Kitobni o'qish: «Интернатские. Мстители. Любовь и дети Ханум»
Вместо пролога
Однажды тёплой урожайной осенью мы с моим старинным, ещё со школьных лет приятелем Каримом сидели на террасе придорожной чайханы у окраины такого же древнего, как и окружающие горы, узбекского кишлака, наслаждаясь неспешной беседой под лёгкое журчание бегущей вблизи речушки и едва уловимый шелест листьев склонившихся к самой воде плакучих ив. День подходил к концу, солнце садилось всё ниже и, прежде чем совсем закатиться за горизонт, словно приостановилось в немом вопросе: «Спокойно ли вы провожаете этот день, люди? Могу ли я оставить вас до рассвета?»
За нашим столом было более чем спокойно. Карим гостеприимно потчевал меня сразу всем ассортиментом местной национальной кухни: шашлыком из баранины, самсой, мантами; уже была убрана опорожнённая посуда из-под лагмана и коронного блюда любого узбекского пиршества – плова. Фруктов, и восточных сладостей вроде разных сортов халвы и рахат-лукума было столько, что с лихвой хватило бы на несколько застолий с числом гостей также в несколько раз большим, нежели пара таких не очень-то и великих едоков, как мы с Каримом. Апофеозом ужина готовилась стать великолепная дыня-торпеда минимум в полпуда весом, в гордом одиночестве ждущая своего часа в глубинах объёмного буфетного холодильника, ибо знатоки высокосортную дыню поедают исключительно отдельно от прочих яств, желательно не до и не во время, а после основного меню обеда или ужина, дабы ни с чем, ни с какими другими, пусть тоже весьма достойными деликатесами, не смешивать её несравненные аромат и вкус..
В обычных условиях нормальному человеку столько всего съесть в один присест – ни, ни, ни… категорически невозможно. Но когда, раз в несколько лет, я на недельку-другую возвращаюсь в страну моего детства, то в первую очередь мчусь к кому-нибудь из своих старых, уважающих хороший стол друзей-приятелей, вместе с которыми совершаю своеобразное турне по заведениям общепита с давнишней доброй репутацией, где в полной мере вкушаю прелести восточного гостеприимства. Выражаясь языком современной молодёжи – «отрываюсь по полной», с каждым разом находя всё большее подтверждение научной гипотезе о безграничности возможностей человеческого организма.
Подливая в мою пиалу очередную порцию ароматного зелёного чая, Карим вдруг наклонился ко мне и, кивнув в сторону главного входа в чайхану, тихо произнёс:
– Глянь-ка! Только прошу не слишком реагировать, или хотя бы не выдавать своей реакции. Потом всё объясню.
Повернувшись по направлению взгляда Карима, я увидел странное существо, с какой-то ритуальной торжественностью поднимающееся по ступенькам крыльца. То ли мужчина, то ли женщина, оно, невзирая на ещё почти по-летнему жаркую погоду, было облачено в длинный и широкий брезентовый плащ-балахон с поднятым капюшоном. Лицо его надёжно маскировалось большими тёмными очками, на ногах блестели глубокие резиновые калоши. В руках, прижимая к груди, существо несло объёмный бумажный свёрток.
– Что за бесовщина?.. – с трудом выдавил я из себя мгновенно пересохшими губами.
– Чего? – не расслышав моего лепета, переспросил шёпотом Карим.
– Что это за чучело, спрашиваю, – я старался быть максимально спокойным, помня о его просьбе «не реагировать».
В ответ мой приятель поднёс к своим губам указательный палец:
– Ч-ш-ш!..
В меркнущих лучах заходящего солнца всё это выглядело довольно зловеще и, вместе с тем, интригующе. Захотелось выпить чего-нибудь покрепче, нежели зелёный чай. Карим с готовностью пододвинул мне пузатый бокал со стандартной дозой коньяка. Выпив, я почему-то начал сильно икать. Карим тут же порекомендовал испытанный способ избавления от этой напасти: набрать полные лёгкие воздуха и не дышать, сколько
стерплю. Идеально – не меньше минуты. Тогда точно всё как рукой снимет.
