Kitobni o'qish: «Полвека охоты на тигров»
© ИП Воробьёв В. А.
© ООО ИД «СОЮЗ»
* * *
Янковский и Янковские
Мой отец Юрий Михайлович Янковский родился в семье отбывшего царскую каторгу за участие в Польском Восстании 1863 года польского шляхтича, пана Михаила Янковского и коренной сибирячки, иркутянки Ольги Лукиничны, урожденной Кузнецовой. Дед, проработав после каторги пять лет управляющим золотого прииска на острове Аскольд, арендовал, а позднее приобрел в собственность девственный гористый полуостров на берегу Амурского залива под Владивостоком, который теперь носит его имя.
Хозяйство там повелось с нуля. Началом конного завода в 1879 году явился невзрачный российский жеребчик Атаман и десяток крохотных корейских, маньчжурских и монгольских кобылок, четырех из которых со всем приплодом в первую же зиму задрал тигр. Пантовое оленеводство – с трех забредших на полуостров из тайги пятнистых оленей. Первая в России плантация женьшеня возникла из горстки корешков и семян, доставленных аборигенами – тазами. Они же подсказали, что полуостров этот носит старинное удэгейское название Сидеми.
С годами в семье Янковских появилось четыре сына и две дочери. И все дружно трудились. «Приказчиков» – как отметил в своих записках дед – на хуторе не держали, во всех делах обходились своими силами. Только пастухами растущего стада работали в основном корейские переселенцы.
Хозяева Сидеми с первых шагов встретились, казалось, с непреодолимыми препятствиями. В те годы, помимо четвероногих хищников – тигров, барсов, волков и медведей, поселенцев грабили профессиональные маньчжурские разбойники хунхузы: неохраняемая граница пролегала всего в полусотне километров. При их зверском нападении в июне 1879 года погибла жена соседа, капитана Гека, его рабочие и шестилетний сынишка. Янковский остался с покалеченной рукой. Однако это не остановило упрямых первопроходцев: Гек женился вновь, продолжил на своей шхуне промысел китов. Янковский не оставил идеи разводить и совершенствовать любимых лошадей. Всего с одним помощником отправился по санному ямщицкому тракту за пять с половиной тысяч верст и пригнал своим ходом из Западной Сибири, не раз рискуя жизнью, табун прекрасных производителей томской породы, затратив на это путешествие десять месяцев! А сын Юрий двадцатилетним парнем отправился в Америку, где изучал коневодство простым ковбоем техасских прерий и на третий год привез на пароходе из Сан-Франциско чистокровных английских скакунов.
К концу XIX – началу XX столетия именье Сидеми стало своего рода образцом для Уссурийского края. Сотни прекрасных лошадей пополняли кавалерию и артиллерийские части, тянули плуг русского переселенца-хлебопашца, с блеском выступали на бегах и скачках, украшая полки гостиной старого дома серебряными кубками.
Стадо оленей за эти годы перевалило за две тысячи голов. Плантация женьшеня насчитывала десятки тысяч корней.
Старший сын М. И. Янковского от первого брака Александр отделился рано. Фантазер и непоседа, он то строил шлюзы на Панамском канале, то добывал золото в Клондайке, то путешествовал по Камчатке. Главным хозяином на Сидеми стал Юрий. Другой брат, Ян, организовал оленеводство на мысе Гамова, неподалеку от Посьета. Младший, Павел, ушел на Германскую, воевал на Западном фронте, а потом – в составе Русского экспедиционного корпуса в союзной Франции. Сдав дела Юрию и жене, Михаил Иванович уехал лечиться сначала в Семипалатинск, а оттуда на Кавказ. Он умер от воспаления легких в Сочи в 1912 году.
Юрий Михайлович женился на старшей дочери владивостокского пароходовладельца, китаеведа М. Г. Шевелева – Маргарите. Пристроил к старому дедовскому дому-крепости величавый белый замок с башней, где на флагштоке развевался голубой флаг с черно-золотым гербом старинного польского рода «Новина»…
Для борьбы с четвероногими и двуногими хищниками на всех вершинах гор были установлены егерские сторожки, связанные телефонами с центральной усадьбой. (Кстати, теперь, через пятьдесят лет, ныне существующий на полуострове оленесовхоз «Амурский» телефонов по сей день не имеет.) Я хорошо помню организацию работы тех лет. Тогда не проводилось никаких растянутых на часы утренних пятиминуток. Все распоряжения на завтра отдавались с вечера, и каждый сотрудник знал – что ему делать, за что он в ответе. Отец с зарею бывал уже в седле, объезжая все работы, часто за пределами полуострова. А двое вооруженных дежурных ежедневно скакали верхом в объезд полуострова.
