Стреноженная Россия: политико-экономический портрет ельцинизма

Выразительными оказались и результаты российского референдума, на который был вынесен вопрос: «Считаете ли вы необходимым введение поста президента РСФСР, избираемого всенародным голосованием?» 69,9 % участников российского референдума голосуют за введение президентства^[39]. Последствия этого референдума, казавшегося в то время малозначительным, оказались по своим масштабам весьма глобальным.

Итоги всесоюзного референдума и разгул сепаратизма в стране «заставили» Запад внести серьезные коррективы в концепцию развала СССР, более жестко проводить свою внешнюю политику с позиций гегемонизма.

В конце июля 1991 г. в Москву со специальным визитом прибыл 41-й президент США Джордж Буш-старший (в прошлом 11-й директор ЦРУ!!!). Был подписан советско-американский договор о сокращении стратегических наступательных вооружений, который, по мнению многих экспертов, фактически обеспечил геостратегическую безопасность США и переход глобальной военно-политической ситуации в режим «однополярного мира».

Более активно развернулись и неодемократы. Это чувствовалось по мощному развороту активности российских «демократических» СМИ, организациям всевозможных митингов и забастовок, расшатывающих социально-экономическую ситуацию в стране. С экранов телевидения, печатных газет и журналов политики «новой» волны – Ю. Афанасьев, Е. Боннер, Г. Бурбулис, В. Новодворская, А. Собчак, Г. Старовойтова, О. Попцов и другие – «просвещали» общество, рисуя радужные картинки того, какой будет страна после развала «империи зла», формирования свободного правового Союза «нового» типа и вхождения его в цивилизованный Запад.

Третьего августа 1991 г. я находился в Зеленодольском избирательном округе Республики Татарстан, от которого был избран народным депутатом РСФСР. Вместе с Председателем Верховного Совета Татарии Ф. Мухаметшиным мы поехали в заволжские совхозы. Вдруг в обед приносят срочную правительственную телеграмму за подписью Б. Ельцина. Мне предлагалось прибыть в Москву для окончательного завершения работы над Союзным договором, который должен был быть открыт для подписания 20 августа 1991 г. Дело в том, что я как председатель Комиссии Верховного Совета по бюджету, планам, налогам и ценам входил в число шести членов делегации Российской Федерации во главе с Б. Ельциным, утвержденной Верховным Советом, которые от имени Российской Федерации должны были поставить свои подписи под Союзным договором.

Срочность вызова в Москву у меня сразу же создала тревожные ощущения. Я знал, что Верховный Совет СССР принял решение подписать Союзный договор в сентябре 1991 г. Проект разрабатывался группой руководителей союзных республик в Ново-Огареве. Мы, представители левой оппозиции, знали, что Б. Ельцин и его окружение, вместе с Л. Кравчуком и Н. Назарбаевым, еще в 1990 г заявили, что Советский Союз себя изжил, что на его месте должно быть образовано сообщество независимых государств, а бывшие союзные республики должны получить от Центра столько суверенитета, сколько им необходимо.

Хотелось бы особо подчеркнуть, что Б. Ельцин не оставлял идею развала Советского Союза, он к ней возвращался неоднократно. Напомню читателю и для истории, что еще 19 февраля 1991 г., выступая по телевидению, он призвал не просто к отставке М. Горбачева, но к передаче всей полноты власти в СССР Совету Федерации. Тогда эта попытка встретила резкий отпор в обществе. Тихий государственный переворот не прошел. Б. Ельцину ничего не оставалось, кроме как ждать своего «звездного часа». Этот час для него наступил в июле – августе 1991 г.

В конце июля в Ново-Огареве руководители Союзных республик перенесли дату подписания союзного договора на 20 августа 1991 г. На скорейшем подписании ново-огаревских соглашений настаивал Б. Ельцин. При этом в но-во-огаревском решении особо подчеркивалось, что союзный договор не будет рассматриваться высшим органом власти страны – на Съезде народных депутатов СССР. Это был вообще юридический нонсенс.

