Kitobni o'qish: «Записки Чудоголовой»

Запись первая
Нереальные окорочка и реальное чудо

И что такого, что я верю в чудеса? Нет, я не пятилетний ребенок. Ну, почему, чтобы верить в чудо, надо быть, непременно, малышом? Кто вообще такое придумал? – «Давайте купим детям волшебные книжки. Дети должны верить в чудеса, – они, ведь, еще не отягощены будничной реальностью».

Ага, детям верить можно, а границы моих мечтаний, значит, не выше потолка будничной реальности? Что с того-то, что девочке по имени «Я», уже без малого двадцать восемь? Да хоть бы и сорок! Тоже мне, возраст нашли. Соседка вон – баба Рая – ей на днях все сто стукнуло, – называет меня именно девочкой, и все время твердит, что я еще на начале пути. Так что, я имею право на то же, на что есть право у малышей. В глазах столетних – мы, – как я понимаю, – на одном этапе развития. Потому что, если это не так, то слова бабы Раи должны означать, что начало пути, – в моем случае, – это, когда пора копить на пенсию, или… того мрачнее. Но я-то выбираю первый вариант. И даже больше, – я Чудоголовая, как меня называет моя мама…, и еще некоторые люди…, которых среди моих знакомых большинство…, или, почти все такие…. В общем, я веду к тому, что я-то, и в сто лет в чудеса верить буду! Надеюсь, даже сильнее, чем на «начале пути». И что в этом чудного-то?

Ну, вот, этого еще не хватало! Курсор мышки завис. Я ведь, за компьютером сейчас сижу. Думаю и печатаю одновременно. Так, по работе.

Да не кликала я ни на какое приложение…. Позвонить подруге? Мышка ожила что ли? Своевольничает! Если бы я хотела поговорить с подругой, то просто сходила бы к ней в гости. Хоть прямо сейчас. Она в пятнадцати минутах ходьбы живет. Зачем мне общаться с ней в видеорежиме? Сейчас, если подруга успеет ответить, пока я с этим прикомпьютерным существом хвостатым борюсь, то сразу спросит: – «Что, забыла, как я выгляжу?»

Ну, отключайся же! Не поняла, – что это? Из меня будто меня вытягивают…. Может, давление от долгой работы за компьютером упало? Кофе что ли выпить? Хотя…, его же у меня нет. Я же его не пью почти. Может, сбегать на кухню, перекусить? Экран перед глазами размыло. А это что? Не было у меня на компьютере никогда фото этого перекрестка. Может, подруга кинула? Вид, как будто, из ее окна.

Ой! Брр! Показалось, что мальчик на велосипеде чуть меня не сбил. Но я же дома, а не там, – на фото. Стоп! На фото не может все двигаться! Что, вообще, происходит? Это видео? А я дома ли? Нет? Внутри видео? Кому рассказать, что со мной от усталости приключилось, и впрямь, утвердится в том, что я самая настоящая чудоголовая и есть.

Красная машина. Куда вы несетесь? – перекресток ведь. Притормозите! Вот, води…. Мальчик!!! Темно…, – я закрыла глаза руками. Страшно снова их открывать. Я знаю, что велосипед лежит на обочине, а мальчик…. Я слышу голоса. Надо открыть глаза. Рискну. Толпа народа. Все кричат, кто-то ругается, кто-то плачет, хватаются за телефоны. Я точно знаю, что на перекрестке, рядом со мной…, или в пятнадцати минутах ходьбы от меня…, случилась беда. Не хочу на это смотреть. Но, ведь, надо как-то помочь. Хватит ли у меня смелости пробиться через толпу? Я уже вижу помятое колесо. Нет, это не колесо, это… курсор мыши. Она снова меня слушается. А я все-таки не рядом с перекрестком. Я – в пятнадцати минутах ходьбы…. Что это было? Поверьте, такое даже для чудоголового человека странно.

