Kitobni o'qish: «Илюза»

В тот год стояли морозы. К вечеру Илюзу накрывала густая синяя стужа. Трещали стекла в окнах домов, стянутые морозным панцирем. Из печных труб клубился дым. Перед поселком растянулся белый от снежного покрова лиман.

Дед Алексей, как обычно, управлялся по хозяйству. Покормил и запер курей, включил им старый обогреватель. Проверил скот, особенно овцу Дашку, которая вот-вот должна была окотиться. К ней придется наведываться всю ночь, чтобы ягненок, как родится, не околел на холоде.

Перед тем, как зайти в дом, дед Алексей всмотрелся в темнеющий лиман – там было пусто и тихо. От этого ему стало не по себе. Вот если бы двор охраняла собака, было бы спокойнее. Но собак в Илюзе не держали. Из домашних только кошки водились, да разве кошка предупредит о надвигающейся беде? Они только свою шкуру берегут. Тут же мимо Алексея в дом прошмыгнула коричневая Ириска – замерзла.

На пороге Алесей отряхнул веником сапоги, снял и занес в коридор, запер дверь и вошел в дом. В прихожей принялся снимать уличную одежду.

– Хозяйка, накрывай на стол! – крикнул он и прыснул: жена его, Ирина, не любила такое обращение. Но ему нравилось ее в шутку поддеть.

Ирина не ответила. Дед Алексей повесил на крючок фуфайку, стянул с себя ватные штаны и повторил:

– Хазяйка-а-а! Ужин, ужин подавай!

Тишина. Алексей прошел в дом, раскачиваясь под скрип деревянного пола. Заглянул на кухню – никого. Заглянул в кладовую – никого. Быстро, забыв, что болят коленки и ноет спина, он прошел в спальню. Там, лежа на кровати, вся в поту и слезах, стонала и охала его Ирина. Она держалась за живот, укутанный в слои домашних халатов, и дрожала всем телом.

– Опять? – тихо спросил Алексей, опускаясь на табуретку рядом с кроватью.

– Опять, Алеша, – сквозь слезы ответила жена.

Ночь была долгой. Алексей приносил Ирине воды, накрывал ее одеялом, когда мерзла, запускал в дом мороз, когда становилось душно. Прикладывал ко лбу мокрое полотенце, баюкал и успокаивал. Ходил проверять Дашку – не начала ли та котиться. Дашка терпела.

К утру мучения закончились. Жена крякнула и слабо, ровно завыла. Дед Алексей подошел к ее ногам, развел их в стороны и посмотрел вниз.

– Что там, Алешенька, что?

– Все то же, – покачал он головой.

– Ты меня прости…

Алексей не ответил. Сгреб в охапку покрывало, на котором лежала Ирина. Оделся, закинул его на спину и вышел на улицу. Там медленно отступала ночь: на горизонте черное небо изрезали синие полосы будущего рассвета. Лиман был таким же пустым и тихим. На душе у Алексея было тяжело. Он шел через двор, пряча голову в плечи. Под ногами скрипел снег. А покрывало позади Алексея оставляло на белой тропе красную дорожку из капель крови.

На заднем дворе, позади всех сараев, землю застилал неровный сугроб. Одна горка, пять, десять… Белые опушки шли рядами, ровными, суровыми.

Он опустил свою ношу на снег, вокруг покрывала тут же расплылось красно-бурое пятно. Алексей приволок со двора лопату. Расчистил снег и принялся копать.

Земля была твердая, промерзлая. Но удар за ударом она поддавалась. Дед Алексей вспрел, расстегнул фуфайку. Когда он закончил, день почти заиграл, чернота сошла, синее небо светлело.

Алексей отложил лопату и поднял покрывало. Держа его, как узелок, опустил в яму. Присел на корточки и сдвинул в сторону край полотняной ткани.

В покрывале, мокрый от крови, лежал рыжий козленок. Глаза у него были закрыты, изо рта торчал язычок. На шее его болталась обвитая в два ряда пуповина. Алексей вздохнул, покачал головой, завернул покрывало плотнее и взялся закапывать яму обратно. В конце он присыпал ее снегом.

Перед тем, как вернуться в дом, Алексей управил хозяйство. Открыл курей, покормил скот. Дашка за ночь не окотилась – держалась. Значит, придется и следующую ночь к ней ходить. Любит их семейство в темноте плодиться.