Поэтому, когда многие политики, особенно «демократы первой волны» типа Г. Бурбулиса, С. Шахрая, А. Козырева или бывшие помощники Б. Ельцина – Ю. Батурин, А. Ильин, В. Костиков, Г. Сатаров и другие, защищая Бориса Николаевича, оправдывая свою роль в развале Великой державы, а самое главное – отмежевываясь от этого, «обосновывают» развал Советского Союза «объективными» условиями, заявляют, что Соглашение о создании Содружества Независимых Государств стало закономерным результатом после августовского кризиса, – это явная ложь^[40]. Развал Советского Союза готовился задолго.

С. Шахрай продолжает цинично «убеждать», что якобы «победа ГКЧП обернулась бы бунтом национальных окраин. То есть СССР ждал бы «югославский вариант»^[41].

Сразу же после избрания Президентом РСФСР Б. Ельцин стал отстраивать свои структуры власти, параллельные союзным, фактически готовясь к будущему захвату власти. Во всю ширь он развернулся в августе 1991 г. Уже 19 августа Ельцин издает указ, в котором, в частности, говорится: «До созыва внеочередного съезда народных депутатов СССР все органы исполнительной власти Союза ССР, включая КГБ СССР, МВД СССР, Министерство обороны СССР, действующие на территории РСФСР, переходят в непосредственное подчинение избранного народом Президента РСФСР». Далее последовало присвоение себе права назначать глав субъектов Федерации, роспуск союзного парламента и т. д. Все, что безнаказанно «творил» «всенародно избранный» в то время, было грубейшим нарушением законов и Конституции СССР и РСФСР. Однако гарант Конституции СССР, к сожалению, смотрел на это сквозь пальцы, глотал горькие пилюли.

Хотелось бы подчеркнуть еще один аспект. Да, главная борьба развернулась между Центром и Россией, персонифицированной в лице Горбачева и Ельцина. Но за власть боролась и национальная элита союзных республик, к которой постепенно стали примыкать руководители автономных республик в составе РСФСР. Динамика подготовки и рассмотрения проектов документов в Ново-Огареве хорошо показывает, как Советский Союз проигрывает эту борьбу. Уже все более становилось ясно – центральная власть в лице М. Горбачева сдает федеративные позиции и вступает на путь, ведущий к конфедерации. От проекта договора к проекту, от варианта к варианту просматривается, как от прежнего Союза ССР оставались «рожки да ножки».

В Казани, где я был прописан и находился в то время на встрече с избирателями, меня ждал правительственный пакет с текстом нового варианта проекта Договора о Союзе Суверенных Государств. Внимательно ознакомившись с ним, я увидел, что документ был серьезно скорректирован, как я узнал позднее, Б. Ельциным, М. Горбачевым и Н. Назарбаевым на их встрече 29 июля 1991 г. Поэтому-то Б. Ельцин и решил срочно созвать членов делегации от Российской Федерации. Но такой документ подписывать было нельзя.

В новом проекте «Договора о Союзе Суверенных Государств», который мне выслали в Казань, отчетливо просматривалась попытка Горбачева – Ельцина фактически отменить Конституцию СССР и Конституцию РСФСР. Это был уже не Союзный договор, а юридическое прикрытие для создания шаткой, рыхлой конфедерации – Союза Суверенных Государств (ССГ). Из предыдущего варианта было изъято все, что говорило бы о социалистическом обществе; термин «социалистическое» был заменен на «демократическое». Целью государства нового типа объявлялось «формирование гражданского общества» – понимай, как знаешь. Осуществление этих «целей» фактически означало бы тихий государственный переворот, произведенный высшими должностными лицами в государстве и КПСС вопреки воле народа, высказанной на референдуме. Стержнем Союзного договора стало установление конфедеративной конституции; субъектами такого договора должны были выступать не только союзные, но и автономные республики, что разрывало СССР не на пятнадцать, а на более чем 35 «новых независимых государств». И самое главное – проект договора исключал из правовой системы Конституцию СССР.

