Kitobni o'qish: «Год дракона»

ЮЛИЯ РАДОШКЕВИЧ

Год дракона

Цикл первый. 0-12

Оля действовала быстро. Она знала, как обычно это заканчивается. К сожалению, знала. Нужно было срочно в стационар, отдаться в руки врачам. Не ждать. Не думать, что все пройдет само. Не ждать сменщицу Валю, которая в лучшем случае приедет через три часа: «Автобус не шел, пока бабка соседка пришла с детьми посидеть и вообще, что случилось?» Нужно как можно скорее в больницу.

Оля знала. Знала, как это заканчивается. Как внутри обрывается жизнь.

Знала она и какая тоска наступает после, сваливается сразу и придавливает к больничной койке. Ни аппетита, ни желаний, ничего. А после выписки? Ад. Стараешься делать вид, что все хорошо, ничего не произошло, а внутри болит и звучит один и тот же вопрос: «Неужели никогда? Никогда я не стану мамой?»

– Олег, я замеры сделала, все проверила. Вызвони Валю, мне срочно надо уйти, если вдруг что-то экстренное, сразу к Иванычу, – протараторила в окошко охраннику Оля.

– Вот так просто уходишь? Так можно что ли? – вскинул брови Олег и улыбнулся. Звонкая Оля ему нравилась, еще со школы, но она, увы, выбрала другого. Покруче, понастойчивей.

– Олег, мне не до шуток,– сказала Оля таким тоном, что ответные слова застряли у того посреди горла. Потом из окна постовой он будет долго смотреть вслед быстро удаляющейся фигуре в красном пальто. Оля всегда была для него загадкой. И что она нашла в этом Вовке?

***

– Стой! Стой! – Оля отчаянно махала водителю отъезжающего автобуса. Женщину в красном пальто было сложно не заметить, «буханка» притормозила. И спотыкаясь, увязая в грязи Оля кинулась к автобусу. Асфальт до остановки предприятия очистных сооружений так и не проложили, хотя обещали который год.

Все места были заняты, автобус потряхивало на кочках. Приторно сладко пахло чьими-то духами. Оля вцепилась в поручень: только упасть не хватало. Мутило. В ее 23 недели, живот только-только начал появляться, уступать место никто не собирался.

О беременности знал только Вова, коллеги и вовсе ни о чем не догадывались, широкий рабочий халат надежно прятал Ольгину тайну.

Она тысячу раз пожалела, что от радости растрезвонила всем о первой беременности. Потом эти жалостливые взгляды, повисшие в паузах разговора вопросы, тактично не задающиеся в лоб…

Хотя она не знала, что лучше – это натянутое молчание или мамино в лоб: «Что? Выкинула? Ну бывает! Таз-то у тебя с рождения узкий, еще не разродилась бы. Все к лучшему». И все это жуя и прихлебывая чаем, мимоходом, будто обсуждая очередной сериал по телевизору.

Оля тогда быстро засобиралась домой, на что мама только скривилась: «Вечно тебе бежать куда-то, осталась бы, сейчас по второму каналу фильм интересный…» Она мигом переключилась с Ольги на мерцающий ящик, пультом отщелкивая каналы. «Ну давай! – дежурно обняла в прихожей и вдруг просветлела. – А я говорила у Игорька-то повышение!»

Оля тогда только сильнее стиснула зубы. Вечно она так. Сыночек молодец, а дочь неудачница. Горькие слезы обиды подступили к горлу, она удержалась и расплакалась уже на улице. На что она надеялась? Что мать утешит? Внезапно превратится в любящую, понимающую? Не было этого никогда и не будет.

Сейчас в маршрутке ей не нужно чужих слов. Ей просто нужно добраться до больницы. Как четки, она отсчитывала каждую следующую остановку, почти повиснув на поручне. Внизу живота начало нехорошо потягивать.

«Девушка! – Оля вздрогнула от касания за плечо. – Как вы? Садитесь!» – молодой парень уступил место, Оля тяжело опустилась на кресло. Сил благодарить не было. Внутри Оля вся напряжена до предела.

«Милая, еще не время выходить. Рано, посиди еще чуть-чуть», – молилась про себя Оля. На днях ей приснилась маленькая белокурая девочка с синими глазами. Она сразу поняла – доченька.

