Kitobni o'qish: «Дар Калиостро. Повести и рассказы»

© Быков Ю. А., 2008

Предисловие

Когда тебе десять лет чудо может произойти в любой момент. Так и случилось однажды ранним зимним утром, когда я шла в школу по Большевистскому (бывшему Гусятникову) переулку. Обычно я ходила по переулку Стопани (сейчас Огородная слобода), но той зимой в Большевистском вырыли большой котлован под новый дом. Котлован был объектом пристального внимания детей со всей округи. И вот над этим самым котлованом высоко в белесом январском небе стоял светящийся розоватый шарик, сидящий на серебристо-белом конусе – ну точь-в-точь мороженое «рожок», которое мы покупали возле метро «Кировская» (ныне «Чистые пруды»). Открыв рот, я медленно пошла вдоль стройки. Вместе со мной поплыл и «рожок». Было ощущение, что он ведет себя как пес на прогулке. Но к школе «Рожок» со мной не отправился, а остался сторожить котлован.

Через несколько лет дом достроили и заселили, а в нашей школе появился «новенький». Звали его Юра Быков и мы с девчонками решили, что он похож на поручика Лермонтова, «только красивее и с чувством юмора». Так мы и прозвали его: «поручик». Юра закончил школу и поступил в МАИ, который, кстати, наряду с медицинским, стал кузницей литературных кадров. Однажды при встрече он прочитал нам несколько своих рассказов об институтской жизни. Рассказы были очень смешные. При этом они отличались краткостью и простотой. С тех пор каждый раз мы просили Юру почитать что-нибудь новенькое. И он читал.

В 80-х Юра отнес свои повести и рассказы в «Новый мир». Там обрадовались появлению нового талантливого автора и сказали, что готовы напечатать все, с одним условием… Надо ли говорить, что условием была цензурная правка. Юра отказался. Та же история, с «распростертыми объятиями» и «условием», повторилась в «Юности», а потом и в других изданиях. Но писатель уже родился. Он, как и все граждане СССР, ходил на работу, обзаводился семьей и имуществом, и писал. Писал хорошо. Можно сказать мастерски. Однажды я спросила Юру, как у него это получается. Ответ был неожиданным: «Читаю Тургенева».

Читатель непременно почувствует эту любовь писателя к Тургеневу и вообще к русской классической литературе. Она видна в чутком отношении к языку, в выразительных речевых характеристиках героев, в том, как хорошо удаются автору описания. Краски легки и прозрачны: пейзаж и портрет, жанровые сцены и натюрморт. И так органично звучит среди этих полотен тихая мелодия любви. Она слышна в таких замечательных автобиографических вещах, как «Седьмое ноября», «Однажды летом». В них столько тепла, горького и одновременно сладостного ностальгического чувства.

Но жизнь слишком разнообразна, запутана и неожиданна, чтобы можно было втиснуть ее в рамки реалистического повествования. Особую притягательность в произведениях Ю. Быкова имеет то, как законченность и простота реалистического рисунка сочетаются с фантастическим сюжетом.

Первая написанная им «фантастическая» вещь – «Похождения Леготина». (Проблемы, которые ставятся в повести, обозначены в самом ее начале). Однако «Похождения Леготина», как и все остальные произведения Ю. Быкова нельзя отнести к жанру собственно фантастики. Вещь эта глубоко философская и остросоциальная. Символический смысл повести угадывается уже в самом названии, отсылая нас к «Похождениям Чичикова».

«Похождения Леготина» интересны, прежде всего, темой. Тема странная и удивительная: жизнь серости. Не «маленького человека», а именно серости. Страшновато, потому что основные категории бытия – всепоглощающие и разрушающие пространство и время – бессильны перед Леготиным. Он осваивает их моментально. Ему не требуется время на осознание происходящего, себя, действительности. Переходя из времени во время, из эпохи в эпоху, он даже не лавирует, не приспосабливается, так только – слегка утомляется.

