Kitobni o'qish: «Свои»
ISBN 978-5-6052577-7-6
ВМЕСТО ПРЕДИСЛОВИЯ
Я ВЕРНУСЬ ОБЯЗАТЕЛЬНО
Дождь пролил, значит можно курнуть.
Закрываю глаза усталые.
Эх, сейчас бы часок вздремнуть,
Сон увидеть – дворы наши старые.
Солнце жарит, ты квас мне несёшь
И садишься со мною рядом.
На плечо подбородок кладёшь,
Твои волосы пахнут садом.
Я в тени твоей схоронюсь,
Отдохну и душой, и ладонями.
Так привыкли они к цевью,
А обнять хотят плечи голые.
Я в колени твои уткнусь,
Целовать их буду неистово.
А из уст твоих пьяный напьюсь
Верной, нежной любовью чистою.
Я себя сохраню, сберегу:
Для тебя, для детей, для матери.
Ты не слушай, не верь никому,
Я вернусь, вернусь обязательно.
«Я слушал их молчанье о войне»
Ю. Шершнев.
1
Тихо, туманно и душно было под вечер в небольшом приграничном селе под Суджей в Курской области. Закат поджёг полнеба, окрасив облака алым цветом, нудил сверчок под окном. Собаки «забрехали» по дворам, устроив вечернюю перекличку. Вроде, всё, как всегда. Но в сердцах и умах людей жила тревога. Казалось, сам воздух жирно наполнен каким-то безотчётным волнением.
Неспокойными были эти первые дни августа: Суджу сильно обстреливали с украинской стороны, дроны, как говорили местные, «совсем обнаглели, их в небе стало больше, чем голубей». Гонялись коптеры за гражданскими машинами. Кружась над дорогами, выслеживали и атаковали «скорые». Тревожно жили в курском приграничье. С тревогой засыпало село: что завтра будет? Может и ничего. Может всё, как вчера: утро, хозяйство, работа.
Чуть свет, бабка Елизавета поднялась с кровати. Что-то не давало спать, давило и давило на сердце, будто гвоздь забивали. И на душе, как-то жутковато, как в далёком детстве: лежишь на печке ночью, и кажется, что там, за веником, кто-то прячется.
Накинув поверх ночной рубахи халат, бабулька пошла в комнату младшей невестки, жены внука. На широкой кровати, на спине спала молодая женщина, а на её груди покоились две маленькие головки спящих двойняшек: Леночки и Ванюшки. Елизавета с умилением поглядела на сопящих, причмокивающих во сне чад, промокнула ладонью вдруг завлажневшие глаза.
Внук её, Андрюшка, был призван по мобилизации в 22 году: живой, слава богу. Сын давно жил в Курске. Всё, как приезжал к матери иной раз, на выходные, звал к себе в город. «Ну, на что я вам, старая? Ну? – отвечала сыну Елизавета. – Да и дом, и землю на кого я кину. А могилки мои кому оставлю? Тута и мамка моя, и папка, и бабушка с дедом лежат. Все в одном месте. И отец твой тут тоже. Куда я от их! А Пирата, что ж? Со двора согнать?! Не. Никуда я не уйду со своего дому». Сын, слушал это, качал головой. Потом махнув рукой: «Как знаешь», ложился спать. А на утро уезжал к себе, назад в Курск.
Внук, когда отслужил в армии, женился, родились два эти ангела, да и приехал в село к ней жить. С тех пор уж пять лет, минуло. В заботах о правнуках пролетали Елизаветины дни, пролетали счастливыми.
Бабуля потрогала невестку за плечо:
– Кать, а Кать. Просыпайся. Ребят буди.
Катерина струдом открыла слипшиеся глаза:
– Ты чего, бабуля? Сердце? – она быстро поднялась,
Дети «соскользнули» с материнской груди и заворочались.
– Что-то на душе не спокойно, – Елизавета оглянулась на окно позади. – Слыхала?! Ахнуло никак?!
За окном, где-то далеко, действительно «разлился» протяжный гул взрыва.
– Подымай детей, от греха. Мало ль чего, – сказала бабуля и вышла из комнаты.
Катерина разбудила двойняшек, те уселись рядышком на краю кровати и тёрли кулачками спросонья глаза.
Елизавета поставила на плиту чайник, во всех комнатах, сама не зная зачем, зажгла свет, и теперь просто стояла пред иконой Казанской, пристально смотрела в глаза Богородице.
– Защити нас, Царица небесная, – прошептала, перекрестившись, бабушка и села под окошко.
На улице, как по команде началась суета: соседи быстро забрасывали, что могли из вещей в багажники и на задние сиденья, садились в свои машины и скоро уезжали.
– Унуча, ну, чего там? – спросила Елизавета пришедшую со двора в дом Катерину.
– Уезжают, бабуль. Говорят, что бои в Судже, – она подошла к Елизавете и присела перед ней на корточки. – Все, кто могут – уезжают.