Как в тумане, Оля доковыляла до стационара. Машинально подавала нужные документы, что-то отвечала, пока не запнулась на вопросе:

– Какая по счету беременность?

– Тре..тья, – она знала, что неминуемо последует следующий.

– Количество родов? – долгая пауза.

– Не было..

Тут Оля уже поплыла, кушетка, осмотр. Добил доплер, который долгие две минуты упорно не хотел показывать сердцебиение младенца. Врач азиатской внешности с невыговариваемым именем чертыхнулась и выдавила холодный гель на теплый Олин живот и начала водить датчиком: «Все что ли?»

Оля была ни жива, ни мертва. Наконец, галопом на всю смотровую застучало маленькое прыткое сердце, показав цифру 154:

– Сердцебиение хорошее, прогнозов никаких дать не могу, – сразу отрезала врач. – Выпишу тебе капельницы, таблетки и постельный режим. Наблюдаем. Можешь одеваться. Сорочку с халатом бери и скажи мужу пусть вот, привезет. – Она протянула бумажку с какими-то каракулями. – Нет у нас таких лекарств.

Оля только кивнула, ей хотелось поскорее уйти из смотрового кабинета. В палату, в горизонтальное положение. Хватит с нее переживаний. Очутившись на одной из шести коек в палате, Оля обняла одной рукой живот, мысленно повторив: «И не выходи раньше времени!» и провалилась в сон. Ни суета в коридорах, ни разговоры соседок ей не мешали.

Ей снился Вова. Чубатый в смешной своей кепке под окнами ее дома. Она слышала, как ворчит мама, не пуская его на порог:

– Уходи, Володя. Спит Олька, не пущу!

– Ну теть Сонь, ну че вы?

– Уходи. По-хорошему говорю, уходи. Не пара вы.

– Все с вами понятно… Оль!

– Тише всех перебудишь!

– Оль! Знаю не спишь. Оля! Оля! Я тут! Оляя!

Оля вздрогнула и проснулась. Ей показалось или в правду Вова ее звал. Покачиваясь, она сунула ноги в тапки и вышла в коридор:

– Мужчина, вы хотите, чтобы я милицию вызвала? Вы всех сейчас перебудите! – держала оборону толстая постовая сестра. – Часы не приемные! Приходите завтра!

– Оля, Оленька! – узнал жену дебошир.

– Простите, – Оля зыркнула на мужа, тот притих. Оля облокотилась на стойку, приблизившись к медсестре так, что могла рассмотреть волос, торчащий из родинки на подбородке. – Мы тут на лавочке у отделения посидим. Он не будет больше кричать. Очень нужно. Кто его кроме жены воспитает? – умасливала Оля.

– Ну знаете… – пропыхтела медсестра.

– Ну взрослые ведь люди… – продолжала мягко гнуть свою линию Оля.

– А ведете себя как дети… Подняли все отделение на уши. Идите! – капитулировала тетка. – Недолго только!

Оля быстро увлекла Вову за собой, как бы все не испортил. Он умел молчать до поры до времени, но если его довести, то уж держите семеро. Выйдя за дверь, она наконец посмотрела на мужа:

– Ты что такой дурак у меня, а? – улыбнулась Оля, уткнувшись лицом в колючий свитер.

– Могла бы и позвонить. Жду с работы, ее нет. Я туда, там твой Олежка, говорит ушла в третьем часу, ничего не сказала… Я догадался… Все хорошо у тебя?

– Пока да… Прости-и-и, дуру. Я так перепугалась, ни о чем думать не могла, только бы в больницу скорее, а потом как вырубило…

– Ладно-ладно, родная. Ты только не волнуйся. Хорошо? – Оля кивнула, к глазам подступали слезы. Ну что этот Вовка такой хороший? – Надо что-нибудь?

– Ой, вот написали, – Оля вытащила скомканную бумажку с лекарством из кармана халата. – Купить надо.

– Сделаем! – Вова расправил бумажку и заново свернул, положив во внутренний карман куртки. – До смены завезу!

– Так ночь на дворе!

– Я тебя когда-нибудь подводил? – Оля прикусила язык и замотала головой. – Ну, а малыш наш как, папку порадует? – Вова положил свою широкую ладонь на живот в цветочках халата.

– Это девочка! – шепнула Оля.

– Кто сказал? – перевел свои голубые глаза на жену.

