Kitobni o'qish: «Русь юродская»
Моему отцу Валерию Васильевичу – самому великодушному на свете человеку
I. С употреблением в труд
Когда мы слышим в адрес кого-то: юродивый! – то чаще всего понимаем это как некое ругательство, как язвительное определение, уничижительную характеристику человека, сродни «придурковатому», «недалекому», «странному» и т. п.
Но вместе с тем отнюдь не забылось и не вышло из употребления и изначальное значение этого слова, классифицирующее его носителя как подвижника – юродивого Христа ради, – исполняющего особенный род христианского смирения.
Но если значение слова «юродивый» в толковании как будто не нуждается, то объяснить его этимологию, а следовательно, и понять исконную сущность самого юродства как явления сможет, наверное, далеко не всякий. Хотя корень «род» отчасти подсказывает происхождение всего слова.
В слове «юрод» («оурод», «урод») частица «ю» («оу», «у») соответствует санскритскому – «ava» или латинскому – «au». Если сравнить санскритские слова ava+pat – «низвергаться» и ava+jna – «мало ценить», латинские aufero – «уносить» и aufugio – «убегать», а также славянское ubezat, – то все начальные частицы здесь – и санскритская, и латинская, и славянская – оказываются подобными и, очевидно, служат для придания вновь образованному слову значения отторжения кого-или чего-либо, отчуждения, отделения, противопоставления части целому. Следовательно, «юрод» – часть, отделившаяся по известным признакам от целого. Таким образом, понятие «юродивый» (человек) можно дословно перевести с древнерусского на современный язык как «отверженный родом», то есть миром, «убежавший из рода», в смысле – из мира, из общества, «противостоящий роду». Этот этимологический анализ древнего понятия в значительной степени и раскрывает сущность самого юродства.
Церковь в определении подвига юродства исходит именно из такого толкования: юродивые избраны Богом для исполнения особого подвига христианского благочестия. Речь, разумеется, не идет о лжеюродивых, о лицах, симулирующих этот подвиг, которых на одного избранного Богом всегда приходилось несчетное множество. Как формулирует энциклопедический словарь «Христианство», юродивые не только добровольно отказываются от удобств и благ жизни земной, от выгод жизни общественной, от родства самого близкого и кровного, но принимают на себя вид безумных людей, не знающих часто ни приличия, ни чувства стыда и дозволяющих себе порою производить действия, совершенно порочные с точки зрения общественной морали.
И, естественным образом, мир смотрит на таких людей в лучшем случае как на несчастных убогих, а иногда и как на опасных «антисоциальных» выродков, отщепенцев. Причем непосредственное отношение мира к какому-либо отдельно взятому подвижнику, юродствующему Христа ради, крайне неоднообразно: оно колеблется в диапазоне от преследований и откровенной его травли до подобострастного почитания, как святого угодника. Вспомним, как в «Борисе Годунове» озорные мальчишки дразнят и щелкают по железной шапке юродивого Николку и как почтительно относится к нему сам царь: «Молись за меня, бедный Николка». Впрочем, для детей помыкать каким-то образом безответным, беспомощным и к тому же убогим ближним – это их обычное развлечение и даже, можно сказать, нормальное поведение. Но часто и великовозрастные отцы развлекались подобно детям – и от взрослых земляков юродивым приходилось то и дело терпеть всякого рода притеснения. С такими примерами мы еще не раз встретимся в нашем повествовании.
Так что же такое юродство? Какова идейная подоплека этого явления? Почему, зачем появилась такая форма христианского подвижничества, которая даже среди благоверных христиан зачастую воспринимается как дискредитирующий их верование эпатаж?