Странным образом все остальные герои рассказов и повестей Ю. Быкова как раз не могут приспособиться к настоящему. Это неприемлемое, а часто непереносимое настоящее автор сравнивает не с прошлым или будущим, а с неким идеальным, романтическим воображаемым бытием. Его идеал не имеет отношения ни к советскому прошлому, ни к постсоветскому настоящему, ни к светлому будущему. Он внеисторичен. Революционной программы переустройства общества у автора тоже нет. Скорее он соотносит окружающий мир со своими моральными принципами: честностью, добротой, порядочностью. Личная порядочность, даже просто существуя сама по себе, делает жизнь не такой безотрадной, изменяет мир. Положительный герой скорее созерцатель, чем человек действия. Но он находится на линии времени, осуществляя связь прошлого и будущего через современность И он понимает свою ответственность «здесь и сейчас» как простую необходимость оставаться порядочным человеком. Поэтому и зло бывает побеждено судьбой, роком, с ним сражаются даже предметы («Гвоздь»), но не человек.

Все произведения Ю. Быкова непосредственно касаются социальной действительности. Но ни человеческие отношения, ни социальные катаклизмы не находятся в центре внимания автора. Все разнообразие сюжетов, форм, литературных приемов служит одной главной теме: теме духовной жизни человека. Внутренняя нить событий всегда приводит к нравственному выбору, когда герой должен сказать: «Нет!».

Читатель этой книги непременно почувствует, что автор находится в некоем культурном литературно-художественном пространстве, где живут художники, писатели, музыканты и их персонажи. Иногда мы встречаемся с ними впрямую («Чудес не бывает»), иногда это намеки, параллели, аллюзии («Дар Калиостро», «И тогда я сказал «Нет»! «Испытательный срок»). Но все они не воспринимаются как некие заимствования, отголоски или бледные подобия оригиналов. Напротив, они очень свободно и органично живут и действуют на новом витке времени. Как, например, замечательно хорош ресторанный кот Еся («Испытательный срок»), который, превращаясь в Отца всех народов, проводит заседание Политбюро в отдельно взятом ресторане, Сатана, буфетчица и официантка – эта лихая троица как будто передает нам привет от М. А. Булгакова.

Замечателен напоминающий сказки Андерсена рассказ «Гвоздь», где через жизнь предмета показано течение времени и в этом потоке су́дьбы одного человека, семьи, страны. В произведениях Ю. Быкова вообще очень много именно сказочного. Здесь и трудности на пути главного героя к цели, и волшебный предмет, до которого нужно добраться («Дар Калиостро») и основное – внутренний ресурс главного героя – доброта.

А как хорош юмор Ю. Быкова. Этот своеобразный юмор часто заключен и в самой идее («Испытательный срок»), и в ситуациях, и в лексике. Юмор здесь тесно переплетен с сатирой. Нельзя сказать, что сатира автора очень жесткая, что она питается принципиальным неприятием современной действительности. Это скорее ироничный и грустный взгляд русского писателя-интеллигента.

Мы смотрим вместе с ним и видим старую Москву и Чистые пруды и ощущаем тепло старой московской квартиры и запах коммунального винегрета, приготовленного к ноябрьским праздникам…

В 2007 году произведения замечательного и уже зрелого русского писателя Ю. Быкова наконец напечатали… в американском литературном журнале. Конечно, трудно представить его острые и умные вещи напечатанными в застойные восьмидесятые. И все же… Опять, как всегда, не у нас. Опять там. А он нужен нам здесь.

А что же то чудо, которое я когда-то увидела над котлованом Юриного дома? Как здорово было бы написать, что вот де неспроста появился тогда этот мистический знак – НЛО, что предвещал он появление такого странного писателя как Ю. Быков. Но… чудес не бывает. Все оказалось гораздо прозаичнее: это была шаровая молния. Явление природы. Да, всего лишь шаровая молния висела тогда в небе над Гусятниковым (тогда Большевистским) переулком.

Ольга Царёва

Дар Калиостро

I

Темнело. Порывистый ветер хлестал улицу осенним дождем, а афиша светилась, словно потерявшийся кусочек лета: с нее улыбалась молодая женщина.

Защемило сердце. Смагин повел плечами, как бы глубже втискиваясь в плащ, и зашагал дальше.

Женщина склоняла голову над конской гривой. "Цирк на Цветном бульваре ждет Вас на новую программу!" – приглашала афиша.