– Приснилось, – пожала плечами Оля.

– Ну значит Вика будет, – заявил будущий отец, не отпуская рук от живота. Зеленоглазой Оле часто снились пророческие сны. Иногда это пугало, смерть первых малышей она увидела во сне.

– Почему Вика сразу? – смешно надулась и уперла руки в боки Оля. Напуганные первыми потерями, пара никогда не обсуждала имена своих будущих детей.

– Ну как почему? Виктория, значит победа. Да, дочь? – пара переглянулась, каждый искал подтверждения в другом. Малыш внутри, будто подслушивая их разговор, толкнулся.

Оля не сдержалась и расплакалась. Вова только сильнее прижал к себе:

– Раздавишь ведь! – начала вырываться Оля, размазывая слезы.

– Дурочка ты моя, – ослабил хватку муж и большими пальцами вытер Олины слезы и поцеловал в нос. – Давай держись у меня! За двоих сейчас, – Оля всхлипнула, успокаиваясь.

– А… А она потом вырастет и парни ей с армии будут писать письма: «Вике – ягодке…» – просветлела Оля. Имя ей понравилось.

– А я табуны женихов буду разгонять, если в мать пойдет! – подмигнул Вова. Пару отпустило, и они начали хихикать на весь коридор, пока не вышла ворчливая медсестра. «Застудить ее хочешь!» – и не погнала Олю обратно в отделение.

«Вика, – прошептала Оля уже в палате, накрытая одеялом. – Виктория Владимировна..» Звучит! Оля не могла остановиться и в мыслях уже заплела пшеничные косы в бантики, сводила в первый класс, отдала дочку замуж.

«Только не выходи раньше времени!», – мысленно повторила Оля и перевернувшись на другой бок, уснула.

***

В шесть утра в их палате бесцеремонно зажегся свет. Взвешивание, анализы, температура. Оля чувствовала себя неплохо и наконец-то смогла оглядеться по сторонам и увидеть своих соседок. Невыспавшиеся, растрепанные в халатах и сорочках, их всех хотелось обнять, поддержать, успокоить. Каждая из них носит или носила внутри ребенка, хотя округлившихся животов за исключением парочки не наблюдалось.

Взволнованная группа девушек с небольшими сроками сдавала кровь на ХГЧ. Это чем-то напоминало экзамен в техникуме, только вот все решало не подготовка, а случай. Оля отвернулась к стойке медицинского поста, коряво записав в журнал цифры на весах, и поспешила обратно на свою койку. Слишком живы были воспоминания после этого проваленного «экзамена» двухгодичной давности, закончившегося в зловещем процедурном кабинете…

После все вдруг стало бесцветным, еда пресной, если бы не медсестра, расталкивающая ее на завтрак, обед и ужин, она бы так лежала и лежала. Оживать она стала уже за стенами больницы.

В этот раз в нее вдруг вселилась уверенность, что все будет хорошо. Завтрак придал еще больше сил. Она родит этого ребенка, будет мамой.

Засыпать не хотелось, да и на капельницу нужно было через два часа. Чтобы не растерять позитивного настроя, Оля установила маленькое зеркальце на тумбочку и принялась плести себе две косы колоском – нужно вспомнить, как это, дочка ведь. Тут же замечтала о пряже, как навяжет крючком по схеме малышу пинеток, кофточек и платьев. Видела в киосках журналы, она сможет, она толковая…

– Гончар, Смирнова на капельницу, – резко вернул в реальность густой голос медсестры.

По длинному холодному коридору в самый конец, вдоль желто-грязных стен – обстановка не располагала к веселым и радостным мыслям. Почему так? Почему место, где вроде бы как спасают жизни выглядит как чистилище? Как не очень хорошее место.

Оле захотелось домой, захотелось расплести косы и собрать волосы в привычный хвост и бежать отсюда без оглядки. Все время, пока ее капали Оля продумывала план побега: обсудит с Вовой, дождется врача, все выспросит и если малышке ничего не угрожает, она напишет отказ и вернется домой.