С экономической точки зрения в исправленном договоре Б. Ельцин предложил, а Л. Кравчук и Н. Назарбаев согласились зафиксировать одноканальную систему формирования бюджета и одноканальную систему сбора налогов: все налоги должны поступать в республики, а они уже сами будут решать, сколько средств выделять союзному правительству и на какие полномочия Центра они должны тратиться. Это означало, что приоритет в распределении полученных средств предоставляется республикам. Остатки – Центру. Более того, «тройка» предложила в новом проекте, чтобы все организации и предприятия союзного значения передавались той республике, на территории которой они расположены. Другими словами, взрывалась вся организационная система Советского Союза. По примеру России, провозгласившей в Декларации о суверенитете приоритет российской конституции над союзной, многие союзные республики приняли декларации о собственности и тем самым выбили из фундамента Союза краеугольный камень. Фактически это означало, что ни собственности, ни финансов у Союза не оставалось.

Вспоминаю в этой связи беседу председателя Госбанка СССР В. Геращенко с председателем Госбанка России Г. Матюхиным, состоявшуюся у меня в кабинете в Верховном Совете РСФСР. Виктор Владимирович долго убеждал Г. Матюхина в том, что нельзя в едином государстве разрушать финансовую и денежно-кредитную систему. Это неминуемо приведет к сепаратизму, развалу экономики. Когда потом появились поддельные авизо, фальшивые векселя «Россия», «дело о 140 миллиардах рублей», это не было чьим-то упущением или происками КГБ, как любили повторять «демократы» во главе с С. Филатовым. Просто политические цели, в том числе развал Союза и захват власти, были дороже, и «демократы» сознательно шли этим путем.

Вновь вернусь к событиям тех дней. Я и несколько других народных депутатов РСФСР написали «Записку» в адрес М. Горбачева и Б. Ельцина с обоснованием невозможности подписания Договора о ССГ в новоогаревской редакции, фактически утверждавшей конфедеративное устройство государства, ведущий к фактическому распаду страны на множество независимо действующих государственных образований взамен единого централизованного государства. С точки зрения социально-экономических никаких объективных причин для краха СССР не было. Подписание же этого документа было равносильно уничтожению Советского Союза. Тем более что на тот период Украина виляла и было не ясно, подпишет она договор или нет. В каждой республике разгорались националистические пожары, на Кавказе, в Средней Азии, Прибалтике дело доходило до кровавых разборок. Российские же «демократы» делали все возможное, чтобы быстрее подписать этот ублюдочный документ. Не удивительно, что и сегодня бурбулисы и шахраи продолжают убеждать, что «не случись ГКЧП, – мы вышли бы на вариант конфедерации бывших союзных республик, сохранили бы какое-то общее пространство»^[42]. Какое-то общее пространство? Чушь, да и только. Как сохранилось общее экономическое пространство, единый рубль и т. п. после Беловежского предательства 8 декабря 1991 года, мы покажем несколько позже.

Вечером 14 августа ряд народных депутатов РСФСР, в том числе и я, встретились в кабинете секретаря ЦК КПСС О. Шенина на Старой площади, чтобы обсудить ситуацию. Олег Семенович прочитал нашу «Записку», одобрил ее, но сказал, что Горбачев с 4 августа находится в отпуске, в Крыму. Ситуация усложнялась.

Мне было ясно, что новый проект Союзного договора требует изменений в действующих Конституциях СССР и РСФСР, а это можно было сделать только на Съездах народных депутатов. Действительно, забвение Основного Закона (Конституции) РСФСР в «новоогаревском» варианте Союзного договора откровенно бросалось в глаза. В статье 1 договора однозначно было записано: «Отношения между государствами, одно из которых входит в состав другого, регулируются договорами между ними, Конституцией государства, в которое оно входит, и Конституцией СССР. В РСФСР – федеративным или иным договором, Конституцией РСФСР».

