Kitobni o'qish: «Золотой дурман. Книга первая»

Золото – оно, как дьявольская

приманка для алчных людей,

проглатывает их души,

делая рабами жёлтого металла.

Автор

Мирон

…Ласковое утреннее солнце, позолотив верхушки берёз, медленно поднималось над горизонтом. Под его тёплыми июльскими лучами бесследно исчезали последние капельки росы, усеявшие яркими бриллиантами сочные луговые травы. Разноголосый птичий гомон заполнил раскинувшиеся вокруг помещичьих поместий берёзовые рощицы…

– Мирон, ну куда ты в воду лезешь! – схватила за руку бойкого малыша высокая статная женщина.

– А я хотю вот тех цветотьков налвать, – указал он пальчиком на растущие в озере кувшинки.

– Глупенький, разве можно по водичке ножками пройти? Вот позавтракаем и попросим у твоего батюшки дозволения на лодке к тем цветочкам сплавать, – ответила гувернантка, смахивая упавшую на глаза прядь русых волос.

– Ула! Батюска обязательно лазлешит, – запрыгал от радости мальчуган.

– Идите завтракать! – раздался с крыльца голос кухарки.

– Ну, ещё малененько погуляем, – просительно глянул в глаза воспитательнице Мирон.

– Сперва позавтракаем, – твёрдо ответила та и, взяв малыша за ручку, повела по мощёной дорожке к дому.

Аппетитный запах печёных пирогов ударил из открытого окна.

– Ну вот, твои любимые пироги с черёмухой к завтраку подали, – ласково посмотрела на Мирона гувернантка.

– А чтобы тебе веселей было кушать, мы посреди стола поставим вот эти цветочки, – она указала взглядом на собранный по опушкам букет полевых цветов…

Отец Мирона, Василий Афанасьевич, сидя в кресле, увлечённо читал последний номер журнала «Свободные часы», привезённый из столицы его соседом по поместью.

– Это ж надо, как рьяно выступает за императрицу редактор Херасков! Помнится, в его прошлом издании… э-э-э-э-э, как же его?.. А-а!.. Вспомнил – «Полезное увеселение» он также пособничал Петру III, а на престол взошла Екатерина! – вот он и оплошал… Так теперь вину перед государыней заглаживает…

Василий Афанасьевич, помещик средней руки, имел семьсот душ крепостных крестьян, проживающих в двух деревнях Смоленской губернии. Закончив военную службу капитаном гвардии, он осел в родовом поместье.

Ладно срубленный двухэтажный бревенчатый дом стоял в окружении берёзовых рощ, оставляющих место лишь огромной поляне, раскинувшейся перед имением. Большой пруд с беседкой на берегу лежал не более чем в тридцати саженях от дома. Заросший с противоположного берега кувшинками, он удачно вписывался в общий колорит поместья…

Какими светлыми картинами вспоминались позже эти пейзажи, где ещё совсем маленьким Мирон любил гулять с няней по обрамлённому редкими берёзками берегу пруда.

Анна Петровна, вдова разорившегося помещика Ивана Лачинова, всякий раз пыталась привить своему подопечному любовь к окружающему миру. Женщина грамотная и начитанная, она дала ему первые познания в чтении, письме и арифметике.

Зная о большой нехватке хороших учителей по России, Василий Афанасьевич упросил гувернантку заняться домашним обучением сына.

В то время редко кто, даже из крупнопоместных помещиков, мог похвастаться хорошими учителями для своих чад. В большинстве своём это были иностранцы: французы, немцы, многие из которых отлично владели только одним предметом – родным языком, в остальных же науках были полными невеждами.

Да вот только не прошло и трёх лет, как Мирон стал обучаться грамоте, получила Анна Петровна послание от своей бездетной сестры из Московской губернии. Та сетовала на то, что муж её два месяца назад как помер, оставив ей небольшое наследство, а сама она больна и просит сестру побыть рядом, скоротать её одиночество в последние годы жизни.

С тяжёлым сердцем отпустил Василий Афанасьевич гувернантку – а что поделаешь? Не крепостная – не удержишь. Где теперь продолжить обучение Мирона? Ведь от его знаний будет зависеть его дальнейшее будущее. Жаловать будут по освоенным наукам, а неучёному одна дорога – в рядовые канониры.

