Kitobni o'qish: «Укутаться в силуэт»

Часть 1 Укутаться в силуэт

Под ногами хрустела бетонная крошка, тут и там торчали ржавые арматурины. Джинсы бы не порвать, а то дома устроят… К счастью, дыра в бетонном заборе была достаточно большой, чтобы даже человек таких габаритов прошёл без потерь.

За забором было ещё мрачнее, чем снаружи: высокая бетонная стена и плотно стоящие вокруг неё деревья отрезали практически весь солнечный свет. Недостроенный дом угрожающе высился совсем близко, практически нависая над головой. В пустых проёмах окон виднелись голые серые стены, измалёванные надписями. Пахло сырым цементом и разлитым пивом.

Яра осторожно пошла ко входу, глядя под ноги, чтобы не наступить на разбитую бутылку. Только бы внутри никого не было. Она так долго искала место, где могла бы оказаться совсем одна, и этот заброс был её последней надеждой. Внутри было гулко, валялись мешки с остатками строительных смесей, груды арматуры. В паре мест ей попалось нечто, что, видимо, было взорвавшимся баллончиком строительной пены – этакие шарообразные цветы, присыпанные бетонной пылью.

Похоже, и впрямь никого не было, и не бывало в последнее время. Во всяком случае, следов пребывания людей не наблюдалось – пахло только сыростью и стройкой, не валялось ни бутылок, ни шприцов. Кто же в таком случае изрисовал стены?

А работу, надо сказать, проделали немалую: почти на каждом участке стены, а кое-где и на потолке цвели пёстрые мягкие линии – надписи и рисунки, названия музыкальных групп, вопли души, матерные куплеты и просто стихи, смешные рожи и стрёмные рожи, местами даже целые человеческие фигуры – изломанные, кривые, без деталей, просто намазанные сплошной краской, а надписи ползали поверх и сквозь них.

Как раз напротив одной из таких фигур на третьем этаже (к счастью, лестницы в доме успели построить) запыхавшаяся Яра нашла деревянный ящик у окна. Здесь деревья уже не так загораживали небо и было довольно светло. Яра подвинула его поближе, сняла рюкзак и уселась. Ящик под ней скрипнул, но вроде бы не очень сильно прогнулся. Она понадеялась, что он выдержит её вес, потому что если бы он проломился, встать с пола ей было бы ой как нелегко. Она достала купленную в ларьке булку и газировку, а следом обрезанный альбом, который выполнял роль скетчбука. В этом новом, чужом месте было неспокойно, так что вдохновения было негусто, но она знала, что без подготовки ничего не наговорит, поэтому принялась старательно изводить листы кривоватыми человечками в фантазийных костюмах, время от времени прикладываясь к булке и газировке.

Когда и с тем, и с другим было покончено, Яра решила, что достаточно подготовилась. Укрепила телефон на стопке кирпичей под окном и включила запись.

– Всем привет! – начала она неестественно бодрым голосом. – Сегодня первый раз снимаем в новой студии! Извините, что давно не выкладывала, но, к сожалению, старое место уже не подходит для этих целей, пришлось поискать что-то получше. Итак, в прошлый раз мы остановились на том, что Гретани отправилась на поиски золотого алмаза, которым единственным можно прорезать чешую дракона…

Запись заняла минут сорок, и Яра осталась ею довольна. Рисовать она толком не умела, а с русским языком не дружила от слова совсем, и в итоге избрала для своих историй вот такой формат, в котором воображала себя странствующим сказителем. С форматом была только одна проблема – выкладывать эти ролики в интернет она боялась панически.

Во-первых, она была уверена, что никто не захочет смотреть на её толстую физиономию, еле влезающую в кадр, тем более, что ни красиво причесаться, ни накраситься, ни даже умыться перед «эфиром» у неё не было возможности. Во-вторых, публиковать всё «под замок» было глупо – а смысл тогда вообще публиковать? Своей-то подписки у неё было полтора человека. А публиковать открыто означало выставляться напоказ перед родными и одноклассниками и… ох нет. Ей вполне хватало пересматривать свои видео в наушниках ночью под одеялом. Может быть, когда-нибудь, когда она будет совсем взрослой и самостоятельной, после института, став хоть кем-то, она уедет из этой глуши в большой город, сделает пластическую операцию, похудеет и тогда заведёт себе настоящий канал с влогами, раздачами и празднованием круглых чисел. И никто не будет знать, что это она.

Но реальность такого будущего была недалека от реальности её историй.

