Kitobni o'qish: «Я тебя заколебаю!»
Пролог
– Итак, гражданка Шолохова… – дежурный дознаватель ещё раз прочитал рапорт наряда патрульно-постовой службы и хмыкнул, насмешливо глядя на сидящую перед ним парочку. – Ну и что вы делали в лесопарке поздно ночью? И чем вам помешал гражданин Араньев?
Гражданин Араньев вопрос дознавателя встретил тихим, довольным смешком. Сверкнув фирменной улыбкой, он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди, искоса глянув на сидящую рядом соседку.
Гражданка Шолохова на эту пантомиму только скривилась и наградила «эту рельсу говорящую» (дословная цитата из рапорта наряда) испепеляющим взглядом. После чего пожала плечами, уставившись на собственные руки с таким видом, словно ничего интереснее в жизни не видела.
– Хорошо, – капитан полиции, Александр Юриевич Рзаев показательно вдохнул и снова взял в руки рапорт. И принялся зачитывать его вслух, с выражением и многозначительными паузами. – Значит так… Нарядом ППС в составе… Это мы опустим, дальше… А, вот. При патрулировании лесопарковой зоны в районе пересечения улицы Строителей и улицы Уральской нами была задержана гражданка Шолохова при попытке нанести тяжкие телесные повреждения гражданину Араньеву. Орудием преступления была лопатка, предположительно сапёрная. Также у задержанной обнаружен чёрный полиэтиленовый пакет с неизвестным содержимым, предъявить которое к осмотру гражданка Шолохова отказалась. Вследствие чего была направлена в ближайшее отделение полиции для дальнейших разбирательств. Гражданин Араньев от госпитализации отказался и вызвался сопровождать гражданку Шолохову, – тихо кашлянув, Рзаев отложил рапорт в сторону и, вновь посмотрев на задержанных, вежливо поинтересовался. – Всё верно?
Шолохова голову так и не подняла, продолжая чересчур внимательно разглядывать собственные руки, иногда ковыряя дырку на джинсах, на коленке. Но головой кивнула, соглашаясь со всем, что озвучил дознаватель. А вот Араньев…
Гражданин Араньев язык за зубами держать не умел от слова «совсем». И, широко улыбнувшись (хотя куда уж шире?), выдал, обнимая девушку за плечи:
– Товарищ капитан, ну я вас умоляю! Тяжкие телесные, орудие преступления… Да мы с женой всего лишь смотрели, куда можно высадить берёзку. Сегодня годовщина начала нашей семейной жизни, хотелось как-то увековечить это событие.
– Араньев… – тихо, но очень вдохновенно выдала Шолохова, стиснув пальцы так, что побелели костяшки. – Если тебе так хочется что-то увековечить… Советую задуматься о памятнике. Очень советую задуматься!
– Кхм, – кашлянув, Араньев покосился на девушку, но обнимать не перестал. Хотя и поинтересовался громким шёпотом у дознавателя. – А лопату у неё точно отобрали?
– Да, – недоумённо моргнув, откликнулся Рзаев. Подумал и добавил, с любопытством изучая вновь замолчавшую девушку.– Как и пакет с неизвестным содержимым. Кстати, что вы там прятали, гражданка Шолохова? Наркотики, золото, оружие?
– Труп, – мрачно откликнулась та, наконец-то подняв голову. Смерив дознавателя нечитаемым взглядом, она дёрнула плечом пытаясь скинуть чужие загребущие лапы.
Лапы скидываться отказывались. Наоборот, почуяв сопротивление жертвы собственного, непередаваемого обаяния, Араньев только крепче сжал объятия, притягивая девчонку поближе к себе. И чем больше та упиралась, пихая его локтем в бок и пиная по ноге, тем довольнее улыбался парень.