Сидеть и работать дальше? Или, все же, сходить перекусить? Или…? Я хлопаю входной дверью, и, как третьеклассница, прыгаю через ступеньки. Поворот, соседняя улица. Тот самый перекресток. И…, да, точно…, та самая толпа. О, ужас! Меня уже всю трясет. Холодно. Хотя на улице почти тридцать. Плюс, конечно. Надо подойти к толпе. Совсем не хочется.

– Нужна какая-то помощь?

На меня оглядывается тучный мужчина.

– Ну, если только у тебя забронировано местечко поближе, и ты уступишь его мне.

Молодой парень, стоящий в центре толпы, оглядывается на тучного мужчину.

– Вам, как минимум, три местечка… нужно, – так что, не рассчитывайте.

Теперь, смотрит на меня, прищуривается. Вообще, все оглядываются на меня и смотрят так, будто я странная. Но я думаю, что это они странные. Какие брони? какие очереди? – беда же! Я начинаю сердиться.

– Кто-нибудь позвонил в скорую?

Женщина на другом конце толпы вытирает пот со лба.

– Вы заметили, что мне уже дурно? Не меньше часа здесь стою. Чего они там копошатся? Думала, буду первой. Хвать! что надо, и бегом домой, – обед готовить.

– Что «хвать»? – я в полном замешательстве.

– Ну, окорочка, конечно, – бормочет какая-то старушка. – Все мы здесь за ними.

– А вы за чем? – спрашивает женщина с недоверчивым взглядом.

– Она так торопилась, чтобы успеть побольше отхватить, что не только переодеться, но и, куда бежит, забыла…, – хихикает неприятный мужской голос.

– Чего отхватить? Какие окорочка? – Теперь уже я вытираю пот со лба.

– Ну, куриные, естественно, – отвечает тучный. – Мешками навезли, грузовиками, – за копейки отдают. Глупо не взять. Вы, как раз, вовремя подоспели. Вам точно бы не помешало набрать, да побольше.

– Зачем?

– Для укрепления костей и памяти. Вон, как скелетик тоненький от летнего ветерка шатается. – Смеется. Заметил, хотя я дрожу уже не так сильно. Интересно, – как связаны дешевые, напичканные неведомо чем, окорочка, с костями и памятью?

– У вас-то, точно, кости хорошо укреплены – со всех сторон жиром обложены, – снова неприятный хихикающий голос.

– Не хорошо так о людях, – бормочу я. И пытаюсь уже прийти в себя. – Что я здесь делаю? Вот, и впрямь, чудоголовая. Надо идти домой. Лучше работать, или есть. Главное, не окорочка.

Отворачиваюсь от толпы. Иду. Невольно задираю голову на окно подруги, – может зайти? Тут же перед глазами возникает страшная картина. Трясу головой – нет, домой-домой.

Странно…, ощущение дежавю. Слышу знакомый звонок. Велосипед. Машина…, красная…, еще далеко. Но приближается быстро. Хочется постоять и подумать, но я, как ужаленная, срываюсь с места, несусь к перекрестку, едва сама не сбиваю мальчика на велосипеде. Мальчик успевает слегка притормозить. Я хватаю велик за руль, и окончательно усмиряю его. Мальчик смотрит на меня глазами еще более круглыми, чем его очки. Я снова дрожу, ноги ватные, но руки, как каменные, – крепко держат металлического бычка за рога. Я чувствую, каждой мурашкой на спине, как позади меня проносится красная машина. Та самая. Вздыхаю. Мальчик вслух не произносит ни слова. Но взгляд его задает уже тысячный вопрос.

– Хочешь шоколадку? – спрашиваю сама, первое, что приходит в мою чудаковатую голову.

Мальчик вертит головой.

– Я от чужих ничего не принимаю.

– Правильно родители научили. – Сердце только-только начинает выравнивать темп. Отпускаю рога…, то есть руль, и внимательно слежу, как мальчик мирно перебирается на тот берег дороги.