Пока я, надувшись, отсчитывал в уме секунды, не забывая выпученными от напряжения глазами отслеживать продвижение по территории чайханы капюшона, Карим успел полушёпотом рассказать не первой свежести, но как нельзя лучше, по его мнению, подходящий к данной ситуации анекдот:
– Тук, тук, тук!
– Кто там?
– Это я – смерть твоя.
– Ну, и что?
– Ну, и всё…
Я поперхнулся, непроизвольно прервав процедуру народной медицины, чинимую над собой. Карим плеснул мне ещё коньяку, после чего моя икота прекратилась так же «вдруг», как и началась.
Тем временем существо, которое я в душе уже успел окрестить «Смерть моя», подошло к зеркалу у вешалки в углу зала и развернуло свёрток, в котором оказались изящная дамская сумочка и в тон ей лакированные женские туфли классической формы на каблуках-шпильках. Такие были очень модны, если мне не изменяет память, ещё в 60-е годы, и назывались, кажется, «лодочки». Сняв очки, скинув брезентовый балахон, калоши, и обувшись в принесённые туфли, существо преобразилось кардинально, оказавшись вполне светской и, хоть и пожилой, но ещё довольно привлекательной дамой. Со странным, однако, навевающим безотчётный ужас взглядом.
Расположившись за свободным столиком, попив немного чаю, женщина встала и уверенной походкой, держа под мышкой сумочку, направилась из зала на террасу, прямо в нашу сторону. Мне опять неудержимо захотелось выпить. И опять Карим, будучи в отличие от меня совершенно спокойным и даже весёлым, выручил очередной дозой любимого мною «Камю».
Когда незнакомка на ходу открыла сумочку и сунула в неё руку, я струхнул окончательно, приготовившись в качестве самообороны применить всё, чему меня когда-то учили в армии в пределах программы общефизической подготовки, да время от времени, по собственному желанию, и после неё для поддержания какой-никакой формы доморощенные тренеры по восточным единоборствам, и что в нужный момент всегда начисто забывал, особенно будучи хоть под малейшим хмельком. Карим, сдерживая смех, положил руку на моё плечо и прошептал:
– Не дёргайся, всё в порядке!
Затем он вышел из-за стола и подался навстречу женщине с вежливым приветствием:
– Салам алейкум, ханум!
Не говоря ни слова в ответ, на ходу вынув из сумочки пачку сигарет и положив её на стол, она спокойно уселась на предложенный Каримом стул, благосклонно дождалась, пока ей нальют в вовремя подставленный подоспевшим официантом бокал вдвое-трое большую, чем обычная пятидесятиграммовая ресторанная, порцию коньяка, залпом выпила, пошарила взглядом по столу, нашла на нём среди прочих сладостей плитку шоколада, ловко, одной рукой (чувствовалась явная её привычность к этому лакомству, как, очевидно, и к коньяку) распечатала, отломила чуть не половину, со вкусом закусила, и только тогда так же спокойно произнесла:
– Спички вот опять забыла дома. Дай, думаю, у солидных людей огоньком разживусь. А у тебя, Карим, я вижу, гости?
– Школьный друг, журналист-международник из Москвы. Профессор. Всё больше по заграницам работает – в Соединённых Штатах, например.
– По-моему, я тебя знаю, сынок… сердце моё обмануть трудно…
Незнакомка вперила в меня взгляд, от которого мороз пошёл по коже. Взяв мои руки в свои, повернула их ладонями вверх, задумчиво пошевелила губами. Потом снова уставилась в мои глаза, точнее, как мне показалось, в переносицу, словно выискивая что-то прямо меж глаз.
Застыв под её взглядом как парализованный, я, с трудом преодолевая страх, граничащий с мистическим ужасом, почувствовал, что мы с этой более чем странной женщиной вроде бы и вправду знакомы. Представив её поредевшие седые волосы густыми и волнистыми чёрными, выцветшие чуть раскосые полубезумные глаза на смуглом скуластеньком лице – озорными карими, а вместо чёрного вечернего европейского платья яркое национальное, чуть не вскрикнул. Неужели это та самая, известная в своё время на всю Голодную степь1 «Тамарка-шофёрка» – мать моего трагически погибшего много лет назад друга?