На взгляд нормального человека это попахивало ярым, махровым мазохизмом. На взгляд самого Вениамина это было забавно. А что думала гражданка Шолохова, так и осталось тайной, покрытой мраком. Потому что…
Ну потому, что вставить хоть слово ей не давала широкая мужская ладонь, вовремя заткнувшая открывшую было рот девушку. И никакие попытки испепелить взглядом мерзавца на Араньева не подействовали. Невинно похлопав глазами, он хохотнул, уточнив:
– Понимаете, товарищ капитан… Тут такое дело. Нам моя любимая тёща хомячка подарила. Сказала, что в доме должна быть хоть какая-то живность, а не одни кактусы. Не пустыня ж… Вот. А хомячок стащил где-то гайку, крупную такую. Грамм триста в ней было, если не больше. За щёку засунул, падла… В смысле, несчастный погибший, да. Ну и учесал на балкон. А балкон у нас, товарищ капитан не застеклен… И кто бы мог подумать, что хомячок решит полюбоваться на наш двор? И гайка его перевесит? Вот уж действительно, стечение обстоятельств! Айш! Ксю, ты чего кусаешься?!
– Товарищ капитан, – наконец, вырвавшись из крепких объятий, Шолохова отодвинулась вместе со стулом в сторону. И совершенно серьёзным тоном попросила, подозрительно поглядывая на своего «супруга». – Посадите меня на пятнадцать суток, а?
– Эм… – дознаватель от такой постановки вопроса чуть-чуть растерялся. Но сумев взять себя в руки, заинтересованно вскинул бровь. – И за что же мне вас посадить, гражданка Шолохова? Вы же вроде как… Невиновны. Или я что-то путаю?
– Да хоть за нарушение общественного правопорядка, – девушка сдула с носа прядь тёмных волос и ткнула пальцем в сторону Араньева. – Потому что если вы меня не посадите… Ей-богу, я его действительно убью!
На пару минут в кабинете воцарилась удивлённая тишина, нарушаемая лишь суетой в коридоре за закрытой дверью. А потом Вениамин умильно вздохнул и поинтересовался у дознавателя, прижав руки к груди:
– Правда, она лапушка?
– Ах ты…
От новых телесных повреждений Араньева спасло только чудо. В лице доблестного стража правопорядка, капитана полиции Рзаева Александра Юриевича. Который успел не только вскочить, но и перехватить девушку до того, как она приложила этого балабола громоздким дыроколом советских времён, так неосмотрительно оставленным на краю стола дознавателя.
– Дежурный! – гаркнул Рзаев, не без труда удерживая гражданку Шолохову от нарушений сразу нескольких пунктов Уголовного кодекса Российской Федерации. – Да мать вашу… Дежурный! Где тебя носит, Хомов?!
– Я здесь! – дверь распахнулась, с грохотом врезавшись в стену, и на пороге кабинета появился пухлый сержант, с надкусанным бутербродом в одной руке и литровой кружкой чая в другой. – Что? Где? Когда?!
– Хомов, что ж ты… – начал, было, дознаватель. Остановился, вдохнул, выдохнул. И вытащив из цепких пальцев девушки орудие возмездия, подтолкнул её к дверям. – В камеру её, пусть посидит, подумает. И…
Громко заурчавший живот заставил смутиться и саму Шолохову, и присутствующих здесь мужчин. А Хомов ещё и бутерброд с одуряющее пахнущей сырокопчёной колбасой за спину спрятал, выставив кружку с чаем как своеобразный щит перед собой.
– Хоть чаем её напои. Чай-то у тебя есть, Хомов? Про совесть и стыренные бутерброды я благополучно молчу, – подтолкнув насупившуюся гражданку Шолохову поближе к сержанту, Рзаев одёрнул китель. И нахмурился, смерив застывшего на пороге товарища по службе подозрительным взглядом. – Хомов? Чего стоим? Кого ждём?
– А, ща! – засунув в рот остатки бутерброда, толстяк подхватил девушку под руку и потащил за собою, на ходу бурча что-то себе под нос о всемирной несправедливости и чёртовых, глазастых товарищах.
За которых приходится все делать ему, бедному сержанту Хомову. А он всего лишь сержант! И вообще…
Что там вообще, капитан уже не слушал, захлопнув дверь и потерев переносицу. После чего обернулся, засунув руки в карманы форменных брюк. И насмешливо вскинул бровь:
– Ну и как это понимать… Гражданин Араньев?