Как мне стало позже известно из окружения Б. Ельцина, сделано это было с дальним прицелом: если договор без упоминания о Конституции РСФСР будет подписан, то это даст повод распустить Съезд народных депутатов и Верховный Совет РСФСР и назначить новые выборы. Таким образом, цель разогнать народных депутатов у Б. Ельцина родилась задолго до событий сентября – октября 1993 г.

Поэтому я, как член российской делегации, подписывать такой документ не мог и проинформировал об этом заместителя Председателя Верховного Совета Б. Исаева и Председателя Совета республики Верховного Совета РСФСР В. Исакова, что выскажу по нему свое особое мнение членам Комиссии Съезда народных депутатов РСФСР по разработке предложений к проекту Союзного договора 19 августа в 19.00.

Мы надеялись на то, что члены комиссии поддержат наши предложения и постараются убедить Верховный Совет РСФСР в необходимости созыва Съезда народных депутатов РСФСР.

Но история распорядилась иначе.

Утром 19 августа на даче в Архангельском я встал, как обычно, в 7 часов утра. По телевидению передавали срочное сообщение о том, что в связи с болезнью Президента СССР М. Горбачева на основании статьи 127–7 Конституции СССР исполнение обязанностей президента возлагается на вице-президента Г. Янаева. В целях предотвращения развала СССР «На основании статьи 127–3 Конституции СССР и статьи 2 Закона СССР «О правовом режиме чрезвычайного положения» создан Государственный комитет по чрезвычайному положению (ГКЧП), в который вошли Янаев Г.И. – и.о. президента СССР, Бакланов О.Д. – первый заместитель председателя Совета обороны СССР, Крючков В.А. – председатель КГБ СССР, Павлов В.С. – премьер-министр СССР, Пуго Б.К. – Министр внутренних дел СССР, Стародубцев В.А. – председатель Крестьянского союза СССР, Тизяков Л.И. – президент Ассоциации государственных предприятий и объектов промышленности, строительства, транспорта и связи СССР, Язов Д.Т. – министр обороны СССР. Было объявлено о расформировании отдельных структур власти, не отвечающих Конституции СССР, приостановлена деятельность оппозиции.

ГКЧП принял и обнародовал пять документов, в том числе «Обращение к советскому народу», «Обращение к главам государств и правительств и Генеральному секретарю ООН».

В «Обращении к советскому народу», в частности, говорилось: «Начатая по инициативе М. Горбачева политика реформ, задуманная как средство обеспечения динамичного развития страны и демократической общественной жизни, в силу ряда прочих причин зашла в тупик. На смену начальному энтузиазму и надеждам пришли безверие, апатия и отчаяние. Власть на всех уровнях потеряла доверие населения… На глазах теряют вес и эффективность все демократические институты, созданные народным волеизъявлением.

Это результат целенаправленных действий тех, кто, грубо попирая Закон СССР, фактически совершает антиконституционный переворот и тянет к необузданной личной диктатуре».

Члены ГКЧП заявляли, что опираются на решения всесоюзного референдума, на котором подавляющее большинство граждан СССР высказались за сохранение страны, и что решения эти могут быть попраны новоогаревским договором, который фактически превращал СССР в рыхлую конфедерацию.

ГКЧП в значительной мере отразил тогда настроение широких масс народов СССР. Неудивительно, что решение о формировании ГКЧП сразу же было поддержано большинством руководителей субъектов Российской Федерации, в том числе и Президентом Республики Татарстан М. Шаймиевым, от республики которой я был избран народным депутатом РСФСР.

Поддержали ГКЧП и западные лидеры. Утром 19 августа 1991-го они откровенно заявляли: «Это законное правительство, поскольку там законный вице-президент СССР, законный премьер, законный министр обороны». По крайней мере, так транслировало наше радио и телевидение.

