Kitobni o'qish: «Осторожно: добрая фея!»

Вы кто?

Я? Добрая фея!

А почему с топором?

Вот видите, как мало вы знаете о добрых феях!

Анекдот

Пролог

Пол застилал пестрый ковер, под ногами хрустела шелуха, спина ныла от напряжения. При тусклом пламени свечи сложно было различать зернышки, приходилось ориентироваться на ощупь.

– Овес, гречка, просо, гречка, просо, овес, овес, просо, – сосредоточенно шептала девочка, осторожно ползая на коленках и разбирая крупинки. Просо – в карман, гречку – в чепчик, овес – в деревянный башмачок. Когда они наполнятся, она ссыплет зерна в большие емкости и начнет по новой.

Просто удивительно, как это нянюшка Рина умудрилась опрокинуть мешок с просом, бочку с гречкой и корыто с овсом – и все это одновременно! Ведь не великан какой-нибудь, а тщедушная старушка, в которой еле жизнь теплится. А злыдня Сюзанна ее еще наказать хотела – Рина такого бы точно не пережила. Хорошо еще, что мачеха кричала так громко, что и папа, с некоторых пор имевший привычку запираться на чердаке и вздыхать на луну (у него это называлось «изучать звезды»), ее бы услышал, если бы с утра не уехал по делам. А уж она-то была всего этажом выше и быстро примчалась на выручку своей старой нянюшке. Сюзанна Рину с первого дня невзлюбила, когда, обходя дом на правах новой хозяйки, положила глаз на комнату падчерицы и вздумала поселить в ней свою собственную дочурку Ядвигу, по вредности не уступающую мамаше. Рина тогда вступилась за воспитанницу и отца на свою сторону перетянула, так что Белинда осталась жить в своей комнате с видом на городскую площадь с фонтаном, а мелкой вреднюге досталась равноценная комната, но с окнами на скотный двор.

С тех пор началась в доме настоящая война. Сюзанна, не решаясь открыто нападать на падчерицу, изводила трудными поручениями старенькую нянюшку, а стоило Рине заикнуться о возрасте и здоровье, как грозилась уволить «никчемную старуху». У отца Белинда поддержки не нашла – тот после женитьбы сделался вялым, безынициативным, во многом слушался Сюзанну и соглашался с ней в том, что Рина уже стара, слаба и к службе не годна, а Белинда достаточно взрослая девочка и не нуждается в услугах няньки. Как было объяснить папе, что с появлением мачехи Рина осталась для нее единственным близким человеком, который искренне о ней заботился и поддерживал? Самого отца и всех остальных слуг Сюзанна как будто околдовала, и те всегда принимали ее сторону. Вот и приходилось помогать нянюшке с работой, которую взваливала на старушку мачеха.

– Вот ведь, – кручинилась Рина, – молодухой была, отродясь полы не мыла и котлы не чистила, только за детишками присматривала и всегда уважением пользовалась. А на старости лет хуже последней чернавки сделалась.

Белинда утешала нянюшку, отбирала швабру и щетки и принималась за самую грязную работу. Благо других занятий у нее теперь не было – Сюзанна разогнала всех ее учителей после того, как они дружно объявили, что Ядвига, которую мачеха всучила им в нагрузку, к учебе не пригодна, а мудрый философ к тому же добавил, что глупость неизлечима. Тогда Сюзанна быстро убедила мужа в том, что науки вредят воспитанию, и образование Белинды на этом закончилось. Девочка тайком продолжала читать книги в свободное время, но его оставалось не так много, учитывая тот объем работ, который взвалила на нянюшку новая хозяйка. Мачеха, конечно, быстро поняла, кто помогает Рине разбираться с делами, и совсем разошлась.

Понятное дело, думала Белинда, разбирая зернышки, что няня здесь ни при чем. Куда уж сухонькой старушке перевернуть тяжелую бочку и опрокинуть полное корыто и мешок, набитый под завязку! На это способна только разъяренная мегера Сюзанна, которая целыми днями палец о палец не ударит: силы копит, чтобы потом окружающим очередную свинью подложить. Но спорить с гневной мачехой – себе дороже. Уж проще разобрать весь этот бедлам по крупинкам. Девочка в изнеможении присела на пол и подвела неутешительные итоги. В чепчике – от силы горсть, в кармане и того нет, а в башмачке…

– Ядрена фига, – с чувством выругалась она, заметив, что овес в башмаке наполовину перемешан с просом. Задумавшись о каверзах мачехи, девочка по рассеянности смешала зерна. Вот почему в кармане их оказалось так мало.

