земли, скот и прочее добро – но в итоге угас в полном забвении. И да будет так с каждым ИГИЛом.

Работа в жанре/Мой формат. Думаю, уместно будет сказать несколько слов на тему жанра моих книжек. Я не старался приладиться к какому бы то ни было жанру. Кто-то скажет: «Сборная солянка» – пусть. Я скажу: «Художник так видит». Мне в принципе нравится ходить своим путём, особенно когда на этом пути я не получаю от жизни доказательств того, что он завёл (или заведёт) меня в тупик.

Так вот, о жанре. Я, как может заметить любой, кто брал в руки мою первую книгу, пренебрегаю наукообразностью, коя проявляется в многочисленных подстрочных ссылках, объёмных списках источников и кокетливом «мы». Не то чтобы я этим бравировал; просто основная причина этого состоит в том, что мои работы относятся не к истории, а к политологии арабского мира. И, во-первых, цитировать мне практически некого, особенно на русском языке (я упоминаю арабских авторов, которых я читал, и любой, кто владеет арабским, может вбить их имена в гугл или, когда в следующий раз окажется в Каире, зайти в книжный и купить их труды, а для того, кто по-арабски не говорит, постраничные ссылки на книгу, написанную на арабском, будут бесполезны, поскольку я с равным успехом могу обозвать автора Салах эд-Дином Бархуми или Ясиром Сабитом, и придётся исходить из презумпции моей честности); во-вторых, я достаточно квалифицированный специалист по региону, чтобы иметь право продвигать свою интерпретацию происходящего в нём, и доказательность этой интерпретации от подстрочных ссылок не зависит; ну и в-третьих, я всё ещё не президент и пока ещё не болен солитёром, чтобы величать себя «мы». Я пишу «мы» только в тех случаях, когда объединяю себя с читателем. Например, если у меня и попадается фраза вроде «Мы наблюдаем такой-то процесс», то это я имею в виду, что мы с вами, читатель, его наблюдаем, а не что я тут с кем-то на клавиатуре в четыре руки играю.

Но неприятие у меня вызывает даже не «научный аппарат» (в конце концов, для исторических трудов он вполне уместен), а заведомая лицемерность подхода, состоящего в том, что научное знание будто бы немыслимо без сносок и ссылок. Попробуйте-ка написать диссертацию на тему того, что высшее руководство Германии полностью подконтрольно одной из групп интересов в США. Это невозможно, такая тема никогда не пройдёт: где вы будете брать источники и литературу? В лучшем случае, лет через двадцать после событий вам позволят защитить беззубый опус о том, что, возможно, в определённые моменты, некоторые чиновники Германии могли иметь не вполне официальные связи с американцами. Между тем, любой школьник знает, что американцы за Меркель подглядывают и подслушивают. Так зачем делать вид, что мы не в курсе? И какие могут быть источники для новой концепции, которая выдвигается впервые?

Голь на выдумки хитра. Это одно, но есть и второе. Некоторые учёные товарищи – нам совсем не товарищи. Довелось мне тут как-то почитать один наукообразный журнал. Вроде всё серьёзно: в названии там что-то пафосное про стратегию, в предисловии редактора заявлено, что скоро журнал войдёт в перечень ВАК; да и список авторов внушительный: всё доктора да академики, даже один бывший президент есть! И рекомендуется, значит, читать статью редактора про «Большой Ближний Восток». Я и обрадовался: надо же, думаю, как удачно. Дай-ка посмотрю, как серьёзные люди про арабов пишут. Ну любой же нормальный профессионал должен интересоваться мнением гуру в своей области, правда? Хирург про операции по пересадке совести читает, офицер-танкист – про новые танки, а востоковед должен интересоваться процессами, как минимум, в профильных странах.

Словом, приступаю: «Процессы последнего десятилетия, происходящие в арабском обществе, еще нередко воспринимаются с позиции эпохи Саддама Хусейна, Хосни Мубарака, Муаммара Каддафи, Хафеза Асада… Востоковеды только нащупывают фундаментальные подходы к пониманию процессов XXI века».