Купит пряжи, будет готовиться к рождению дочки, сделают ремонт в домике, доставшимся от деда, на работе напишет заявление о декретном отпуске. С начальством отношения хорошие, должны сохранить место, а Вовиной зарплаты на заводе должно хватить…

После обеда Оля была как на иголках, ждала Вовы, не терпелось все обсудить. Он припаздывал и девушки, уже повидавшие своих мужчин возвращались с пакетами, кто с припухшими глазами от слез, кто с легким румянцем на щеках, но какие-то умиротворенные. Оля нервно ждала на лавочке у палаты приглашения от постовой сестры. Снова звонок.

– Гончар! Твой сумасшедший ждет внизу, у вас 10 минут, скоро ужин, – Оля не стала огрызаться, но повелительный тон этой толстухи уже поднадоел за эти два дня. Запахнув посильнее халат, Оля пошлепала по коридорам. Вова сидел у входа, на шапке таяли снежинки. Зима наконец-то начала брать свое:

– Родная! – Вова обнял жену, обдав запахом табака.

– Так, а курить хорошо бы бросить! – включила тон учительницы Оля, но тут же сбавила обороты, обмякнув в сильных вовиных руках. – Соскучилась! Хочу домой. Хочу написать заявление на работе, и сидеть дома, вязать.

– Ты, вязать? – переспросил Вова, улыбаясь. – Точно девчонка растет внутри. Как скажешь, родная, главное, чтобы тебе было хорошо и ей, – Вова не удержался и провел ладонью по Олиному животу, и вдруг хлопнул себя по лбу. – Таблетки ведь! – и начал шарить по внутренним карманам куртки.

– А я варенья хочу… Клубничного. Наговорились вчера про Вику-ягодку. В этом году урожай никудышный был…

– Беременная ты моя, смешная. То пряжу, то бежать, то варенья.

– Вов, – озабоченно произнесла Оля так, что муж вздрогнул. – А год кого обещают-то?

– Что пугаешь? Вроде дракона, девчонки на работе болтали.

– Огонь девка будет…

– Оля, ты меня своими перепадами пугаешь. И так дурехой была… – Вова посмотрел на жену, у нее поползли слезы. – Блин, родная, ну ты чего. Я ж любя, ты самая драгоценная дуреха на всем белом свете, – Вова взял жену за плечи и заглянул прямо в глаза. – Держи таблетки, выспроси все у врачей и если что возвращайся домой. Без тебя там не то. Хорошо?

Оля кивнула, оставалось пять минут до окончания часов приема. Встречаться с толстухой не хотелось, Вова поцеловал Олю в нос – «их» поцелуй. Он не любил показывать своих чувств на людях, поэтому этот «их» поцелуй был для Оли на вес золота. Она пошлепала обратно в отделение, Вова не уходил, смотрел на тоненькую фигуру жены. Перед поворотом, перед тем, как окончательно скрыться, Оля обернулась. Их глаза встретились. Оля улыбнулась, внутри разлилось тепло вместе с твердой уверенностью, пока Вова рядом, все будет хорошо.

***

Выбраться из стационара Оля смогла только через неделю. Она старалась держаться и не унывать, пока ежедневно маленькие трагедии то и дело разыгрывались в ее палате.

Напротив пластом лежала нерусская девушка, пережившая третий выкидыш в стационаре. Об этом шептались медсестры, и Оля случайно услышала. Ночью кто-то, Оля не знала, всхлипывал в подушку. Ей же врач сказала: «Неделю покапаем от тонуса капельницы. Ну и все. Дальше только постельный режим и опять же никаких гарантий. По узи все в порядке, у девчонки у твоей».

Наверное, это была одна из самых радостных новостей, услышанных в этих казенных стенах. Интуиция не обманула – девочка. И вот Оля поворачивала ключ от двери их маленького домика. Вова был на заводе и должен был прийти к вечеру. Об ноги потерся полосатый кот Кузьма, явно надеясь чем-нибудь поживиться. Оля прошла в маленькую кухоньку и потеряла дар речи – на столе стояла банка клубничного варенья. Она тут же забыла о питомце и бросилась за ложкой.

Немного помучившись с крышкой, Оля зачерпнула столовую ложку варенья, с ягодками и зажмурилась от удовольствия. Все, как она мечтала: «Ну, Вовка! Ну дает!» Кот, почувствовав расположение хозяйки, прыгнул на коленки, и с трудом устроился, заведя свою мурчательную песню. Оля чесала Кузьму за ухом, заметив, что живот за неделю заметно подрос и улыбнулась. Дочка, явно распробовала папкино варенье, толкнулась еще и еще. «Не за что доча, скажешь потом папе спасибо!», – подумала Оля и вдруг нахмурилась, глубокая морщинка тут же пролегла между бровями – у мусорки стояли две пустые бутылки из-под водки. Все в Вове было хорошо, но когда пил становился сам не свой и мог натворить разного, нехорошего.

