Kitobni o'qish: «Месть Аскольда»

Shrift:

* * *

Об авторе

Современный писатель-историк Юрий Дмитриевич Торубаров родился в городе Барабинске Новосибирской области в семье железнодорожников. По долгу службы семья Юрия часто переезжала с места на место. Из Барабинска перебрались в Новосибирск, потом отца перевели под Кемерово работать на крупнейшем местном железнодорожном узле Топки. Здесь, в Топках, его семью и застала война. Отец вскоре ушел на фронт. Воевал он в железнодорожных частях, держал в рабочем состоянии один из участков Дороги жизни для осажденного Ленинграда.

В Топках Юрий пошел в школу. Мальчик много читал, любимым его уроком стала история. Но своим увлечением Торубаров обязан не столько книгам, сколько преподавателю истории Е.И. Гакову. Это был настоящий энтузиаст своего дела, на его уроках никогда не было скучно. Всем своим ученикам Гаков сумел привить глубокую любовь к родной земле, к прошлому нашего отечества.

После окончания средней школы Юрий планировал поступить в Московский историко-архивный институт, но обстоятельства сложились так, что ехать далеко не пришлось, Торубаров поступил в Кемеровский горный институт. Получив диплом горного инженера, был направлен в шахтерский город Междуреченск, недавно образованный на юге Кузбасса. Здесь молодой специалист прошел весь трудовой путь горняка – от должности горного мастера в шахте до начальника большого угольного участка.

Карьера стремительно шла в гору, но тяга к истории не пропадала. Оказавшись по долгу службы в Калуге, Торубаров случайно увидел местную карту, где на юге области заметил одно до боли знакомое название – Козельск. И тотчас в памяти всплыл давний урок истории, где Ефим Игнатьевич Гаков весьма эмоционально рассказывал о подвиге жителей этого города. «Еще тогда, в школе, – вспоминает писатель, – для меня Козельск стал иметь какое-то особое значение. Возникло непреодолимое желание побывать на этом героическом клочке нашей земли. Я задержался и на следующий день поехал туда. Трудно передать, какой душевный трепет вызвала во мне короткая надпись на въезде в город: Козельск. Я даже не верил, что попал сюда. Пока я гулял по его улицам, в моей голове созревал план первого романа. Вернувшись к себе, в Сибирь, я засел писать этот роман. Я еще не раз побывал в Козельске, посещал библиотеки, собирал материал».

Роман был закончен в 1991 году и принят Воениздатом. Но тут завертелось неумолимое колесо истории. Полным ходом шла приватизация, а публикация все оттягивалась и затягивалась, пока, наконец, после ряда внутренних споров и разбирательств, пока это издательство не перестало существовать. Узнав об этом, писатель слегка отчаялся, но решил попробовать предложить рукопись в другое издательство. Своей несомненной удачей Юрий Торубаров считает встречу с Д.С. Федотовым, редактором издательства «Вече». Роман был принят к публикации и в 2007 году увидел свет. Доброжелательное и чуткое отношение опытного редактора буквально окрылило писателя, и он снова взялся за перо. Вслед за романом о героической судьбе Козельска последовало продолжение – «Месть Аскольда», события которого развиваются после захвата Козельска татаро-монголами. Некоторым защитникам города все же удалось спастись и укрыться в непроходимых лесах. Аскольд, сын погибшего воеводы Сечи, начинает жестокую партизанскую войну…

Писатель потратил два года на написание этого романа. Но история борьбы русичей против Золотой Орды не отпускала. Еще через год вышел третий роман, посвященный этой теме – «Таинственный двойник», книга, которую сам писатель на сегодняшний день считает лучшей в своем творчестве. В поисках материала для своих произведений Торубаров много путешествует – Великий Новгород, Суздаль, Можайск, посещает церкви, монастыри, музеи, местные библиотеки. Результатом этих поездок и визитов стали два совершенно новых, непохожих на предыдущие, романа – «Иван Калита» и «Офицерская честь». Первый повествует о «собирателе земель русских» Иване I, действие второго происходит во времена Наполеона Бонапарта. Юрий Торубаров продолжает активно работать. В ближайших планах писателя книга об Иване III и публикация трех уже готовых романов о Василии Донском – сыне князя Димитрия, Симеоне Гордом – сыне Ивана Калиты и о далеких предках будущей династии Романовых.