Однако беда ГКЧП заключалась в том, что документы ГКЧП ограничились лишь общими декларациями, чем немедленно воспользовались «демократы».

Я привел выдержки из «Обращения» не случайно. Как видим, оно носило весьма абстрактный характер, не показывало простому человеку настоящих виновников общественной катастрофы. Поэтому, на мой взгляд, эти в общем-то правильные слова, обращенные к народу, не нашли должной поддержки в сердцах и душах советских людей, не дошли до их сознания. Поэтому неудивительно, что подавляющее большинство народа аморфно отнеслось к созданию ГКЧП и выжидало, как будут разворачиваться события.

Начало ГКЧП воспринималось мною в качестве абсолютно закономерного и необходимого шага, который должен был спасти страну от падения в пропасть. Направляясь в Дом Советов РСФСР, я видел, что в Москву вводятся войска^[43]. На башнях боевых машин танковой колонны желтели по два перекрещенных дубовых листка – шофер пояснил мне, что это подразделения Кантемировской дивизии. Позднее стало известно, что в город вступили подразделения Таманской и 106-й гвардейской парашютно-десантной дивизии, а также войска МВД – дивизия Дзержинского и спецназ. Вдоль Кутузовского проспекта стояли крытые автомашины, заполненные солдатами. Все это вызывало чувство тревоги.

В Доме Советов члены Президиума Верховного Совета РСФСР, прибывшие в здание парламента, – В. Исаков, председатель Совета республики, Г. Жуков, председатель Комитета по работе Советов и развитию самоуправления, А. Коровников, председатель Комитета по делам инвалидов, ветеранов войны и труда, А. Аникиев, председатель Комиссии по репрессированным и депортированным народам – в 9.00 собрались в кабинете заместителя Председателя Верховного Совета РСФСР Б. Исаева – единственного из руководителей Верховного Совета РСФСР, прибывшего на работу вовремя. После обмена мнениями по поводу сложившейся ситуации приняли решение: в 11.00 созвать Президиум Верховного Совета РСФСР и определиться по дальнейшей работе Верховного Совета и Съезда народных депутатов РСФСР.

К 10.00 в приемную Б. Исаева подтянулся С. Шахрай, председатель Комитета по законодательству. Он был страшно бледен, суетился и спрашивал у выходивших от Б. Исаева, что будем делать в этой сложной ситуации. Мы ему сообщили о принятом у заместителя Председателя Верховного Совета РСФСР решении.

Ко мне обратился В. Исаков: «Юрий Михайлович, вы как член делегации Российской Федерации по подписанию Союзного договора, обратили ли внимание, что из текста изъято упоминание о Конституции РСФСР? В случае вынесения договора на Верховный Совет или на Съезд народных депутатов он, скорее всего, не будет ратифицирован». Я заверил, что такой документ подписывать не могу и буду настаивать на вынесении его на Съезд народных депутатов РСФСР.

И все-таки даже для нас, народных депутатов РСФСР и членов Президиума Верховного Совета РСФСР, в создании ГКЧП и содержании его «Обращения…» было много вопросов. То, что горбачевская перестройка в социально-экономической сфере не дала позитивных результатов, мы хорошо понимали. Мы понимали и то, что решение назревших проблем требует чрезвычайных мер. Мы видели, насколько острым стало противостояние Союзного Центра и субъектов Союза, особенно Центра и Российской Федерации и Прибалтийских республик. Мы понимали также, что неминуемым следствием Союзного договора, подготовленного для подписания 20 августа, будет развал Союза.

С другой стороны, президент М. Горбачев, как объявили, не здоров, не в состоянии руководить партией и страной. Поэтому для предотвращения беспорядков приняты чрезвычайные меры – во избежание жертв на территории Советского Союза введено чрезвычайное положение.