– Тьфу на тебя, – легко и непринуждённо откликнулся этот самый гражданин, вольготно раскинувшись на стуле и заложив руки за голову. Солнечно улыбнувшись, он добродушно протянул. – Я ж чуть дар речи не потерял, когда тебя в этом кабинете увидел. Не, я в курсе, что ты перевёлся и всё-такое… Но дознаватель? В районном отделе полиции? Рзаев, куда ты засунул свои амбиции, а я пропустил этот эпичный момент?
– И я тебя рад видеть, ага, – хмыкнув в ответ на такую проникновенную речь, Сашка Рзаев, взлохматил коротко остриженные волосы на затылке. И, притянув стул поближе, уселся на него, опершись локтями на высокую спинку. – Как жена, дети? Да всё отлично. Как сам? Работаю помаленьку. Вот так, Веник, к твоему сведению, надо приветствовать старых друзей.
Тихо фыркнув, Араньев всё же не выдержал и расхохотался, хлопнув его по плечу:
– Я тоже рад тебя видеть, без шуток. И даже выпишу именную благодарность от себя лично и всей моей семьи за спасение моей головы, ага. Дважды за одну ночь – это сильно.
– Мне надо уточнять, куда стоит засунуть эту благодарность? – Сашка притворно нахмурился, пытаясь стереть эту вечную, раздражающую всех и вся, ухмылку с лица товарища.
– Я догадываюсь, – Вениамин поднял руки, признавая поражение. И тут же, без перехода проговорил. – Ну? Дело можно считать закрытым, и мы с моей «жёнушкой» можем идти домой?
– С одним условием, – чуть подумав, Рзаев согласно кивнул головой. В конце концов, Араньева он знал достаточно, чтобы периодически испытывать желание прикопать неугомонную двухметровую тушу под ближайшим деревом. И девушку понимал, очень даже понимал. Но…
Любопытство ж не порок, верно?
– Это, с которым ещё?
– Хочу знать ответ на один, единственный вопрос. Вы что… Действительно труп закапывали там, в лесопарке?
С минуты Араньев тупо пялился на него откровенно удивлённым взглядом. Даже не моргал почти, честное слово. А когда отмер, откинулся голову назад и заржал. Самым натуральным образом, хлопая себя по колену и вытирая выступившие на глаза слёзы. И только отсмеявшись, ляпнул:
– Вот не поверишь… Реально труп. Жертва насильственных действий организованной группы лиц. Состоящей из граждан исключительно несовершеннолетнего возраста…
К чести капитана полиции, товарища Рзаева, от этого заявления на его лице не дрогнул ни один мускул. Зато сразу вспомнились все статьи родного уголовного кодекса, включавшие в себя санкции за соучастие в преступлении, соучастие в сокрытии преступления и использование служебного положения в корыстных целях, да.
А ещё почему-то вспомнилось, что собственный начальник угрожал внезапными проверками из УСБ, лютовавшего на фоне обострившихся случаев взяточничества на рабочем месте в доблестных рядах правоохранительных органов. И вот как это всё совместить с дружескими отношениями, попутно отмазав собственного товарища от потенциального срока за непреднамеренное убийство, Александр Юриевич не представлял.
Хотя и очень старался.
«Задержанный» же с любопытством следил за тем, как меняется выражение лица товарища. Чтобы спустя пару минут, хлопнув парня по плечу, хмыкнуть:
– Расслабь булки, Сань. И прекрати шуршать страницами небезызвестного УК РФ, а? Ей-богу, он дома до печёнок достал, тут его ещё вспоминать. И да. Это был труп. Но не человека, а…
Громогласный, женский визг на всё отделение сработал не хуже пожарной сигнализации. Во всяком случае, подскочили от неожиданности оба: и Вениамин, чудом не грохнувшийся на пол вместе со стулом, и капитан Рзаев, умудрившийся не только подпрыгнуть, но и вытащить табельное оружие из кобуры. А в следующий миг дверь кабинета открылась с пинка, и туда, прямо в крепкие объятия бедного дознавателя влетела доблестная сотрудница этого же отдела полиции, Маринка Сойкина.
Чтобы повиснув на шее сослуживца, истошно завопить:
– Там… Там…
– Да что там-то?! – не выдержав, рявкнул Рзаев, пытаясь отцепить от себя пальцы с ярко-алым маникюром.