В этом хозяйстве никогда не возникало палов, за десятилетия поднялись прекрасные леса, едва ли не всех дальневосточных пород. Дом-замок, олений парк, лошади, женьшень, рыбалка постоянно привлекали внимание любителей природы, ученых. Гостями Сидеми побывали будущий президент АН СССР Комаров, поэт Бальмонт, писатель Арсеньев, натуралисты Дыбовский, Мольтрехт, Дэсулави. Губернаторы взяли за правило демонстрировать полуостров Янковского всем высоким гостям Владивостока. Хозяйство процветало…
Однако к лету 1922 года сгустились политические тучи. Шла к концу гражданская война, белые армии откатывались в Маньчжурию, Корею, Китай. Юрий Михайлович понимал – что, несмотря на все заслуги перед краем, ждет его как помещика. И решил эмигрировать в Корею. Благо, бывал там в юности, имел немало друзей из числа бывших работников имения. Благодаря деду фамилия Янковских была весьма популярна в Стране утренней свежести. Был контакт и с японской администрацией этой страны. Итак, осенью 1922 года все домочадцы, рабочие и служащие, пожелавшие уехать, пересекли пограничную реку Туманган: кто верхом, кто на ледокольном катере «Призрак».
Первые годы эмиграции в корейском городе Сейсин (Чонгджин) были очень трудными. Чтобы обеспечить каждого из беженцев, отец был вынужден распродать все, что удалось в спешке захватить с полуострова: лошадей, коров, катер, автомобиль, много другого имущества. Жили скудно, зарабатывали на жизнь как могли. Одной из статей дохода стала охота.
Только через несколько лет Юрий Михайлович сумел приобрести участок земли около горячих ключей Омпо, в пятидесяти километрах на юг от Сейсина. Создал там хутор и дачный поселок, который нарекли Новиной. Душой Новины была, конечно, наша мама, но, увы, она там и похоронена. А на этом курорте летом принимали дачников и туристов из Харбина, Сеула, Тяньцзина, Шанхая и даже из Европы. Приручили пойманных в лесу пятнистых оленей, вырастили сад, завели пасеку, молочных коров. Приобрели пару автомобилей. И все-таки самым популярным и любимым занятием мужской половины Янковских всегда была охота. На фазанов и гусей, на коз, кабанов, медведей, пантачей-оленей и изюбров, на хищников. Но трофеем номер один всегда оставался тигр.
Мой отец рос в те годы, когда тигры являлись непримиримыми врагами животноводства. Давили не только лошадей и оленей, но и коров, свиней, собак. Пятнадцатилетним юношей Юрий с братом Александром убили тигрицу, стащившую с коня и рвавшую на снегу их любимого «дядьку» богатыря Платона Федорова. Все это, несомненно, породило особую страсть к охоте на тигров. В конце концов он сам угодил в лапы разъяренной тигрицы, когда в последний момент его спас младший сын Юрий.
В 1944 году в Харбине тиражом 500 экземпляров вышла эта книга – «Полвека охоты на тигров», с той поры нигде не переиздававшаяся.
Жизнь Юрия Михайловича оборвалась трагично. После войны с Японией он был арестован в своем имении Новина органами МГБ, осужден на 10 лет и этапирован в Сибирь. Наша последняя встреча состоялась в лагере на Первой речке во Владивостоке в мае 1947 года. Мы не смогли обняться. Я сидел в ЗУРе – зоне особого режима, и мы сумели только пожать друг другу руки сквозь ячейки проволочной ограды. А позднее, по неисповедимой каторжной судьбине, отец встретился в сибирском этапе и два дня просидел рядом на нарах с младшим сыном Юрием, которого везли в Казахстан. Тем, «самым маленьким» сыном, который за несколько лет до этого пристрелил подмявшую отца тигрицу. Многое из жизни нашей, некогда большой и дружной семьи, успели они вспомнить за эти два дня…
Мы с женой, освободившись, переписывались и ждали отца в Магадане. В Тайшете, только что отбыв свой десятилетний срок, поджидала, чтобы ехать вместе, его племянница, дочь убитого террористом в Шанхае младшего брата Павла. Сохранились лагерные письма отца, очень спокойные, философские письма.