От обиды засвербело в носу. Белинда схватила башмачок и со всей силы швырнула его об стену, рассыпав зернышки, которые с таким трудом собирала по всему полу. Башмак отлетел в угол, где темной грудой были свалены мешки с зерном, и Белинде показалось, что оттуда раздался сдавленный писк. Но сейчас ей некогда было жалеть придавленную мышь. Каждый раз, когда мачеха доводила ее до такого состояния, у девочки начинало щипать в носу, а с кончиков пальцев срывались золотистые искорки. Если в такой момент загадать желание и щелкнуть пальцами, рассыпав в воздухе щепотку искр, то оно обязательно исполнится – правда, с некоторыми погрешностями, но это уже мелочи. Увы, как ни мечтала Белинда превратить мачеху и ее дочку в лягушек или заслать их на край света, этим мечтам не суждено было сбыться; зато, если пожелать что-то доброе, результат не заставлял себя ждать. Вот и сейчас искорки, слетевшие с пальцев, были как нельзя кстати.

Щелчок пальцами – и ниточка зерен проса взлетает вверх, нанизывая на невидимый стерженек все новые и новые зернышки и поднимая их с пола в воздух. Еще щелчок – и крупицы гречки собираются в другую цепочку, свиваясь в коричневую спираль под потолком. От третьего щелчка, последнего, овес, оставшийся на полу, собирается в кучу.

– По местам, – шепчет девочка, и длинная нитка проса змейкой ныряет в большой холщовый мешок, на глазах наполняя его. Не отстает и гречневая цепочка, тонкой струйкой засыпая до верха пузатый деревянный бочонок. Запрыгивает в дощатое корыто овсяный ком и, ударяясь о его бока, рассыпается на отдельные зернышки.

«Мачеха будет довольна», – устало думает Белинда. «Довольна? – язвит в голове тоненький голосок. – Да она лопнет со злости!» «Не лопнет», – возражает девочка. «Не лопнет, – ехидно соглашается голосок, – а придумает новую каверзу, еще более затейливую».

– Ведьма! – злорадно вопит Ядвига, вылезая из-за мешков, сваленных в углу, и, не дав сводной сестре опомниться, уже мчится по лестнице вверх, захлебываясь от восторга и повторяя: – Ведьма, мама, ведьма! Я все видела!

До возвращения отца Белинду продержали под замком в подвале.

– Дорогой, ты же понимаешь, – услышала девочка, когда хмурый слуга привел ее в гостиную, – это просто недопустимо!

Мачеха, стоя к ней спиной, заламывала руки, втолковывая что-то серьезному отцу. Ее густые волосы, свитые жгутами, как черные гадюки змеились по спине.

– Мы не можем жить под одной крышей с ведьмой. – Голос Сюзанны звенел от едва скрываемого злорадства. – А если завтра она вздумает превратить нас в жаб?

– Если бы я могла это, ты давно бы месила тину в ближайшем болоте, – запальчиво бросила Белинда, подходя ближе.

Мачеха, отшатнувшись от нее, бросилась на шею отцу.

– Дорогой, ты слышал, что она сказала? Какие еще доказательства тебе нужны? Твоя дочь – настоящая ведьма!

– Она всего лишь сказала, что будь она ведьмой, то сделала бы это, – с усмешкой поправил ее отец, потирая виски, ставшие седыми после смерти первой жены. На его некогда подвижном и улыбчивом лице словно застыла ледяная маска безучастности и равнодушия. Иногда Белинде казалось, что мачеха заменила горячее сердце отца на ледышку, поэтому он стал таким равнодушным к собственной дочери.

– Я не ведьма, – вспыхнула девочка.

– Я знаю, – мягко улыбнулся отец, и сквозь ледяную маску проступило тепло морщинок в уголках рта и глаз, на мгновение возвращая ему прежний, уже почти позабытый Белиндой облик. – Ты не ведьма. Ты – волшебница…

– Как ни назови, а все равно – ведьма! – встряла мачеха.

– Как и твоя мать, – словно не слыша ее, добавил мужчина с седыми висками.

– Что? – ошеломленно воскликнула Белинда.

– Что?! – завизжала Сюзанна. – Ее мать была ведьмой? И ты молчал?

– Не кричи! – оборвал ее отец. – И не смей называть Эстель ведьмой. Она была величайшей волшебницей. До тех пор пока не стала матерью.

– Но почему я не знала об этом? – пытливо спросила Белинда, не обращая внимания на стенания мачехи («Бедная я, бедная! Попала в гнездо черной магии! Это ведьмино отродье меня до гроба доведет!»).

– Твоя мама отказалась от волшебства после твоего рождения, – поколебавшись, объяснил отец. – Она считала тебя самым большим своим чудом и не хотела подвергать ребенка опасности, с которой часто бывает сопряжено применение магии. Она никогда не демонстрировала при тебе свои способности: не хотела, чтобы ты знала об этом.

– Но почему?

– Она опасалась, что ты захочешь стать волшебницей, как и она, и будешь просить научить тебя магии.

– Но разве это так плохо? – смешалась Белинда.

– Я не знаю, что заставило ее отказаться от своего дара, но уверен, что причина была очень и очень серьезной. Она не хотела, чтобы ты была волшебницей. Но, видимо, ее дар передался и тебе.

– Я сегодня же собираю вещи! – повысив голос, объявила Сюзанна.

– Скатертью дорожка, – обрадовалась Белинда.

– Я собираю твои вещи, – с противной ухмылочкой уточнила мачеха. – Завтра же тебя здесь не будет!

– И где же она будет? – угрожающе произнес отец.

– У чародейки конечно же! – медовым голосом пропела Сюзанна, адресуя супругу самую сладкую свою улыбку. – Девочке нужно научиться управлять своими способностями, а для этого ее следует отдать в ученицы к волшебнице. В соседнем королевстве как раз живет одна такая…

Белинда умоляюще обратилась к отцу:

– Я не хочу уезжать!

– Сюзанна права, – избегая ее взгляда, ответил он. – Ты должна…

– Ничего я не должна! Мама не хотела, чтобы я была волшебницей, значит, я ею не буду! – топнула ногой Белинда.

Отец задумался.

– Но, дорогой! – повысила голос мачеха. – Она колдовала в подвале, Ядвига видела!

– Может быть, напомнить, как я там очутилась? – вежливо предложила Белинда.

– Да, кстати, – озадачился отец, – а что ты там делала? Вы с Ядвигой играли в прятки?

– Скорее, Ядвига играла в шпиона, а я…

– А-а-а! – страшным голосом вскричала мачеха и юлой завертелась на месте. – А-а-а!

– Что случилось? – всполошился отец.

– А-а-а! – продолжила вопить Сюзанна, взмахивая руками и ожесточенно почесываясь. – Она наслала на меня порчу, я вся чешусь!

– Белинда! – Отец сурово сдвинул брови.

– Но, папа, – возмутилась девочка, – я не…

– Не желаю ничего слушать, – возразил отец. Закатав рукав Сюзанны до локтя, он обнаружил на лилейной коже супруги зреющие на глазах нарывы и в бешенстве повернулся к дочери.

– Но это не я! – смешалась та.

Не переставая стенать, Сюзанна за спиной отца злорадно улыбнулась и показала девочке язык. У Белинды от гнева защипало в носу, а с пальцев посыпались золотые искры.

– Ну что я говорила! Это все она! Она смерти моей хочет! – взвизгнула Сюзанна, прячась за спину мужа.

– Вон отсюда! – рявкнул отец на дочь и, отвернувшись, принялся утешать стонущую супругу.

Белинда сорвалась с места и понеслась прочь. От отца, ставшего ей совсем чужим, от дома, переставшего принадлежать ей, от мачехи, показавшей свое истинное лицо.

Лицо ведьмы.

Глава 1
Счастливый билет прачки Аннет

Не было бы счастья, да королева родила!

Аннет

Если бы в королевстве Эльдорра вздумали выбирать самую бедную, обездоленную, униженную и оскорбленную жительницу, ею вне всякой конкуренции стала бы дворцовая прачка Аннет.

Но в первый весенний день пятого года правления короля Кристиана сама Аннет чувствовала себя счастливейшей женщиной не только в Эльдорре, но и в целом мире. Причиной тому был сверток из застиранной и пестрой от заплаток ткани, который прачка с благоговением держала в руках.

– Я назову тебя Анжеликой в честь любимицы королевы, – с нежностью прошептала она, и сверток заворочался в ее красных, огрубевших от тяжелой работы ладонях, впился в лицо Аннет взглядом круглых темно-голубых, как вода в январской проруби, глаз и протестующе пискнул.

– Не нравится? – простодушно удивилась прачка и принялась перебирать в памяти имена своих постоянных клиенток – дам из королевской свиты. Аннет была уверена, что с таким именем ее дочурку ждет куда более красивая жизнь, нежели ее собственная. – Что, если Гортензия? – с надеждой произнесла она, вспомнив изящную брюнетку-графиню, служанка которой, забирая ворох чистой одежды, всегда оставляла прачке серебряную монетку – невиданная щедрость! Но малышка лишь нахмурила бровки и недовольно уставилась на мать. – Вот ведь незадача, – огорчилась та. – А как тебе Каролина? Нет? Ладно, ладно… А Матильда? Тоже не нравится? Тогда – Виктория? Опять нет? А вот какое красивое имя – Габриэлла, – перечислила она имена самых богатых леди королевства, сделавших удачную партию. – Тоже нет? Тогда, может, Виолетта? – с придыханием спросила Аннет, огласив имя самой прекрасной придворной дамы, и неуверенно добавила: – Ты даже на нее чем-то похожа…

Девчушка недовольно завозилась в ее руках, и мать с облегчением вздохнула:

– Ну и хорошо, задавака она, эта Виолетта, слуг за людей не считает, то ли дело – Элеонора, та хоть и не такая красавица, зато нос от нас не воротит.

Но Элеонорой новорожденная зваться тоже не пожелала.

– Как жаль, что твой отец не дожил до твоего рождения, – вздохнула Аннет. – Уж он бы смог разрешить мои сомнения. И крестных фей у таких, как мы, увы, не бывает. Волшебница-то всегда подсказала бы счастливое имя для своей крестницы.

Дочь в ответ только угукнула и наклонила голову: мол, сама справляйся.

Запас имен уже подходил к концу.

– Натаниэлла? Флоренсия? Сесилия? – с надеждой перечисляла прачка, но ответом ей было недовольное сопение и ворчание. – Ну не Мари же тебя называть! – с досадой сказала под конец молодая мать, и малышка заинтересованно причмокнула губами. – Нет-нет-нет! – взволнованно возразила Аннет. – Половину дворцовой прислуги зовут Мари. Мари – это бедность, Мари – это тяготы и лишения, Мари – это крест на счастливой жизни. Мари – это когда гнешь спину от зари до зари за медную монетку, выслушиваешь одни оскорбления и выходишь замуж за последнего бедняка или непросыхающего пьяницу, который тебя к тому же и бьет. Не такой жизни хочу я для тебя, моя сладкая!

Но в ответ на эти убедительные доводы девочка только радостно агукала и безмятежно улыбалась.

– Хуже Мари может быть только Аннет! – горько всхлипнула мать и решительно заявила: – Нет, Каролина, даже не уговаривай меня!

На что дочь разразилась такой убедительной истерикой, что у прачки заложило уши и успокоить разбушевавшуюся малышку смогли только слова:

– Тише, моя Мари, тише.

Отстоявшая свое право новорожденная расслабленно обмякла в руках матери.

– Что ж, Мари так Мари, – вздохнула та и чуть слышно добавила: – Буду звать тебя так, но полным именем будет Марта – в честь весны, когда ты родилась. Может, весна возьмет тебя под свое покровительство и подарит хоть чуточку своего процветания.

С рождением дочери и без того тяжелая жизнь прачки сделалась еще тягостней. Работы не убавилось, напротив, измотанной и обессилевшей женщине казалось, что ее стало еще больше. Уже на следующий день после родов она вновь стояла у лохани с бельем и отстирывала в чуть теплой воде пятна от вина и новомодного лакомства – шоколада – на тончайшей ткани изысканных нарядов свиты и самой королевской семьи. Слуги помогали ей, как могли: кучер таскал тяжелые ведра с водой, две другие прачки старались взять на себя больше стирки, но и они не справлялись с объемом работы. Аннет не жаловалась на свою участь – после гибели мужа, который зимой сорвался с крыши дворца во время починки кровли, дочь стала ее единственной отрадой и смыслом жизни. Она с негодованием отвергла предложение управляющей, прозванной Злюкой, сдать девочку в приют и поклялась ей, что рождение ребенка никак не скажется на качестве ее работы.

Выполнять клятву было невероятно трудно. Казалось, злобная баба специально нагружает ее стиркой, чтобы вынудить сдаться, поймать на невыполнении обязанностей и поставить перед выбором – или работа за медный грош, или дочь. По ночам Аннет плакала в свою соломенную подушку, а днем трудилась на пределе своих возможностей. Так не могло продолжаться долго, и все шло к тому, что прачка потеряет свою работу… Через две недели это произошло. Рождение дочери у королевы Гвендолин положило конец восьмилетней карьере прачки Аннет.

За несколько дней до этого события придворный лекарь объявил, что королева вот-вот разрешится от бремени. Эта весть мигом облетела дворец, и в прачечную доставили двенадцать корзин с грязным бельем. Его следовало немедленно привести в порядок к праздничному балу, который даст король в честь рождения первенца.

Коллеги Аннет засучили рукава, а Аннет схватилась за пищащую дочь, требующую очередной порции молока. За этим занятием и застала ее Злюка, нагрянувшая с очередной проверкой. Тон вредной бабы, с садистским наслаждением отчитывающей ее мать, так не понравился юной Марте, что та возопила во всю силу своих младенческих легких и, увлекшись сольным исполнением, не смогла остановиться и после ухода Злюки. Терпение Аннет убывало, а вот белья в корзине не убавлялось, а то, что кисло в лохани, не спешило стираться само собой. Прачка безуспешно пыталась унять голосящую дочь, но та замолкала лишь на ее руках – стоило положить девочку в колыбельку, которая стояла тут же, рядом с корзинами и лоханью, на мокром от воды и скользком от мыльной пены полу, как та заходилась в плаче. Обеспокоенная Аннет решила пренебречь своим основным принципом: «Никогда не замачивай на завтра то, что можно выстирать сегодня» – и собралась на следующий день совершить невозможное и перестирать три корзины белья – ее сердобольные товарки взяли на себя по четыре с половиной корзины каждая, забрав часть ее работы. Это решение стало для прачки роковым.

Королева разродилась раньше времени, той же ночью. Бал был перенесен на вечер того же дня. Одежда, которую перестирали другие прачки, едва успела высохнуть, а леди и джентльмены, не дождавшиеся своих нарядов к балу, обрушили шквал негодования на голову управляющей. Та не замедлила перенести их гнев на несчастную Аннет и поспешила дать ей расчет.

– Куда же я пойду? – рыдала прачка, прижимая к груди плачущий сверток. – У меня никого нет!

– Раньше надо было думать, милочка, – прошипела Злюка, сунув ей в руку горсть медных монет. – Нечего плодить нищету.

– Раньше у меня был муж! – пронзительно всхлипнула Аннет. – Он был мне поддержкой и опорой.

– А потом я предлагала тебе приют, – злорадно припомнила управительница. – Ты отвергла мою милосердную помощь. Так что счастливо оставаться – тебе и твоей горемыке.

– Не говорите так! – возмутилась молодая мать.

– А что я сказала не так? – язвительно поинтересовалась Злюка. – Или ты думаешь, что твоя оборванка счастливицей уродилась? Какая мать, – она окинула презрительным взглядом вытертую и заплатанную одежду прачки, – такая и дочь будет.

– Да что вы понимаете! – вскинулась на защиту малышки Аннет.

– Или ты думаешь, высшие силы приставят к ней добрую тетушку-фею, которая ее жизнь в сказку превратит? – продолжала издеваться управительница.

– А почему бы и нет? – вспылила прачка.

– Тогда ты еще глупее, чем я думала, – фыркнула Злюка. – Что ж, отправляйся искать ее за дверями этого замка. Чтобы духу твоего здесь к вечеру не было.

И вредная баба резко развернулась на каблучках и собиралась величественно выплыть из убогой комнатушки, когда судьба подставила ей подножку: дама поскользнулась на мыльном полу, замахала руками, пытаясь удержать равновесие, но вместо этого проехала по доскам к лохани и приземлилась прямиком в холодную грязную воду, которая осталась после вчерашней стирки. Смачно чавкнула вода, переливаясь через край, полетели в стороны брызги, заверещала управительница, прыснула, спрятав лицо, прачка. Юбки Злюки мгновенно напитались водой и придавили свою хозяйку к дну лохани. Она беспомощно барахталась в посудине и сыпала ругательствами, не в силах подняться.

– Вам помочь? – преувеличенно любезно поинтересовалась Аннет.

Вместо ответа управительница с силой дернула ногами, пытаясь принять хотя бы полусидячее положение, и вовсе перевернула лохань так, что ее дно оказалось у нее за спиной, а край – под пятой точкой. Мыльная вода хлынула на доски, тут же превратив пол каморки в палубу тонущего корабля. Злюка дернулась всем телом, силясь подняться, но вместо этого распласталась на полу лицом вниз. Сверху на нее рухнула лохань.

Аннет округлившимися глазами посмотрела на оборки юбок, расплывшиеся из-под краев посудины, и коротенькими шажками, стараясь не поскользнуться, крепко прижимая к себе затихшую дочку, ринулась к двери. Надо было спасаться бегством, пока старая ведьма не очнулась. Теперь путь во дворец ей был навеки закрыт. Злюка никогда не простит ей того, что жалкая прачка стала свидетельницей ее позора, и уж наверняка сживет со свету. Только куда же теперь идти? Аннет беспомощно оглянулась и робко шагнула к двери в самом конце коридора.

В тот же день волшебницы Эльдорры собрались на чрезвычайное заседание. Повод для встречи был серьезный – рождение принцессы. Помимо основных своих занятий, чародейки брали на себя опеку над самыми родовитыми и богатыми наследницами королевства, проще говоря подрабатывали крестными феями. Иметь в крестных волшебницу считалось хорошим тоном и было модно среди аристократических семейств. Были времена, когда виконты и герцоги устраивали целые аукционы, чтобы заполучить для своих дочек самую искусную представительницу магической профессии. Но затем менее востребованные чародейки взбунтовались, создали Общество защиты крестных фей (ОЗФ) и выработали целый кодекс правил в отношении распределения крестниц и собственных обязанностей. Согласно кодексу, при рождении каждой именитой девочки¹ волшебницы собирались на совещание, на котором общим голосованием и выбиралась будущая опекунша. Из числа претенденток исключались те, у кого уже имелись крестницы. Таким образом, на право стать крестной феей для принцессы сегодня претендовали семь волшебниц. Четверо – с солидным послужным списком счастливо выданных замуж крестниц (благополучное замужество подопечной считалось высшей задачей феи, с ним прекращалось участие волшебницы в судьбе девушки), две подающие надежды молодые чародейки и одна юная неумеха, пропустившая собрание из-за очередного неудачного колдовства.

– Кто бы сомневался, – пренебрежительно хмыкнула Патриция, одна из семи кандидаток в крестные принцессы, когда глава ОЗФ Лукреция зачитывала пергамент от отсутствующей Белинды, полученный с полуденными голубями.

– Итак, – обратилась она к притихшим коллегам, – надеюсь, все понимают, что реальных претенденток на это место семь?

– Зря ты так о девочке, – укорила ее убеленная сединами соседка Агнесс, крестная шестнадцатилетней дочери герцога. – Между прочим, я бы не стала списывать ее со счетов. Это место просто создано для нее.

По рядам собравшихся пронесся ропот.

– А почему нет? – продолжила свою мысль уважаемая волшебница. – Подумайте сами. Сама судьба уготовила новорожденной девочке счастливую жизнь. Ее родители красивы и умны, значит, и дочку красотой и умом природа не обделила. Они богаты и наделены властью – значит, она никогда не будет знать нужды ни в деньгах, ни в женихах. У принцессы есть все для счастья. В ее случае наличие крестной феи – скорее дань моде, нежели необходимость. Крестной и трудиться-то особо не придется – с ее обязанностями справится и волшебница-недоучка. Это работа для лентяйки, а не для трудолюбивой чародейки.

В зале повисла настороженная тишина. Никому из кандидаток не хотелось признавать себя лентяйкой или недоучкой, но в то же время каждая мечтала заполучить себе в крестницы саму принцессу и утереть нос остальным. Не так уж часто в Эльдорре появляются на свет девочки королевских кровей, за последние пятьдесят лет это всего второй случай.

– Ты права, Агнесс, эта девочка родилась с золотой ложкой во рту, и ей нет большой нужды в крестной фее, – признала Лукреция. – И ты права, что ее крестной не придется особенно утруждать себя, устраивая судьбу подопечной. Достаточно будет не мешать ее жизни идти своим чередом. Но ты можешь поручиться, что Белинда будет стоять в стороне и не разовьет бурную деятельность по осчастливливанию своей первой крестницы? Вспомни, как она мечтает попробовать себя в этом качестве, сколько прошений она подавала за год членства в ОЗФ. Неужели ты думаешь, что, если мы дадим ей такой шанс, она им не воспользуется – в свойственной ей манере?