По совету своего соседа, отставного полковника Григория Воронцова, для дальнейшего обучения своего сына Василий Афанасьевич определил его в Смоленский пансион. Помимо арифметики, чтения и письма, здесь были представлены: история, география, геральдика и другие неизвестные доселе Мирону предметы. Справедливости ради следует сказать, что качество обучения этим предметам далеко не соответствовало плате за обучение: сто «рублёв» в год – немалые по тем временам деньги.

Директор пансиона, господин Эллерт, был абсолютным невеждой во всех науках, разве что за исключением французского языка, и за малейшие оплошности в изучении оного бил нещадно длинной деревянной линейкой-ферулой.

Мирону, считавшему французский язык ненужной прихотью для общения, не раз доставалось испытать на себе эту экзекуцию.

– Перечить моему нраву?! – орал на него взбешенный директор, услышав русскую речь на уроках французского, и тут же пускал в дело ферулу, ещё больше распаляясь от того, что Мирон молча сносит побои…

Вот так проходили годы, но знаний от такой учёбы прибавлялось немного…

В тот день директор был особенно не в духе, со свирепым видом ходил между притихшими воспитанниками, склонившимися над решением арифметической задачи. Мирон, выполнив задание, мечтательно смотрел в окно на проезжающие мимо экипажи. Стуча колёсами, они проносились по центральной улице, обдавая пылью не успевших отскочить в сторону прохожих. Сильный удар ферулой по спине враз прервал его мысли.

– Чего бездельничаешь?! В окно уставился! – прокричал над его ухом Эллерт.

– Я уже выполнил задание, господин директор, – ответил Мирон.

– Как? Так быстро?! Неправильное решение, – едва взглянув на первый лист выполненной задачи, грозно заключил он.

– Почему неправильное?! – возмутился юноша. – Как вы можете судить?! Вы только поверхностно взглянули на мою работу, не удосужившись прочитать её до конца!

– Заткнись, невежда! – помахивая ферулой, вскричал директор.

– Невежда – это вы! – потеряв самообладание, гневно выкрикнул Мирон. – Единственное, что вы в совершенстве знаете – это французский язык!

– Что!.. Что?! – задыхаясь от ярости, прошипел Эллерт.

В классе воцарилась мёртвая тишина, ученики сидели, втянув голову в плечи от страха, представляя последствия от последних слов Мирона.

– Да я тебя розгами до полусмерти отхлестаю! – взревел, багровея от злости, директор. – На скамью его! – крикнул он в класс и кинулся в угол комнаты, где стояла бадья с замоченными в воде тонкими, длинными прутьями.

Несколько учеников нерешительно приблизились к Мирону, опасаясь: удастся ли справиться им с этим крепким юношей.

– Чего медлите?! Хватайте его! – грозно приказал директор, набирая в руку толстый пучок розог.

– Прочь с дороги! – отшвырнул Мирон первого приблизившегося ученика и, хлопнув дверью, покинул помещение.

С решимостью больше никогда не возвращаться в пансион Мирон вернулся в родное поместье. Отец, наслышанный об уровне знаний учителей пансиона, не стал упрекать сына в содеянном. При таком обучении он вряд ли мог основательно освоить арифметику и геометрию, и тогда, к шестнадцати годам, при очередной проверке знаний в губернском управлении, у него была бы одна дорога – в матросы или солдаты…

Василий Афанасьевич крепко задумался по поводу дальнейшей судьбы сына. Ему не жалко было тех денег, что он выкинул за обучение Мирона в пансионате; рушились его мечты – увидеть в сыне продолжателя офицерской линии Кирьяновых. Но решение этой семейной проблемы пришло откуда не ждали: не прошло и трёх месяцев, как Мирон покинул пансион, – получил Василий Афанасьевич длинное послание от своей бывшей гувернантки.