– Там мышь! В пакете! Я пакет открыла, чтоб визуальный осмотр содержимого провести, а она… Она как прыгнет! И…
Что там «и» выяснить не удалось. В небольшом (если так можно выразиться) отделении полиции начался форменный бардак. Кто-то бегал со шваброй, кто-то стоял на столе, а кто-то горячо уверял, что крыса не одна, их тут целая банда! Даже товарищ полковник, выглянувший из своего кабинета, не смог ничего изменить.
Оценив ситуацию, он предпочёл вернуться на своё рабочее место. Тем более, что запасы кофе и коньяка позволяли, ага. Вениамин же…
А что Вениамин? Получив от раздражённого друга приказ «Убираться к чёртовой бабушке, вместе с соучастницей!», он тут же приступил к его непосредственному исполнению. И даже попытка Шолоховой вцепиться во все, что попадётся на пути и остаться в камере, его не остановила.
Наоборот, закинув активно сопротивляющуюся девушку на плечо, Араньев с гордым видом победителя вынес её из отделения полиции. И на ноги поставил, только оказавшись на крыльце, подальше от сотрудников отдела, поближе к свободе, так сказать.
Воцарившееся между ним и Шолоховой молчание можно было бы назвать благостным. Правда, недолгим. Ещё раз оглядев свою вредную, противную, очаровательную…
Поймав себя на этой мысли, парень ужаснулся. Потом задумался. Потом снова ужаснулся. Но всё же озвучил вслух не дававшее ему покоя предложение:
– Ну что, Ксения… Мир?
– Мир? – после небольшой паузы, переспросила соседка, гневно сощурившись и скрестив руки на груди. – Мир?! Ну уж нет, Араньев. Это война!
«И всё-таки она само очарование, когда злится…» – успел подумать Вениамин. До того, как получил по плечу той самой, злополучной сапёрной лопаткой. Опять. Не сильно, но обидно. И вообще.
Кто ей вернул это орудие возмездия, а?!
Глава 1
Ксения Шолохова
– Нет, ну ты представляешь?! Мало того, что этот упырь попёрся за каким-то лядом следом за мной… Мало того, что он напугал меня до чёртиков в этом долб… – скосив глаза на разношёрстную группу детишек, оккупировавшую ровный пятачок асфальта и увлечённо споривших о том, каким мелком рисовать ёжика, я глубоко вздохнула. И продолжила возмущаться. Шёпотом. – Нет, ну мало того что в этом грёбанном лесопарке он меня напугал до икоты… Так он ещё смеет что-то говорить о мире, прикинь?! На пороге отделения полиции, где мы, на минуточку, оказались по его вине! Нет, ну ты представляешь?!
– Ага, – согласно булькнула чаем Ленка. И мечтательно вздохнула, подперев щёку кулаком. – Какой же он рома-а-антик…
Я от такого заявления аж новой гневной тирадой подавилась. И чуть с окна не выпала, благо первый этаж, и убиться, рухнув с метровой высоты, не выйдет при всём моём желании. Но гранёный стакан, с боем добытый в школьной столовке, отставила в сторону.
После чего очень мягко и ласково поинтересовалась, пощупав лоб удивлённо моргнувшей подруги:
– Ленок, ты точно в порядке? Это чудо к романтике имеет такое же отношение, как я к высшей математике… Исключительно параллельное!
– Просто кто-то слишком восторгается рыцарем печального образа, воплощённым Вальтером Скоттом в «Айвенго», – ввернула шпильку Ленка Строкова и шутливо пихнула меня локтем в бедро.
Шутка была с «бородой» и потеряла свою актуальность ещё в бытность мою сопливым студентом филфака. Что, впрочем, не мешало с умным видом протянуть:
– Во-первых, моя любовь к «Айвенго» давно и прочно сгорела на костре личного опыта и суровых жизненных реалий. Мне, знаешь ли, куда больше импонирует подход к женщинам кота Бегемота. Помнишь? – и, прикрыв глаза, я взмахнула рукой, по памяти процитировав любимую историю. – «Это водка? – слабо спросила Маргарита. Кот подпрыгнул на стуле от обиды. – Помилуйте, королева, – прохрипел он, – разве я позволил бы себе налить даме водки? Это чистый спирт!»