«…горожане резались с ними ножами, а другие вышли из города, напали на татарские полки… пока сами все не были истреблены; остальные жители: жены и младенцы подверглись той же участи; что случилось с князем Василием, неизвестно; одни говорят, что он утонул в крови, потому что был еще молод…»

С.М. Соловьев. «История России с древнейших времен»

Глава 1

Тишина. Густой ночной мрак, цепляясь бархатными капелями за ветви столетних великанов, нехотя растворяется в напоенном предутренней прохладой воздухе. Небольшая, затерявшаяся в дебрях лесного моря поляна неслышно покрывается белоснежной пеленой тумана, ползущего на смену рассеивающейся темени к спящим вповалку людям. Огни догорающих костров освещают усталые, перепачканные золой и кровью лица молодых воинов. Рядом с ними спят дети. Кое-кто из них порой испуганно вскрикивает. Не спят только два воина. Один из них, прислонившись спиной к дереву, бережно держит на своих коленях голову другого и с нежностью гладит вьющиеся локоны. Они ведут тихий разговор.

– Мне думается, в Киев идти опасно. Боюсь, упоенные победой татары могут повернуть своих коней к столичному граду. Я не могу, не хочу рисковать ни тобой, ни детьми, которых нам доверили горожане, – говоривший наклонился и страстно поцеловал алые, зовущие губы.

– Ты что?! – откликнулся стыдливый, но радостный женский голос. – Еще увидят…

– Ну и пусть видят! Я всему миру хочу крикнуть: я люблю! Люблю тебя, мою жену, моего боевого товарища, друга!

Но тотчас его лицо посуровело.

– Что с тобой? – встревожилась она.

– Сердце грызет забота о козельских детях: что с ними будет? Мы должны поскорее найти им безопасное место. Мы дали клятву сберечь их. И в память дорогих козельчан, в память моего отца обязаны выполнить обещание. Помнишь слова воеводы: «Я хочу, чтобы…

– …над моей могилой стоял крест!» – закончил мягкий женский голос.

– И он будет стоять, – воин весь преобразился, глаза засверкали. – Нас не сломить!

– Будет, дорогой! – она нежно погладила его по щеке и тяжело вздохнула.

– Всеславна, родная, что с тобой?

– Я вспомнила отца, Аскольд. Жив ли он?

– Да-а, – невольно вырвалось у Аскольда, – что стало с градом, где отец? Думаю, татары не простили козельцам их дерзновенной смелости. Я видел кровавый пир победителей. Нет ничего ужаснее.

Его брови сурово сдвинулись, а взор устремился туда, где над кромкой леса появилась узкая светлая полоса. Там, на востоке, на высоком берегу стоял его прекрасный город. От нерадостных мыслей его отвлекли журавлиный клекот над головой да грозный рев недовольного чем-то хозяина леса. Жизнь диктовала одно: надо принимать решение.

– И все же Чернигов, – сказал Аскольд, тяжело вздохнув. Потом добавил: – Князь должен нам быть благодарным. Как-никак, мы спасли его.

Всеславна покачала головой:

– Не ты ли мне говорил, что Великий князь предал Козельск, не послав ему помощи? А теперь хочешь, чтобы мы пошли к этому человеку? Прости, Аскольд, но трусость, предательство – что страшнее этого может быть?

Как ему хотелось согласиться с ней! Однако суровая действительность диктовала другое: нельзя прямиком из огня да в полымя!

– К несчастью Руси, не он один такой. На моих глазах татары брали Москву, и я не видел, чтобы кто-то пришел на помощь. Но я надеюсь, что князь Михаил одумался и окажет нам достойный прием и защиту. Я не вижу другого выхода. Он ведь христианин и не возьмет грех на душу, отказав невинным сиротам.

Всеславна промолчала. Она не могла не признать правдивость слов мужа.

Между тем туман густел, поляна превращалась в дивное молочное озеро. Сильней потянуло прохладой.

– Надо подбросить дровишек, а то огонь совсем угаснет, – Аскольд бережно приподнял голову жены со своих колен и поднялся, направляясь в лес.

Время, неумолимый пешеход, шло. «Озерная» пелена стала спадать. То здесь, то там стали подниматься взлохмаченные детские головки. Они с испугом таращили глаза на незнакомое окружение и принимались хныкать, жалобно издавая: «М-а-а-а…»

– Спите, спите! – принялся успокаивать Аскольд.