– И куда они?
– Да, кто куда. В Курск, бабуль, наверное. Елизавета тяжело вздохнула:
– Нам-то не на чем, – она с надеждой посмотрела в Катины глаза. – Может и обойдётся? Сколь раз уж пробовали с той стороны? Отпор-то, давали.
Катя невесело улыбнулась:
– Обойдётся. Обойдётся, бабуль, – ободрила она Елизавету и, погладив бабушку по руке, вышла из кухни.
Улица быстро пустела. Часам к девяти утра, разъехались. Ветер таскал по асфальту пустой целлофан и какие-то бумажки, доносил раскаты взрывов и треск автоматов, будто ребятишки по штакету палками лупили. Казалось, рядом где-то. Потом в небе над селом появились коптеры. На мгновения зависали в воздухе, сбрасывая на дома, а может и не на дома, ни то гранаты, ни то бомбы: Елизавета слабо разбиралась в этом, но точно знала, коптеры – несут смерть. Кое-где поднимались тяжёлые клубы чёрного дыма. Из-за высоких крыш домов не больно видно, где горело. «Вырубился» свет. Катин телефон был разряжен и, «мяукнув» – выключился.
На смену грохоту пришла, какая-то гробовая, тяготящая душу тишина. Замер ветер в деревьях. Куры не кудахтали. По улице пробегали отвязавшиеся собаки. Как-то разом пропали с улицы суетливые воробьи, не видно стало слоняющихся вдоль заборов кошек.
В доме у бабки Елизаветы тоже сидели тихо.
Даже Пират, дворовый кобель, не подавал голоса.
Чуть перекусив, Катя села на диван с вязанием, дети возились в углу с игрушками, Елизавета – на табуреточке, у окошка.
– Леночка, унуча, – обратилась бабушка к девочке, – ты братика-то не обижай.
– Я не обижаю, бабушка, – ответила Лена и без подсказок вернула Ване машину, которую только что забрала силой из его рук. – Ну, как же я могу его обидеть – он же мой братик.
Девочка подползла на коленках ближе к Ване и чмокнула в щёку. Посмотрела на бабушку огромными чистыми ярко-голубыми глазами.
Леночка была немного выше своего брата и потому казалась старше него. Бойкая, её даже побаивались мальчишки. «Ничего, расти начнёт – вытянется», думала Елизавета, глядя на правнука. Ваня не был задирой, как другие мальчишки на улице. Он был нежнее сестры, ласковее, всюду ходил следом за матерью: по дому ли, по двору ли, кормила ли Катя кур или давала Пирату поесть – Ванечка всегда был с мамой.
2
По улице пролетел здоровенный броневик.
– Танк, что ль?! – Елизавета поднялась с табуретки и прильнула к оконному стеклу.
Через два дома от них с лязгом и пыхтением остановился, раньше никогда не виданный ею, бронированный огромный «зверь». Дверь сзади машины открылась, и оттуда на асфальт выпрыгнули несколько человек в военной форме с автоматами. Они громко смеялись и переговаривались между собой.
– Кать, – бабуля обратилась к невестке, не отрывая глаз от окна, – а лопочут-то не по-нашему.
Катерина посмотрела на бабушку.
– А по какому ж?
Катя отложила вязание и тоже подошла к окну.
– Правда, не по-нашему, – прислушавшись, согласилась Катерина. – Французы, что ли?
– А они-то тут откуда? – Елизавета с интересом слушала долетавшую до них незнакомую речь. – Картавые, – сделала она вывод и снова перевела взгляд на невестку. – А они за кого, Кать?
– За хохлов они. Наёмники это, бабуль.
Елизавета села на табуретку, глядя на Катерину.
– Это, что ж – хохлы в селе? – старая приложила ладони к груди. – Батюшки свят, – перекрестилась бабулька. – Прорвались, значит.
Тут с улицы донесся трескучий голос автомата. Елизавета снова поднялась с табуретки и выглянула в окно. Из люка на крыше броневика показался солдат: он поднял над головой автомат и, не целясь, выпустил длинную очередь по ближнему дому. Зазвенели стёкла.
С оглушающим рёвом к припаркованной бронемашине подкатили ещё две. Оттуда также вышли вооружённые солдаты. Один, наверное, главный, показывал рукой на дома, видимо отдавал приказы.
– А этот, Кать, этот-то по-нашему говорит. Слышишь, да? – Елизавета умоляющими глазами посмотрела на Катерину, будто бы просила: «Ну, скажи, что – наши!»
– Слышу, – твёрдо ответила бабуле невестка. – От окна уйди. – Катерина, секунду подумав, вернулась на диван, взялась за вязание.
Елизавета, с видом обиженного ребёнка, поджала губы, и вновь повернулась к окошку. Солдаты начали расходиться по дворам, по-хозяйски распахивая перед собой двери ногами. Во дворах залаяли собаки. Потом короткие автоматные очереди и собаки, чуть поскулив, затихали.