– Я вас тоже, кажется, помню, – пролепетал я.
– Извините, я что-то устала…
Женщина сникла, так и не закурив поднялась из-за стола и, не прощаясь, ушла из чайханы, собрав в кучу и забрав с собой всё верхнее, нарядившись в которое, пришла сюда.
Мы с Каримом некоторое время сидели молча, думая, судя по настроению, об одном и том же. Так оно, скорее всего, и было, потому что, как только он заговорил, мне показалось, что я ждал как раз этих самых слов:
– Не обижайся, друг мой, на неё за то, что не узнала тебя и не кинулась в объятья. Не в себе она, как ты наверняка понял с первого взгляда, и до нас с тобой ей, по большому счёту, – как во-он до той тусклой лампочки.
– ?..
– Да не прикидывайся, что ничего не понимаешь! Я же вижу – ты узнал её и в целом правильно оценил её состояние.
– Ну, и что?.. – как в твоём «умном» анекдоте…
– Как что, Илюх?!
– Хорошо, заинтригован, сдаюсь! Но я с удовольствием узнал бы о ней хотя бы столько, сколько знаешь ты, Карим. Если что-то такое интересное знаешь, конечно.
– Не к праздничному столу, дорогой Илья Николаевич, был бы сейчас
мой рассказ, при всём моём уважении к твоему, наряду с дружески-человеческой заинтересованностью, ещё и сугубо профессиональному исследовательскому зуду. А если совсем серьёзно, то мне и самому в этой истории ещё не всё ясно. – Карим налил две полные стопки поданной по его сигналу чайханщиком водки и предложил помянуть всех тех наших близких друзей, кто не дожил до сегодняшнего дня.
– Помянем… – задумавшись, я даже не почувствовал вкуса водки, выпив её как воду.
– Понимаешь, дружище, – не притронувшись, как и я, к закуске, Карим, налил ещё по одной, – я никогда не смогу примириться с тем, что дети нередко умирают раньше своих родителей, что хорошие люди гибнут чаще, чем негодяи, что некоторые убийцы так и остаются безнаказанными, мало того – ещё и благоденствуют по жизни. Такое положение вещей несправедливо в корне!
– Но ведь не ты же виноват во всём этом, Каримчик.
– Отчасти и я. И ты. Виноваты все те из нас, кто хоть в какой-то мере претендует на статус порядочного человека. Если бы мы не ставили тогда Валеджана одного, не разъехались кто в институт, кто в армию…
– Ну, в армию, извини меня – священный долг, плюс закон… не открутишься. Тут сложно обвинять кого-то. А вот в остальном… институт, например, училище военное могли бы и подождать. Опять – до той же армии…
– Ну, словом, если бы хоть кто-то из друзей оказался рядом, то, возможно, многое сейчас было бы по-другому. И он мог бы теперь сидеть здесь с нами, за этим столом вместе со своей матерью, которую ты только что изволил видеть, и которая так тебя напугала некоторыми своими, мягко говоря, странностями.
– Именно, «мягко говоря», – слабо защищался я от колкой иронии друга, не совсем ещё придя в себя после контакта с «Тамаркой-шофёркой».
– Конечно, – продолжал Карим, не обращая внимания на мои
самооправдательные вклинивания в его речь, – сестёр его уже тогда было, я уверен, не вернуть, но как-то помочь восстановить справедливость мы наверняка могли.
– Как сестёр?! Откуда не вернуть?.. Подожди, Карим! – мне не хотелось верить в то, что я слышал. Защемило в груди. Друзья, помнится, писали мне ещё в армию о гибели Валерки (так мы в детстве переиначивали на русский лад имена многих сверстников тюркских национальностей: Сабир – Сашка, Юнус – Юрка, Валеджан – Валерка и так далее), пытавшегося в одиночку спасти от похитителей своих сестёр-близняшек. Подробностей, правда, не знал никто – потому, наверное, и преступников тогда найти не удалось… но о смерти кого-либо из этих сестёр я и мысли не допускал – слишком много личного было у меня связано с ними обеими в юности. – Что же тогда всё-таки произошло, Карим? Расскажи, если, всё-таки, что-то знаешь, не томи душу! Неужели та ситуация так до сих пор и не прояснилась?