– Так может у тебя с ним как раз как у Булгакова, – сощурилась Ленка. – Как там было? «Любовь выскочила перед нами, как из-под земли выскакивает убийца в переулке, и поразила нас сразу обоих!»?
– Шутишь, что ли? – я скептично фыркнула, снова покосившись на детишек. Сейчас они не сошлись во мнении, надо ли солнцу глазки рисовать. И если надо, то где? – Всё, что меня связывает с этим «рома-а-антиком», это общий подъезд и длинная череда идиотских ситуаций. Ну и попытки залить его с моей стороны, да. Грешна, не каюсь, я в сантехнике ни черта не разбиралась… До того чёрного дня. Всё остальное, исключительно ваши домыслы и фантазии, коллега!
Может быть, Ленка Строкова, наша восходящая звезда начального общего образования, молодой, энергичный тиран детских умов и прогибатель неокрепшей родительской психики, и хотела что-то возразить. Вот только дети на то и дети, чтобы напоминать о себе в самый неподходящий момент. И стоило хрупкой, миниатюрной Ленке рот открыть, как с улицы раздался вопль:
– Ленванна! А Лёнька того… Матом ругается! И мелок… Мелок мой забра-а-ал!
«Ленванна» на этот вопль оголодавшего нильского крокодила только вздохнула украдкой. И отправилась наводить порядок своей твёрдой рукой до того, как малышня начнёт решать этот конфликт радикально. Хотя стоит признать, эта смена детского оздоровительного лагеря при школе была относительно спокойной. Всего лишь три содранных коленки, два синяка на лбу и знакомство с крапивой, росшей в самом дальнем углу школьного стадиона. А вот до этого…
Хихикнула, спрыгивая с подоконника и убирая стаканы на заваленный раскрасками, игрушками и прочей ерундой учительский стол. Прошлая смена отличалась умом и сообразительностью. Умудрившись собрать на себя всё – начиная от перелома локтя и заканчивая анонимной жалобой в местное отделение Роспотребнадзора на организацию питания в пришкольной столовой.
И если кто-то скажет вам, как скучно работать в образовании, тресните ему от души томиком собрания сочинений Лермонтова Михаила Юрьевича. Вдруг мозги на место встанут и перестанут всякую ересь генерировать, а?
– Кхм… Ксения Игоревна? – осторожный, робкий вопрос распугал моё мечтательное настроение и прозвучал, как гром среди ясного неба.
Напугав меня до чёртиков и заставив пару раз напомнить себе самой, что я всё-таки учитель. И не трудового воспитания, а русского языка и литературы. Поэтому, глубоко вздохнув, я одёрнула край чёрной футболки с принтом эмблемы одной из легендарных рок-групп и обернулась к двери.
Чтобы, скрестив руки на груди, вежливо, профессионально улыбнуться и поинтересоваться:
– Да. А вы?…
Стоявший на пороге мужчина средних лет тяжело, обречённо вздохнул и протолкнул в кабинет насупленного подростка лет тринадцати на вид. В драных джинсовых шортах, растянутой футболке и пыльных кедах.
– Я папа Никиты Мурашева, вы просили подойти, – попытку мелкого сбежать, суровый родитель пресёк сразу же, ухватив пацана за ворот футболки и не обратив никакого внимания на его возмущённое пыхтение. Ещё и тряхнув его, сурово поинтересовался. – Ну? Что надо сказать?
– Здрасьте, Ксения Игоревна-а-а, – недовольно и гнусаво протянул мой «любимый» двоечник из восьмого «б» класса. И, засунув руки в карманы шортов, уткнулся взглядом в пол. Явно и неприкрыто намекая, что он вот вообще не причём. И идти он сюда не хотел. И вообще! Чё они к нему пристали-то, а?!
– И я тебя рада видеть, Мурашев, – хмыкнув, я качнула головой. Попутно попытавшись вспомнить, что хотела от его старшей версии и зачем вообще просила прийти.