Однажды его чуть с завода не уволили, подрался с коллегой, а начинали мирно, поздравляли этого же коллегу с рождением сына… Отпраздновали так, что оба оказались в отделении под угрозой увольнения. Протрезвевший, Вовка выболтал свободу и себе, и новоиспеченному отцу. Он умел договориться, только вот алкоголь начисто лишал его этой способности.

Что делать с этой особенностью мужа, Оля не знала. Вроде и так и этак пробовала говорить, на что Вова глядел ей в душу своими синими глазами и говорил: «Родная, я себя контролирую. Не переживай» И все обходилось. Иногда. Поэтому в праздники Оля не расслаблялась, а наоборот только напрягалась, переходя в боевой режим наблюдателя. Она содроганием подумала про приближающийся, как скорый поезд, Новый год. Вова его очень любил и обожал отмечать шумно, в компании. Может в этот раз уболтает тихо и по-семейному?

Так в размышлениях и хозяйских уборках прошел день. Вова был аккуратист, но шустрый Олин хозяйский взгляд быстро нашел слабые места в одиноком быту мужа: в стирку отправились кухонное полотенце и постельное белье. Пепельница, будь она неладна, была вытряхнута и отмыта, пыль на полках стерта. Суп побулькивал на плите, когда в сенках, сбивая снег с подошв, затопал муж.

Оля бросилась к двери: «Вовка!» и уткнулась своими губами в его. Соскучившийся муж отстраняться не стал, они были одни в доме и ответил на поцелуй.

– Так рад, что ты дома! – вполголоса сказал муж, чмокнув Олю в нос. – Раздеться дашь? – забросив шапку на вешалку, Вова остановился и принюхался. – А что за супчик? Борщ?

… Оля сидела за столом и подложив руку под подбородок, смотрела на мужа, который жадно хлебал из тарелки:

– Я же говорил, что ты готовишь самые вкусные борщи? – с трудом оторвался от тарелки Вова. – Я тут узнал, что Олежек-то твой с Нинкой из бухгалтерии нашей встречается, вот думаю, может к ним на Новый год?

– Ты прожевывай! – улыбнулась Оля. – Ну не знаю… Может по-семейному? Втроем? Дома?

– Так это считай последний Новый год, когда нормально с друзьями отметим, помнишь Влада? Он как дети родились уж третий год то к свекрови, то дома.. Совсем друзей забыл..

– Ну не знаю… Давай подумаем…

– А что тут думать? За одно Нинку поблагодаришь, думаешь, кто варенье достал? Мы им настойки из батиного погреба принесем!

Оля нахмурилась и замолчала. Вова продолжил есть.

***

Утро последнего дня года Оля провела в суете. Хоть отмечали и не у них дома, хотелось и прибраться, и приготовить к столу!«чтобы не с пустыми руками», и погладить вещи как следует…

Вове достала из шкафа белую рубашку, со свадьбы еще, Оля сама так решила, и выслушивать его «нет», она не собиралась… А вот что одеть самой на Новый год, Оля так и не придумала. Скромный ее гардероб составляли водолазки, юбки, брюки, которые обтягивали ее точеную фигуру и шли ей. Но они не были рассчитаны на растущий живот и сейчас эти коварные юбки с брюками упорно не хотели застегиваться. Вика на любые попытки матери ужаться и влезть в тесную одежду мигом пиналась.

В итоге, Оля отрыла в недрах шкафа свое старое платье свободного кроя с каким-то узором. Должно было подойти. С завитыми волосами будет выглядеть совсем сносно, не зря она с утра кипятила бигуди. Вова обычно тихо посмеивался, и не понимал этих женских приготовлений.

«Ты у меня и так самая красивая, – улыбался тот. – Для Олежки что ли одеваешься? – подтрунивал Вова.