Он сообщал, что последние пять лет работает в зоне дворником, пишет свои воспоминания о Приморье, Корее, Америке. Получает за работу пять рублей в месяц (по теперешнему 50 копеек), но что этого на бумагу и карандаши ему хватает. Я перевел ему триста «тех» рублей. Он благодарил, сказал, что теперь «богат как Крэз»…
Отец не дожил до освобождения какие-то недели, может быть, дни. Простудился и умер в лагере в мае 1956 года. Последний его адрес на конвертах: «Иркутская область, Чунский район, п/о Сосновка, п/я 90/2–237». Это где-то на дороге Тайшет – Братск.
Мне не довелось поклониться его могиле. Лагерные кладбища давно сровняли с землей.
Валерий Янковский
Михаил Иванович Янковский
Мой отец, Михаил Иванович Янковский, был одним из пионеров Приморья, попав во Владивосток еще в те времена, когда «тигры свободно прохаживались по улицам города». Будучи большим любителем природы, решительным и храбрым человеком, он не удовлетворялся жизнью города и решил одним из первых поселиться в провинции, зная заранее, на какие опасности и лишения он идет. Край был в те времена не только диким, но и опасным, так как только что перешел к русским от китайцев, которые всеми силами стремились вернуть его к себе.
Отец был женат на Ольге Лукиничне Кузнецовой. Моя мать, подобно ему, была исключительно решительной и храброй уроженкой Сибири, любившей природу. В 1880 году родители мои поселились на диком безымянном полуострове на берегу Японского моря, всего лишь в 40 верстах от дикой тогда Маньчжурии и в 30 верстах, через Амурский залив, от Владивостока. Позднее этот полуостров стал называться Янковским, каковое название сохранилось и по настоящее время во всех географических картах. Одновременно там же, на расстоянии одной версты от нас, поселился с женой и воспитанником известный «морской волк» капитан Гек, кстати сказать, выведенный в последней книге шанхайского беллетриста М. В. Щербакова1 под фамилией капитана Дека.
Начало было не из веселых. Отец на шхуне капитана Гека уехал на остров Аскольд за матерью и нами через три месяца после начала постройки домов, а в его отсутствие на поселение напала шайка хунхузов, которая убила жену и воспитанника Гека, а также всех рабочих, разграбила имущество, сожгла постройки и после этого скрылась через границу, которая в этом месте разделяет Приморье от Маньчжурии горным хребтом высотой в 3.000 футов, под названием Синий хребет, заросший почти непроходимой тайгой. Из этой тайги впоследствии по зверовым тропам к нам очень часто приходили тигры и хунхузы, одни полакомиться лошадкой или коровкой, вторые – грабануть.
Вернувшись на постройку, отец нашел пепелище, но это не сломило энергии его и Гека. Они тут же поклялись, что начнут дело вновь, а хунхузам отомстят за их вероломство. И клятва была сдержана – хунхузы дорого заплатили за это.
Не раз отец, забрав всех способных владеть оружием рабочих, а позднее и соседей-поселенцев, уходил в погоню за шайкой, часто переходя дикую границу, а мать оставалась с винчестером дома одна с нами, детьми. Будущие «тигрятники» были с ней, как цыплята под наседкой.
Одновременно с отцом выходцы из Кореи образовали деревню Верхнее Сидеми, между поселком Янконским и Синим хребтом, создав таким образом как бы буфер в сторону границы, но они не были вооружены и стали данниками хунхузов. Когда дани не хватало, хунхузы убивали корейцев, и те обратились к отцу за защитой. Отец согласился, объединил их со своими служащими, вооружил и организовал правильную борьбу с хунхузами. Как храбрый начальник и исключительно меткий стрелок, отец получил от корейцев прозвище «Нэнуни» (четырехглазый) за свои черные очки, которые он всегда носил и только при стрельбе поднимал их на лоб. За 20 лет возглавления добровольной дружины против хунхузов, состоящей преимущественно из корейцев, прозвище «Нэнуни» стало нашей второй фамилией. До сего дня старики Северной Кореи меня называют «Нэнуни атери» (Сын четырехглазого), а моих сыновей – «Нэнуни-сонча» (Внуки четырехглазого).