Память сотрудничать отказывалась категорично. Но спустя пару минут моих душевных терзаний и повисшего многозначительного молчания, сжалилась, недвусмысленно намекнув, что речь идёт об условном переводе в девятый класс, провисшей посещаемости и почти нулевой успеваемости. А впереди государственная итоговая аттестация и…
– Так, – наконец, выдала я, хлопнув в ладоши. Мурашев-младший подпрыгнул от неожиданности и с опаской на меня покосился. Тут же вновь принялся разглядывать свои кеды, громко и показательно шмыгая носом. – Никита, выйди, пожалуйста, в коридор. Нам с твоим папой нужно серьёзно поговорить.
– А…
– Ник, – сурово одёрнул встрепенувшегося, было, парня, отец. И кивнул головой в сторону двери. – Марш. И никуда не вляпайся.
– Тыц… – недовольно буркнул парень, и, сгорбившись, зашагал в указанном направлении. Проворчав себе под нос, пренебрежительно. – Поду-у-умаешь…
Всем своим видом подросток демонстрировал бунт. Против родителей, против учителей, школы и вообще, всего этого мира. И не преминул сообщить об этом громким хлопком двери. У меня даже бумаги слетели с края стола, а несчастные стаканы подпрыгнули, жалобно звякнув.
– Кхм… – я озадаченно почесала бровь и вздохнула, плюхнувшись на свой стул и подкатившись к своему непосредственному рабочему месту. Дёрнула мышку, выводя компьютер из «спячки», и в пару кликов открыла папки с рабочими программами и собственный аналитический отчёт. Кажется, именно туда я втиснула свои предложения по тому, что нам делать с Мурашевым.
Мурашев-старший только вздохнул, так и оставшись стоять посреди кабинета. И, спохватившись, я отодвинула в сторону часть макулатуры пополам с недоделанными аппликациями мелкоты и махнула родителю на свободный стул:
– Присаживайтесь, Алексей Андреевич. У нас будет долгий разговор.
– Я надеюсь, что он будет плодотворным, Ксения Игоревна, – мужчина устроился на стуле и закинул ногу на ногу, сцепив пальцы в замок. И глядя на его позу, манеру держаться, я почему-то вспомнила, что, по данным из личного дела парня, папаня у него – мент в отставке.
Я сощурилась, сверяясь с собственными записями и украдкой разглядывая сурового Мурашева-старшего. Вот бытует в народе мнение, что если у тебя родители педагоги, то сам ты – образцово-показательный ученик, гений и прочее-прочее-прочее. А если папа у тебя представитель органов правопорядка, то ты должен быть примером для собственных одноклассников во всем.
Глянула в характеристику Никиты. Ну, мнение-то может и бытует. Но с реальностью оно не состыкуется, ни в коем разе. Так что…
Следующие полчаса у нас с Мурашевым-старшим был целый мозговой штурм, по итогам которого мы не только составили примерное расписание дополнительных занятий для его ненаглядного чадушки, но и незаметно перешли на дружеский тон общения.
Поэтому я даже не удивилась, когда вздохнув, Алексей Андреевич, выдал:
– Ну что ж, Ксения Игоревна. Я вас понял, будем работать.
– Он хороший, – я вздохнула, припомнив, как вечный бунтарь и саботажник Мурашев сам напросился волонтёром в приют для животных. Как возился с щенком со сломанной лапой и шикал на одноклассников, пытавшихся поиграть с забившимся в угол котёнком, шипевших на всё и вся.
– Бестолочь он, – хмыкнул мужчина, но благодарно улыбнулся в ответ на мою попытку похвалить собственного отпрыска. – Хороший, но бестолочь. Будем работать. Всего хорошего, Ксения Игоревна.
– И вам, Алексей Андреевич, – я искренне улыбнулась. И, заметив заглянувшего в дверь Никиту, подмигнула ему.
Парень смутился, насупился и снова скрылся в коридоре. А следом за дверь вышел и сам Мурашев-старший, явно успевший отловить сына до того, как тот слинял. И я искренне понадеялась, что моя интуиция меня не обманула, и отец у Никиты хоть и строгий, но хороший.