Юродство, именно как особенное христианское подвижничество, появилось в период, когда вера во Христа утвердилась в Римской империи, а затем и по всей Европе в качестве официальной религии, а христиане из прежних диссидентов, отверженных и гонимых, превратились с точки зрения идеологии новых европейских стран в благонамеренных обывателей. К этому времени основную массу христиан уже составляли люди, не выстрадавшие в борьбе с какими-то гонителями волю исповедовать свою веру, а принявшие эту веру как уже существующую господствующую государственную идеологию. Точно так же они сами или их недальние предки чуть раньше принимали господствующую языческую религиозную идеологию. Это обычное для любой цивилизации и в любом обществе индифферентное большинство, меняющее убеждения вместе со сменой начальства, всегда готово поклоняться каким угодно богам, лишь бы не быть заподозренным в неблагонамеренности. Кесарь язычник, и они – язычники, кесарь стал христианином, и они теперь христиане. И такой порядок нисколько не изменился за многие века. Уже в новейшее время мы стали свидетелями подобных же духовных исканий нашего собственного индифферентного большинства. В XX веке с этим большинством произошла еще более впечатляющая метаморфоза: когда на святой Руси установилась власть атеистического режима, так и народ в значительной своей массе из богоносца превратился в богоборца, но едва советская аристократия почему-то вдруг уверовала и выстроилась в храмах в шеренгу со свечками в кулаках, тут же и подданные устремились воцерковляться.
В эпоху, когда господствовало язычество, а последователи Христова учения подвергались гонениям, порою чрезвычайно жестоким, юродства в принципе не могло быть, потому что, как ни удивительно это звучит… все христиане до единого тогда были юродивыми. Языческий мир – это знакомое нам индифферентное большинство – принимал их именно таковыми. В глазах этого мира христиане были помешанными на какой-то странной идее, одержимыми или прямо полоумными людьми. А как еще благонамеренный римский обыватель мог оценивать готовность этих чудаков идти на арену, где их поджидали голодные хищники, но не признать императора богом и не отречься хотя бы для видимости от своей веры? Конечно безумцы!
Больше того, первым юродивым был Сам Христос. «Я не от сего мира», – заявляет Он, совсем, кажется, недвусмысленно давая понять, что решительно дистанцируется от этого самого мира. А разве Он не был «отверженным родом»? До такой степени отверженным, что этот «род» не остановился извести Его лютым изводом! А апостолы уже прямо о себе говорят: мы безумны Христа ради.
Но когда преследования христиан прекратились и из «отверженных родом» они сами стали «родом», Церковь столкнулась вдруг с явлением в высшей степени неожиданным и парадоксальным: вера перестала быть подвигом для людей и, сведенная лишь к формальному соблюдению правил, сделалась чем-то вроде членства в правящей партии – исполняй устав и получай все полагающиеся привилегии и льготы.
По сути, подвиг юродства и еще раньше появившееся монашеское подвижничество стали реакцией Церкви, или, если угодно, волеизъявлением Самого ее Вседержительного Главы в ответ на наступившую в христианстве духовную спячку. Индифферентное большинство крещеного мира, как будто придерживаясь буквы христианства, совершенно изменило духу Нового Завета. И вот тогда, как пример душеспасительного христианского самоотречения, появились подвижники – монахи и юродивые, – существование которых стало беспрестанным упреком этому ленивому душой большинству.
Кто во все времена был самым неуемным преследователем юродивых? Если не считать вечных их спутников – заклятых друзей и мучителей – малолетних, то это были именно те, кому юродивые порою даже не словами, а одним только своим существованием напоминали о совести христианина, о христианском идеале. Эти люди сами могли быть вполне добропорядочными христианами, исполнявшими, возможно, все правила веры и еще делавшими много полезного, доброго сверх того. Но это ветхозаветное существование. Христианину же жизнь дается, чтобы ревновать о большем. Он должен все время ощущать бездну своего внутреннего величия, чувствовать, что в нем пребывают Сам Господь, Божия Матерь, апостолы, святые. А каково это – отрешиться по Христовой же заповеди ровно от всего, что имеешь, возненавидеть ради Него самую жизнь свою, каково входить тесными вратами – на такое способны, разумеется, очень немногие. И это уже проблема, скорее, психологическая: люди часто не способны на подвиг, – в чем, собственно, нет ничего предосудительного, потому что подвиг – выход за норму существования, и просто нелепо требовать ото всех быть готовыми непременно совершать что-то героическое, – но обычно эти неспособные на подвиг массы очень раздражаются, болезненно переживают, когда кто-то, будто в укор им, все-таки демонстрирует некое подвижничество.