Услышав голоса детей и мужа, Всеславна поспешила ему на помощь.

– Тут больше оставаться нельзя. Детям нужен кров, и я согласна и на Чернигов. Конечно, в Киеве мои родственники позаботились бы о детях по-родительски, – она вздохнула. – Но никто не знает, куда пошел Батый.

– Ты, пожалуй, права, – согласился Аскольд. – Действительно, кто знает, куда повернул хан? А сейчас пойдем, проверим нашего князя.

Василий спал меж корней могучего дуба, удобно положив голову на одно из корневищ. Он сладко посапывал, причмокивая во сне губами.

– Ну совсем еще дитятко, – тихо прошептала сестра, украдкой смахивая слезу. – Что его ждет?

– Будем молить Господа, чтобы наши горести остались позади, – вздохнул Аскольд.

* * *

Да, хан не торопился ни на Киев, ни на Чернигов. Он никак не мог избавиться от пережитого под Козельском ужаса. Горы трупов татарских воинов устилали путь козельских смельчаков. И это мог сделать один маленький городок? А что, если урусы объединятся? Тогда конец всем его замыслам!

Хан скрипнул зубами. Прочь от этого проклятого места! Скорее в привольные степи! Там его душа найдет покой. Нагайка свистнула в воздухе. Конь вихрем сорвался с места. Но внезапно властным движением хан осадил коня.

Толпа молча расступилась, пропуская вперед толстого старого монгола, который решительно направился к повелителю.

– Следуй за мной, Великий хан, – сказал он спокойно и развернул коня.

На высоком холме старик остановился. Там, укрытое белым покрывалом, что-то лежало. Старик, громко отдуваясь, слез с коня и направился к странному предмету. Он сорвал полотнище, и взору изумленного хана предстало чье-то тело.

Батый подъехал ближе. Ему сразу бросилось в глаза, что человек был одет в белую рубашку, которая во многих местах была покрыта пятнами крови. В центре чернело маленькое отверстие.

«Стрелы!» – догадался хан. Затем его взор перекинулся на лицо. Брови строго сжаты, восковые щеки ввалились, а выпирающие скулы придают всему облику грозное выражение. Налетевший порыв ветра вдруг шевельнул белоснежную окладистую бороду человека. Хан от неожиданности вздрогнул и оглянулся.

Старый монгол спокойно и понимающе кивнул, словно сбросил с Батыя невидимые оковы, и он уже без всякого страха взглянул на покойника. Какое-то мгновение хан стоял над ним и вдруг медленно опустился на одно колено.

– Он мой враг, – заговорил Батый властным голосом, – но он доблестно, как герой, выполнил свой долг. Вы все, – он посмотрел на своих приближенных, – должны учиться у него военной мудрости, отваге и преданности своему князю. Похороните его, как хоронят Великих батыров. Но чтобы ни один урус не узнал дороги к его могиле!

Последние слова Батыя утонули в диком реве, хлынувшем на холм откуда-то снизу. Хан осмотрелся. Холм сплошным кольцом окружали воины. Это их вопль всколыхнул округу. Они вопили, потрясая оружием, горячо приветствуя слова своего джихангира. Так герои чествуют героев.

Экзальтация достигла таких размеров, что хану стало ясно: крикни он любое слово, и войско очертя голову бросится выполнять его волю, забыв про изматывающие бои, бессонные походы. И он почувствовал, как в нем рождается желание. Он поведет своих доблестных воинов. Пусть ни у кого не останется сомнений в трусости их хана. Он поведет их. Но… только сперва на этого хитрого, скользкого Котяна.

Прежде чем сесть на лошадь, Батый снял с пальца массивное золотое кольцо со вставленным в него огромным, как глаз лошади, алмазом и бережно положил на грудь воеводы Сечи.

Старый монгол одобрительно крякнул. Врага надо не только уничтожать. Но и… уважать. Этот старик сделал то, чего до него не могли сделать ни в одном городе. Это по его, Субудай-багатура, приказу отыскали тело воеводы. Это он хотел привести к нему хана и научить владыку ценить таких батыров. Но, к чести хана, он сам показал достойный пример. И пусть знают эти шакалы, стаями окружающие повелителя, что и он, старый багатур, гораздо ценнее пустоголовых жеребчиков, которые наговорами пытаются оттеснить старика. Один из них – царевич, утверждавший, что, дескать, именно по вине Субудая так долго не могли взять Козельск. Пусть видят эти щенки, как оценил деяния урусского воеводы сам джихангир. Что они понимают в военных деяниях?! А у него для хана есть еще один сюрприз…

Глава 2

С появлением татар под Козельском половецкий хан потерял покой. Давние стычки с этим народом поистерлись из памяти, стали забываться, казались уже чем-то далеким, мифическим. Но когда на севере запылали русские города, беспокойство овладело всем существом Котяна. Чем громче были успехи пришельцев, тем сильнее они отражались на состоянии половецкого владыки.