Все свободное время отец проводил на охоте. Это доставляло ему не только удовольствие, но и заработок для укрепления и развития хозяйства. Отец задался целью создать конский завод, по примеру Забайкалья, где он прежде работал, т. е. степное табунное коневодство. Вот тогда-то и началась слава отца как охотника – тигрятника.
Первыми «пастухами» оказались… тигры. В первую же зиму из приобретенных отцом жеребца и четырех кобылиц тигры съели всех кобылиц. Для борьбы с хищниками отец и стал тигровым охотником. Помимо наличия храбрости, решительности и самообладания, отец считался лучшим стрелком края. Не надо забывать, что оружие того времени, со свинцовыми пулями, было много слабее нынешнего, и я помню случаи, когда пуля, попавшая в переднюю лопатку тигра, плющилась и зверь уходил легко раненым. Хотя неуверенность в ружье и обескураживает самого лучшего охотника, все же отец взял на своем веку девять тигров и барсов, что по тому времени было рекордом.
Если читатели пожелают, то когда-нибудь я расскажу о действительно легендарных приключениях своего отца и капитана Гека, учеником, а позднее и сподвижником которых мне пришлось быть почти с пеленок. Воспитание было суворовским. Они не имели привычки оглядываться на охоте для того, чтобы узнать, поспеваю ли я за ними.
Вкратце история моего отца такова:
Будучи восемнадцатилетним студентом, в 1862 году, во время восстания в Польше, он был арестован и пешим порядком отправлен в Сибирь, где в Иркутске отбыл свой срок наказания, около 10 лет. Попав на свободу, он два года проработал помощником у ученого – доктора Дыбовского, изучавшего флору и фауну Восточной Сибири по берегам Аргуни и Онона. Оттуда он попал на разработку золота на Олекму, а в 1874 году прибыл во Владивосток, где сразу же, как специалист, устроился на золотой прииск на острове Аскольд, находящемся в Японском море, в 50 верстах от Владивостока. На Аскольде он позднее женился, там же, в 1879 году, родился я, за год до переселения моих родителей на полуостров Янковский.
С того самого дня, когда я начал сознавать окружающее, я главным образом слышал – «Сегодня приходил тигр и загрыз Звездочку. За ним гонялись охотники, стреляли и легко ранили. Завтра собираются его преследовать»… «Вчера тигр ранил Азию, но она вырвалась и ее надо лечить» или же «Есть агентурные сведения, что хунхузы вновь готовят нападение. Надо быть начеку». Куда-то посылают разведчиков, вечером осматривают, прочно ли заперты дубовые, окованные железом двери дома. Во всех окнах были решетки из толстого круглого железа, через которые в дом нельзя было проникнуть. Идя по воду или доить коров, захватывали на всякий случай винчестер.
Когда мне было около 5 лет, я уже видел привезенных из леса на дровнях убитых тигров или барсов, дергал их за хвост и, конечно, побаивался. Хотя я был ребенком сметливым и быстро убедился в том, что мертвый зверь не страшен, должен сказать, что взрослые, не отдавая себе отчета, часто пугают ребят, что делать ни в коем случае не следует. Когда мне было 6 лет, отец научил меня стрелять из винчестера. Правда, приходилось прикладываться с сошек и прижимать ружье изо всей силы к щеке и плечу, чтобы не разбить лицо, но зато какое счастье было стрелять.
В то время меня уже брали на ближние охоты на коз и фазанов. Иногда на снегу попадались следы тигра, а иногда он ночью проходил вблизи усадьбы. Все, конечно, шли смотреть, когда хищник иногда загрызал в загоне корову или утаскивал свинью, причем мы, дети, переживали эти нападения очень болезненно.
С оружием у охотников часто дело обстояло очень плохо, да, откровенно говоря, настоящим тигровым охотником был только мой отец. Остальные, кого я только помню, были дилетанты – так поболтать на охотничьи темы или походить за козами, а то приезжие из города гости, которые храбры лишь до того времени, пока тигром не пахнет. Отец часто говорил:
– Я лучше пойду на тигра один, чем с компаньоном, который может в критический момент струсить и растеряться или просто, оставив в беде, удрать. Идя же вдвоем, всегда меньше бережешься.