– Вот, давай-ка, дорогой мой, вместе её и проясним. Ты теперь крупный учёный, известный журналист со связями, в том числе и на высоких уровнях, способный добывать через разные ваши каналы недоступную для простых смертных информацию. Как вы там пишете: «Наш источник в правоохранительных органах сообщил…»
– Ну, не настолько уж я и всесильный, хотя охотно пожертвовал бы отпуском ради такого дела. Но хоть в общих-то чертах можешь ты, наконец, рассказать, что знаешь обо всём этом? – забытая, казалось, боль души моей засаднила в сердце с новой силой.
– Весело заканчивается наш с тобой сегодняшний пир, Илья, – увидев, как я поморщился от сердечной боли, грустно покачал головой Карим. – Ну, ладно, в нескольких словах и с одним условием: сегодня ты отдыхаешь, согласно первоначальному настрою, на полную, как говорится, катушку, а завтра сообща обдумаем план действий. Хоп?
– Майли2, я весь внимание.
– Времени с тех пор прошло сам знаешь, сколько, но до сих пор среди местных старожилов витают уже превратившиеся в легенду так и не устаревшие слухи о нераскрытом официальными следственными органами злодейском похищении двух красавиц близняшек одним высокопоставленным мерзавцем. Ты догадываешься, надеюсь, о каком мерзавце речь. Подельники этого гада будто бы уничтожили и Валеджана, в одиночку взявшегося распутать предполагаемое убийство одной сестры и кинувшегося спасать вторую, выследив однажды, как ту увозили в машине, и
которую, по всей вероятности, ждала участь первой.
– А милиция, прокуратура? Да и, если помнишь, после исчезновения девчонок не только специалисты-оперативники, но и мы с братом искали их как могли, пока отец не увёз нас обоих на новое место жительства, далеко отсюда. Неужели так всё и заглохло?
– В этом деле много тёмного. Оно могло остаться нераскрытым по разным причинам. Вспомни, что тогда творилось из-за наплыва приезжих со всей страны на заработки в «Голодностепстрой» и другие «строи». Едва ли не половина из тех приезжих – выпущенные на свободу уголовники.
– Да-а, деньги здесь зарабатывались действительно немалые…
– В том-то и беда. За хорошие деньги здесь можно было, как, наверное, всегда и везде, особенно если ты каким-то образом близок к власти, спрятать концы в воду после совершения какого хочешь преступления.
– Но, прости, не такого же!..
– Хотелось бы так думать, да некоторая осведомлённость не даёт. Как у вас в большой журналистике говорят – «эксклюзивная». Кое-что мне удалось выяснить почти сразу после гибели Валеджана, но дальше началось непонятное. Как бы случайно я то в автомобильную аварию попадал, то, однажды, возвращаясь из гостей в соседнем районе, где меня мало кто знал, и находясь в не так уж и тяжёлом подпитии, был втянут в какой-то странный, явно инсценированный уличный скандал, во время которого задержан и жестоко избит милиционерами. Пришлось надолго притихнуть.
– Значит, весь этот маскарад нашей сумасшедшей тёть Тамары…
– Ты угадал. Прямое следствие тех событий. Сейчас, судя по практически нулевому приближению к истине прочих соискателей, только ей одной, да и то находящейся в сумеречном состоянии сознания, и известна более или менее полная картина. Остальным, если кто ещё жив – лишь фрагментами. Но и об этих остальных пытавшихся что-то выяснить и что-то помнящих людях мало что известно – кто они, где они сейчас, и что конкретно хранит их память. Так что, придётся нам с тобой, – если ты, конечно, подтверждаешь, что не против, – попотеть.