Анна Петровна слёзно описывала её теперешнее положение. После смерти сестры ей досталось по наследству всё её небогатое имущество. Оно бы, конечно, скромно жить можно, но здесь откуда ни возьмись появились невиданные раньше «родственники», заявляя свои права на наследство. Не было желания у Анны Петровны вступать с ними в тяжбы – бросила бы всё, да уехала. Но куда? Те небольшие деньги, оставшиеся после смерти сестры, были почти все потрачены, родственников – никого, да и характер у неё не скандальный. А «родственнички» наседают, угрожают физической расправой, коли добровольно не отречёшься от наследства. Куда ей одинокой женщине податься? Вот и просит она бывшего своего благодетеля не отказать в своей просьбе – дать какую-либо работу и кров над головой.

Обрадовавшись такой новости, Василий Афанасьевич приказал своему управляющему срочно ехать в Московскую губернию, разрешить все судебные споры и без Анны Петровны не возвращаться…

Вскоре обучение Мирона было продолжено, благодарная гувернантка с большим усердием и мастерством подготовила Мирона к обязательной проверке на знание необходимых предметов…

– Похвально, похвально! – оценил его знания старенький статский советник. – Ну, сударь, где думаете продолжить обучение?.. Дома?.. Вижу, грамотный учитель вас подготовил, – обратился он скорее к отцу, чем к Мирону.

– Ваше высокородие, я бы хотел, чтобы Мирон продолжил обучение в Артиллерийском кадетском корпусе, чтобы освоить военные науки, – объявил о своих планах Василий Афанасьевич.

– Хорошее решение, – одобрил чиновник. – Я подготовлю протекцию директору кадетского корпуса Михаилу Ивановичу Мордвину. Думаю, что он беспрепятственно возьмёт в обучение такого способного молодого человека, – сказал он и пожал на прощание руки отцу и сыну…

И вот Мирон стал осваиваться с кадетской жизнью: в шесть часов утра подъём, в семь – молитва и завтрак, а после – до шести часов вечера – занятия с перерывами для приёма пищи. Но обучение не ограничивалось одной теорией, много внимания уделялось практике: строевые занятия на плацу, верховая езда, фехтование, стрельба – все это также входило в программу обучения. Больше всего Мирону нравилась жизнь в лагере на Выборгской стороне, где приходилось осваивать практические навыки в артиллерии и упражняться в меткости стрельбы – тут ему не было равных. И, конечно же, ожидание воскресенья, когда успешным воспитанникам предоставлялась возможность отправиться гулять на острова и в Летний сад…

Жизнь в Санкт-Петербурге пролетела как одно мгновение. Показав отменные знания на ежегодных генеральных экзаменах, Мирон был удостоен похвалы – начать службу с офицерского звания «подпоручик». Ему дозволили побывать в родном имении, а через три месяца он должен был явиться в столицу и получить направление к месту прохождения службы…

Отец, довольный успехами сына, первым обнял Мирона и, взяв за руку, повёл к матушке и гувернантке. Матушка, Софья Михайловна, прослезилась от счастья, увидев повзрослевшего сына.

– Мирон, неужели это ты?! – всплеснула руками, выполняющая обязанности экономки, его бывшая гувернантка. – Повзрослел, возмужал, – ходила она вокруг своего воспитанника, не веря своим глазам: высокий, статный, крепкого телосложения, он совсем не был похож на того Мирона, с которым она гуляла по берегу пруда.

Василий Афанасьевич, решив отметить приезд сына, пригласил на вечеринку всех окрестных помещиков и знакомых…

– А ну-ка, ну-ка, дайте мне обнять новоиспечённого офицера! – с улыбкой протянул руки к Мирону отставной полковник Григорий Воронцов. – Наслышан, наслышан о ваших успехах, сударь. Вот хочу представить вам: дочь моя – Елизавета, – указал он рукой на рядом стоящую стройную, красивую барышню. – Вы, наверное, не помните её?.. Ведь всё в учении: в Смоленске, в столице… – и, не желая более стеснять молодых, взял под руку жену Алевтину и отошёл вглубь зала.

Елизавета, слегка покраснев, смущённо опустила глаза.

– Я слышала, сударь, что вы пять лет прожили в столице? – приятным и тихим голосом спросила она после недолгого замешательства.

– Верно, сударыня… – растерявшись, коротко ответил Мирон, не находя более подробного ответа.