Я прямо проникся: вот ведь она – образованность. Ведь мой уважаемый преподаватель из ИСАА, д.и.н. В.В. Орлов, который написал предисловие к «Арабским хроникам», вот точно так и сказал в 2013 году. И тут вот через два года другой доктор наук то же самое отмечает. Вот что такое научный подход, некие научные паттерны мышления, коих у меня недостаёт.

Тут я взалкал больше научной премудрости и стал листать дальше. «Почему? – вопиет доктор наук, – Почему малообразованные, приверженные традиционной арабской культуре люди поддержали акции “кибер-молодежи”»?

Эге, думаю, вот это уже и мне понятно. Это и я, можно сказать, нащупал в своей первой книжке. Подслеповато щупая по ночам клавиатуру. Приосанился я, приободрился. Всё ж таки не безнадёжен я, одни проблемы мы с профессором отмечаем, одни ответы ищем. Не титулы ж важны – одно дело делаем!

Смотрю дальше в статью и поражаюсь смекалке академической: «Арабский Восток огромен и разнообразен, его разные части порой испытывают трудности с самоидентификацией, потому что здесь нет давней политической традиции, присущей европейским обществам, а нарезанные когда-то в спешке границы лишь усугубляют положение».

Ну лучше же не скажешь! Самую суть ухватил доктор наук! Сказал бы я, что с языка у меня снял, но не могу. Ибо снял он это не с языка, а со стр. 23 моих «Арабских хроник». В самом-самом низу там посмотрите. Только у меня: «разные его части», а у академика – «его разные части». Вот так мой текст прошёл научную редактуру, а то и правда: порядок слов какой-то странный был, стыдно в нормальный журнал такую фразу взять. А теперь – то, что надо. То, что доктор понаписал.

А доктор не унимался: «Египетский бунт в феврале 2011 года стал пиком процесса, который можно назвать ростом национального самосознания, когда народ захотел сытой жизни при праведной власти с опорой на традиционные ценности». Это ж надо – снова в яблочко попал! Только не пойму, кто: я в 2013 г. на стр. 539 «Арабских хроник», или членкор в своём неповторимо стратегическом журнале в 2015 г.

Призадумался я: парейдолия¹ у меня, что ли? Человеческому мозгу ведь свойственно пытаться интерпретировать незнакомые предметы как знакомые. Ну ведь не может же такого быть, чтоб цельный дохтур да проффесор (с) мой текст за свой выдавал? Помотал я головой, отбросил от себя эту мысль, и опять – к тексту.

«В настоящее время, – потрясает профессор мыслью, – западная цивилизация, всеми средствами разрушая основы религии, потеряла в общении с исламским миром способность адекватно отвечать на проявления его экспансии в этой сфере. Государства Залива, и в первую очередь Саудовская Аравия, активно внедряют чуждую традиционному исламу идеологию ваххабизма».

Обнаружив и эту счастливую мысль на стр. 30 «Арабских хроник», я в очередной раз уверился в несовершенстве мира. Слава богу, нет у меня парейдолии. Находясь в здравом уме и твёрдой памяти, хочу сказать одно.

Милейший доктор наук Р. П.! У вас там ещё много таких моментов. Несправедливо получается, не находите? Вы в моё гуманитарное дело входите, а я в ваше техническое не вхожу! Эдак я не сегодня-завтра статейку про авиацию тисну вашими словами. Прямо необычайный прилив вдохновения чувствую порассуждать об этой отрасли! Это что же: у вас титулы на визитке не помещаются, а я так, дважды магистр; у вас – лавровый венок толщиной в руку, а у меня – одна веточка в лацкане, и вы моими словами свои титулы оправдываете? Коли была у вас надобность статью про арабов написать, так и обратились бы ко мне, я б не отказал. И денег бы даже не спросил. Главное ж – внимание.

А так больше делать не надо, профессор. А то я буду вынужден вас, как в канадском парламенте, назвать по имени. Несолидно же. Не к лицу и не по летам вам. При таком состоянии дел Архимед никогда не догонит черепаху, востоковеды никогда не нащупают фундаментальных подходов, а экономика – дна.

