«Тьма в конце тоннеля (сборник)» kitobidan iqtiboslar, sahifa 3
Надо в ком-то отражаться, лишь тогда что-то увидишь в себе.
Вообще же долгая жизнь ничуть не длиннее короткой. Ведь ты не замечаешь, что живешь долго. Все проносится слишком быстро, ни в кого, ни во что не успеваешь вглядеться, ни в чем разобраться.
Каждый носит в себе свой ад и никому его не отдаст.
Проследив за его взглядом, мы обнаружили странное шествие. К реке спускались гуськом связанные веревкой дети. Впереди шла Маша, а за ней еще четверо - мал мала меньше. Цепочку замыкало совсем жалкое существо в короткой распашонке: голые непрочные ноги то и дело заплетались, существо падало, волочилось по земле, кое-как вставало на четвереньки, потом и на две опоры, чтобы тут же снова упасть. При этом оно не плакало и не жаловалось.
- Бедный пацаненок! - пожалела Вера Нестеровна.
- Это не пацан, - поправил Миша. - Это баба.
Непреклонный вож слабосильной ватаги свернул в нашу сторону, все покорно повиновались, только замыкающая баба опять шлепнулась и проехалась на заду по откосу берега.
- Так будем есть уху? - спросила Вера Нестеровна - расточительная природа отвалила этой славной женщине столько свежей плоти, что хватило бы на всех наяд окского бассейна.
- Из нототении, - сказал Грациус, складывая удочки.
- Из бельдюги и проститомы, - подхватила Вера Нестеровна. - Почему нынешние рыбы - словно из публичного дома?
- Добродетельные все перевелись, - объяснил Грациус. - Вот и взялись за распутных тварей.
- Мишка, мерзавец, спускайся сюда, - голос Веры Нестеровны звучал чуть устало, - надо надрать тебе уши.
Миша не откликнулся на соблазнительное предложение, он стоял, брезгливо выпятив нижнюю губу и презирая нас, как только может презирать сын неба жалких земных ползунов.
- Миша, спустись, мальчик, мама даст тебе в глаз, - попросила Вера Нестеровна.
Миша не внял, сохраняя свою высоту - в прямом и переносном смысле слова.
- Ты упадешь, дурачок, и сломаешь ручки-ножки. Сойди, сыночек, тебе ничего не будет... Ну, и черт с тобой! - Вера Нестеровна потянулась за сигаретами. - Нужен ты мне больно, такое барахло. Живи на крыше, бандит, мы с отцом другого сделаем.
Вера Нестеровна посмотрела на меня, усмехнулась и... превратилась в соляной столб. С ней это случалось нередко - в избытке забот и жизненных интересов она не знала, за что взяться. Так и сейчас - возможностей было не счесть: готовить обед, идти на реку, заштуковать мужу походные брюки (он сбирался провести отпуск на Алтае), читать воспоминания декабриста Цебрикова, играть на лютне (у нее была лютня) или, отбросив внешнюю и внутреннюю суету, просто выкурить сигарету. Она остановилась на последнем.
Слышали, почему станцию Львом Толстым прозвали? Он там помер, когда с дому сбежал. У стрелочника в будке. Стрелочник после с круга спился. Понять его можно. Живешь себе потихоньку, стрелку передвигаешь, выгоревшими флажками помахиваешь, и вдруг тебе как крышка на башку - невиданный гений русской земли. Заходит, ложится на лавку и помирает. Понятное дело, стрелочник не выдержал, люди с меньшего в распыл идут...
жизнь куда сильнее маленьких очковтирателей, делающих вид друг перед другом, а главное, перед более крупными очковтирателями, будто можно помешать естественному ходу вещей, напору инстинктов, воли к наслаждению и забвению.
люди охотно считают тебя тем, за кого ты себя выдаешь, при одном условии - чтобы ты сам в это верил. Даже испытывая серьезные подозрения в надувательстве, они с умилительной покорностью продолжают играть в тебя такого, каким ты себя подаешь. И это распространяется даже на самых близких. Видимо, человек бессознательно экономит душевную энергию, которой у него не так уж много,- идти наперекор в чем бы то ни было изнурительно, сложно, такой расход сил оправдан лишь важной целью.