– Попотеем, куда ж деваться. Ты о тёть Тамаре поподробней, пожалуйста, Карим. Невтерпёж мне, хоть убей…
– Ладненько, слушай и запоминай. Все здесь давно привыкли к ней как к тихой сумасшедшей, регулярно посещающей эту чайхану в одном и том же, независимо от времени года и погоды, странном наряде, в котором ты её сегодня видел – грубом мужском плаще, тёмных очках, калошах. Но мало кто догадывается, что эта мрачная внешность для неё – символ мести. Именно в этом, или, во всяком случае, таком же одеянии почти тридцать лет назад она выследила и чуть не настигла злодея – организатора, по её мнению, похищения девчонок. Была отвратительная декабрьская погода: грязь со снегом, туман. Обутая в глубокие калоши, одетая в широкий плащ-балахон с поднятым капюшоном, нацепив тёмные очки – видимо, чтобы её не узнали случайно встреченные знакомые, она пробралась во двор дома мерзавца, и… лучше бы она ослепла: по двору из дома к воротам группа милиционеров тащила волоком уже не способного сопротивляться, избитого в кровь её сыночка Валеджана. Бросившись в истерике вперёд, она схватилась за грудь и потеряла сознание.
– Она тебе сама всё это рассказала? Очень уж живописно ты, Карим, рисуешь картину.
– Кое-что узнал непосредственно от неё, а что-то – от тех людей, что увозили её с этого двора в больницу.
– В какую больницу-то хоть? Районного, скажем уровня, или захолустную участковую?
– Сначала – в центральную районную. А вскоре после госпитализации, когда она в буйстве начала колошматить окружающих и кричать, что всё равно убьёт «эту сволочь» и «Аллах всех покарает за моих детей», увезли в психиатричку, где она лечилась больше года. Когда вышла, узнала, что Валеджана судили и приговорили за нападение на человека к полутора годам лишения свободы с отбыванием срока в ближайшей от дома колонии, и скоро он должен был выйти на свободу. Вот, собственно, и…
– Дальше!
– Ишь, какой ты прыткий! Я и сам не меньше твоего хотел бы знать, что дальше. Известно только, что одновременно с задержанием Валеджана «скорая» увезла в больницу хозяина дома, на которого мальчишка напал. Это был директор местной заготконторы. Защищаясь, он выставил вперёд руки, в ладони которых Валеджан, как минимум по разу в каждую, успел сильно ткнуть ножом. Исхитрился он также остриём ножа достать директора промеж глаз, и угораздил аккурат в переносицу.
– То-то она всё мои ладони разглядывала, и в переносицу уставилась так, что я чуть не обделался со страху… шрамы, что ли, выискивала? Но какая здесь со мной-то связь может быть?
– С тобой как раз никакой связи, успокойся. И погоди, не сбивай, не гони лошадей – дойдём и до шрамов, узнать о которых не только для неё, а и
вообще ни для кого не проблема – их не спрячешь, это тебе любой, даже захудалый, криминалист подтвердит. Это заграничная медицина давно и широко пробавляется пластической хирургией, дорогостоящей, между прочим, а у нас это дело пока не очень… А вот, каким образом мать Валеджана могла разузнать о подробностях схватки между ним и директором заготконторы – тайна, покрытая мраком, ведь с сыном она, говорят, так и не смогла потом увидеться: освободившись из колонии, он погиб почти сразу, известие о чём и повлекло очередную её отправку в стационар
психбольницы в состоянии сильного помешательства.
– Постоянный пациент психушек – незавидная доля, прямо скажем… и полный крест на человеческой репутации вообще.