"А вот взять, да и пойти в цирк! – подумалось Смагину. – Познакомиться с этой красивой артисткой и… начать новую жизнь… Старая-то ни к черту!…”

На углу Мясницкой, у почтамта, Смагин остановился, но не свернул, как обычно, к Чистым прудам. Ноги сами понесли его к Сретенке.

Смагин шел и думал: "Как же давно я здесь не был!.. Оля Зубарева в этом доме жила… Интересно было бы встретиться с ней. А Артурыч что здесь делает?"

Смагин заметил среди прохожих своего нового соседа по коммунальной квартире. Когда между ними оставалось несколько шагов, сосед подмигнул Смагину и широко улыбнулся, сверкнув желтыми коронками. В который раз Смагин удивился, насколько манеры и облик соседа не соответствуют его изысканно-интеллигентному имени – Альберт Артурович Нигелла.

Это был крупный лысеющий мужчина лет 55-ти с массивным розовым лицом. Также удивляло Смагина пристрастие Артурыча к ношению тельняшки, притом, что моряком он не был. Тельняшка то выглядывала через расстегнутый ворот, то выползала из рукавов, то целиком являлась взору, когда Артурыч расхаживал по квартире. Вообще-то работал он иллюзионистом. "Я маг и чародей", – говорил о себе Нигелла, смеясь. И, действительно, только волшебник сумел бы въехать в почти расселенную коммуналку (жил там один Смагин) в доме под снос.

Смагин вежливо улыбнулся Нигелле, и они разошлись, не сказав ни слова.

Дождь кончился и стих ветер.

Смагин стоял за решетчатой оградой между крыльями бежевого с белым орнаментом дома и смотрел на окна. Их свет раздвигал уже опустившийся сумрак, так что темноты почти не ощущалось. Он отыскал глазами эркер.

"Вон там, на последнем этаже, жила Оля…"

Нет, была она не красавица, но ладная, волнующая: с румянцем на смуглых щеках, чудесными, темно-желтыми глазами – такими бывают спелые крыжовины, – пухлой верхней губой, будто только что прикушенной, круглыми, полными коленками. Запомнились еще ее высокие сапоги на шнуровке и то, что она слегка косолапила.

– Чего вам тут надо? – раздался раздраженный голос.

Смагин отвел взгляд от эркера. Перед ним стоял высокий мужчина в синей униформе с нашивкой "Служба безопасности".

Смагин мог бы и раньше сообразить, что обитатели этого дома, сменившие жильцов коммуналок, люди особой породы. Чужакам не место на их территории.

Ничего не ответив, он направился прочь.

Смагин уже почти прошел через ворота, когда сзади его схватили за плечо.

– Ты что, мужик, не понял? – развернул Смагина охранник. – Я спросил: "Чего тебе надо?".

По злым глазам и выражению решимости на его лице Смагин понял, что объясняться не имеет смысла, к тому же рука охранника очень удачно располагалась для захвата.

Бросок получился образцовый.

Секьюрити потом, слушая ночами, как ноют ушибленные ребра, и, покачивая языком повредившийся зуб, горько сожалел о проявленном рвении. Откуда ему было знать, что Смагин в прошлом занимался борьбой и был даже кандидатом в мастера спорта.

Упав, охранник забарахтался на мокром асфальте. Опрокинувшимся сознанием он тщетно пытался сориентироваться в пространстве. Наконец, встал по-звериному на четвереньки и провыл какое-то ругательство.

Увидев, что охранник начинает приходить в себя, Смагин решил уйти, но тут появился черный «Мерседес». Он встал в проеме ворот. Дважды прозвучал сигнал и зажегся дальний свет фар.

Смагин догадался, что за «своего» сейчас вступятся. Почуял подмогу и секьюрити. Он приподнялся, готовясь к прыжку, однако Смагин успел ткнуть его кулаком в челюсть. Бедолага снова "выбыл из игры".

Тем временем из салона вышел водитель, лениво переваливаясь большим сильным телом, направился к Смагину.

Выжидая, Смагин замер. Подпустив на нужное расстояние, он нырнул сопернику под мышку, обхватил его в поясе, приподнял и, качнув в сторону, отпустил.