Но в то же время нам не ясно почему, например, политическое руководство КПСС и советского правительства даже перед перспективой неизбежности крушения не только СССР, но и их власти так и не решилось обратиться к своей 20-миллионной армии коммунистов, к широким массам народа с призывом о поддержке Советского Союза? Почему для управления страной в условиях чрезвычайного положения создана структура, не предусмотренная Законом СССР о чрезвычайном положении? Почему Указ о введении ЧП, подписанный вице-президентом СССР Г. Янаевым, не определил сроки созыва Верховного Совета СССР, который в соответствии с действующим законодательством должен был утвердить (или отвергнуть) этот указ, разработать меры по выводу страны из кризиса?

То, что в составе Верховного Совета СССР было немало «демократов» и предсказать итоги голосования по Указу о ЧП было трудно, не давало оснований нарушать действующее законодательство. Меры ГКЧП должны были быть адекватными политическому раскладу сил, чего мы тоже не ощущали. Нам было непонятно и другое: почему даже партийный актив высшего уровня не знал о позиции КПСС по вопросу ГКЧП? Не знали и мы, народные депутаты РСФСР и члены Президиума Верховного Совета РСФСР (в том числе и я), хотя и были членами ЦК КПСС и ЦК КП РСФСР. Другими словами, уже с первых шагов ГКЧП вызвал неоднозначную оценку среди фракции «Коммунисты России» и других объединений народных депутатов РСФСР левой ориентации.

Вот почему еще до заседания Президиума Верховного Совета РСФСР мы попросили Бориса Михайловича Исаева – заместителя Председателя Верховного Совета РСФСР созвониться с Г. Янаевым и Председателем Верховного Совета СССР А. Лукьяновым, чтобы прояснить возникшие у нас вопросы.

Я и некоторые другие народные депутаты РСФСР – члены Президиума Верховного Совета присутствовали при телефонных переговорах Б. Исаева с руководством СССР.Г. Янаев проинформировал Б. Исаева, что М. Горбачев действительно болен и находится в Форосе. Создание ГКЧП, сказал он, – это попытка спасти советское государство от развала, сохранить существующий конституционный порядок, общественный и государственный строй. Г. Янаев сообщил также, что М. Горбачев в курсе дела. 18 августа к нему летала делегация (О. Бакланов, О. Шенин, В. Болдин, В. Варенников), сообщившая ему о создании комитета, который ставит целью объявить чрезвычайное положение, чтобы отсрочить подписание Союзного договора и начать наводить в обществе порядок, предотвратить социально-экономический кризис и перевод экономики страны на рельсы капитализма. Вопрос был только в том, кто подпишет указ – М. Горбачев или Г. Янаев.

Хочу подчеркнуть, что вопрос о чрезвычайном положении в стране достаточно длительное время, что называется, витал в воздухе. Хотелось бы напомнить, что закон о чрезвычайном положении был принят в 1990 г. Он был одобрен и М. Горбачевым. То есть ГКЧП возник не на пустом месте.

Еще весной 1991 г. я с профессором Академии общественных наук при ЦК КПСС В.Г. Лебедевым обосновывали в СМИ, что «добиться перелома в развитии реальной экономики сегодня можно только на базе осуществления чрезвычайных, даже непопулярных мер… Наряду с жесткими мерами по оздоровлению финансов, кредитной и денежной систем, разработкой на второй квартал и второе полугодие чрезвычайного бюджета РСФСР это во многом снимет социальную неудовлетворенность населения и облегчит последующие шаги по стабилизации экономики». Предлагались и направления создания предпосылок экономического роста, вывода России на уровень высших мировых рубежей^[44].

Хорошо помню, как в начале августа 1991 г. М. Горбачев лично на одном из заседаний Кабинета министров, которые в то время широко транслировались по телевидению и освещались в газетах, заявил, что в стране сложилась сложная, предкризисная социально-экономическая ситуация, требующая «чрезвычайных мер». И все восприняли это как должное.

Прежде всего возникает естественный вопрос: можно ли было в такой сложной обстановке фактически оставлять руководство страной хоть на минуту? Однако Президент СССР решил отбыть в отпуск на две недели: якобы ему срочно нужно было подлечиться.

Позже стала известна стенограмма заседания Кабинета министров СССР от 3 августа 1991 г., состоявшегося за день до отлета М. Горбачева в Форос. В ходе этого заседания много говорилось о чрезвычайных мерах как средстве выхода из охватившего страну кризиса. Финансовая система к началу 1991 г. потерпела крах. Внутренний долг приближался к величине 940 млрд р., то есть за время «перестройки» увеличился более чем в 6 раз. Причины этого, как рассказывал мне председатель Госбанка СССР В. Геращенко – непрофессионализм, некомпетентность, отсутствие единой стратегии, популизм тех, кто принимал решение в годы перестройки и уклонялся при этом от ответственности.

Вот как заканчивал свое выступление на заседании Кабинета министров СССР генсек: «Поэтому нужны чрезвычайные меры, значит, чрезвычайные… Речь идет о том, что в чрезвычайных ситуациях все государства действовали и будут действовать, если эти обстоятельства диктуют чрезвычайные меры». И в завершение сказал: «Я завтра уеду в отпуск, с вашего согласия, чтобы не мешать вам работать»^[45].

Вот что пишет в книге «Советский Союз: история власти. 1945–1991», опираясь на архивные материалы, бывший руководитель архивной службы России, «демократ первой волны» Рудольф Пихоя: «Подготовка к возможности введения чрезвычайного положения осуществлялась в марте 1991 г., накануне III Съезда народных депутатов СССР». И далее: «в апреле Совет безопасности вновь вернулся к разработке документов о чрезвычайном положении. Работа велась, что называется, впрок. Горбачев сам нередко говорил о необходимости «чрезвычайных мер».

Через 20 лет более полно, что называется, «раскрылся» и А. Лукьянов. В 2010 г. он в интервью «Независимой газете» и центральному телевидению рассказал, что присутствовал на тайном совещании в Ореховой комнате 28 марта 1991 г. Там по инициативе М. Горбачева было принято решение о введении в СССР чрезвычайного положения, согласован с Горбачевым состав госкомитета, было поручено группе офицеров КГБ написать обращение к народу.

Самое интересное заключается в том, что в высших эшелонах власти СССР нашелся некто, сливший Западу и окружению Б. Ельцина информацию о возможном введении в стране чрезвычайного положения и якобы о готовящихся преследованиях либеральной оппозиции. Из числа тех, кто знал о ГКЧП и участвовал в нем, выгодно это было… лишь самому М. Горбачеву

Вот как развивались события. За два месяца до выступления ГКЧП в июне 1991 г. народный депутат СССР, сторонник «демократических преобразований в стране» мэр Москвы Гавриил Попов нанес визит американскому послу Соединенных Штатов Джеку Мэтлоку. После нескольких минут беседы Г. Попов взял лист бумаги и написал: «Мне нужно срочно передать послание Борису Николаевичу Ельцину^[46]. Возможен переворот. Ему следует немедленно вернуться в Москву». Продолжая беседу, как ни в чем не бывало, американский посол взял ручку и вывел одно слово: «Кто?» В ответ Г. Попов написал имена премьер-министра В. Павлова, председателя КГБ В. Крючкова и министра обороны Д. Язова. «Я немедленно сообщу в Вашингтон», – написал в ответ Мэтлок^[47].