Во всяком случае, пороть сына он явно не планировал, что радует. И даёт возможность наконец-то сосредоточиться на работе. Что я и сделала, старательно игнорируя мысли о несносном соседе, своих приключениях и прочих прелестях жизни. Потому что это на календаре лето, каникулы и законные отпуска. А по факту, глядя на меня, моё непосредственное начальство явно думает, что это устройство может работать быстрее. Мало того, что на предварительном распределении часов, мне снова сунули основную школу, с пятого по девятый класс, включительно (слава богу, не все!)…
Так ещё и навязали курировать местный театральный кружок! К которому нет ни рабочих программ, ни примерного репертуара… Ни-че-го! Даже реквизита толкового – и того нет. Поэтому…
– Береги-и-ись!
Зычный вопль многократным эхом отразился от стен. А следом за ним случилось три вещи одновременно: я уронила ручку и любимый ежедневник под стол, в открытое окно влетел футбольный мяч и жалобный звон стекла возвестил о том, что допотопной вазе, стоявшей в одном из шкафов пришел окончательный и бесповоротный капец.
И я даже не знаю, что опечалило меня больше.
– М-да, – растерянно почесав затылок, я полезла под стол поднимать канцелярские принадлежности. Да так и застыла там в позе «зю», когда свистящий шёпот прокатился по классу:
– Не сцы, братва! Ксюхи нет! Ща я мяч достану, а там…
– Ну, во-первых, не Ксюхи, а Ксении Игоревны, – выбравшись из своего убежища, я сдула с носа прядь волос и уставилась на виновника переполоха, уже успевшего залезть в окно.
Рыжего такого, конопатого, тощего и насупленного. А ещё явно задумавшего слинять, но угроза в виде степлера, зажатого в моих пальцах была отнюдь не двусмысленной.
– А во-вторых, – на этой фразе группа поддержки известного школьного хулигана Ваньки Барсаева дружно сделала ноги, оставив его один на один со страшной карой в моём скромном лице. – А во-вторых, совок и веник в углу, мяч верну, когда все уберешь. Задача ясна?
– Так точно, Ксения Игоревна, – всё так же насуплено и недовольно протянул Барсаев. И почесал нос, уточнив. – А это… А ругаться будете?
– А поможет? – я задумчиво постучала кончиком ручки по подбородку, разглядывая одного из своих самых проблемных учеников.
Иван Сергеевич Барсаев был пятнадцати лет отроду, доблестно скакал с тройки на двойку, имел четверку по пению и пять по физкультуре и трудам. Но при всем при этом не вылезал с советов профилактики и с заседаний комиссии по делам несовершеннолетних, числился в паре сводок в отделении полиции и был безмерно талантлив.
Хотя не там, где надо бы. Впрочем, в одном Ванька был просто потрясающе гениален: в умении заболтать всех и вся. А ещё он обладал убойным обаянием и злиться на него не получалось у всего педколлектива, включая сурового директора и завхоза.
– Я это… Я, правда, случайно, – Барсаев тяжело вздохнул, скрестив руки на груди. Ещё и ногой шаркнул, в потрепанных кедах на босу ногу.
– Барсаев, совок и веник сами себя не возьмут, – я вздохнула, тепло улыбнувшись этому воробью. Такой же нахохлившийся и ждущий подвоха ото всех. – И помни, попытка сачковать с твоей стороны…
– Будет караться вашим боевым степлером, ага, – хохотнул этот шкет. И, бурча что-то себе под нос, принялся собирать остатки бедной вазы. – Ксения Игоревна, а вы это… Откуда у вас такая меткость-то?
– Тяжелое детство, деревянные игрушки, Барсаев, – хмыкнув, я снова принялась листать ежедневник, намереваясь заняться тяжелой, но любимой работой. Вот только кто б мне дал?
Дверь в класс с грохотом распахнулась, явив мне запыхавшуюся, раскрасневшуюся Ленку. Та протараторила, прижимая руку к груди:
– Ксю, ты чего расселась?! Вперёд, спектакль через пять минут начнётся!
– Твою ж…
Похватав со стола всё, что было необходимо, я вылетела следом за подругой. Махнув рукой и на удивленно хлопающего глазами Барсаева, и на настырные мысли о собственном соседе. Поверьте, куда больше меня сейчас занимал вопрос, просохли ли те самые злополучные кустики, которые я рисовала два дня подряд…
И куда делся нос Буратино, чёрт возьми?! Эх, тяжела учительская доля…