Земля вздрогнула, а громила – водитель, столкнувшись с асфальтом, обескуражено охнул.

Оставаться дальше на поле битвы Смагин не собирался. Однако исчезнуть не успел.

Со стороны бульвара уже летела с сиреной милицейская машина, из подъезда дома выбегали люди в синей униформе, а возле «Мерседеса» с мобильным телефоном в руке стояла… Оля.

Она, конечно, изменилась и, в первую очередь, в том, что из черт ее лица ушла незавершенность, и они сложились в строгий красивый лик.

Зная наверняка, что сейчас его будут бить, Смагин, как завороженный, смотрел на Олю. По-прежнему стройная, она была очень изящна в белом брючном костюме и, казалось, больше не косолапила.

– Я за что вам плачу́? – властно, не повышая голоса, но слышно на весь дворик, произнесла она, глядя на подбегавших охранников. – Не можете порядок навести? – кивнула она в сторону Смагина и направилась к подъезду.

Ему бы крикнуть, что это он – Леша Смагин, ее одноклассник… Неужели она не узнает его? Да поздно опомнился: на него уже навалились, схватили за руки, и чей-то тяжелый кулак прошелся по челюсти.

Неизвестно, чем бы все закончилось, не вмешайся через некоторое время милиция.

– Хорош, мужики, хватит, – остановил охранников сержант.

И улыбнулся, добрая душа:

– Мы ему потом добавим… у себя…

II

Отделение милиции располагалось на территории бывшей усадьбы, которую от улицы отгораживала стена с воротами. На одном из въездных столбов можно было прочитать надпись, напоминавшую о том, что владелец усадьбы в свое время уплатил взнос на строительство казарм, а потому освобождался от обязанности размещать у себя на постой солдат. Так и было выложено рельефом на капители "СВОБОДЕНЪ ОТЪ ПОСТОЯ".

Надпись эта как бы насмешливо подмигивала из дали времен дню сегодняшнему, поскольку скромный двухэтажный особняк – бывший служебный корпус усадьбы – на протяжении многих лет регулярно принимал на постой граждан, вплоть до пятнадцати суток.

Руководил процессом майор милиции Павел Ильич Насильников. Как говорилось в адресе, недавно врученном ему по случаю сорокапятилетия, он прошел "славный путь от простого постового до начальника одного из лучших отделений столичного ГУВД". Начальство ценило этого коренастого, небольшого роста майора, добившегося всего в жизни собственными руками.

Славный путь Павла Насильникова начался лет двадцать пять тому назад, когда он, отслужив срочную, решил не возвращаться в родную деревушку на Брянщине, а податься в Москву. Далее уместнее всего процитировать некоторые места из очерка в газете "Милицейские будни"."…Жил Павел в общежитии, в комнате на пятерых. В стужу и в зной, в дождь и ветер стойко нес он нелегкую службу постового, находя в себе силы заочно учиться в школе милиции. Перед упорством и волей этого скромного паренька рушились любые преграды. И вот, наконец, – долгожданные лейтенантские погоны!

… А вскоре наступили непростые времена. Рэкет, криминальные разборки, передел собственности. Но Павел Насильников с честью выдержал испытание временем!

… Вот уже который год рука об руку шагает с ним по жизни его верная спутница, друг и жена Зинаида.

Она приглянулась ему сразу же – молоденькая, улыбчивая паспортистка… Через год сыграли свадьбу. Они не только супруги, но и коллеги: многим хорошо знакома Зинаида Викторовна Насильникова – начальник паспортного стола…"

К сожалению, Смагин не был читателем газеты "Милицейские будни", а потому не мог знать, сколь достойная личность появилась на пороге дежурной части в виде низкорослого угрюмого майора.

– Хохлачев! – крикнул он вытянувшемуся старшему лейтенанту. – Я домой! Завтра утром меня не будет – еду в Главк…

Майор прошелся тяжелым взглядом по клетке для задержанных, именуемых в народе «обезьянником». Сидельцы, видимо, люди опытные, предусмотрительно попрятали взоры. Один только – плотный мужчина лет сорока с раздутой губой и ссадиной на скуле – безразлично смотрел в никуда.