– Правильно, – повторяю, – тем более, никакой шоколадки у меня и нет. – Слегка улыбаюсь. – Ух, ты…, – смотрю на себя. Я стою у перекрестка в домашних лохмотьях. Смущенно прячу руки в карманы, пальцы нащупывают три надкусанные дольки шоколада в пергаментной обертке. – Есть у меня шоколад. Правда, таким не поделишься. – Снова улыбаюсь, уже счастливо, – как наивный ребенок, только что увидевший то, что видится ему настоящим волшебством, – и топаю домой.

Чудное вышло приключение, – теперь так его можно назвать. Пусть лучше толпа роится вокруг окорочков. Даже менее настоящих, чем волшебство. И ничего не знает о том, что только что… НЕ произошло.

Запись вторая
Навигатор, как аллигатор

Здравствуйте! А вы в курсе, что читаете чужие записи? Да ладно, я же сама разрешила. Если вы прочли мою предыдущую запись, то уже знаете, что Чудоголовая – это я. Но ведь, Чудоголовая – это прозвище. А зовут меня Ангелина. Это имя для меня выбрала та же мама, что после придумала и уже знакомое вам прозвище. Думаю, она назвала меня именно так неспроста. А вы как думаете? Впрочем, вторая запись моя вовсе не о том. С первой записи прошло уже…, кажется, три недели. Да, верно. Почему я не писала столь долго? Сейчас расскажу, чем я занималась эти три недели, и вы сами все поймете.

В один из своих выходных – который я сама себе устроила, – я гуляла по парку, намереваясь после отправиться на прогулку по магазинам. Но, в тот момент, когда я просматривала на своем смартфоне скидки, – он завис. А потом давай чудить, подобно компьютеру накануне. Мне даже чуть позже пришла в голову мысль, что каждый раз, когда у людей что-то зависает, это звоночек, что пора бы совершить какое-нибудь добро. Только, к сожалению, мы не всегда этот звоночек слышим…, или видим, как в моем случае.

В общем, пока я судорожно тыкала пальцем в экран смартфона, вместо того, что меня интересовало, на нем включился навигатор. На карте города замаячила красная точка. Я прищурилась, чтобы разглядеть выбранное место. Тут, вдруг, точка вспыхнула, и поглотила меня, как аллигатор крошечную рыбку.

Всего пару мгновений спустя я, или часть меня – если забытое в парке тело тоже считать мною, – приземлилась на широкий белый подоконник, неприятно пахнущий лекарствами. Я огляделась. В столь же белой комнате, на кровати с металлической спинкой, лежала девочка. Она спала. Многочисленные трубочки и проводки, торчащие из-под одеяла, даже навели меня на мысль, что я попала в лабораторию, где завершают работу над самым совершенным роботом в мире. Но скоро мне стало ясно, что я не в лаборатории, а в больничной палате. К горлу подступил превосходящий его по размерам ком…, ну, если у бестелесного существа, конечно, есть горло, к тому же, имеющее размер.

Кроме неподвижно лежащей девочки, в палате было еще три человека, и… игрушечный, почти растворившийся между кроватью и бледным лицом хозяйки, белый зайчик.

Двое людей, – как я поняла чуть позже, – были родителями девочки. Третий – доктором.

– Я пока не могу обнадеживать вас, – прошептал доктор.

– Может, мне остаться с ней на ночь? – спросила женщина, всхлипнув.

– Не думаю, что это принесет пользу Насте, а вам, точно, навредит, – не согласился доктор.

– Это правда, – поддакнул папа девочки. – Ты в последние дни почти не отдыхаешь. Тебе необходимо восстановить силы.

– Но, если бы я знала, что мое присутствие хоть на минуту ускорит ее выздоровление, я бы предпочла остаться и сегодня, – сказала женщина.