В целом записывать в забросе ей понравилось. Здесь действительно никого никогда не бывало, и вскоре Яра осмелела достаточно, чтобы оставлять в облюбованной ею комнате личные вещи – скетчбук, блокнот с идеями, запас снэков и даже свитер и сменную обувь. В дождливую погоду в пустом доме было промозгло, а разводить огонь Яра боялась. Теперь она приходила сюда почти каждый день – родители думали, что она на продлёнке. Записей тоже стало много, пришлось кое-чего поудалять с компа, чтобы всё скачать. Но иногда она даже не записывала, а просто так сидела на своём ящике, подложив старую куртку, рисовала или пела или даже думала вслух. Это было только её время и только её место.

– Ярослава! Как ты похудела!! Ты что!!! – первым делом возопила бабушка, едва переступив порог.

Яра растерянно моргнула. Она и сама заметила, что последние пару недель застёгивает ремень на джинсах на другую дырку, но не более того. Да и с чего бы ей худеть? Физру как прогуливала, так и прогуливает, и меньше булок есть не стала, скорее уж наоборот. В школе только вчера в очередной раз огребла «комплиментов».

Но бабушка знай твердила своё, и на все выходные заняла оборонительную позицию у плиты, производя манты, пироги и котлеты в промышленных количествах. Обидеть её Яра не могла, как и маму каждый вечер, а то, что обе женщины в упор не видели цифру ни на весах, ни на бирочках одежды, она давно принимала как данность. Вот когда-нибудь она уедет, сделает пластическую операцию…

Несмотря на бабушкины усилия, Яра продолжала худеть. Мама принялась допрашивать её с пристрастием, даже папу привлекла, хоть тот считал, что такие вопросы его не касаются. Яра только плечами пожимала: ела она как обычно, шевелилась тоже не больше прежнего.

Обеспокоенная мама протащила её по всем врачам – анализы на гормоны, на глистов, на диабет… Ничего. Правда, в ту неделю, когда её таскали по поликлиникам, Яра не потеряла ни грамма, но наверстала это на следующую неделю.

– Влюбилась, – постановила бабушка. – Как пить дать влюбилась. Выкладывай давай, кто он хоть такой?

Яра совершенно растерялась, как всегда под бабушкиным напором. В её окружении не было абсолютно никого заслуживающего внимания, даже такого, чтобы про него непротивно было соврать. К тому же Яра не сомневалась, что кого бы она ни назвала, мама на ближайшем родительском собрании растрезвонила бы об этом всем родителям, она просто не могла удержать при себе ничего, что касалось её дочери.

Это, кстати, была ещё одна причина, по которой Яра даже не рассматривала одноклассников в романтическом плане – она была вполне уверена, что все их мамы в курсе любого несварения желудка, приступа ярости или мелкой бытовой глупости, которые с ней когда-либо случались. «Это всё не для меня», – говорила она себе, выстраивая непробиваемую стену между собой и другими людьми. – «Вот уеду, похудею, сделаю пластическую операцию…»

Худела она, впрочем, и так. Бабушка плюнула и уехала, решив наконец, что Яра нашла какой-то способ незаметно выкидывать еду вместо того, чтобы есть, и это её, бабушку, чудовищно обидело. Мама же загорелась романтической версией и, даже для вида не скрываясь, принялась обзванивать всех учителей и родителей, чтобы выяснить, в кого же это так эпично втюрилась её дочь. Озадаченные родители, конечно, опрашивали своих подростков, а те, в свою очередь, тоже в школе не молчали.

В эту неделю Яра научилась не только не краснеть, но и вообще не слышать, о чём с ней говорят. Вместо этого она бледнела от злости и сверлила взглядом столешницу перед собой, пока ей туда не пихали вырезанные из бумаги сердца с обидными предположениями, к кому же это она так неровно дышит. Сердечки эти она, осмелев, жгла в своём уединении, молясь только об одном – чтобы у мамы с учителями не зашёл разговор о продлёнке, на которую Яра якобы ходила.

В итоге за два с лишним осенних месяца она скинула почти половину своего веса. Почему это происходит, у неё не было ни малейшей идеи. Впрочем, она и не задумывалась особенно, гораздо больше её заботило, как сделать, чтобы мама уже наконец отвязалась от неё и окружающих со своими расспросами.