Алексей набрал дров и пошел в дом. Зима еще будет долго, поэтому уголь он берег. Скоро стало тепло, потрескивала печка, в трубах кипела вода. Хотел включить радио, не смог поймать – все сплошное шипение. Ирина спала, усталая и больная. Алексей налил ей супа, жена отказалась.

– Ириш, я на почту пойду, пенсия сегодня. Ты лежи, отдыхай.

Жена не ответила, только горько вздохнула. Алексею ее было жалко, но в то же время он на нее злился – сама виновата. Никто ее не просил, а она снова… Знает ведь, чем дело закончится, не первый год в девках.

На почту он решил пешком не идти – дороги замело, сугробы. Завел трактор, прогрел, выгнал за двор. И ему тепло, и соседям дорогу расчистит. Едва тронувшись, заметил за собой странность: с самого утра не смотрел на лиман. Не хотелось почему-то. Избегал поворачивать в ту сторону голову. Пересилив себя, дед Алексей все же бросил взгляд на белую даль. Ничего. Даже границы, где степь касается неба, не видно. Мутное солнце отражалось от снега и слепило. Алексей вздрогнул и отвернулся.

Трактор бурчал, продавливая себе путь в плотном сугробе. Мимо проезжали соседские дома. Через один – заброшенные. Через три – еще не обжитые. Ничего, будут и у них хозяева. Сам Алексей уже и не вспомнил бы, сколько лет живет в Илюзе, как давно приехал сюда за за своей Ириной. Да и что считать их, эти годы? Все как один друг на друга похожи.

Почта была еще открыта – успел до обеда. Почтальон, он же и глава местной администрации,  Игнат Саныч выдал Алексею пенсию.

– И за жену тоже, Саныч.

– А сама чего не пришла?

Дед Алексей промолчал. Игнату ответ и не нужен был: он быстро отсчитал купюры, сделал пометку у себя в тетради. Алексей собирался уже выходить, как почтальон его окликнул.

– Алексей, у нас новые жители намечаются, вашими соседями будут. Ты бы зашел к ним, познакомился, рассказал что тут как.

– Некогда мне. Окот пошел.

– Ты подумай.

Сев в трактор, Алексей домой не поехал – в день пенсии в сельском магазине всегда завоз.

Там уже стояла очередь: человек семь баб забились внутрь и галдели наперебой, делились сплетнями. Обсуждали будущих соседей.

– Завтра, завтра заезжают. Мне Игнат сказал.

– Все он знает, твой Игнат. Может сегодня заедут. Алексей, вы им заселиться поможете? Ваши соседи все же будут.

Дед Алексей вздрогнул. Женские взоры обернулись к нему. Любопытные.

– Некогда мне. Окот пошел, – буркнул он.

– Все вы возитесь со своими овцами, людей не видите, – отмахнулась первая женщина. Про него снова забыли. Обсуждения продолжились.

– А мне передали – не через Игната, у меня свои связи, – что семья большая.

– Какие еще связи? У небось зерновых выпросила?

– Насколько большая? – взволновались женщины.

– Трое детей, – гордо заявила осведомленная.

Дед Алексей сдержал удивленный возглас. Очередь не смогла:

– Трое?

– Да откуда же?.. Как?

– Надо же… Даже как-то…

– Неприлично.

– Вот-вот.

Во всех голосах слышалась зависть. Жгучая, густая.

– Алексей, проходите! Они надолго, нечего их ждать, – позвала его продавщица.

Молодая, высокая, в длинном теплом халате, жилетке и платке на голове. Джабраилова жена, так ее все и звали.

– Что вам? – спросила она.

– Темного три сайки, батон. Сахару пять кило, муки мешок, – начал перечислять Алексей.

– Возьмите конфет еще, – предложила продавщица, когда покупки были собраны.

– Конфеты мы не едим, зубы бережем, – нахмурился Алексей.

– Посмотрите: разные, шоколадные. С орехами есть, с помадкой… Вкусные конфеты, берите, – уговаривала она, глядя на него большими влажными глазами. Добрые были глаза. Над верхней губой едва заметный пушок темных волос. Такая она, Джабраилова жена.

  Алексею стало неловко.

– Давайте свои конфеты.

Дом к его приезду совсем прогрелся – видимо, жена вставала подкинуть дров. Это хорошо. Значит, скоро все забудется.

Вечером пришло время спать. Ирина лежала к нему спиной.

– У нас соседи новые. Завтра заезжают. Буду их встречать.

Уже перед тем, как глаза окончательно слиплись и его поглотил сон, Алексей услышал: