Kitobni o'qish: «Не стоит село без Лёли. Истории из глубинки»

У памяти есть свойство забывать.

А я хочу вспомнить.

Введение

Моя прабабка, Егорова Ольга Петровна, не ассоциируется у меня с именем Ольга. Никто не называл её по имени-отчеству или «тётя Оля». Для дочери и зятя она была «мама», «мамаша», для всех других – ЛЁЛЯ. Всегда. И никак иначе.

Лёля родилась ещё при царе, а умерла в канун XXI века. «Человек-век». Долго прожила, много видела. Таких много, скажете вы. Она отличалась от всех, скажу я. А точнее напишу.

Язык без костей

Все поколения нашей семьи помнят Лёлю. Редкий день проходит, чтобы её «не вспомянули». Лёлины словечки «не сходит с языка». Она напоминает о себе цитатами, которые живут в нашей речи.

Даже моя дочь, видевшая Лёлю только на фото, спустя четверть века после Лёлиной смерти, говорит о ней так:

– Моя любимая родственница.

Лёля была упёрта, бодлива, болтлива. Последнее – особенно.

– Язык без костей, – иногда говорим мы друг другу, намекая на яркое качество, которое перешло от прабабки, любительницы поболтать, – о, баба Лёля!

Это любя и шутя. Да и в полмеры: повторить Лёлю невозможно. С годами пришло понимание, какой это был уникум. Наш.

Росту Лёля была ниже среднего, а вот размер ноги был больше сорокового и широкая стопа. На эту тему вопросом подкалывали деревенские мужики:

– Лёля, а почему у тебя нога такая большая?

– А это чтобы не упасть! – молниеносный ответ.

На абсолютно любые вопросы она всегда отвечала не задумываясь.

– А когда я родилась? – будучи маленькой, я пробовала поставить прабабку в тупик неожиданным вопросом.

– А я тебя не рожала!

Язык у Лёли, казалось, никогда не уставал. Она любила «вказать» – дать совет. Просят или нет, для неё значения не имело.

– Бабуль, я не люблю, когда вказывают, – часто говорила моя мама.

– А я люблю вказать!

В деревенской бане, которая топилась по-чёрному, было нестерпимо жарко и нечем дышать. Тот случай, когда у меня уже нос побелел, и максимум того, что я могла произнести:

– Угу.

Язык пожилой Лёли в это время молотил без устали. Она «балаболила» всегда и везде. Да ещё и юморила. Удивляла и скоростью речи, и быстрой мыслительной реакции.

Вспоминается к теме Лёлина загадка и отгадка.

– Что быстрее всего на свете?

– Мысль.

Крепкая личность

Лёля родилась в 1912 году, в праздник, в Иванов день, в деревне Маньково Островского района Псковской области. Пешком до ближайшего города Острова десять километров.

Дом в Маньково стоял на берегу реки Великой. Земля там была хорошая. Отсюда, наверное, ещё одна Лёлина загадка:

– Что жирнее всего на свете?

– Земля.

Скотины держали много. Курицу резали на один день, утка уходила на два. Мать Лёли, Наталья, каждый день готовила на семью.

– Была не грамотна, но деньги посчитает, не ошибётся, – говорила Лёля о матери, а про детство в родительском доме, – работно, но сытно.

Отца Лёли, Петра, раскулачивали не раз, хотя он был середняком. В деревне его называли «крепкая личность». Говорили, что умел многое лечить заговорами.

Лёля тоже умела «пошептать», но только от некоторых болезней. Например, остановить кровь. «Шептала» она и на волос. И выходил!

Кроме Лёли, в семье было ещё четверо детей. Про двух братьев, которые погибли в войну, Лёля не рассказывала. А вот брат Иван (1909 года рождения) и сестра Татьяна (1910 года рождения) – важные персонажи её жизни.

– Танюшка и Ванюшка, – оба имени Лёля произносила с ударением на первый слог. Она и внучек позже будет называть в этой же манере: Иннушка, Ленушка, невестку – Нинушка.

Пять строчек

Лёля – кладезь народной мудрости, но образованной её точно не назовёшь. Она долго была неграмотна. Лишь в возрасте шестнадцати лет немного походила в первый класс. Получилось это так.

В Маньково появилась учительница, и отец Лëли предоставил под школу часть своего большого дома. К ним в избу на уроки собирались дети со всей деревни. Вот тогда в своём доме, в свободные от работы по хозяйству минутки, Лёля научилась читать и писать.

Читала она медленно, по слогам. Писала крупными буквами, без соединений, без единого знака препинания. С ошибками, конечно.

«Пять строчек, ни запятых, ни точек», но понять было реально.

Брат Иван тоже периодически захаживал на уроки. Однажды учительница попросила его:

– Ванюша, посмотри, сколько времени.

Часы-ходики висели в коридоре. Ванюша вышел, потом вернулся и говорит:

– Я постоял, посчитал. Натикало пятнадцать. Я пошёл, а они всё тикали и тикали.

Пошла в семью

С сестрой Танюшкой у Лёли всегда было соперничество и абсолютное несходство характеров. Они были две противоположности. Лёля – правдоруб, а Татьяна с хитрецой с желанием приукрасить, прихвастнуть, выделить себя.

– Я, я, я, – с неимоверной скоростью, быстрее Лёлиной «балаболила» сестра.

Зимой, когда работы по хозяйству убавлялось, ставили став и начинали ткать половики. Работа приятная. Проснулся пораньше и с первыми лучами зари за став. Кто первый встал, тот и ткёт. Лёля урывала это дело чаще. Татьяна не очень-то благоволила к деревенскому труду.

Когда ставов в деревнях не стало, Лёля полюбила из лоскутов плести коврики. Пестрые, круглые. У моей тёти Инны на даче до сих парочка таких: в наследство от Лёли достались.

Четыре года Татьяна встречалась с Николаем, который неожиданно посватался… К Лёле.

Дело было так. Как-то Николай встретился с Лёлей и вдруг заявил, чтобы она немедленно пошла к нему домой, в соседнюю деревню Трасово. В семью, в жёны! Времени на раздумья не дал:

– Сейчас или никогда!

И ведь пошла!

Позже сильно порицала гражданские браки.

– Бабуль, а как же ты сама? Без свадьбы, без венчания?

– А я пошла в семью!

Переубедить Лёлю в чём-либо было не то что трудно, невозможно.

Николай привёл в семью, а венчание было потом. Первенец умер через несколько месяцев. Лёля считала, что «по заслугам»: венчалась-то уже в положении.

Смертность детей было в те времена высокой. У Лёлиной свекрови было четырнадцать детей (тринадцать родов), а выжили только семь.

Некоторое время спустя после замужества поехала Лёля навестить родных с ночёвкой. Стала раздеваться перед сном. «Нянюшка» увидела её нижнюю длинную рубаху без рукавов и спрашивает:

– Лёлюшка, а ты что, в этой рубахе и с мужиком спишь?

– Да.

К мужику Лёля ложилась всегда с одного боку. Она с рождения была глуха на одно ухо, но от своего мужа сумела скрыть. Знала, с какой стороны прилечь к нему, чтобы слышать. Он как-то сказал ей:

– Говорят, что ты глухая? Нет, наговаривают на тебя. Неправда. Ты всё слышишь.

В старости на сериалы Лёля плевалась:

– Ишь, как лижутся. Мы с Колей только губки с губкам.

Но детей двоих родили: дочь Тамару и сына Витюшу.

Такой такого найдя

Лёля с мужем жили в Трасове. Шла эпоха коллективизации. Николай стал председателем колхоза, чем она, как жена, очень гордилась. Настоящий мужчина – глава семьи. Жили хорошо, но беднее, чем в родительском доме.

Сестра Танюшка деревенскую работу сменила на «Ляньград», где устроилась работать няней в семью немцев. Затем «дослужилась» до экономки. Осела в Ленинграде, вышла замуж за Петра. Муж по дому всё сам делал. Голос никогда ни на кого не повышал. Танюшка «я-я-якала» по-прежнему и считала себя главной в семье, на что Пётр реагировал спокойнейше.

И сёстры были не похожи, и мужья у сестёр тоже были не похожи.

– Такой, такого найдя, – оценивала Лёля семейные пары и добавляла, – купец – купца, слепец – слепца. Пара сходится: бес «с весам».

Ни рубли не привёз

Татьяне понравилось жить в Ленинграде. Она сманивала туда брата Ванюшку. Он поехал. Проработал в семье у немцев целый год. Языка не освоил, но почему-то решил, что хозяин хочет женить его на своей дочери. Вернулся домой, в деревню, мотивируя словами:

– Они своё «чур-чур-чур», а я не понимаю. Может, убить меня хотят?

Отец донимал его присказками, намекая на невыгодный год в Ленинграде.

– Кот ходит по крыше: «Бурлак, Бурлак!».

Воробышек сел на плетень: «Чей-чей, чей?».

Теленок во хлеву: «На-а-аш!».

А петух взлетел, закукарекал: «Ни рубли не привёз!»

Редко, когда Иван высиживал, выслушивая это до конца. Чаще вставал и уходил. А потом женился на Маньке, да так и прожил с ней всю жизнь. Маньке можно было посочувствовать, Ванюшка, как в деревне говорят, «дурной» был. Напьётся и как за язык подвешенный:

– Маньк, а Маньк!

Пережил её всего на один год.