А ещё неприятным сюрпризом для Яры стало то, что вес-то она сбросила, но лучше выглядеть от этого не стала. Под глазами и на скулах повисли мешки, как будто ей было не семнадцать, а хорошо за тридцать. На ногах сбивались складочками колготки и обвисали модные облегающие джинсы. Талия, которую раньше можно было сделать где угодно, теперь оказалась на каком-то странном месте, и юбки постоянно заползали под мышки. Лифчик вообще болтался, как будто его надели на вешалку. И это не говоря уж о том, что обкусанные ногти и безжизненные, мышастые волосы от похудения никуда не делись.

– Мама, а можно мне купить какой-нибудь новой одежды? – спросила Яра как-то раз с замиранием сердца, нутром чуя, что в ответ разразится шторм.

– Ты мальчику понравиться хочешь?! – возопила мама, хватаясь за голову. – Ярослава, тебе семнадцать лет! У тебя важный год в школе, потом в институт поступать, даже не думай! А то, знаешь, бывает, что девочки родят в четырнадцать! И без мужа! А что потом, всю жизнь у прилавка стоять?!

– Мам, ну я же не могу родить в четырнадцать, мне ведь уже семнадцать, – попыталась Яра воззвать к разуму, но особо ни на что не надеялась.

– При чём тут это, я же говорю, надо себя уважать.

– Да уважаю я себя, – покривила душой Яра. – Но мне носить нечего.

– Как это нечего, полный шкаф же!

– Так размер-то не мой!

– Ну это же временно, – убеждённо сказала мама. – Вот разочаруешься в своём герое и обратно поправишься, чего мы будем деньги на ветер пускать? Ну хочешь, ушьём пару вещей на время?

Яра сжала зубы и уставилась в стену перед собой.

– Нет, спасибо, я как-нибудь так.

По поводу одежды маме всё-таки пришлось прогнуться, когда с Яры начало падать абсолютно всё, и не помогали уже никакие ремни. Правда, поскольку мама всё ещё считала, что это временно, покупать она ничего не стала, а взяла у подруги вещи, из которых эта самая подруга вытолстела. А что, джинсы – они и в Африке джинсы. Яре ничего не оставалось, как ходить в школу в наряде «прощай, молодость».

Понятное дело, в такой обстановке Ярино желание ходить в школу практически сошло на нет, хотя в принципе она была не против уроков и напряжения мозга, но в сложившейся ситуации на такие мелочи просто не оставалось сил – они все уходили на защиту от одноклассников, от маминых вопросов и от своего отражения в зеркале. К счастью, при её нынешнем внешнем виде учителя охотно верили, что она плохо себя чувствует, и что ей надо к врачу, так что хотя бы с половины уроков удавалось слинять.

Вооружившись неизменной булкой (которые ей уже в печёнках сидели, но на что-то поинтереснее карманных денег не хватало), она снова и снова уединялась в забросе, уже забыв удивляться, почему туда не ходит больше никто.

От похудания произошла только одна очевидная польза – Яра больше не задыхалась от подъёма по лестнице, поэтому чуть больше бродила по дому, рассматривая граффити. Иногда они даже служили ей вдохновением для новых приключений её героев. А иногда она задумывалась, кто же их нарисовал и куда делся? Может быть, как она сама планировала, отучился и уехал, порвав с прошлым?

Нагулявшись по пустым холодным комнатам, она снова устроилась на своём ящике. Дело было к зиме и пальцы сильно мёрзли, так что подолгу рисовать не получалось, но Яра терпела, сколько могла. Ей было не привыкать терпеть дискомфорт, в конце концов, по сравнению со школой какой-то холод был такой мелочью…

Задумавшись, она уставилась в стену напротив и моргнула, пытаясь понять, что не так. Светлее стало, что ли? Так вроде наоборот, зима на носу, день короткий. Хоть Яра теперь и приходила в заброс посреди учебного дня, а иногда прямо с первого урока, света всё равно хватало еле-еле. Но стена явно была светлее.

Наконец до неё дошло: на стене отсутствовала нарисованная тёмно-красной краской фигура человека.

Яра поморгала, протёрла глаза. Подошла поближе и внимательно изучила стену – может, смылась или выгорела? Но бетон был девственно чист. Точнее, все прочие граффити на нём красовались, где были, а вот большого, распяленного палочного человечка не было.

Яра почувствовала первые позывы запаниковать, но волевым усилием отложила такую реакцию – может быть, она ошиблась комнатой? В конце концов, граффити по всему дому были довольно похожие, хотя эту конкретную стену она вроде бы знала наизусть, но мало ли.

Однако пробежка по дому принесла ещё более озадачивающий результат: исчезла не только фигура в её комнате, но и все подобные фигуры по всему дому!