Арабистика как фатум. Когда я ещё рассылал эту книгу в разные издательства, из одного места мне пришёл ответ, что она слишком личная. Что ж, остаётся воспринять это как комплимент. Действительно, арабистика для меня – одновременно и профессия, и хобби, и многие эмиры, визири, муфтии и полевые командиры в процессе моих постоянных штудий стали для меня близкими и понятными персонажами, и я не считаю нужным скрывать свою позицию по каким-то процессам за безличными и бесполыми формулировками – так что с того? Ещё Данте Алигьери заметил, что отдельное место в аду приготовлено для тех, кто в поры жестоких испытаний и кризисов сохраняет нейтралитет. Я не занимаюсь подтасовками, я подаю факты как они есть, высказываю своё мнение и предлагаю читателю сформировать своё. И, конечно, мне приятно думать, что я вношу свой полновесный, необрезанный дирхем в популяризацию проблематики арабо-мусульманского мира.

Читатель, однако, нынче пошёл взыскательный. Этому способствует то, что теперь из каждого утюга слышны беспощадные комментарии и категоричные предсказания диванных стратегов (не служивших), востоковедов (без восточных языков) и, прости, Господи, журналистов (пишущих и говорящих с дикими ошибками), готовых обещать всё и каждому – лишь бы получить свою минуту славы на «какбырадио». Немудрено, поэтому, что избалованная публика требует от политолога выступить в роли всевидящего демона Лапласа. И нужно как-то соответствовать.

Я стараюсь не врать, чего не знаю. Конечно, я больше понимаю про, например, Китай, Корею или Индию, чем человек, далёкий от востоковедения. Просто «ИСАА» – это не только Институт стран Азии и Африки, но и название основной дисциплины студентов-историков, т. е. истории тех же самых стран. Которую я и сдавал на протяжении четырёх лет учёбы в бакалавриате. Этот факт, а также регулярное чтение заметок и статей китаистов, кореистов и индологов, позволяет мне ориентироваться в происходящих в соответствующих странах процессах. Тем не менее, я никогда не возьмусь на профессиональном уровне комментировать эти процессы, чтобы не позориться перед практикующими специалистами-востоковедами по этим странам.

Когда я поступал в ИСАА в 2005 году, нам рассказывали, что по окончанию церемонии получения нами дипломов бакалавра четыре года спустя охотники за головами из «Газпрома» и «Роснефти» будут прямо на крыльце института бить друг другу морды из-за каждого выходящего с воплями: «Мой выпускник! – Нет, мой!». Реальность оказалась иной: работы с арабским в Москве – кот наплакал. По запросу «Арабский» на хедхантере выскакивают всё больше вакансии для поваров арабской кухни (варильщиков кускуса) и танцоров арабских танцев (плясуний животом). Оно конечно, будь у меня целый институт негров, я бы графомания по книжке каждый год; а так писатель я только по ночам, и то не в каждую луну, потому как днём приходится кашеварить и пританцовывать быть «успешным менеджером». Посему прошу вас, читатель, быть снисходительнее к этому труду. Уж как ни ненаучен мой стиль, а академиков он привлекает).

Место действия этой книги – всё тот же арабский мир, где на наших глазах вызревают новые религиозные течения и кумиры и появляются новые военные державы. Десятилетиями этот регион был поделён на сателлитов СССР и клиентов США, а сегодня, оставшись без спасительного зонтика, отчаянно пытается выжить в условиях неослабевающего внешнего воздействия. Мои «Дни арабов» охватывают Египет, Ливию, Саудовскую Аравию, Йемен, Кувейт, Катар, Объединённые Арабские Эмираты, Ирак, Сирию.

Казалось бы, Россия – страна с традиционно сильной востоковедной школой и развитыми связями с арабским миром. Но его «прямой эфир» освещается у нас скудно, либо чересчур ангажированно. Я считаю, что знание должно быть актуальным и доступным, и потому, излагая факты и свой взгляд на происходящее, предлагаю каждому читателю самостоятельно и честно ответить на вопросы о том, зачем России нужен Ближний Восток и самолёты в Сирии, какая связь между происходящим на Украине и в арабском мире, где наши друзья и враги. А моя вторая книжка послужит вам в том подспорьем. Иншалла!