И в это время я услышала четвертый голос. Сначала это смутило меня, заставив взглядом искать еще одного ребенка в палате. Но, когда я увидела, что никто из троих взрослых не реагирует на детский голос, то сообразила, что слышу… мысли… или чувства, прикованной к кровати девочки. – «Не уходите, я поправлюсь, только не оставляйте меня. Мне нужны ваши голоса, ваши руки…. Особенно темной ночью – мне нужен ваш свет и ваше тепло. И еще… – ваша радость. Не плачьте надо мной. Почитайте мне веселую книгу. Пожалуйста».

У меня защемило сердце. Хотя, оно и было далеко в парке. Я снова повернулась к взрослым, в надежде, что они все же услышали мольбы Насти. Но, нет, – они направились к двери. Я чувствовала, как каждый их шаг взрывом отражался в душе малышки.

– Стойте! Не уходите! Вы нужны ей! – закричала я. Но и мои мольбы не были услышаны.

Я склонилась над Настей. Ее бледное личико, казалось, в этот самый момент потеряло последние краски.

– Не обижайся на них, они тебя лю… – начала, было, я, но тут же, будто дернутая чьей-то сильной рукой, вернулась в себя. Я лежала на мягкой траве в парке. По моей правой руке и смартфону ползали суетливые муравьи, а вокруг меня, подобно им, суетились люди.

– Кажется, очнулась, – сказала молодая женщина, отрывая своего пузатого малыша, от моей уже пожеванной им юбки.

– Вы что, не трезвая? – спросил пожилой мужчина.

Я ничего не ответила, просто присела и перевела взгляд на смартфон – на его экране мелькали скидки.

– Да нет, наверное, на солнце перегрелась, – махнула на мужчину пожилая женщина, – вероятно, его жена. – Вам в больницу бы надо, – обратилась она ко мне.

– Я только что оттуда, – промямлила я. И вскочила на ноги. – Хотя, да, вы правы – надо!

Мимо прошел работник парка и, бросив на меня косой взгляд, рявкнул:

– Сказано же: «по газонам не ходить!»

– А она и не ходила, – она лежала, – вступился за меня молодой человек, держащий за руку болтыхающегося мальчика на роликах.

Мальчик приподнял свалившийся на глаза защитный шлем, и предложил мне маленькую шоколадку. Я не смогла отказаться, потому что мальчик показался мне знакомым. На автомате протянув руку за шоколадкой, я попыталась лучше разглядеть его лицо, но вредный шлем снова сполз своему хозяину на нос.

Видя, что я уже твердо стою на ногах, люди, как и муравьи, разбрелись по своим делам.

– Надо узнать, что это была за больница и попробовать навестить Настю, – сказала я сама себе, напряженно глядя на шоколадку, вместо смартфона. – Забрала лакомство у ребенка. Добрый какой-то мальчик…. Стоп! А если я, как и в прошлый раз, переносилась в будущее? А что, если Насти еще нет в той палате? Наверное, сначала стоит сходить за покупками. А уж потом – в больницу. Можно, ведь, и завтра сходить. Вдруг, она только завтра туда и попала, и пока я ничем помочь не могу? Пойду за покупками! – Убедив себя, что имею право на полноценный отдых, я направилась к выходу из парка. Но, мелькающий в памяти маячок, заставил меня включить карту. Я воссоздала в воображении виденную мною картинку, и… нашла то самое место.

– Ого! Так это же областная больница! Это же на электричке ехать надо. Глянув на время, я поняла, что если не отправлюсь на станцию прямо сейчас, то сегодня точно уже не навещу девочку. Хотелось по магазинам. А трястись полтора часа в электричке, тем более, в полном одиночестве – совсем не хотелось. Но я выбрала электричку. Недаром же я Чудоголовая.

Я успела как раз вовремя. Как порядочный пассажир, – купила билет и запрыгнула на ступеньку, уже после слов: «осторожно, двери закрываются».