– Как бы я хотела побывать в Санкт-Петербурге! – вскинула вверх свое юное личико Елизавета. – Вы мне непременно расскажите об этом городе, – с просящими нотками в голосе произнесла она.

– Конечно, расскажу, – улыбнулся Мирон.

– Елизавета, нехорошо лишать нас удовольствия пообщаться с Мироном Васильевичем, – грубо прервав их разговор и натужно улыбаясь, подошла к ним, в окружении сына и двух дочерей, помещица Лачинова…

По всей округе ходили слухи о её неумеренном желании устроить жизнь своих великовозрастных дочек… Вдова статского советника, она совсем недавно, продав свою собственность в Калужской губернии, переехала в имение умершего деверя – одинокого помещика, завещавшего всё своё имущество племянникам. Хотя Агапия Елизаровна и слыла нежной и заботливой матерью, но по отношению к крепостным это был чистый демон. Больше всего доставалось поварихе, ежели та не могла угодить вкусам её сынка Модеста, любившего полакомиться щами с гусиными потрошками. Когда садились за стол, все с нетерпением ждали реакции будущего хозяина, особливо волновалось повариха. Ежели после нескольких ложек супа на его полном лице появлялась улыбка, повариха с облегчением вздыхала, а Агапия Елизаровна давала команду к началу обеда.

– Иди уже, работай! – кивала она на дверь поварихе. – Чего без дела толчёшься?

Ну, а коли Модест, скривив губы, давал понять, что щи ему не по вкусу, тогда матушка давала волю своему гневу:

– Отравить нас хочешь, лиходейка! – побагровев лицом, кричала она. – А ну-ка, давай ешь всё дочиста! – указывала она поварихе пальцем на огромную супницу…

– Моченьки моей больше нету! Помилосердствуйте, барыня! – призывала к сердобольности Ефросинья, откушав добрую половину варева.

– Наум! – кричала барыня лакею. – Тащи розги!.. Бей, пока всё не съест!..

– Будет тебе наука, как щи готовить! – злорадно ухмылялся Модест, наслаждаясь экзекуцией…

– Мои дочери Клавдия и Гликерия, – указала Лачинова на пышной комплекции дам, слегка присевших и махнувших головками. – Мы недавно поселились в Смоленской губернии, так что хотелось бы, чтобы вы подружились с моими детьми, – бросила она многозначительный взгляд на дочерей.

– А это Модест – сынок мой – будущий хозяин, – подтолкнула она вперёд такого же полного, в топорщащемся на животе кафтане юношу. – Такой уж скромница… Познакомь, говорит, с Мироном Кирьяновым, а сам-то стесняется подойти. Недаром его Модестом назвали – «скромный» значит. Уж больно ему Лизонька Воронцова нравится, так вы бы как-то посодействовали их знакомству, а мы в долгу не останемся, – остановила она улыбчиво-вопросительный взгляд на Мироне.

– Ну вот – считайте, что мы познакомились, а по поводу Лизы – решать не мне… – вежливо улыбнулся Мирон и, учтиво раскланявшись, отошёл к гостям, но тут заметил своих бывших приятелей детства: Андрея, Викентия и Герасима, смущённо стоящих в стороне. – Простите, господа, пойду с приятелями поздороваюсь, – извинился он перед гостями. – Здравствуйте, здравствуйте, друзья! – протянул он руки для объятия. – Что же вы не подходите, а я уж грешным делом подумал, что забыли меня.

– Ну что вы, Мирон Васильевич!? Как можно-с, – извиняющимся тоном ответил Андрей. – Ждём-с, когда вы с гостями поздоровкаетесь.

– Да брось ты это величание! Кличьте меня как прежде – просто Мироном, – дружески хлопнул он по плечу Андрея.

– Да тут о вас такой слух пошёл, что мы в раздумье: какой-такой большой господин к Кирьяновым приезжает? – подал голос Герасим.

– Ну, слухи есть слухи, да только никакой я не господин, а обыкновенный выпускник Артиллерийского кадетского корпуса, – по-простому ответил Мирон. – Ну, а ты, Викентий, чего молчишь? – повернулся он к худому, высокому рыжеволосому парню.