Война

Однажды, когда чем-то занимались в огороде, услышали от соседа страшную весть. Он говорил, что началась война с немцами. Однако никто в это не поверил, потому что совсем недавно был заключён договор с Германией. В этом договоре было сказано, чтобы немцы и русские не нарушали мир десять лет. Но скоро в деревню пришла повестка и полностью подтвердила слова соседа. Мужчинам пришлось бросить свои семьи и идти на войну.

Лёлин муж ушёл на фронт, как и многие. Она осталась в деревне с двумя детьми: старшей дочери Тамаре было шесть лет, сыну Вите – три года. Во всех деревнях остались бабы да ребята.

В первые дни войны вражеские самолёты летали так низко, что казалось, крыши свернут. С самолётов не бомбили, а рассматривали местность.

Немцы приближались к деревне. Жителям нужно было покидать родные места. Взрослые уложили кое-какие вещи, посадили детей на телегу и вышли в поле. В это самое время над полем с диким рёвом пролетел самолёт. Люди испугались бомбардировки и бросились кто куда. Тамара и Витя продолжали сидеть на телеге. Самолёт оглушил и улетел. Когда взрослые очнулись от шока, спохватились, что дети так и просидели на телеге.

Уйти не успели. В деревню пришли немцы, и три года жителям предстояло жить под оккупацией.

Оккупация

Когда немцы пришли в Трасово, заняли, в том числе и наш дом. Лёля ушла жить в дом к свекрови, где была ещё одна старенькая бабушка (мама свекрови или свёкра, уж и не помню).

На тот момент у Лёли была корова. Точнее сказать, осталась одна корова. Скота раньше держали много, да почти весь немцам достался. Сохранённых животных решили передать партизанам. Договорились, что ночью каждый возьмёт свою корову и поведёт в лес. Все так и поступили, и Лёля тоже. Вышли ночью, а другой вернулись назад. Без хлеба и воды шли больше суток. Всех деревенских коров оставили. Пусть пригодятся партизанам, а не достанутся немцам.

На обратном пути остановились путники у мельницы. Мельник велел всем пересыпаться мукой. Когда они пришли в деревню, немцы решили, что люди на мельнице были.

Однажды вечером в Лёлин дом постучали. За дверью оказались две молоденькие девушки. Они сказали, что отстали от родителей и попросились переночевать. Старенькая бабушка догадалась, что две девушки – партизанки. Во время гражданской войны она и сама была "красной" партизанкой. Подсела к гостьям на печку и стала расспрашивать. Отвечали ей очень хитро.

Вдруг прибежала соседка, жена местного старосты, и со слезами сказала, что её мужа уводят немцы. Сообщив эту новость, она тут же, босиком по снегу, поспешила сообщить эту новость и другим соседям. Те благоразумно заставили переждать у них. У немцев тем временем начался переполох. Посчитали, что жена старосты пошла за помощью к партизанам, и уехали из деревни. Могли вернуться с облавой!

Лёля предложила партизанкам укрыться в сене. Те согласились. Она закрыла партизанок и пришла домой. Целую ночь переживали, но всё обошлось благополучно. Партизанки рано утром ушли, обещав: "Живы будем – век не забудем". Но кончилась война, а от них ни слуху, ни духу. Забыли они, видно, а скорее всего, погибли.

Иногда в дом по ночам приходили и «псевдопартизаны», пытались вынести и отобрать всё, что могли. Самая старенькая бабушка не давала «партизану в кавычках» снять себя валенки.

– Не отдам, сынок! Последние валенцы!

Кто их там грабил по ночам? Партизаны или, скорее всего, прикидывающиеся таковыми.

Можно сказать, что моей семье повезло. Другие деревни испытали на себе ужасные зверства. Далеко ли деревня Красуха?

– Хоть и фашисты были, а всё ж люди.

Моя бабушка Тамара рассказывала, что как-то во время обеда немцы угощали детей печеньем. В то время печенье!

Она отказалась, не взяла. Какой же стержень был, чтоб, будучи недоедавшим ребёнком, отказаться от лакомства.

– Понимала, что от врагов брать не надо. Младший брат брал печенье. Немцев забавляло, как он подбегал за угощением.

Немец, который жил в Лёлином доме, готовился в отпуск и оттуда собирался привезти маленькой Тамаре платье. Он делал замеры с помощью ниточек. В те времена так, бывало, делали и портнихи. В итоге платье не привёз, но намерение-то было.

Однажды другой немец напугал Лёлю: поймал момент и приставил к горлу какое-то оружие. Мол, что хочет убить. Попугал, посмеялся и отпустил.

Прабабка в долгу не осталась. Некоторое время спустя подобралась тихонько сзади к этому же немцу, приставила серп к горлу. Это с её небольшим ростом!

– «Киндер»! – заскулил немец и показал рукой на уровне колена и пояса рост детей.

– У меня у самой «киндер»! – Лёля опустила серп.

Немец больше не подходил. Понял: были в расчёте.