Возликовала его душа, когда воевода Сеча приковал к себе татарские силы. Многие советники убеждали хана ударить по невесть откуда появившимся пришельцам. Но Котян ждал действий Черниговского князя Михаила. Сам он не предлагал совместного похода: боялся, наученный горьким опытом, случаев, когда нарушались клятвы, когда предавали друзья. И сейчас хан опасался, что Михаил, вздумав откупиться от победоносного Батыя, выдаст тому его планы. Котян выжидал. Но черниговец молчал.

В последние дни лазутчики приносили тревожные вести: татары подтягивают силы, готовясь, вероятно, к нападению. Есть от чего потерять покой. Собрал тогда Котян знатных людей держать совет. Расхваливая на все лады Сечу, те радовались, что Козельск оказался татарам не по зубам. «Так какая у них сила?» – восклицали многие.

Котян вынужден был напомнить о ранее имевших место стычках:

– Да, Сеча молодец! Но смотрите – пала Рязань, пала Москва. Сдался Владимир! Это о чем-то говорит?

Этот аргумент был, безусловно, в пользу татар. Больше никто не стал сомневаться в их военном превосходстве. Многие склонялись к тому, что надо уходить.

Стали думать, куда. Идти под руку Михаила? Но он сам пока затаился, как заяц. Идти дальше, к Даниилу? Но тот может припомнить совместные походы с черниговским князем в его земли. К полякам? Но ведь и тех они не оставляли в покое. Оставался венгерский король Бела.

– Но идти к нему с пустыми руками нельзя, – заметил немолодой половец с глубоким шрамом через все лицо. – Эх, как бы пригодились сейчас богатства, захваченные козельским воеводой в отместку за свое пленение!

– Этих богатств, кстати, хватило бы, чтобы откупиться от Батыя. Почему же воевода этого не сделал? – раздались голоса.

– Воевода умен, – заметил старый половец. – Он знал: татары коварны, верить им нельзя. Взяв город, захватили бы и богатства, – добавил он.

Нашлись те, что принялись возражать:

– Старик хитер, надежно их спрятал. Только сын Сечи может знать это место.

– Надо выкрасть сына! – выкрикнул кто-то.

– Но как это сделать? – задал вопрос половец со шрамом.

Все пустились наперебой обсуждать план по возвращению утерянных богатств, однако хан гневно приказал замолчать.

Вновь заговорил Котян:

– Да, с пустыми руками идти негоже. Венгерский король тоже любит подарки. Отберем в дар конные табуны. Каждый из вас должен пожертвовать часть своего злата и серебра. Ты, Ахман, – ткнул хан в грудь пожилого половца со шрамом, – соберешь дары и поведешь людей к Беле. Тут останутся только воины.

Взмахом руки хан отпустил совет, затем призвал Курду, своего главного исполнителя самых щекотливых и ответственных поручений. Явился худощавый, с умными, хитроватыми глазками половец. Его бронзовое лицо выражало саму покорность. Котян, не доверяя толстой шатровой кошме, подтянул половца к себе, зашептал:

– Козельск падет не сегодня-завтра. Возьми людей, сына воеводы знаешь?

Курда кивнул.

– Выследи его и приведи ко мне, только живым. Понял? В награду получишь лучшего моего жеребца. Ступай, – и он вытолкнул слугу из шатра.

Вскоре лошадиный топот возвестил хану, что его приказ начал выполняться.

Известие о падении Козельска пришло под утро. Котян, сморенный долгой бессонницей, спал сном праведника, разметав по мягким шкурам могучие руки. Он громко храпел, и его долго пришлось будить.

Слова лазутчика не сразу дошли до сознания. Но, поняв, в чем дело, хан стремительно вскочил, сам облачился в одежды и приказал подать лошадь.

Весть мгновенно облетела стойбище. «Надо уходить! Надо уходить!» – неслось со всех сторон, но Котян твердо сказал:

– Пока не вернется Курда, мы никуда не двинемся.

Но молчала земля. Бесцельно шатались воины в ожидании команды. Не заставил хана стронуться с места и очередной лазутчик, известивший о приближении Батыя. Хан сидел не шевелясь, уставившись в одну точку. И только весть о прибытии гонца от Курды оживила Котяна. Но причин радоваться не было: сын воеводы Сечи с небольшим отрядом вырвался из города и уплыл на ладьях по реке в неизвестном направлении.

– Сыскать и доставить! – заорал в бешенстве хан.

Гонец прыгнул в седло.

– Ищите нас у венгерского короля! – успел крикнуть вдогонку хан, решив в последний момент все же уходить.

Но уйти без боя половцам не удалось. Батыевы полчища замаячили на горизонте. И Котяну ничего не оставалось, как извлечь саблю из ножен.

Татар в бой повел сам Субудай, и это чуть не стоило Котяну пленения. Но Батый вдруг прислал гонца с приказом прекратить преследование и повернуть войска обратно. С тяжелым сердцем выполнил монгол команду. Но осуждать хана не посмел. Он вдруг понял, почему тот так поступил. «Долго будет сидеть у тебя в башке этот воевода», – подумал Субудай о своем хане.

Батый не знал, как отблагодарить своего полководца, доказавшего, что с годами талант его не померк. Старый воин расчувствовался. Когда они остались вдвоем, Субудай-багатур сказал:

– Прости меня, ан-Насир, но настало время раскрыть тебе одну тайну.

Полководец заковылял к выходу, но вскоре вернулся. Рядом с ним шел… русский. Хан с интересом взглянул на уруса и прочитал в его глазах глубоко скрытый страх. «Этот сделает все, что ему прикажешь», – подумал он и уселся поудобнее.

Багатур тяжело опустился невдалеке от своего повелителя.

– Кто это? – спросил у него Батый.

– Он тебе ответит сам, – загадочно произнес полководец.

– Я князь Всеволод, брат Великой черниговской княгини, – произнес пленный.

Ответ не удивил Батыя. В его обозе уже было предостаточно разных русских князей. Он с презрением наблюдал за многими, когда ради личной выгоды они готовы были предать даже отца.

Батый повернулся к Субудаю. Тот медленно, по-черепашьи приблизился к хану и что-то стал шептать на ухо.

– Хорошо! Посмотрим, – сказал тот и милостиво махнул рукой.

Урус сделал шаг вперед и распростерся ниц:

– Дозволь, Великий хан, мне, ничтожному твоему рабу, молвить слово.

– Говори, – приказал хан.

Всеволод в коротких выражениях рассказал о задумке воеводы и исчезновении его сына Аскольда с ребятишками, а с ним – и тайны половецкого богатства. Хан оживился: половецкое богатство должно быть немалым. Он повернулся к полководцу:

– Ты почему сразу не сказал мне об этом человеке?

Субудай, сонно сощурив глаза, заговорил:

– Джихангир, Козельск вошел в твое сердце глубокой болью, и разве услышал бы ты сквозь нее слова об этом урусе? Я видел, что ты пребывал в великом гневе. Но я горжусь тобой, твой ум победил горечь, и ты, как и подобает Великому хану, нашел в себе мужество достойно отметить подвиг своего врага. Только после такого поступка я мог представить твоим очам этого пленника.

Ответом хан остался доволен. «Умен же этот старик, – подумал он, – и никакие наговоры не разлучат нас. Пока он у меня, я спокоен за свое воинство».

А тот, покряхтев, сказал:

– Вели, джихангир, снарядить отряд. Молодой сокол не мог далеко улететь.

Хан кивнул и взмахом руки отпустил пленника.

Когда они остались вдвоем, Батый подошел к полководцу:

– Если нам удастся обрезать крылья этому юному соколу и он согласится быть с нами, я сделаю его темником: пусть ведет моих воинов дорогами побед. Видать, он весь в отца!

Субудай довольно закряхтел:

– Джихангир! Походы забрали моих сыновей. Я готов отдать сердце этому юному урусу.

– Ты хочешь ввести его в свою юрту? – удивился хан.

– Да, ан-Насир.

– А если он окажется волчонком?

Толстое лицо Субудая затряслось:

– И волчонка можно приручить…