«Таинственное пламя царицы Лоаны» kitobidan iqtiboslar, sahifa 2
Писанина, писанина, книги дома и книги на работе. Вся моя так называемая память — писанина.
Paper, paper, like all the books in this apartment, or those in my studio. My memory is made of paper.
В 1941 году Италия и Германия объявили войну США, и это было именно так, я специально проверил по газетным подборкам дедушки; живешь и думаешь, что в какой-то момент американцам надоели безобразия Гитлера и они двинулись его приструнивать, так ведь нет, оказывается, дело было наоборот: Гитлер с Муссолини объявили войну США, видимо намереваясь ликвидировать Америку за несколько недель с помощью друзей-японцев. Поскольку было несколько сложновато сразу десантировать взвод СС или «Черных рубашек» с заданием взять Нью-Йорк, была развязана война на поле комиксов, и первыми ее жертвами пали репликовые пузыри, их нещадно истребили и заменили на подписи под картинками. Потом, как я увидел и в других журнальчиках, начали исчезать все американские герои комиксов, их замещали итальянские двойники. Наконец, и это была самая кровавая, самая тягостная жертва, - был казнен Микки-Маус.
- Давай-ка поменьше философствовать, - пробормотала Паола.
- Давай-ка побольше философствовать.
В словаре Кампанини Карбони отсутствует merda. Вот и не узнать, как по-латыни «дерьмо». То есть я имею в виду, что вскрикивал император Нерон, когда, приколачивая картину, бухал себе молотком по пальцу? Не говорил же он Qualis artifex pereo?
И вдобавок имей в виду — по мнению Гегеля, не господь бог, а государство должно было быть везде и во всем. Так что Гегель был фашист.— Да он же жил сто лет назад!— И что из этого? И Жанна д'Арк была фашисткой чистой воды. Фашисты существовали всегда. Начиная с времен… Начиная с времен господа бога. Вот возьми господа бога. Фашист тоже.
Лучшую жизнь обещали к апрелю, в точности когда мы потеряли Аддис-Абебу. И в любом случае «жить лучше станет» — это говорят, когда жизнь совсем паскудная и остается только уповать на перемены.
Сколько народу на улице Данте, как приятно идти между незнакомцами без всякой обязанности узнавать их в лицо. Тебя охватывает ощущение спокойствия. Ты понимаешь, что и они на семьдесят процентов в твоем положении.
Кроме пса, три кота. Два шелудивых и злобных, третий похожий на ангорца, черный, густошерстый, мягкий на ощупь. Этот умел просить еду довольно изящно, трогая лапкой меня за брюки и привлекательно помуркивая. Мне симпатичны все животные, теоретически (я ведь вхожу в общество против вивисекции?), но инстинктивной приязнью управлять никто из нас не властен. Я возлюбил третьего кота и дал ему самые лучшие кусочки. Я спросил у Амалии, как зовут какого кота, и получил ответ, что котов не зовут никак, потому что коты — не христиане, не то что собаки. Я спросил, можно ли звать черного кота Мату, она ответила, что можно, если меня не устраивает нормальное «кис-кис», но у Амалии был такой вид, что ясно читалось: у всех этих городских, даже у синьорино Ямбо, в голове тараканы.
С трепетом я перелистал «Пиноккио» в чудном издании с иллюстрациями Муссино (1911), потрепанные страницы, облитые кофе с молоком. Старый известный сюжет «Пиноккио», сколько раз я занимал им по памяти своих внуков, а тут вдруг открыл — и задохнулся, таким ужасом веяло от картинок, отпечатанных только в две краски, желтую с черной или зеленую с черной, в пандан завитушечным виньеткам стиля либерти вилась кучерявая борода Кукольника, зловеще струились лазурные кудри Феи, и еще страшнее выглядели ночные призраки-Грабители и разверзнутый зев Зеленого Рыбака. Не забивался ли я с головой под одеяло в грозовые ночи, насмотревшись тех пиноккиевых картинок? Недавно я спросил Паолу, а не вредны ли для детских нервов все эти фильмы с насилием и с оживающими трупами, которые гоняют по телевизору. Она мне ответила, что за годы работы ни разу не встречала детей, невротизированных кинофильмами, за исключением одного: ребенок был необратимо... Далее
Короче, начало будет шедевром остроумия и утонченности; она не устоит, думал я, ибо, любя ее, не допускал, чтобы у нее могли быть иные, отличные от моих, вкусы. Обманываясь, как все влюбленные, я думал, что души у нас одинаковые, и полагал, что она будет поступать в точности, как поступил бы я. Тысячи лет существует сие заблуждение. Иначе не было бы литературы.