Оля только отмахивалась, но бигуди крутить продолжала, не могла по-другому. Ей нравилось наряжаться, нравилось выглядеть хорошо. Недаром мальчишки в классе за нее дрались. Как разболтала подруга Вова с Олегом успели помахать за нее кулаками, но оба ни в какую Оле не признавались.

Время неумолимо шло. Оля впопыхах доделывала свою коронную селедку под шубой, суетясь у плиты.

– Ай! – вскрикнула она.

Из комнаты мигом выскочил Вова, который затеял чинить розетки, чтобы скоротать время до нового года. Оля держалась за живот:

– Обожглаа… – жалобно протянула она. На животе осталась красная полоска.

– Что ж так неаккуратно, родная? – Вова уже шарил в аптечке в поисках мази.

– Габариты не те… – улыбнулась Оля.

– Самые те… Самые любимые, – аккуратно мазал живот Вова, опустившись на коленки. Оля потрепала вихрастые вовкины волосы.

– Вов, а Вов? Давай не пойдем, а? Предчувствие у меня плохое какое-то.. Давай?

– Ну родная, что опять начинаешь? – Вова нахмурился. – Нас ждут, я вон самогоночку достал. Милая, все будет хорошо. Расслабься!

Раздосадованная Оля молча продолжила крошить салат громче обычного. В голове крутилось: «И год-то какой, воинственный, дракона… Нужно с этими двумя ухо держать в остро…»

***

– Здравствуйте! – прогремел Вова с порога.

Блондинка Ниночка тут же бросилась на гостя, ловко перехватив сумку с позвякивающими бутылками и сумку с едой. Засуетилась, замельтешила, давай раздевать гостей.

Олег степеннно встал из-за стола и крепко пожал руку Вове, задержав взгляд на Оле. Снежинки таяли на воротнике ее пальто, с мороза щеки были розовыми, а зеленые глаза так и блестели. Он тут же подался помочь ей снять пальто, без задней мысли, но Вова невзначай кхэкнул так, что стало ясно, пальто с Оли он снимет сам.

Запыхавшаяся с дороги Оля этой небольшой стычки не заметила. Прогулка до дома Олега, свежий морозный воздух ее взбодрил, и она настроилась отметить этот Новый год весело. Наступающий год сулил ей только хорошее.

Женщины принялись хлопотать над столом. Ниночка всплеснула руками: «Да ты что? И сколько уже?», начали щебетать между собой, у мужчин разговор не клеился.

– Может по одной? – предложил Вова. Олег кивнул и подал рюмки, разлили. – За Новый год, и пусть там будет еще лучше!

Мужчины чокнулись, выпили, не закусывая.

– Ну что как оно? – начал Олег.

– Да… – заулыбался чему-то Вова. – В общем, пополнение ждем. По-пол-не-ние!

– Ого, вот те новость! Поздравляю, – Олег протянул руку Вове для рукопожатия. – Молодцы!

– Ну а вы чего?

– Да.. – махнул рукой Олег. – Может распишемся в этом году, кто знает…

– Давай тогда за дам? – потянулся за рюмками Вова. Олег замешкался. Нинка с самого обеда морила его голодом: «В двенадцать поешь, я для кого старалась? Не кусочничай!» Но отказываться от предложения не стал. После первой рюмки комната, где они сидели, поплыла. Олег прикрыл глаза и открыл снова, краски стали будто ярче. Они опрокинули еще по рюмке.

– А где наши мужчины? – оживилась Нина. Они с Олей закончили суетиться с приготовлениями и на перевес с массивными вазочками салатов стали преображать стол, белевший скатертью, на котором одиноко стояли две рюмки с бутылкой. На плечах у каждой блестела мишура, откуда только достали? – Ну мальчикиии… Нас подождать могли? Еще и без закуси. Ну придумали! – делано возмутилась Нина. – Наливайте! – по ее лицу скользнула какая-то тень. – Подождите!

Оля неловко переминалась рядом с Вовой. Пить она не хотела, тем более папину ядреную самогонку:

– Вот! Морс! – поправляя мишуру на плечах, вынесла графин Нина.

Оля невольно зарделась и скользнула взглядом по Олегу:

– Спасибо!

Вова перехватил этот взгляд, внутри поднялась волна возмущения, но он сдержался:

– За любовь! Предлагаю за любовь! – поспешно схватил рюмку он. Нужно было погасить эту ревность сейчас же.

– Закусывайте-закусывайте! Вон салатик! Давайте! – суетилась Нина. На правах хозяйки она пребывала в каком-то дружелюбном угаре. Ей хотелось заполнить собой все пространство, и варясь в своем же соку гостеприимства, она уже не могла уловить истинное настроение гостей.

– А я предлагаю за красоту! – вдруг выступил Олег. Язык его начал немного заплетаться. – Такие прекрасные женщины нас окружают. Так бы всю жизнь сидел и смотрел на них и мишуру эту… Кудряшки… – Олег осекся и постарался выправить ситуацию. – И прямые волосы… – повисла неловкая пауза.

– И ежики на голове, – истерически хихикнула прямоволосая Нина, явно уязвленная тостом. Оля покраснела, Вова резко встал. Звякнула посуда, размашистым движением он подхватил рюмку.

– За кудряшки тогда не чокаясь! – и опрокинул в себя обжигающую смесь.

– Мальчики… Ну что вы в самом деле…– вступила Оля. Новый год. Праздник. Скоро куранты бить начнут…

Вова разгоряченный от выпивки, расстегнул рубашку на вороте:

– Или кого-то бить начнут… – процедил он сквозь зубы. Внутри у Оли все сжалось: глаза у Вовы были холодные, стеклянные. Это уже был не ее муж.

Олю начало мутить. Атмосфера за столом сгущалась. Мужчины угрюмо смотрели друг на друга:

– А ты молодец, обрюхатил-таки Олю… – оскалился Олег. – Что теперь долго и счастливо?

– Завидуй молча, еще что-нибудь скажешь такое про Олю, я тебе врежу! Если что предупредил.

Нина с раскрытыми глазами тупо смотрела на мужчин, ее напускное гостеприимство куда-то делось и сама она будто сдулась и была похожа на испуганную кошку, забившуюся в угол и наблюдавшую за происходящим. У Оли слова застряли в горле. Мутило. Она выдавила только из себя: «Я сейчас!» Схватив пальто, выбежала на улицу.

Ее выворачивало наизнанку, пока за дверью два мужчины сцепились друг с другом под визг Ниночки:

– Оля! Оля! Он его убьет! – выбежала в одном платье Нина. Оля подняла мутные глаза на хозяйку. – Ой! – только и пискнула Нина. Где-то на улице закричали «С Новым годом!» и запустили мелкую петарду, которая как сигнал «сос» красным огнем взлетела вверх и погасла.

Олю отпустило. Она порядком замерзла, но дрожала она не от холода. От страха. Нина была рядом. Когда они зашли в дом, по телевизору били куранты. Тяжелая вазочка с селедкой под шубой валялась у входа. Расколотая надвое. На полу лежал Олег, Вова в окровавленной рубахе сидел сверху и хлестал его по щекам, стараясь привести собутыльника в сознание. Голова Олега от ударов безвольно подергивалась. Глаза были открыты. Открыты вечности.

Оля отшатнулась к стене и зажмурилась. «Это дурной сон, это дурной сон», – повторяла она про себя. Рядом подвывала Нина.

***

– Оль, ну поешь хоть что-нибудь? Не себя так ребенка заморишь, Оль! – тормошила мать за плечо.

Оле не хотелось ничего. Она до сих пор не могла прийти в себя после произошедшего. Милиция, показания, Вова в рубашке, залитой кровью, селедка под шубой, ее коронная, размазанная по полу. Олег, прикрытый скатертью их праздничного стола. Эти образы преследовали Олю во сне и наяву. Спроси ее, какое сегодня число, она бы не ответила, с потерей Вовы все ориентиры были сбиты. Не было больше с ней большого и сильного, который решит все вопросы, во чтобы то ни стало. Она бы все отдала, чтобы прижаться к нему, но его не было.

Была пружинная кровать в одной из комнат маминого дома, пыльный красный ковер с узорами на стене и мама, которая расталкивала утром, днем и вечером, чтобы Оля поела.

Сейчас было утро? Или уже день?

– Оль, еда на тумбочке, – вздохнула мама и ушла.– В соседней комнате забубнил телевизор.

Оля с трудом перевернулась на другой бок, внезапно не узнавая своего тела. Ткань в мелкий цветочек маминой ночнушки натянулась, несмотря на все потрясения, ребенок, их с Вовой ребенок, продолжал расти.

На тумбочке стыла каша, манная, нелюбимая с детства, уже покрывшаяся тонкой пленкой. Мама уговаривала в детстве: «Ложечку за папу, за маму…» В принципе ничего не поменялось, только ложечку нужно съесть за еще не рожденную дочь. С вареньем дело пошло бы быстрее, Оля вспомнила банку клубничного варенья, которое достал Вова. Казалось с того дня прошла целая вечность. К горлу подступил ком.

К токсикозу Оля привыкла, перестала бороться с ним, перестала сопротивляться, доверяя организму. С эмоциями было сложнее. Внутри будто все заморозилось, а теперь начало оттаивать, как будто анестезия начала отходить и от этой душевной боли было не спрятаться не скрыться. Слезы полились сами собой, Оля плакала в подушку, свернувшись в позу эмбриона. Хотелось плакать громко в голос, ее будущее «ампутировали» прямо в новогоднюю ночь, в год чертового дракона, но она лишь беззвучно давилась рыданиями до ломоты в костях.

Через три часа мама нашла ее в таком же положении. «Наконец-то, очухалась! – пробормотала она и звякнула тарелкой с борщом по тумбочке. Уже в проходе тихо, будто себе под нос, прошептала: «А я говорила, что Вовка непутевый, говорила!»

Услышав это, Оле захотелось швырнуть тарелку прямо вслед матери. Она глубоко вздохнула. Удивительно, но в голове как неоновая вывеска в конце улицы вспыхнул план. И перво-наперво нужно было немедленно бежать из-под «заботливого» матушкиного крыла. Все остальное потом. Она будет сильной ради девочки внутри.

***

Оля вошла в застуженный дом. Дверь тонко скрипнула, будто пожаловавшись на долгое отсутствие хозяев. Оля поежилась, и в первую очередь разожгла печку. Огонь завораживал. Немного посидев у огня, она подошла к книжному стеллажу и нашла тот самый томик Пушкина, с заначкой, на черный день.

Пересчитав купюры, Оля прикинула, что вместе с декретными должна протянуть. В погребе была картошка, закатанные соленья, с голоду не умрет. Она, конечно, мечтала о новой дубленке, старая чуть потерлась и была не такой теплой, впереди должны были долбануть крещенские морозы, но обстоятельства круто поменялись. Эх, Вова, Вова!

Растопив печь, Оля безвольно села на кровать. На глаза попалась их свадебная фотография. Она взяла ее в руки и долго всматривалась в их счастливые лица. Присев на табуретку у огня, она будто в забытьи подпалила край. Фотография начала морщиться, огню не нужно было время на раздумья. Оля пришла в себя и резко задула пламя. Вика внутри недовольно боднулась. «Огненный год, год дракона», – опять всплыла фраза в голове. Оля посмотрела на фото, огонь съел подол платья и Вову до пояса. Вот, дура! Что она делает?

Оля кое-как поставила карточку на место, собрала волосы в хвост, залезла в теплые чуни и жилетку. Ей нужно увидеться с Вовой и как жене, со свиданием не должно было быть проблем. Там все и решат, что делать и как быть. Вика внутри икнула: «Страшно, дочь? И мне тоже».

***

Холод набросился на Олю сразу за порогом. В узорных от мороза окнах градусник было не разобрать, да и собственно, что он менял? Решила ехать, значит надо ехать. В мороз, в метель – без разницы.

Оля быстрым шагом пошла до остановки, чувствуя телом каждую потертость, где тихо обживался сковывающий тело холод. «Хоть бы автобус пришел быстро», – взмолилась про себя Оля. Ей не хотелось ни мерзнуть, ни встречаться со знакомыми. Просто ехать. Народ на остановке толпился какой-то темной массой, в толпе выделялась пышная меховая шапка сменщицы Вали. «Хоть бы не увидела!» Но быстрый взгляд женщины быстро опознал коллегу:

– Оля! Сколько лет сколько зим, – приторно растянула помадный рот Валя. – Не видно – не слышно. Нам конечно нашептали из отдела кадров, но могла бы сама сказать. Когда срок? – осекшись, понимая двусмысленность фразы, Валя попыталась быстро вырулить. – Ребеночка, когда ждешь? – Оле хотелось провалиться. Конечно, все и про Вову знают…