После полуторачасового чухчуханья, в голове, не умолкая, звучали слова: «Кому мороженое? Мороженое, мороженое, горячее мороженое…». – Это в моем сознании мороженое с горячими пирожками тесно переплелось. Надо же было, нелегальным продавцам с пухлыми сумками на тележках, за одну поездку, раз десять ко мне подойти…. Казалось, что их отправной точкой были кондуктора, от которых эти нарушители упрямо бегали, а конечной – непременно я. Но я ничего не купила. Я в электричках никогда ничего не покупаю. Мороженое там раза в три, а то и в четыре дороже, чем в магазинах, а пирожки… – кто знает, из кого их начинка сделана….

Зато по дороге в больницу я купила целый пакет свежих фруктов. Знала, что они не нужны. Но кто же больных с пустыми руками навещает? И…, конечно, красочную детскую книжку, судя по картинкам и названию – очень веселую: «Крыляпсики и задорное детство в кармашках».

Поблуждав среди множества белых гигантских кирпичей с дырками-окнами, я отыскала детское отделения – сердце запрыгало, я поняла, что это оно.

Я подошла к белому столу-уголку. И обратилась к прячущейся за ним кучерявой девушке.

– Простите, я хотела узнать, – девочка по имени Настя…, – она в тяжелом состоянии, – здесь лежит?

– У нас две сотни Насть, – сухо ответила девушка. – Фамилия?

– А? – Я растерялась, почему-то не ожидая такого естественного вопроса. Но ко мне на выручку пришла моя профессиональная зрительная память. Я вспомнила карточку, лежащую на тумбочке в палате. – Светлова. Анастасия Светлова.

– Есть такая. Ее позвать не могу. А к ней – не пущу.

– Но я ее тетя, – соврала я, краснея. Я не люблю лгать.

– К девочке допускаются только ближайшие родственники. А тети таковыми не являются, – девушка даже не смотрела на меня, – ставила автографы под точно не веселыми произведениями.

Я замялась.

– Ну, а хотя бы гостинец передать можете? – Показала пакет.

– Не положено. И вряд ли он ей, вообще, понадобится…, – девушка осеклась. А во мне от ее слов душа дернулась. – Слушайте, мне работать надо. Вы отвлекаете. Идите домой, отдыхайте. – Было заметно, что моя собеседница начинает сердиться.

– Легко сказать…, – прошептала я, печально глядя на фрукты. Я хотела уже уйти, но снова повернулась к столу, поставила на него тяжелый пакет и произнесла: – Тогда, это вам. При вашей тяжелой работе, вам точно витамины положены.

Девушка даже вздрогнула от неожиданности. Наконец, подняла на меня глаза. Теперь румянцем покрылись уже ее щеки.

– Ой, спасибо! Спасибо! Вы меня простите. Я бы вас с радостью пустила. Но, правда, не положено.

– Да, я понимаю, – улыбнулась я. – Вы не переживайте, все будет хорошо. И у меня, и у Насти.

– А я так фрукты люблю. А мне их даже купить некогда, – еще больше порозовела девушка и, оглядевшись по сторонам, спрятала пакет под стол. После чего вырвала из лежащего на столе блокнота листок и, пробежавшись по нему кончиком ручки, протянула мне. – Это мой личный номер. Вы, если что, звоните. Я буду узнавать, как дела у вашей Насти, и сообщать вам.

– Спасибо! – снова улыбнулась я. – Я позвоню.

Дома, лежа звездой на кровати, я смотрела на звездное небо – точнее, на черный потолок со светящимися звездами. Да, я – взрослый человек, – приклеила в своей спальне детские обои на потолок. И не поверю, что другим взрослым этого не хочется. Да они просто скрывают подобные мечты от тех, кто скрывает их от них. Я лежала звездой под звездами, и в моей голове путались мысли о горячем мороженом, – еще больше надоевшем мне за время обратного пути, – и мысли о девочке, которая очень не хотела оставаться ночью одна, но осталась. На душе скреблись мышки. Мышки, – потому, что кошки, – это уж слишком. Ведь, не я, в самом деле, виновата в том, что Настя осталась в палате одна. И все-таки, мне казалось, будто виновата.

Правая рука нащупала смартфон, а левая – перелистанную мной на десять раз книжку. Словно оттого, сколько раз я ее перелистывала, могло зависеть, увидит ли Настя мое участие в ее жизни.