Причем если подвиг монашествующих заключается, между прочим, и в спасительном уединении, в самоизоляции от внешних, то юродивые, напротив, как правило, остаются с миром, какие бы невзгоды это им ни сулило. И конечно! – такие безумные Христа ради для мира, будто бельмо на глазу: кому это доставит удовольствие терпеть постоянное напоминание о собственном несовершенстве!
Справедливости ради нужно заметить, что небрежение юродивыми, довольно распространенное скептическое к ним отношение, сформировалось еще и благодаря тому, а может быть, в значительной степени благодаря тому, что юродство, едва оно появилось, сделалось для некоторых небрезгливых личностей средством извлечения прибыли, как выражается нынешнее наше купечество. Таких лжеюродивых всегда было предостаточно. И порою они вполне преуспевали.
Дело в том, что мир, конечно, далеко не целиком враждебен юродству. Юродивые всегда имели и своих почитателей: одни даже их побаивались, потому что все-таки считали людьми не без Божией благодати, и поэтому на всякий случай – а вдруг этот чудак и в самом деле святой?! – старались каким-то образом заручиться его благосклонностью – подать милостыню, накормить, как-то призреть и т. д.; другие верили в пророчества юродивых и, чтобы услышать их, не только готовы были одаривать любезного пророка, порою необыкновенно щедро, но еще и не гнушались сносить самые немыслимые его причуды, вплоть до оскорбительных непристойностей; наконец, третьи просто относились к «убогиньким» сострадательно, сердечно, как и подобает добрым христианам. И естественно, при таком настроении части общества всегда находились ловкие предприниматели, готовые выдавать себя за кого угодно – за блаженных, за провидцев, за несчастных безумных, – только бы как-то эксплуатировать соответствующие человеческие чувства.
Многовековой опыт позволяет Церкви безошибочно отличать истинных избранников Божиих от безумных по профессии. О том, действительно ли кто-то призван совершать свой подвиг свыше или он лжеюродивый, можно почти наверное судить по тому, насколько оригинально, уникально его подвижничество. Это примета верная. Если очевидно человек заимствует подвиг у каких-то прежних известных блаженных, копирует их поведение, поступки, значит, скорее всего, он занимается индивидуальной трудовой деятельностью.
Юродство – это сочетание подвигов внутреннего и внешнего, духа и формы. Форма сама по себе не подразумевает еще духа, но дух безусловно определяет форму. Дух не может пребывать в человеке, не образуя соответствующей формы. Например, дух милосердия или дух кротости непременно проецируются на облике человека. Точно так же и дух безумства Христа ради в значительной степени формирует наружность носящего его в себе. И, видимо, тот, кто решается начать промышлять юродством, надеется на отсутствие элементарной наблюдательности у окружающих. Или он лицедей такого высокого класса, что распознать в нем подделку практически невозможно.
После революции 1917-го, в эпоху невиданных гонений на Церковь, преследовались и юродивые. И многие из них на допросах прямо заявляли чекистам: это мой промысел, это мой способ выживания, я, в сущности, пролетарий и товарищ вам. Любопытно заметить, что советская атеистическая пропаганда почти никогда не использовала признания этих лжеюродивых в борьбе с Церковью и верой. В этом не было ни малого смысла: даже советские воинствующие безбожники вполне понимали, что эти их «товарищи-пролетарии» к Церкви не имеют никакого отношения, почему и опорочить ее не могут.
Сама Церковь таких предпринимателей всегда старалась просто не замечать. Но и к настоящим блаженным, то есть юродствующим по воле Божией, отношение у нее было отнюдь не однозначным. Не случайно, наверное, за многие века, сколько существует это подвижничество, юродивых канонизировано сравнительно немного.
Причем юродивые как таковые никогда не выделялись в отдельный круг святости, никаких особенных критериев их канонизации не существует. Если кто-то из них и был причислен Церковью к лику святых, то не в заслугу за самый их подвиг, а единственно по общему для всех святых принципу прославления.