Посол отправил, как и обещал, срочную депешу американскому руководству, о чем позднее посол СССР в США А.Ф. Добрынин рассказывает так: «Примерно в это же время (20 июня 1991 г.) американский посол Мэтлок прислал в Вашингтон сверхсрочную телеграмму о том, что его только что посетил мэр Москвы Попов и написал на бумаге (он не хотел говорить вслух, опасаясь подслушивания), что в столице готовится путч против Горбачева (он назвал имена заговорщиков – Павлова, Крючкова, Язова и Лукьянова) и что положение поэтому серьезное. Г. Попов попросил срочно сообщить об этом Ельцину, находившемуся в то время с визитом в США… Буш проинформировал о записке Попова Ельцина». О том, что президент США Буш сообщил М. Горбачеву о готовящемся перевороте за два месяца до августовских событий 91-го года, а он якобы не придал серьезности предупреждению, М. Горбачев скрепя сердце сообщил в интервью немецкому журналу в августе 2011 г.^[48]

Позиция одного из столпов «демократического» режима Г. Попова, не нашедшего ничего лучшего, как общаться с Б. Ельциным через американского посла, выглядит весьма странно лишь на первый взгляд. В этом шаге как в капле воды отразилась позиция лидеров «неодемократов», которые делали все для развала Советского Союза, вплоть до привлечения сил Запада. Для А.Н. Яковлева, Г. Попова, всей Межрегиональной депутатской группы М. Горбачев был «отработанным материалом», политиком старой обоймы, который лепетал что-то о демократическом социализме, когда неодемократы решились уже через шоковую терапию идти к «свободному рынку», капитализму. И в социализм как общественно-экономическую систему, о преимуществах которого они защищали кандидатские и докторские диссертации, становясь профессорами и членами Академии наук, ни А.Н. Яковлев, ни Г. Попов, ни Ю. Афанасьев и другие «демократы» уже не верили и все делали для его подрыва. Б. Ельцин Михаила Сергеевича ненавидел, не забывал своего унижения на пленуме ЦК КПСС, где он публично каялся перед М. Горбачевым и просил его о снисхождении.

То, что Михаил Сергеевич якобы «не придал серьезности предупреждению» о готовящемся ГКЧП, о чем он сообщил в интервью немецкому журналу в августе 2011 г., даже по прошествии двадцати лет, с его стороны чистой воды лукавство.

Вот что рассказал о событиях тех дней бывший на тот период министр иностранных дел СССР А. Бессмертных: «В июне 1991 года я участвовал в первой встрече министров иностранных дел стран – участниц Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе (СБСЕ). Как-то я вернулся с переговоров с госсекретарем США Бейкером в наше посольство в Берлине, вдруг он звонит мне туда явно чем-то взволнованный и просит, чтобы снова встретиться с ним. Я был мистифицирован этой настойчивостью и приехал к нему в гостиницу.

Бейкер мне тихо сообщает, что против президента СССР в Москве готовится заговор. Об этом у американской стороны есть сведения от их разведки. Он рассказал и некоторые дополнительные подробности. Я стал демонстративно сомневаться в достоверности информации, стремясь выдавить какие-то дополнительные сведения. Он ограничивался ссылкой, что получил инструкции из Белого дома. Мы условились так: он поручает своему послу в Москве срочно напроситься к Горбачеву на встречу. А я сейчас же позвоню ему, чтобы он посла принял. Так и было сделано. Горбачев был, как мы условились, проинформирован американским послом Мэтлоком о сути дела. Когда я вернулся из Берлина, спросил Горбачева, как он расценил сообщение от американцев о возможном заговоре. Он ответил, что поговорил с «заговорщиками» и "хорошо им всыпал"»^[49].

Теперь читатель может сам определиться, что М. Горбачев, отбывая в «отпуск» в Форос, прекрасно знал, что произойдет в августе 1991 г., знал о введении чрезвычайного положения в стране и создании необычной организационной формы для разрешения кризиса (ГКЧП), поскольку сам фактически провоцировал те исторические события, которые ввергли страну в пучину разрухи и развала. 4 августа, перед посадкой в самолет, Михаил Сергеевич еще раз напутствует остающегося на хозяйстве вице-президента Г. Янаева: «При необходимости действуй решительно, но без крови». Поэтому у меня не вызывает сомнения то, что члены ГКЧП использовали наработки по введению чрезвычайного положения в стране, подготовленные по инициативе самого М. Горбачева.