Этот его совет я выполняю и по сии дни.
Помню, из всех охотников выделялся наш конюх Платон – отставной артиллерист, косая сажень в плечах, богатырь и действительно храбрый человек, с огромной рыжей бородой. Стрелял только он плохо, хотя и больше всех на свете был счастлив, когда ему давали выстрелить из ружья. Вот его иногда отец и брал на охоту за тигром, зная, что Платон не струсит. Когда не было второго ружья, отец вооружал его копьем. Оно было прекрасное, острое, и я не сомневался, что такая комбинация была самой надежной, т. к., если вблизи вас, т. е. вплотную, тигр схватит человека, то плохой стрелок легче заколет зверя копьем или нанесет ему рану, которая заставит его бросить жертву и убежать. Когда я вспоминаю свою юность и связанные с ней случаи и курьезы охоты на тигров, в особенности при участии приезжавших к нам горожан, мне становится часто весело. В частности, богатырь Платон был героем охоты, во время которой я убил своего первого тигра, но об этом будет дальше.
Юрий Янковский
Моя первая охота на тигров
Мне было 11 лет… Я вижу на вашем лице улыбку, дорогой читатель, но она преждевременна. Освоенность с положением вещей – большая сила. Вспоминается, как я уже взрослым, приехав в Москву, в течение нескольких дней не мог освоить трамвайное расписание, а мой шестилетний проводник Сережа знал назубок все трамвайные пересадки и возил меня без запинок и ошибок по всей Первопрестольной.
Итак, это было в декабре 1889 года. Приехавший с объезда табунов Платон сообщил, что в устье Семивершинной пади, в верстах шести от нашей усадьбы, он нашел, по указанию стаи ворон, задавленную тигром нашу кобылицу Желну. Хотя это и была обычная по тому времени вещь, но жаль было лошадь, которую все хорошо знали, да и материальный ущерб был немалый. Как обычно в таких случаях, Платона отправили собирать по полям пасшихся лошадей, чтобы к вечеру они не оставались на пастбищах и не стали добычей тигра, а отец стал собираться на охоту. Так как никого другого дома не было, он согласился взять меня с собой.
Местность, где была задавлена Желна, была трудной и опасной для охоты на тигра. Это был ровный берег Лебяжьего озера, шириной в версту, заросший камышами. Во многих местах рос молодой ольховый лес и, идя по следу, можно было наткнуться на тигра вплотную. При этом было очень мало снега, что отвлекало внимание охотника в поисках следов. К тому же в желтых камышах вообще тигра заметить нелегко.
Мы тщательно стали собираться к охоте на тигра, что всегда делал мой отец. За этот урок я ему благодарен бесконечно, так как, отправляясь на серьезное дело, нельзя быть ни рассеянным, ни беспечным. Это впоследствии не раз спасало мне жизнь в опасных случаях. Однако у отца был только один винчестер. Для меня ружья не оказалось, и я получил знаменитое «платоновское» копье. Никогда не забуду, как я был горд этим!
Помню мать благословила меня и сказала:
– Ну, смотри! Если тигр схватит папу, ты не теряйся и коли зверя.
Думаю, не многие бы героини-матери отпустили бы своих любимых сыновей в 11 лет на тигра!
Рабочий подвез нас верст 5 по Лебяжьему озеру, а дальше мы пешим порядком, через камыши, стали пробираться к туше убитой тигром лошади, чтобы оттуда взять след для слежки.
Помню, какое сильное впечатление произвела на меня следующая картина: на маленькой полянке, на утоптанном снегу, между ольховыми деревьями, лежала наша растерзанная Желна. Брюхо было разодрано, все внутренности вывалились наружу, полстегна2 было съедено тигром. При нашем приближении слетевшаяся на падаль стая орлов и ворон рассеялась с карканьем и клекотом по вершинам ближайших деревьев, видимо, негодуя, что мы мешаем им пировать на щедро оставленной тигром растерзанной лошади. Туша задавленной Желны за ночь успела сильно замерзнуть и голодные вороны с трудом клевали мясо.