– Да чего говорить. Рады мы за тебя, Мирон – и в люди себе дорогу пробил, и перед друзьями не возгордился. Теперь тебе от местных невест отбоя не будет. Вон, Елизавета, никого к себе не подпускает, а тебя сразу заприметила, – чуть-чуть покраснев и подёргивая правым глазом от волнения, произнёс он.

– Что вы меня сразу в женихи пророчите? – удивлённо вскинул брови Мирон. – Поговорили с ней немного, да и только.

– Хм! – хмыкнул Викентий. – Нам-то не знать. Да за ней все парни в округе волочатся, а вот таким взглядом – как тебя – никого ещё не одаривала.

– Верно говорит Викентий, – улыбнулся Андрей. – Уж он-то хорошо изучил характер госпожи Воронцовой: два года добивается её внимания, а она даже не глянет в его сторону.

– А чего ей смотреть на Викентия, не для него эта пташка, – высказал своё мнение Герасим. – Ей богатый жених нужен, да чтобы успешен в службе был – вот ты-то, Мирон, как раз ей под стать. А что Викентий? Ни денег, ни званий – приказчик в лавке у купца Лукина, да и того гляди выгонит. Викентий до карт охоч, а Лукин ох как не уважает это дело… Ну что ты нахмурился, Викентий – чего обижаться-то? – вопросительно глянул на товарища Герасим. – Смотреть больно, как ты за Елизаветой увиваешься, да толку-то от этого…

– Да, конечно, понимаю я: не по себе дерево рублю, – согласился Викентий.

– Но как сказать, сегодня ни денег, ни званий, а завтра глядишь – всё наоборот, – интригующе закончил он.

– Это как?!.. – непонимающе уставились друзья на Викентия.

– Ну, чего рты разинули? Дядька у меня под Киевом – богатый помещик. Нет у него других родственников, так что выходит – я единственный наследник.

– Чего же молчал?.. Тогда другое дело, – присвистнул Андрей. – Можешь намекнуть Алевтине Воронцовой по поводу наследства. Там, как мне кажется, решающее слово за ней. Может, тогда и с Лизой всё сладится.

– Да хватит уже об этом долдонить, – отмахнулся Викентий. – Расскажи лучше, Мирон, как там жизнь в столице?

– Давай рассказывай! – поддержали его товарищи.

– Ну, хорошо, как-нибудь соберёмся отдельно, я и расскажу, а сейчас к гостям надо идти, – заметил он направленные в свою сторону нетерпеливые взгляды приглашённых.

И вечер пошёл своим чередом…

– Непременно, непременно к нам – милости просим, – слегка поклонился Воронцов, когда гости далеко за полночь стали разъезжаться по домам…

Как хорошо было после долгих лет строгости, порядка и учёбы предаться ничегонеделанью… Рано утром Мирон прыгал в седло резвого жеребца и, поднимая пыль, галопом мчался средь стройных берёз, цветущих лугов, покрытой утренним туманом серебряной ленты реки, вдыхая полной грудью утреннюю свежесть просыпающейся природы. После чего купался в пруду, отфыркиваясь фонтанами брызг от прохладной воды и растянувшись на мягкой траве, подставлял своё тело ласковым лучам утреннего солнца.

– Сударь, завтрак готов. Пожалуйте к столу! – кричала из открытого окна Анна Петровна.

Мирон вскакивал, накидывал на себя фрак и ещё на подходе к дому улавливал идущие от кухни ароматные запахи.

– Давай-ка, я тебя обслужу, – хлопотала вокруг него бывшая гувернантка, выставляя на стол приготовленные блюда.

А в центре стола, как и прежде, в детстве, красовался собранный Анной Петровной букет полевых цветов.

…Тихая, размеренная жизнь округи враз оживилась с приездом Мирона. Каждую неделю то один, то другой помещик – особливо те, кто имел дочерей на выданье, устраивали приёмы, куда непременно приглашали Мирона Кирьянова.

На вечеринку к помещице Лачиновой Мирона затащили чуть ли не силой…

– А вот и сам Мирон Васильевич пожаловали, – беспардонно подхватила под руку Мирона дочь хозяйки Гликерия и потащила в залу.

– Сударыня, право мы с вами не настолько знакомы, чтобы вы так бесцеремонно хватали меня под руку, – попытался приструнить барышню Мирон.