В 2004 году Московской патриархией был опубликован доклад митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия «Канонизация святых в Русской православной церкви». Этот документ интересен для нас тем, что позволяет судить, каких юродивых справедливо считать святыми, независимо от того, канонизированы они или еще нет, а какие из них прославлены быть не могут, поскольку не отвечают требованиям причисления к лику святых. Вот первая с незначительными сокращениями глава этого доклада:
О почитании святых в Церкви Христовой. Определение слова «канонизация». Критерии канонизации. Местночтимые и общецерковные святые
Святыми Церковь называет тех людей, которые, очистившись от греха, стяжали Духа Святого, явили его силу в нашем мире. В качестве святых почитаются те, чье угождение Богу было явлено Церкви как достоверный факт, спасение которых (т. е. вхождение в Царство Небесное) обнаружилось еще теперь, до Страшного суда. К таким лицам первоначально относились апостолы, об избрании которых для вечной жизни сказал Сам Христос (Ин. 17, 21–24). К ним причислялись также ветхозаветные пророки и патриархи. Таковыми были и мученики, подвиг которых открывал перед ними Царствие Небесное. Святые – это наглядное обнаружение Промысла Божия о человеке. Разнообразие же подвигов, приводящих к святости, свидетельствует о многообразии Промысла, которым управляются люди к жизни вечной и спасению. По учению Церкви, угодники Божии, составляя лик святых, молятся перед Богом о живых собратьях по вере, которым последние воздают молитвенное чествование. В древней Церкви основной список почитаемых святых состоял из имен апостолов и мучеников. В церковных источниках второго века уже встречаются свидетельства о празднованиях наряду с днями воспоминаний евангельских событий и дней памяти мучеников.
<…>
Термин «канонизация» (от лат. Canonisatio) есть латинизированная транскрипция греческого глагола canonizein – «определять, на основании правила узаконять», был введен в оборот западными учеными богословами довольно поздно. В Греческой церкви этому термину адекватной аналогии нет, поэтому в подобных случаях там использовалось словосочетание «причисление к лику святых» или «вмещение, вчинение в лик святых».
Основными условиями прославления святых во все времена было проявление подлинной освященнности, святости праведника. Свидетельством такой святости может быть следующее.
1. Вера Церкви в святость прославляемых подвижников как людей, Богу угодивших и послуживших пришествию на землю Сына Божия и проповеди святого Евангелия;
2. Мученическая за Христа смерть или истязания за веру Христову;
3. Чудотворения, совершаемые святым по его молитвам или от честных его останков-мощей;
4. Высокое церковное первосвятительское или святительское служение;
5. Большие заслуги перед Церковью и народом Божиим;
6. Добродетельная, праведная и святая жизнь, не всегда засвидетельствованная чудотворениями;
7. В семнадцатом веке, по свидетельству константинопольского Патриарха Нектария, три признака признавались условиями присутствия истинной святости в людях: а) православие безукоризненное; б) совершение всех добродетелей, за которыми следует противостояние за веру даже до крови; в) проявление Богом сверхъестественных знамений и чудес;
8. Нередко свидетельством о святости праведника было большое почитание его народом, иногда еще при жизни.
Определенное значение в вопросе канонизации имели мощи. По учению Православной церкви, мощами святых являются как полностью сохранившиеся (нетленные мощи), так и отдельные частицы от тел прославленных от Бога праведников. Чудотворения от мощей в практике Русской православной церкви часто были началом прославления святого. Однако мощи святых нередко износились из земли уже после канонизации, из чего можно заключить, что наличие святых останков оставалось лишь одним из сопутствующих обстоятельств прославления святого.
Если суммировать все эти условия, то кратко их можно выразить так: основными критериями канонизации подвижников веры в Русской православной церкви являются: праведное житие, православие безукоризненное, народное почитание и чудотворения.
При многообразии причин и оснований к канонизации святых в различные периоды существования Церкви одно остается неизменным: всякое прославление святых есть явление святости Божией, оно всегда совершается по благословению и волеизъявлению самой Церкви.