Осмотрев внимательно снег, мы нашли место, откуда тигр подползал к своей жертве, причем, когда он бросился на нее, то сломал во время прыжка своей грудью скрывавшую его замерзлую ольху в руку толщиной. Затем своим излюбленным приемом он, как видно, вскочил на спину лошади, схватил зубами за лен3 и свернул его одним движением. Нужно сказать, что по силе своих мускулов тигр не может сравниться ни с каким другим живым существом.
Обследуя дальше, мы выяснили, что в последний раз тигр был часа за два до нашего прихода, поел мяса из заднего стегна (его любимое блюдо) и ушел к озеру отдыхать в камышах.
Разобрав следы, мы принялись за слежку, но дело шло тихо, так как помощник я был слабый, следы из-за таявшего снега терялись, да и сам тигр за свое двухдневное пребывание напутал много следов.
Когда отошли дальше, следить стало легче. Тигр (мы нашли свежую лежку), как видно, заслышав наши шаги, стал уходить от нас, прячась в камышах, но, как всегда, своим любимым приемом свернул в сторону, чтобы проверить: идем ли мы преследуя, или случайно набрели на него. Во всяком случае, он был где-то близко, но я даже не отдавал себе отчета, насколько это был опасный момент. Терпение тигра могло иссякнуть от нашей настойчивости, и он мог сделать засаду и броситься на нас. Все это я, конечно, понял много лет спустя, тогда же, под защитой отца, я был спокоен.
Пройдя еще некоторое время по следу и убедившись, что спугнутого тигра в этот вечер уже не догнать, отец повернул обратно. Тигр, уходя от нас, крутил, делал петли через свой и наши следы, прячась за пни и колоды в продолжение почти двух часов.
Зимний день кончался, мороз сильно щипал мой нос. Обратно мы решили идти домой напрямик, через горы, что сокращало расстояние до трех с половиной верст. Отойдя с полверсты от следов тигра, мы увидели стадо из 5 оленей. Несмотря на то, что они были на очень большом от нас расстоянии, отец не удержался и выстрелил, но неудачно – и дал промах.
Домой мы пришли уже ночью. Мать, конечно, сильно беспокоилась, не случилось ли с нами несчастья. Во сне в эту ночь я видел тигровые следы…
На следующее утро нас вновь отвезли по озеру, и мы пошли проверить, приходил ли тигр снова покушать мяска. К нашему сожалению, он не появлялся и только увеличилось количество орлов и ворон, клевавших мерзлое мясо.
Мы отправились на оставленный накануне след и пошли по нему. Пройдя верст пять, мы убедились, что тигру не понравилось наше хождение за ним (а возможно и выстрелы отца), и хищник, взяв прямое направление к границе, уходил, не останавливаясь.
Грустные, мы возвращались домой. Мне так хотелось увидеть живого тигра, а отец сообщил, что он ушел и вернется только месяца через два-три, чтобы снова задавить лошадь.
К сожалению, его слова подтвердились. Не представлял я тогда, что не так-то легко увидеть живого тигра!
Итак, время шло. Тигры приходили и уходили. Ежегодно я ходил с отцом на тигра, но не только убить, но и увидеть его живьем удачи не было.
Я уже частенько бил коз, а иногда и оленей. Брали меня однажды зимой в тайгу, куда ездили с палаткой в декабре месяце, но это было только раз. Как неудачно расти, когда у тебя есть старший брат, а мой брат Александр был старше меня на три года! Конечно, его брали в первую очередь. К счастью, на охоте наши шансы несколько уравнивались – я был шустрее и физически сильнее и, любя лошадей, значительно лучше ездил верхом.
Ружье мне, конечно, также всегда доставалось самое плохое, но это меня не расстраивало. У меня была старая бердана казачьего образца, давно уже отслужившая свою службу. Ложе было расколото и перевязано бечевкой, но по тому времени это было все же ружье. Я его тщательно начищал и, конечно, любил и гордился им. Теперь же на такие ружья даже не смотрят.
Время шло, население нашего района увеличивалось, охотники прибывали, леса вырубали и выжигали, тигры убывали и меня это убивало. Приходить они к нам стали редко, но и приходя, не задерживались, и желание убить тигра у меня росло.