Но та, будто не слыша его слов, предстала уже перед матушкой.

– Какая пара! – всплеснув руками, воскликнула Агапия Елизаровна. – Ну, хоть щас под венец!

– Вижу, Гликерия ему по нраву – вишь, сразу уже и под ручку, – подхватила её подруга Илария Карповна.

Мирон, не зная, как избавиться от навязчивых барышень, при первом удобном случае, ссылаясь на плохое самочувствие, распрощался с присутствующими, оставив обескураженных дам на попечение своих друзей.

Следом за помещицей Лачиновой об устройстве вечеринки объявил Григорий Воронцов – самый видный в округе помещик. Он сразу же отослал приглашение Кирьяновым, в котором особливо просил Мирона непременно присутствовать на торжестве…

Поместье Воронцовых заметно выделялось среди окружающих его соседей, разве что Василий Кирьянов мог в чём-то потягаться с ним. Большой деревянный дом стоял на высоком каменном фундаменте. Неподалёку от хозяйского дома расположился каретный сарай и конюшня, за ними шли хозяйственные постройки, две бани для хозяев и дворовых слуг, а вдалеке на задах притулились людские избы, здесь жили: кучера, садовники, скотники… Особой примечательностью местности была расположенная рядом с имением каменная церковь, колокольным звоном собирающая окрестных жителей на молебен. Вот и сейчас, когда почти все гости съехались, церковь встретила их звоном колоколов. Это звонарь, по просьбе Воронцова, ударил без перебора, всеми колоколами вдруг. А у поместья дворецкий и двое лакеев встречали приезжающих гостей и учтиво провожали их в дом…

Огромная, светлая зала едва вместила всех приглашённых. И вот перед гостями явился празднично одетый хозяин дома. Под руку с ним, сверкая бриллиантами, вышагивала Елизавета. Стараясь горделиво держать головку, она всё же искоса одаривала взглядом присутствующих. Алевтина шла по другую сторону мужа, слегка кланяясь гостям направо и налево. Она то и дело протягивала руку и помахивала ей как для приветствия, выставляя напоказ изумительной красоты браслет, усыпанный сапфирами и изумрудами. Застывшая улыбка на её лице говорила, скорее, «ой, как вас много», чем «я рада видеть вас…»

– Свечей! Дайте больше света! – повелительно крикнул Воронцов своим лакеям.

И без того светлая зала враз озарилась множеством огней, разными цветами отразившимися в бриллиантах колье на шее Елизаветы. Она поистине предстала как дивный цветок среди сорняков, затмив собой всех присутствующих барышень.

– Ну, как, сударь, ваше обещание рассказать мне о жизни столицы? – подойдя к Мирону, игриво вскинула она брови.

– Я непременно вам расскажу обо всём, что видел в Санкт-Петербурге, – учтиво ответил он, чувствуя на себе ревнивые взгляды кавалеров, глотающих завистливую слюну.

– Хорошо, приезжайте к нам послезавтра отобедать, заодно и выполните ваше обещание, – слегка наклонила она голову, прикрывшись украшенным драгоценностями веером.

– Рад буду вновь увидеть вас, сударыня, – галантно поклонился Мирон.

Друзья Мирона стояли поодаль, шокированные великолепием Елизаветы, не могли оторвать от неё взгляда. Викентий, разинув рот, часто дёргал правым глазом, не в состоянии подавить своего волнения…

Вечеринка удалась на славу. Приглашённые музыканты старались изо всех сил, создавая праздничную атмосферу. То ли случайно, то ли нарочно, но, когда объявляли танец, Лиза всегда оказывалась подле Мирона, оставляя обескураженными кавалеров, желающих пригласить её. Да и Мирон постоянно старался отыскать глазами королеву вечеринки. Григорий Воронцов с супругой не без удовольствия замечали свою дочь в обществе этого галантного кавалера.

– Достойная пара нашей Лизоньке, – указывала в сторону молодых Алевтина.