Яра механически зарегистрировала, что у неё стучат зубы и дрожат руки и колени, собрала свои манатки и опрометью вылетела с территории заброшенной стройки.

Она не возвращалась почти неделю. Но на всякий случай не шла из школы сразу домой, а бродила по чужим дворам, чтобы отгулять время, которое обычно проводила «на продлёнке». А сама всё пыталась найти какое-то рациональное объяснение исчезнувшим фигурам. Мог кто-то прийти и их смыть? Но она не нашла ни единого следочка краски в порах бетона. Конечно, она не очень долго искала, но даже и так отмыть… И зачем? Почему только фигуры, а не, скажем, матерные куплеты? И кто мог прийти в её убежище, да ещё в темноте? Ведь накануне в сумерках, когда она уходила, силуэты были на месте, а после второго урока, когда только-только рассвело, уже не было… Да возможно ли за такое время отмыть их все? И на полу не было ни луж, ни мыльной пены…

Может, ей вообще всё это приснилось?

Набравшись храбрости, Яра заглянула в заброс ещё раз, почти через неделю. Силуэтов по-прежнему не было. Она уже начала было задумываться, не примерещились ли они ей, или, может, они были где-то в другом месте, а память сыграла с ней злую шутку, но тут её осенило – было же видео!

Тем же вечером она отсмотрела несколько последних записей и нашла одну, где в кадр попал край стены. Силуэт был. Именно такой, каким она его помнила – палочный человечек с растопыренными конечностями, нарисованный тёмно-красной краской из баллончика. И поверх него, и под ним на стене были ещё какие-то граффити, и они остались. А силуэт исчез.

Яра поняла, что со страху у неё совершенно пропал аппетит, а ведь мама с минуты на минуту должна была позвать к ужину, и только ещё одной сцены вокруг таинственного любовника ей не хватало для полного счастья. Справляться со своим страхом Яра умела давно и хорошо, так что загнала его поглубже и отправилась отъедаться за весь день – в школе-то было в этом смысле довольно уныло. Кстати говоря, за то время, что она не ходила в заброс, она больше не похудела, хотя каждый день по два-три часа наворачивала круги по округе, а раньше ведь почти совсем не ходила пешком.

Неизвестно, куда бы Ярины страхи и любопытство завели её дальше, но в понедельник в её классе в кои-то веки произошло настоящее событие: к ним перевёлся новенький.

Он был высоченный и нескладный, как будто ещё не научился толком двигаться в таком большом теле. Стоял у доски, понурившись, пока учительница его представляла. Артемий. Именно так, не Артём. На галёрке зашушукались.

Яра в тот день проспала и не успела позавтракать, и теперь очень хотела есть, но до школьного обеда было ещё пять уроков, так что она была рада отвлечься на новенького. Он как раз озирался, куда бы сесть.

Яра вообще предпочитала сидеть близко к доске, потому что плоховато слышала, да и вообще, зад класса был уделом двоечников, но рядом с ней никто сидеть не хотел, особенно в последние месяцы – одноклассники отказывались вплоть до скандала с явлением родителей в школу. Учителя пытались пересадить её назад, мол, раз с тобой никто сидеть не хочет, не занимай хорошее место, но Яра чётко понимала, что на галёрке ей вообще не дадут заниматься, потому что там сидели все те, от кого ей обычно доставалось. Поэтому она напомнила, что плохо слышит, и что мама специально просила сажать её поближе, и что мама захочет подробно обсудить причины, по которым Яра должна быть лишена этой привилегии. Учителя хорошо себе представляли «подробное обсуждение» в исполнении Яриной мамы и сдались, оставив Яру за второй партой в гордом одиночестве.

И вот теперь Яра увидела в глазах учительницы торжествующий блеск – наконец-то кем-то можно заткнуть зияющий беспорядок!

– Садись вот сюда, – с плохо скрываемым ликованием предложила учительница. Впрочем, может, Яре просто померещилось, а новенький и вовсе ничего не заметил.

– Утырок к утырку, – донеслось вполголоса с задних парт.

Яра нахмурилась. Ну с ней-то всё понятно, а новенький им чем не приглянулся?

– Привет, – попыталась она в слабой надежде, что он не в курсе её «любовной драмы» и не знает, что она изгой.

Но он не ответил. Уткнулся в учебник и за весь урок не проронил ни слова.

Как и за все последующие уроки.

С Ярой его посадили везде и даже поставили в пару на физре, куда она теперь хоть иногда ходила, потому что наконец-то могла справиться хотя бы с простейшими заданиями. Но молчал он глухо, и даже не смотрел в её сторону.