– Это кто такой? – ткнул пальцем в его сторону Насильников.

– Да вот, товарищ майор, какой-то Смагин. Мы его по звонку Ольги Викторовны задержали: ошивался возле их дома, потом драку с охраной устроил…

– Ольга Викторовна – это Зубарева? – насторожился майор.

– Так точно!

– Ну-ка, давай его сюда, – скомандовал Насильников.

Он уселся за стол дежурного и в ожидании, пока Смагина выведут из «обезьянника», листал его паспорт. Зазвонил телефон. Насильников недовольно посмотрел через плечо на замешкавшегося Хохлачева, а когда повернулся, Смагин уже стоял перед ним. Насильников нахмурился, недобро сверкнув глазами, но Хохлачев не дал ему начать:

– Это вас товарищ майор, – протянул он трубку.

– Слушаю! – с раздражением выдохнул Насильников.

В следующую секунду он встал, выпрямился и, округлив глаза, замер. Майор выслушал кого-то ни разу не моргнув, а потом вышел из-за стола и с тем же каменным лицом… пустился в пляс!..

Всех присутствующих продрал мороз.

Обитатели «обезьянника» в ужасе отпрянули от решетки, Хохлачев, привстав, застыл в позе Воровского на известном московском памятнике, Смагин втерся спиной в ближайшую стену, а сержант, который обещал ему «добавить», подрагивая от испуга лицом, исчез за дверью.

Павел Ильич Насильников исполнял матросский танец «Яблочко». Судя по отточенным движениям, в свое время он хорошо разучил его в кружке художественной самодеятельности. Особенное старание он проявил, когда, усевшись посреди дежурки на пол, изображал гребца.

По окончании танца Насильников, как ни в чем не бывало, скомандовал Хохлачеву:

– Звони Малютину!

Дежурный, оставаясь в состоянии потрясения, непонимающе смотрел на майора.

– Хохлачев! – рявкнул Павел Ильич. – Я тебе говорю! Звони в управление собственной безопасности!

На сей раз голос начальника вывел старлея из оцепенения, однако руки его не слушались. В конце концов майор вырвал у Хохлачева трубку и сам набрал номер.

– Малютин? Привет! Насильников. Все еще на работе?

Павел Ильич говорил с каким-то озаренным, почти веселым лицом, что было бы уместнее при исполнении «Яблочка», а не при общении с сотрудником службы собственной безопасности.

– Тут такое дело… Задержали мои некоего Смагина. У дома номер шестнадцать на Сретенском бульваре. Ну да, тот самый дом… Там охранники злые, всех цепляют. В общем, произошла у них с этим Смагиным драка. На глазах у Зубаревой – банкирши, которая там проживает. Она звонит нам: что за безобразие! Примите меры! Ну, дежурный тут же направляет наряд, Смагина задерживают и доставляют сюда. И знаешь, что я собираюсь сделать? Отпустить? Нет, не могу. Потому что мне эта банкирша платит. Понимаешь? И, значит, безвинного гражданина Смагина надо мне подвести под статью. Вот, мол, Ольга Викторовна, как мы работаем, по всей строгости наказываем! И что ты думаешь, Малютин, она одна меня кормит? Не просто же так у меня новенький BMW появился. Что со мной? Считай, явка с повинной… Да, и еще про Зинаиду, верную спутницу мою. Взяток она берет немеряно, не знает, на что потратиться. Любовника себе нового завела… Тебе, Малютин, сегодня здорово повезло. Доставай ручку, записывай! Лично приедешь? Давай, жду?

Насильников положил трубку и, оглядев дежурку спокойным ясным взглядом, сказал:

– Хохлачев, гони ты их всех отсюда…

III

Было около девяти часов вечера, когда компания из «обезьянника» спешно миновала белокаменные ворота и под недоуменном взором барельефа "СВОБОДЕНЪ ОТЪ ПОСТОЯ" растаяла в течении улиц.

Весь путь до дома Смагин мучился вопросами: кто звонил майору? что сказал ему неизвестный? и вообще – что это было?

А еще досаждала мысль: "Разве так я хотел встретиться с Ольгой?"

Смагин открыл дверь квартиры. Навстречу ему устремились запахи еды и гул голосов. Он понял: у Артурыча гости. Смагин прошел к себе, сбросил на стул плащ, включил телевизор и, изнуренный, опустился в кресло. На душе стало пусто. Болела скула. Смагин бездумно уставился в телевизор.

Огромный, заполненный публикой зал. Камера «наезжает» на молодую женщину с крупными тонкими кольцами в ушах. Она красива, нарядна, спокойна. Вдруг лицо женщины искажается так, будто загорелся подол ее шикарного белого платья. Разом подурнев, с безумным взглядом и раскрывшимся в крике ртом она вскакивает с кресла. Но вместо того, чтобы тушить пожар, замирает в скорбной позе, закрыв руками лицо. Когда же она его открывает, становится ясно, что никакого пожара нет. Это нагрянуло счастье. Ну да: из глаз льются слезы радости, на лице яркая улыбка. Она готова обнять весь мир и расцеловать каждого. Особенно вон того, бородатого, который уже раскинул руки. Покачиваясь от счастья, женщина поднимается на сцену, где ей вручают желтую статуэтку.

До Смагина доходит, что показывают церемонию награждения премией "Оскар".

Свет в зале гаснет. На экране – эпизод из фильма о полицейских. Только что награжденная актриса и здоровенный негр играют напарников. Между ними конфликт. Напарник напористо, зло в чем-то обвиняет героиню. Та пробует оправдаться, но дальше робкого начала фразы: "…Ай…ай…ай" дело не идет – сбивает напарник, сбиваются мысли. Но убежденность в собственной правоте придает героине сил. Вот она возвышает голос, вот переходит на крик, а, когда негр умолкает, – заходится в гневном монологе. Заканчивая, героиня тычет в напарника пальцем и гордо восклицает: "Фак ю!"

Весь полицейский участок, на глазах которого разворачивается действие, рукоплещет. В зале – овация.

Смагин содрогается. Он торопливо переключает канал и оказывается на обсуждении нового отечественного телеромана. Аудитория разделена на тех, кому сериал нравится, и тех, кто его не воспринял. Но почему-то и те и другие роман хвалят. Просто первые называют его шедевром, а вторые – выдающимся произведением. Причем, обе стороны ссылаются на мнение зрителей, то есть народа.

Смагину вспомнилось, как один его знакомый писатель – неудачник после очередного отказа в издательстве сказал: "Знаешь, почему так происходит? Потому что на мне денег не заработаешь. Вот и твердят: "Вещь написана беспомощно, примитивно, прививает читателям дурной вкус". Зато на халтуру, которая большие «бабки» приносит у них другой ответ: «Что ни говорите, а народу нравится». Так вот и делают миллионы на дешевых детективах. И плевать им на то, что приучают этот самый народ к пошлости".

Смагин сериал не видел, а потому не знал, что телероман был основан на мифах и анекдотах, связанных с советской эпохой, через которые авторы незатейливо-прямо прокладывали жизненные пути героев. Произведение оставляло тягостное впечатление от обилия нелепостей и наглой претензии на историчность. Ничего этого Смагин не знал, но, услышав слова о народе, сразу же перешел на другую программу.

Там молодой министр докладывал Президенту о росте реальных доходов населения и подъеме экономики страны. Министр был спокоен, только иногда постреливал глазами в сторону, из чего следовало, что он врет. Собственно, для того, чтобы убедиться в этом, достаточно было, выражаясь фигурально, посмотреть в окно. Но, похоже, Президент, который все время одобрительно кивал, давно этого не делал.

Смагин вгляделся в лицо Президента. Оно было хорошо ему знакомо. Работая на комбинате художественных изделий, Смагин почти ежедневно изображал президентский лик. И достиг высот мастерства. Он не только добился совершенного внешнего сходства, но и проник, как казалось Смагину, в сущность этого человека. Он был понятен ему во всем. Кроме одного: почему Президент слеп к очевидному? К тому, например, что ему врут. Вот как теперь…

Он раздраженно нажал на кнопку и выключил телевизор, как будто так можно было прервать бесконечное торжество лжи и величайшее глумление над здравым смыслом…