– Да, очень способный юноша, да и наследством отец не обидел, – соглашаясь, одобрительно кивал головой Григорий. – Не удивлюсь, если эдак, скажем, лет через пятнадцать-двадцать он посетит нас в звании генерала, – мечтательно поднял он глаза…

Время уже перевалило за полночь, когда гости, разбирая экипажи, стали разъезжаться по домам.

– Ну, так я буду ждать вас послезавтра к обеду, – помахала рукой Мирону Елизавета…

Утром, едва только Мирон закончил завтрак, в двери тихонько постучали.

– Сударь, – обратилась к нему служанка. – Вас господин Викентий спрашивают.

Мирон быстро собрался и вышел к ожидающему его товарищу.

– Ну, как отдыхается в родных местах?! – хлопнул его по плечу Викентий. – А мы тебя хотели пригласить на охоту – зайца затравим аль лисицу.

– Да кто в такое время охотится? – удивился Мирон. – В сентябре – другое дело.

– Да мы не ради охоты: погуляем по полям, по мелколесью и – назад. – Андрей хотел собак немного прогулять, чтобы не засиживались, – объяснил Викентий. – Да и чем тебя ещё поразвлечь?..

Объехав перелески, проскакав по полям, друзья ни с чем направились к дому Андрея.

– Может, в картишки перекинемся? – предложил Викентий. – В ломбер, вист, а хошь – так в ферро.

– Вы как хотите, а я к таким играм не приучен, у нас строго с этим было. Да и какой в этом интерес? – пожал плечами Мирон.

– Мы с Андреем тоже не любители. Так, иногда за компанию, – признался Герасим.

Мирон сел в сторонке и без особого интереса стал наблюдать за игрой друзей. Перед его глазами нет-нет да и вставало вчерашнее прощание с Лизой и её последние слова «я буду ждать вас к обеду».

– Знаешь, Викентий, извиняюсь, что прерываю вашу игру, но я кое-что должен тебе сказать, – в момент, когда игроками овладел азарт, произнёс Мирон.

Викентий замер, бросил карты и настороженно взглянул на Мирона.

– Я бы хотел поговорить с тобой по поводу Лизы, – уточнил тот.

– Да, что там говорить? – не дожидаясь объяснений, прервал его Викентий. – Я всё вижу, Мирон, из всех кавалеров Лиза только на тебя обратила внимание. Правильно Герасим заметил, что не по мне эта «пташка». Я буду рад за тебя, друг, если Лиза выберет тебя, а не кого-то другого. Если не ты, то неизвестно, кто поведёт её под венец, но уж точно: ни мне, ни Андрею, ни Герасиму надеяться здесь не на что, – пряча глаза, произнёс он с нотками горечи.

– Благодарю вас, друзья, что не имеете обиды ко мне, – приподнявшись, слегка поклонился Мирон.

– Какие могут быть обиды?! – как можно учтивее ответил Герасим. – Лиза свободный человек и вправе выбрать того, кто ей по душе. Скажу по совести: любой был бы рад оказаться на твоём месте… Но, если бы жребий пал на кого-то из нас, неужели бы ты на него затаил обиду?

– Ты прав, Герасим… Да и кто его знает, может, это мимолётный интерес к человеку, приехавшему из столицы – только и всего, – опечаленно вздохнул Мирон…

На следующий день, с лёгким трепетом в груди, Мирон подъехал к усадьбе Воронцовых. Выскочивший навстречу к нему слуга с поклоном принял поводья его лошади.

– Госпожу Елизавету вы можете найти во-он там, – учтиво произнёс он, указывая на окружённую берёзами беседку…

– Добрый день, сударыня! – кашлянув, чтобы обратить на себя внимание, вежливо произнёс Мирон.

– Ой, Мирон Васильевич, вы меня напугали! – вздрогнула Лиза, отрывая взгляд от книги, которую держала в руках. – Вы так неслышно подошли, – слегка улыбнулась она.

– Извините, сударыня, как я ни старался обнаружить своё присутствие, вы всё равно вздрогнули от моего голоса, – с сожалением ответил Мирон.

– Книжка очень интересная. Так увлеклась, что не заметила, как вы подошли, – закрывая книгу, поднялась навстречу Мирону Лиза.

– А можно полюбопытствовать, что вас так завлекло? – поинтересовался Мирон.

– Стихи Сумарокова Алексея Петровича – очень интересно, – робко протянула она книгу.

Настала жизнь другая;

Но ждал ли я такой?

Пропала жизнь драгая,

Надежда и покой…, –

процитировал Мирон отрывок из стихов популярного писателя.

– Как, вы знаете наизусть Сумарокова?! – вскинула глаза Лиза.

– Ну, положим, не все его стихи, а наиболее яркие отрывки. В столице весьма увлечены его стихами и романами. Вот и я на досуге, когда выпадала свободная минутка, кое-что почитывал из его творчества, – объяснил Мирон.

– Извините, сударыня, что помешал вашей беседе, но батюшка велели позвать вас к обеду, – низко склонившись, прервал их разговор дворецкий.

– Ну, что пойдёмте в дом?! – учтиво предложила Елизавета.

– Проходите, проходите, сударь, – захлопотала Алевтина Николаевна. – Вот сюда садитесь, рядом с Григорием Павловичем, – указала она Мирону на стул около хозяина. – А Лиза по эту сторону от вас сядет… Вы уж извините, Лизонька только вчера вечером сказала, что пригласила вас к обеду – вот, постарались, как смогли, – протянула она руку к накрытому различными яствами столу.

– Что пожелаете из супов? – тут же подскочил к Мирону лакей. – Уха стерляжья с кулебякою аль суп с дичиной, а, может, раковый суп уважаете? – почтительно склонившись, ждал ответа слуга.

– А давай-ка, дружок, на твой вкус, – не думая ответил Мирон.

Лакей ловко схватил пустую тарелку и наполнил стерляжьей ухой.

– Вот и кулебячка… – положил он рядом ещё тёплую, ароматную кулебяку.

Все встали. Батюшка, отец Даниил, приглашённый к обеду, прочитал молитву, и присутствующие молча принялись за первое блюдо.

– Ну, как жизнь в столице, господин Кирьянов? – покончив с супом и давая понять, что между сменами блюд неплохо бы пообщаться, спросил Григорий Павлович.

– Строится столица, всё больше каменные здания да дворцы, – отодвинул пустую тарелку Мирон.

– Бывал я там ещё в царствование Елизаветы Петровны, – задумчиво произнёс Воронцов. – В городе в основном деревянные постройки стояли… Вашего возраста в аккурат был. Так поразился: какое величие затевалось на месте, где когда-то стояло несколько десятков деревянных изб!

– Ну, видать Богу было угодно, чтобы, как ты говоришь, на месте заброшенной деревеньки вырос великий город, – подал голос отец Даниил, высматривая, чтобы ещё подцепить в добавок к супу.

– Ну что, подавайте холодное, – видя нетерпение батюшки, скомандовал Григорий лакеям.

Тут же появились: щука под яйцами, говяжий студень со сметаной и хреном, ветчина… И вновь в полной тишине гости принялись за холодные закуски.

– Сударь, попробуйте баранину с чесноком, – предложила Мирону Алевтина Николаевна, когда очередь дошла до горячего. – У нас повар-француз очень искусен в приготовлении этого блюда, – кивнула она на поодаль стоящего кулинара.

– Мсьё, разрешите для изысканности вкуса предложить вам соус, – подскочил к Мирону кулинар, поливая кусок ароматно дымящейся баранины красным кисловатым соусом.

– Правда, очень вкусно, – похвалил Мирон, откусывая кусочек мяса. – И мясо нежное, и вкус необыкновенный.

– Вот русская еда! – громко произнёс отец Даниил, кивая на гуся с капустой. – А все эти заморские соусы… – кисло сморщился он. – Положи-ка, дружок, мне ножку, – подозвал он лакея. – Да капусты много не клади.

– А нынче, батюшка, мода на всё французское, – отозвался Фадей Афанасьев, отставной коллежский асессор. – Всё это из столицы идёт… А я вот к крестьянской пище привык, – неопределённо кивнул он на заставленный горячими блюдами стол. – Вот, к примеру, телятина: простая мужицкая еда, а сдобри её вишнёвым соусом – так благородное блюдо получается, – продолжил он, приправляя из соусника сочный кусок телятины, нашпигованный вишней и порезанный тонкими пластиками.