Поначалу Яра ужасно обиделась, чуть не до слёз. Ну что такое, он ведь впервые в класс пришёл, она что, настолько ужасно выглядит, что даже ничего о ней не знающий человек не хочет общаться?! Потом рациональный мыслитель в ней взял верх и произвёл наблюдения: Артемий не общался вообще ни с кем и даже не отвечал на уроках. Учителя, казалось, смотрели на это сквозь пальцы, наверное, потому что новенький. Хотя, когда в прошлом году к ним в класс перевелась Светка, её с первого дня не щадили.

Должно быть, учителя что-то знали, решила Яра. Может, у него в семье кто-то умер недавно или там что. Она мысленно пожала плечами и продолжила жить, как будто рядом с ней по-прежнему никто не сидел.

Через пару дней ответ пришёл сам собой: Яра нечаянно подслушала мамин телефонный разговор. Ну как случайно, мама орала по телефону так, как будто святой обязанностью всех соседей было слушать и поддакивать через стенку.

– Да вы что, в школе для недоразвитых?! И почему же к нам? Взятку, что ли, дали? Ну ничего себе, а ведь приличная школа считается! Нет, это надувательство какое-то, почему моя дочь учится с каким-то отсталым?!

Яра молча намотала на ус и продолжила заниматься своими делами.

– Яра! – предсказуемо позвала мама, когда бесконечный телефонный разговор был окончен. – Ты представляешь! У вас этот новенький – он аутист какой-то! Я буду жаловаться! Это же надо! В приличную школу!

– Не надо жаловаться, – вздохнула Яра. – Он никому не мешает.

– То есть как не мешает?! Вы же из-за него будете отставать по программе!

– Не будем. Он сидит, как нет его, учебник читает, никому до него дела нет.

«И до меня заодно», – додумала Яра, но вслух говорить не стала. С появлением новенького от неё немного отцепились, поскольку появилась новая тема для обсуждения, а вот если бы вокруг него начался скандал, ей бы тоже перепало, она же с ним сидела.

Отношений с одноклассниками она от родителей не скрывала, но лишний раз напоминать тоже не хотела. Мама считала, что Яра сама виновата, «потому что вечно как бука», а папа читал нотации, что если тебя обижают, надо давать сдачи. Яра не понимала, как можно давать сдачи и при этом не быть букой, и не хотела возвращаться к этому разговору.

К счастью, мамины сведения о прежнем образовании Артемия оказались просто сплетнями, и завуч заглушила её попытки раздуть скандал в зародыше. К несчастью, эту сплетню подхватили от своих родителей другие ученики.

– Вот сидят два дебила, – театрально произнёс главный задира класса, Пашок, проходя мимо Яриной парты. – Один со справкой, другая по жизни.

Артемий, до сих пор не отрывавшийся от учебника, хотя урок уже кончился, неторопливо встал, отодвинул стул, вышел в проход и засветил Пашку в ухо.

Яра глазам своим не поверила – настолько неагрессивными казались движения соседа, как будто он вовсе и не планировал никого бить!

Пашок обалдел, но в долгу не остался. Точнее, попытался не остаться. Артемий был на голову его выше, да и длины рук Пашку не хватало, чтобы стукнуть, когда новенький его отталкивал.

– Братва, наших бьют! – завопил Пашок, призывая своих лакеев.

Вчетвером они уложили Артемия на парту, но тут вошла учительница. Её возмущению не было предела, и половину следующего урока она распиналась, как нехорошо нападать скопом на одного, и что наш класс должен демонстрировать дружелюбие по отношению к новенькому, а что он первый начал – и слышать не хотела. После урока Пашка сотоварищи погнали на ковёр к завучу, где, Яра надеялась, им собирались продолжить головомойку на весь оставшийся день.

– А ты не такой уж и аутист, – тихо сказала она во всеобщем гаме.

– Да я вообще не аутист, – так же тихо ответил Артемий и снова уткнулся в учебник.

– А чего ты всё время молчишь? – попыталась в лоб спросить Яра, когда поняла, что больше ничего сосед говорить не собирается.

Но ответить он не соизволил.

Яра пожала плечами и оставила его в покое. Мало ли. Она сама иногда тоже предпочитала притвориться глухой, а то и слепой. Кто знает, какие у него проблемы были там, откуда он пришёл. Что ей за дело, в конце-то концов.