Наряду с ликами святых по характеру их церковного служения и подвигу, ими подъятого (мученики, святители, преподобные, Христа ради юродивые и др.), в Русской церкви святые различались и по распространенности их почитания – местнохрамовые, местноепархиальные и общецерковные. В современной практике канонизации различаются только местночтимые (т. е. те, чье почитание не выходит за пределы какой-либо епархии) и общецерковные (т. е. те, чье почитание имеется во всей Церкви). Критерии к прославлению общецерковных и местночтимых святых одинаковы. Имена общецерковно прославляемых святых сообщаются предстоятелям братских православных поместных Церквей для включения их в святцы.
Первой Христа ради юродивой принято считать св. Исидору Тавенскую. Она жила в IV веке в одном из монастырей Египта. Вообще среди блаженных совмещение подвигов юродства и монашества было вовсе не редкостью. Такие монахи-юродивые есть и в наше время.
В разное время в Ромейской империи жили юродивые – преп. Серапион Синдонит (V век), преп. Виссарион Чудотворец (V), св. Симеон Палестинский (VI), преп. Фома Сирийский (VI), св. Андрей Константинопольский (IX—X века).
Наша цель – рассказать о юродстве преимущественно отечественном и к тому же недавнем, по крайней мере, последних двух веков. Но понять это явление, не зная хотя бы поверхностно его истоков, не имея представления о юродстве древнем – и греческом, и русском, – едва ли возможно. Потому что христианские подвиги всегда преемственны, им не может быть перерыва. Как у преподобных, так и у блаженных. Поэтому начать повествование о времени недавнем нам придется издалека. И вот один пример преемственности. Знаменитый московский юродивый XIX века Иван Яковлевич, прославившийся своими пророчествами, немедленно раздавал все съестное, что приносили ему многочисленные почитатели. Вообще подобным образом поступали почти все юродивые: если у них появлялась возможность кого-то чем-то одарить, они отдавали решительно все, чем владели, без остатка. Опять же надо иметь в виду, что речь идет лишь о настоящих избранниках. Профессионалы, естественно, прежде всего радели о собственном благополучии. Так вот, за полторы тысячи лет до Ивана Яковлевича жил в Палестине блаженный Симеон. Как и полагается юродивому, он бродяжничал, побирался. Однажды он зашел в некую харчевню, надеясь, верно, поживиться здесь чем-то съестным. Хозяин же, не зная, что его посетитель юродивый, не только угостил Симеона, но и предложил поступить к нему в службу. «Будет тебе скитаться, старче, – сказал сердобольный харчевник. – Оставайся у меня, поставлю тебя торговать сочивом, бобами и крупами. Сыт будешь всегда и при деле». Симеон согласился. Получив в свое распоряжение хозяйские припасы, он, однако, не продавать их стал, а раздавал даром всем, кто бы ни заглянул в харчевню. Наелся, конечно, и сам вволю. Когда же спустя какое-то время хозяин поинтересовался узнать, как там идут дела у нового работника, он, к ужасу своему, обнаружил, что по милости этого Божиего человека остался без товаров и без выручки. Хозяин натурально разгневался, побил несчастного Симеона и выгнал его вон.
Вот, может быть, одна из самых важных и ярких примет неподдельного юродства: совершенно не дорожить любыми материальными ценностями, и не только своими, но и чужими (!), то есть вообще даже не понимать, что материальные блага имеют какую-то ценность, – это общий для всех юродивых характерный признак. Душа не больше ли пищи и тело одежды?
Первым русским юродивым был опять же монах Исаакий (ум. в 1090 г.). Современник знаменитых преподобных Антония и Феодосия, он жил в затворе в киевских пещерах и, как повествует его житие, усердно боролся там с докучавшими ему бесами. Ну а в последующие века число юродивых на Руси возросло до такой степени, что, начиная с Петра I, они стали вполне официально преследоваться, и не кем-нибудь, а самой Церковью, причем странных блаженных ловили и насильственно помещали в монастыри, по замечательному предписанию, «с употреблением их в труд до конца жизни».