– Не перебивай, Илюха! Ты ведь сам наверняка не терпишь, когда студенты разговаривают на твоих профессорских лекциях, или слушатели на других мероприятиях нагло встревают в твои монологи… Значит, пробыв и на этот раз в психиатричке год с лишним, выписавшись оттуда с сознанием отчасти прояснённым и узнав, что расследование дела о похищении её дочерей, объединённого с делом об убийстве Валеджана, непонятно почему приостановлено, Тамарка-ханум, как называли её друзья и близкие знакомые, задалась твёрдой целью: расправиться с организатором всего клубка этих злодейств самолично. Выяснив, видимо, путём консультаций у врачей, что шрамы, следы от швов и прочих серьёзных повреждений кожного покрова человека вообще имеют свойство сохраняться на его теле в течение всей жизни, а это значит, в частности, что оставшиеся в результате нападения Валеджана шрамы на ладонях директора заготконторы, как и точечный шрам на переносице, вряд ли когда-нибудь исчезнут, она попутно разузнала ещё об одной особой примете этого человека: глаза у него были разного цвета – один серого, другой – зелёного.
– Прошла, одним словом, курс судебной медицины. Ну, молодец, тётка!.. А ещё сумасшедшая…
– Может, всё-таки помолчишь? Или замолчу я!
– Всё, Карим, молчу, не сердись, говори, пожалуйста.
– Прекрасно понимая (не такая уж она и сумасшедшая, за исключением отдельных вспышек агрессии в адрес предполагаемых душегубов), что ещё раз в дом директора ей проникнуть вряд ли удастся из-за наверняка усиленных им теперь мер безопасности, она поехала на приём к жившей в другом конце республики известной ворожее-ясновидящей, – ну, или колдунье, ведьме, я слабо разбираюсь в той ненаучной иерархии, – чтоб хотя бы с помощью магии как можно ближе подойти к истине по печальным событиям с детьми, убедиться в объективности собственных догадок, а убедившись, выследить супостата вне его дома, и – уничтожить.
– Неужели в век просвещённого атеизма, особенно в нашей стране с идеологией отрицания всяческих чудес кто-то ещё верит в какие-то колдовские силы и обращается за помощью к разным шаманам-шарлатанам, – опять недисциплинированно вклиниваясь в речь своего друга, усмехнулся я.
– Во-первых, прижмёт – побежишь не только к «шаману-шарлатану», как
ты выражаешься, а и к самому чёрту. А во-вторых… не всё так просто и однозначно, как вам, современным учёным-атеистам, иногда кажется, – на этот раз безболезненно проглотил Карим мой очередной слушательский проступок. – Бывает, что нетрадиционными методами распутываются настолько сложные преступления, что диву даёшься. К счастью, мне удалось познакомиться с той колдуньей, которая и сегодня ещё жива, и, обладая потрясающей памятью, помнит в подробностях визиты к ней, в том числе и многолетней давности, многих клиентов, а уж таких заметных людей, как мать Валеджана – сам Бог велел. Она честно, без малейшей утайки даже в мелочах, мне всё рассказала. Причём – под магнитофонную запись, что у колдунов по меньшей мере не приветствуется.
Короче говоря, при встрече бабка, взвесив в руке узелок с золотыми украшениями и тому подобными драгоценностями, скопленными Тамарой за всю жизнь, засуетилась перед ней, как перед царицей. За такое вознаграждение стоило не только добросовестно поработать по проблеме клиента, рассказав ему всё, что можно и чего нельзя, но и облизать его с головы до пят.
– Мужчина, которым ты интересуешься, – заявила после серии колдовских манипуляций старая ведьма, – очень, кстати, богатый и солидной внешности, любит, приезжая специально для этого издалека, посещать чайхану у речки с плакучими ивами по берегам. Но человек он занятой и бывает там нечасто. А когда бывает – пирует с размахом. Глаза у него, как ты уже где-то и без меня разузнала, разные, и, видимо, тяготясь этим досадным для него промахом природы, на людях он обычно надевает затемнённые очки. На обеих его ладонях, и это ты тоже уже знаешь, – заметные шрамы, по причине чего, тоже не желая демонстрировать людям свои пусть небольшие, но увечья, руки он обычно на стол не кладёт, и почти всё время, когда не ест и не пьёт, перебирает чётки. Ну, и на переносице, как тебе опять же известно – шрам в виде большой точки.