Я нахмурилась, показывая смартфону, что сержусь на него за его недальновидность…, или за недальновидность волшебного навигатора. Ну, что было проку показывать мне страдающую девочку, если я не в силах ей хоть капельку помочь? Я хмурилась, а смартфон, отразив меня в своем экране, мелькнул картой, и подмигнул мне уже знакомой красной точкой. Часть меня застыла на кровати, продолжая сжимать пальцами часть красочной книжки, а другая часть – хлопнулась прямо на прикроватную тумбочку в больничной палате, вместе с частью книжки. Выходит, и у книг есть оно – невидимое содержимое.

– А что, разве, так можно? – спросила я, сама не понимая кого, и раскрыла книжку, положив ее на воображаемые колени. И сама же ответила: – Возможно, это так мои способности чудить развиваются.

И я читала – не поверите – до самого утра. Книжка заканчивалась несколько раз, и снова начиналась.

И я чувствовала. Всем своим бестелесным существом чувствовала, что чувствует Настя. Я чувствовала, как от моего чтения, ей становится уютно. Как от моего присутствия, по ее телу разливается тепло. Как, от радости забавных героев, темнота, поглощающая палату, становится для нее светом, и окрашивает скучные бледные стены в яркие летние цвета.

Я перестала читать только, когда услышала, как чья-то рука прикоснулась к ручке двери с обратной стороны. И не успела я подумать, что мне бы пора уходить…, или улетать, как оказалась в своей постели…, то есть, в себе…, то есть, в той части себя, что без всякого угрызения совести, отдыхала без меня, воображая себя звездой.

Целых три недели я не спала по-настоящему. Но при этом, каждое утро чувствовала себя отдохнувшей. Каждый день я покупала в магазине или брала в библиотеке новую детскую книжку. С какими только книгами я за эти ночи не познакомила и Настю и себя. «Замурчательные истории Васька и Васьки», «Склад поношенных носков», «У семьи Кру-кру-кру… все КО!». И прочими, прочими, прочими.

Когда я читала веселые стихи из сборника «Витаминки для сердцевинки», на несколько слышимых только мне и Насте голосов, Настя, как мне показалось, даже улыбнулась. И мне вспомнились не допущенные до девочки тяжелые фрукты. Что ж, тем витаминам путь закрыт, так я другие нашла. И, выходит, даже более полезные. Вот так-то.

А по окончанию последней моей ночи у Настиной кровати, на ее щеках даже появился нежный румянец. И это мне точно не показалось. Так как румянец заметили и пришедшие с утра в палату с доктором родители, и сам доктор, который тут же отметил, что Настя, наконец, пошла на поправку.

– Прогресс на лицо, – констатировал он, глядя на прикроватных монстров – больничные аппараты, которые сумели отразить на своих экранах улучшение состояния пациентки. При том, что три недели назад, никак не отреагировали и никому не показали ее тревоги и давящей опасной тоски. Я даже показала аппаратам на прощание язык. А Насте ласково улыбнулась. И, когда невидимая рука несла меня обратно к моей другой части, я знала, что Настя ответила мне тем же.

Вот, теперь, вы понимаете, почему целых три недели мне было не до записей. Днем – дневные хлопоты, ночью – чудесные чтения, – такие странные, но такие уместные в жизни Чудоголовой. И пусть никто не знает о моем участии в выздоровлении маленькой Насти…, – главное, – я знаю. Знаю, радуюсь, и при каждом воспоминании о чувствах девочки, лежащей в палате с красочными стенами и звездным потолком, улыбаюсь улыбкой самого чудоголового человека на свете. Как улыбаюсь и, слушая вновь и вновь доносящийся из моей телефонной трубки взволнованный голос, прячущейся за больничным столом-уголком кучерявой девушки, которая позвонила мне за сегодняшний день, уже не менее пяти раз – и все, естественно, с хорошими новостями.