Следующая неделя пролетела без происшествий. Яра сидела у стеночки, прикрытая Артемием. Он ещё пару раз отвешивал тумаков Пашке и его прилипалам, но каждый раз так подгадывал по времени, что учителя заставали только Пашкину ответную реакцию, при этом самому Артемию не доставалось. Яра держалась рядом с ним и на перемене, незаметно так, в стороночке, занятая своими делами, чтобы никто ничего не заподозрил.

Однако близились новогодние каникулы, а значит, итоговое родительское собрание. Яре было интересно посмотреть на родителей Артемия, хотя она немножко переживала, какой шквал вопросов на них обрушится в том числе и от её мамы. Мама явно предвкушала встречу и к собранию готовилась тщательно: купила новую кофту и подкрасила волосы. Перед самым собранием Яра, рано вернувшаяся из школы, наблюдала нанесение боевого макияжа и содрогалась.

Но всё обошлось – родители Артемия на собрание не явились. Учителя хотели им позвонить, но оказалось, что телефона ни у кого нет, даже в документах в кабинете завуча. Адрес значился в частном секторе, где номера домов-то не везде есть, а ходить зимним вечером по улицам, выспрашивать, никому не хотелось. Ну не пришли и не пришли, в конце концов, нареканий по успеваемости Артемия ни у кого не было – он хоть и молчал, а домашнюю работу и тесты писал прилично.

Каникулы Яра не любила, потому что у неё не было подобающего повода выйти из дома, а просто так пойти одной гулять её не пускали – даже не потому что опасно, а просто не понимали, зачем. Приходилось сидеть все дни у себя в комнате и бездельничать, ну максимум учиться. Рисовать дома было неудобно, потому что мама могла войти в любой момент без спросу, а за комиксы Яру давно ещё ругали, потому что «это и не литература, и не живопись, да и вообще, там всё время кого-то убивают». От скуки Яра в основном ела, и даже набрала пару кило, в кои-то веки порадовав маму, но существенно это ситуацию не изменило, только мама теперь была ещё прочнее убеждена, что похудание было временным.

Наконец школа началась снова, и Яра почти с удовольствием заняла своё место у стены, оставив второй стул для Артемия. Он опоздал и выглядел болезненно, но в течение дня поправился и даже помог дежурной Яре поставить стулья на парты в конце дня. На неё он при этом не смотрел, но ей и не особо оно было надо.

Однако после школы ей снова было нечего делать, возвращаться в свой заброс она боялась, а идти домой, просидев там все каникулы, совершенно не хотела. Пока она топталась у ворот школы и решала, Артемий прошёл мимо, как всегда, ничем не выдав, что заметил её. Яре стало любопытно, куда он пойдёт. То есть, вероятнее всего он бы пошёл домой, но ей было интересно, где этот самый дом находится. Подождав, пока сосед дойдёт до угла, она отправилась следом.

Весь день шёл мягкий снег, поэтому различить следы Артемия на дороге было нетрудно. Яра старалась дожидаться, пока он куда-нибудь свернёт, и только потом следовать за ним, потому что человека её габаритов было легко отличить на улице… «Ой, я же теперь намного худее,» – вспомнила она внезапно. – «Значит, я могу затеряться в толпе».

Осознание этого её удивило, а ещё больше её удивило то, что она это только сейчас поняла. Но толпы вокруг всё равно никакой не было – кому надо в первый день после новогодних праздников таскаться вечером по улице. Она даже цель свою, Артемия, различала плохо, хоть он и был в красной куртке.

Идти пришлось довольно далеко, что было логично, если вспомнить, что жил сосед в частном секторе. Но вот, наконец, обойдя по дуге новую церковь, следы свернули с дороги на проезд, вероятно, ведущий к воротам дома.

Яра осторожно заглянула за большое дерево, скрывавшее её от возможного взгляда Артемия, и на этот самый взгляд напоролась.

Артемий стоял у ворот, обернувшись, как будто ждал Яру.

– Ой, – сказала она не своим голосом. – Это ты. А я тут… гуляла.

– Хочешь зайти? – спросил Артемий.

– Э… Ну… – Яра замешкалась. Он это всерьёз? – А твои родители не будут против?

Он пожал плечами, но скорее не так, как будто не знал, а так, как будто это было неважно.

Яра чувствовала себя виноватой за слежку, хотя не причинила соседу по парте никакого вреда, а ещё ей казалось, что она напросилась в гости, хотя вроде бы ни о чём таком она не просила. Думать под взглядом Артемия было тяжело, и первая её реакция была отказаться и убежать.