– Все эти шрамы ему оставил на память мой покойный сыночек Валеджан, – углубившись слегка помутневшим взглядом куда-то внутрь самой себя, прервала старуху Тамара. – Как будто знал, что я буду разыскивать убийцу, и хотел помочь мне – ведь по этим шрамам найду мерзавца хоть под землёй.
– Ты и об этом знаешь? Но, если со шрамами всё очевидно даже для глупого – они на открытых частях тела, и долго скрывать их от людей просто невозможно, то подробности их происхождения, если раны наносились без свидетелей, доступны не всякому даже ясновидящему, а не то что беспомощным в загадках такого уровня государственным сыщикам. Да и я ничего подобного тебе пока не говорила.
– А ты что – пуп земли? И без тебя люди совсем никакие, не способны ни думать, ни сопоставлять факты, события, обстоятельства, разные красноречивые мелочи? Ну, ладно, рассказывай, как твои коллеги гадалки говорят – что было, что будет, и чем сердце успокоится…
– Ай, какая ты умная, прелесть моя! Я как раз хотела сказать тебе, что логически ты всё правильно вычислила, и у меня нашла только подтверждение своим умозаключениям. Но… это по тем моментам, которые в прошлом. А вот в отношении того, что будет впереди, тут, милая, – сложнее. Многие путают, не различают нашего брата по профессиональному признаку. Гадалки, например, – картёжные, на кофейной гуще, хироманты по ладони и тому подобные «прорицатели», несть им числа, вплоть до шатающихся по улицам и за гроши предлагающих всем желающим свои услуги – вовсе не мои коллеги, это самый низкий ранг в нашей табели, если можно так выразиться. Здесь больше угадывание (обрати внимание – от слова «наугад») по психологическому портрету клиента. И в этой среде – больше всего псевдо-гадалок, шарлатанов, мелких жуликов. Ясновидящие –серьёзнее, но и среди них не всякому дано правдиво, а главное – точно предсказывать…
– И что же, в таком случае, относительно моей конкретной судьбы – исполнения желаний, достижения целей, – будет? Ответь «правдиво и точно», если ты такая уникальная.
– Прости старуху за излишнюю, может быть, говорливость, но почему-то запала ты сразу, с первой минуты, мне в душу, и хочется не просто помочь тебе узнать правду, которую ты ищешь, но и скорректировать события под твои желания, не вмешиваясь в эти желания. А вмешаться, желая тебе добра, очень хочется…
– Позволь уж мне оставаться хозяйкой хотя бы в этом. Так что же, всё-таки, будет, товарищ, ой извини, здесь наше общепринятое советское «товарищ», наверное, не совсем уместно – вы ведь люди, как говорится, не от мира сего… – госпожа ясновидящая.
– Разреши и мне, в свою очередь, досказать своё разъяснение до конца. Я и не ясновидящая, хотя имею достаточные способности, и неплохо владею и их ремеслом. Те могут многое видеть, но реально влиять на события – удел лишь наиболее, а в отдельных случаях, особо посвящённых. В частности, это маги, ведьмы, колдуны. Некоторые из них, как и самые способные ясновидящие и астрологи – люди известные и уважаемые, даже бывает, с мировым именем.
– И ты – из этой самой сильной и, значит – страшной когорты? Не зря, видно, слава о тебе по всей республике ходит…
– Про сильное-страшное ты, бриллиантовая моя, верно заметила. Потому и стараемся мы, по возможности, отговорить каждого своего посетителя от необдуманных шагов… ведь за всё приходится, так или иначе,
платить – небо не обманешь. И, не подкупишь…
– Я всё обдумала, иных решений не будет. Давай, ближе к делу о том мужчине, по душу которого я к тебе пришла.
– Ну, скажу я тебе… вижу, не с добром его ищешь, хотя и он тебя, не спорю, сильно обидел. Помни, однако: судьба твоя, так уж предопределено свыше, полностью зависит от тебя самой. Забудешь об этом человеке, простишь – проживёшь, слава Аллаху, долго. Причинишь ему зло – как минимум такое же точно зло получишь в ответ. Причём, скорее всего –
сразу же, немедленно. Так что, подумай, прежде чем на что-то решишься.
– Допустим, решилась…
– Ты хорошо подумала?
– Да. И ещё раз повторяю: других решений не будет.
Старуха вздохнула, отошла в угол комнаты, повозилась-позвякала какими-то чашками-плошками и вернулась с маленькой пиалой в руке:
– Тогда выпей-ка вот этого отвару. Это сильное, заряженное магической энергией средство – одного глотка достаточно, чтобы замысленное тобой рано или поздно обязательно свершилось.
– Лучше рано, чем поздно.
– А это уже как звёзды распорядятся. Главное – конечный результат задан, и с этого момента предопределён.
– Ты ещё и астролог?.. А вообще, прости за любопытство, ты какая?
– Имеешь в виду – белая или чёрная?
– Да, я не очень в этом разбираюсь, но, говорят, маги, ведьмы… есть чёрные, то есть злые и корыстные, и есть противоположные им – белые…
– В данном случае это не суть важно. Тебе ведь нужен результат, да? Или, всё-таки – вывеска?
– Результат, конечно… прости, старая, за бестактный вопрос. Понимаю, кто захочет – сам скажет.
– Вот и хорошо, что понимаешь. Главное в таких делах, как наше с тобой – результат, и только результат, а процесс… он лишь в любовных утехах и прочих грешных удовольствиях, вроде обжорства, например, важен. Так что иди по тому пути, на который решилась, прямо, и никуда не сворачивай.
– Спасибо за аудиенцию, но, разреши ещё вопрос напоследок?
– Если он не касается недозволенной простому смертному информации…
– Вас милиция, власти не преследуют? Ведь ваша деятельность, да и вообще мистика всякая идёт откровенно вразрез с идеологией нашего материалистического государства, строящего коммунизм, в котором ни Богу, ни чёрту место не предусмотрено? На костре, конечно, не сожгут – не те времена, но посадить или сослать, куда Макар телят не гонял…
– Э-э-э, драгоценная моя… на этот счёт можешь быть спокойна – ни меня, ни моих собратьев по ремеслу никто никогда не тронет. Если бы ты знала, сколько высоких чинов регулярно пользуется нашими услугами! Ко мне, например, вся, считай, руководящая районная партийно-советская верхушка тайком друг от друга захаживает! Приезжают и издалека разные люди, в том числе знаменитости разные, и о-очень большие начальники – у многих в жизни непонятные проблемы возникают, трудно разрешимые без вмешательства магических сил…
– А ты сам-то, Карим, – опять, в который уже раз, не удержался я, чтобы не перебить и не подковырнуть приятеля, – как коммунист, веришь во всю эту чушь? Сдаётся мне, что, по меньшей мере, не отрицаешь…
– А я, между прочим, даже и не рядовой коммунист. Карим Умурдзакович Умурдзаков3, да будет тебе известно – ещё и секретарь первичной партийной организации школы! Коммунистом живу уже с четверть века, и коммунистом умру. И наша мораль полностью совпадает с божественной, о каком бы атеизме, возведённом в ранг государственной политики, ни разглагольствовали наши вожди с официальных трибун.
– То есть?..
– То есть, на этой грешной земле мы, настоящие, а не номенклатурные коммунисты боремся за всеобщую справедливость подобно тому, как божественные силы стараются вершить её там, наверху, в масштабах вселенной. А ты сам разве не такой как я? Только не лицемерь, ответь честно, – здесь не кафедра университета, а дружеское застолье, где тебя не продадут…
– Ну, если честно, я просто стараюсь жить по правде, по-человечески. Тьфу, чуть, в тон тебе, не сказал «по-божески»…
– А ты не тьфукай, когда о таких высоких материях рассуждаешь! Значит, по-божески, говоришь? Вот, то-то же. И так же, как мы с тобой, самые разные люди вносят каждый свой вклад в построение общей гармонии.
– В том числе и колдуны?
– В том числе и колдуны, как бы тебе ни хотелось думать обратное.
– Хорошо, товарищ парторг школы, и чем же кончился поход тёти Тамары к ворожее-ясновидящей-ведьме-колдунье и так далее?