Широкое распространение юродства на Руси произошло приблизительно по тем же причинам, что и в Древнем мире. Победив и вытеснив язычество и сыграв важнейшую консолидирующую роль в эпоху ордынского ига, православие сделалось затем необходимым, но ни к чему не обязывающим опознавательным признаком «своих», превратилось в чисто бытовую сторону жизни, в традицию, которой русскому человеку нужно было непременно держаться, чтобы не быть заподозренным в неблагонамеренности. Но не больше. Показывай только миру, что ты эту традицию соблюдаешь, а в личной жизни, да и в самой душе будь хоть каким угодно греховодником и безбожником.
И тогда по русским городам и весям появились эти безумные голодырые, как прежде говорилось. Едва прикрыв наготу, босые в самые суровые зимы, обвешанные веригами, юродивые ходили от двора ко двору, от храма к торгу, призывали всех покаяться и обратиться и грозились карою небесною за грехи. Они пророчествовали и обличали, совершенно не разбирая сословий и званий. Опять же вспомним пушкинского Николку. «Вели их зарезать, как зарезал ты маленького царевича», – запросто говорит юродивый всесильному царю Борису. Отсутствие какого бы то ни было чинопочитания – это еще один общий для большинства блаженных признак.
Некоторые юродивые так в свое время прославились, что и спустя многие века народ хранит память о них и почитает наравне с самыми великими и любимыми святыми. Достаточно вспомнить, например, московского Василия Блаженного или псковского Николу Салоса. Хотя нужно заметить, юродивые, даже если они прославлены общецерковно, почитаются преимущественно в месте их подвижничества. В Москве, конечно, хорошо известна юродивая св. Ксения Петербургская, но ее почитание в столице вовсе не идет в сравнение с тем, какой необыкновенной популярностью она пользуется у верующих в городе на Неве. Точно так же святая блаженная Матрона Московская довольно известна по всей России. Но в Москве она хотя и канонизирована недавно, любима до такой степени, что, если только уместно в данном случае применять рейтинговую оценку, опережает теперь с большим отрывом даже старых знаменитых общеправославных святых. В столице – в церквах и в монастырях – выставлены для поклонения мощи многих святых, в том числе патриархов, архиереев, но ни к кому из них не стоят очереди – подходят изредка молитвенники, прикладываются к раке, и снова никого. В Покровском же монастыре, у мощей св. Матроны, бывшей-то всего лишь какой-то блаженной, ежедневно натуральное столпотворение!
В редком русском городе, в редком монастыре не было своего блаженного. В Новгороде очень почитаются юродивые – Николай Кочанов, Феодор, Михаил Клопский, Иаков Боровичский, в Устюге – Прокопий и Иоанн, в Ростове – Исидор и Иоанн, в Калуге – Лаврентий, в Вятке – Прокопий, в Томске – Домна, в Дивееве – Пелагея, Параскева, Мария.
В России юродство приобрело такой размах, какого оно не знало нигде больше в мире. Может быть, этот подвиг именно в нашей стране нашел какую-то особенно благодатную почву. Но в который раз вспомним, что юродство неоднородно. Если настоящие блаженные существовали для того, чтобы призывать мир помнить о вечности и стараться жить по-божески, что, в общем-то, никогда для русского общества не было лишним, и таких подвижников Русь знала немало, то еще больше на наших необъятных просторах бродило лжеюродивых, которые эксплуатировали природную русскую сострадательность ко всякому несчастному – убогому, сирому, обездоленному.
Церковная литература обычно обходит вниманием этих самозваных юродивых, вообще предпочитает о них не говорить как о чем-то греховном, бросающем тень на святое. Мы же в нашей книге и некоторых из них упомянем наравне с блаженными, признанными Церковью. Потому что наша цель показать не столько сакральную сторону юродства, сколько его социальное или, если угодно, культурное значение. И для нас в этом смысле настоящие блаженные и лжеюродивые равноценны.
Будем иметь в виду, что понятия юродивый и блаженный также равноценны и равнозначны.