Среди собравшихся пробежал короткий смешок.

– Ты знаешь мое отношение к Белинде, – продолжила Лукреция, – я уверена, что девочка еще проявит себя с лучшей стороны. Но, как глава фей, я должна в первую очередь заботиться о благополучии принцессы. Зная Белинду, можно ожидать чего угодно: и что королевская казна истощится, и что принц, предназначенный ей, влюбится в другую, а сама принцесса подурнеет лицом и поглупеет до состояния винной пробки, – закончила свою речь фея.

– Как скажешь, – махнула рукой ее оппонентка. – Я всего лишь предположила, что большого вреда не будет…

– Крестная фея должна приносить пользу, а не вред! – строго сказала Лукреция. – И тем более мы не можем рисковать благополучием королевской семьи.

– Но ты же знаешь Белинду, – возразила Агнесс. – Она не успокоится, пока не добьется своего.

– Да уж, упрямая, как ослица! – пробурчала Лукреция.

– Что, если мы поручим ей опеку над какой-нибудь новорожденной девочкой из бедной семьи? – предложила Агнесс. – Хуже-то не будет.

– Хуже быть не может только в том случае, если ее родители – самые бедные и несчастные люди в королевстве, – язвительно вставила Патриция.

– А что, это мысль, – оживилась Лукреция и обернулась к блюдцу, висящему у нее за спиной. – Ну-ка, покажи нам самую несчастную молодую мать в Эльдорре!

Матовую темно-синюю поверхность словно заволокло дымкой, а когда она развеялась, блюдце отразило плачущую молодую женщину в сером чепчике и заплатанном бесформенном платье, сидевшую на скамье в темной каморке и державшую на руках младенца.

– Ближе, – требовательно запросила Лукреция.

Блюдце, повинуясь ее властному голосу, приблизило изображение ребенка: большие голубые глаза, губки бантиком, вздернутый носик. До слуха собравшихся донесся приглушенный голос матери: «Куда же нам теперь идти, Мари? На что теперь жить?»

– Вот и подходящая девчушка! Похоже, ее мать в отчаянии, и положение более бедственное трудно себе вообразить. Вряд ли помощь Белинды сможет им повредить, – рассудила Агнесс.

– Вы недооцениваете Белинду, – хмыкнула Патриция, но запнулась, поймав укоризненный взгляд соседки.

– Хотя бы из уважения к ее матери, – добавила Агнесс, обращаясь к Лукреции, – дай девочке шанс проявить себя.

– Что ж, раз ты настаиваешь и если никто не против… – глава фей обвела взглядом собравшихся чародеек, но возражений не последовало, – тогда поручим Белинде опеку над этой девочкой. А теперь, я надеюсь, мы можем перейти к главной теме нашего собрания?

Волшебницы оживились и приготовились выслушать предвыборные речи кандидаток на роль крестной для принцессы.

– Аннет, просыпайся! Просыпайся скорей! Тебя ищут!

– Кто? – перепугалась прачка, вскакивая со скамьи, на которой провела ночь. Впрочем, почему провела? Аннет бросила недоуменный взгляд на темное окно. Значит, ночь еще продолжается, кому же она понадобилась в такое время? – Злюка узнала, что я здесь?

– Нет, не волнуйся, я ей ничего не сказала, – успокоила ее судомойка Одиллия, приютившая подругу до утра в своей каморке. Другие слуги по нескольку человек жили в более просторных комнатах, а Одиллия жила одна по той простой причине, что в бывший чулан, который ей отвели для жилья, помещался всего один лежак, да и тот пришлось изрядно укоротить. – Хотя она преувеличенно внимательно тобой интересовалась и просила передать тебе, что хочет извиниться…

– Что?! Оди, ты шутишь?

– Нет, – протянула служанка. – Ты знаешь, кажется, она не в себе после того, как твоя лохань ей на макушку брякнулась.

– Еще бы, я ее понимаю, – прыснула Аннет. – Поди, свирепствует, рвет и мечет.

– Наоборот, – со смешком поведала Одиллия. – Ходит как шелковая, не ругается, не скандалит, меня сегодня похвалила за усердную работу – представляешь? Наша Злюка сделалась сама доброта. Давно надо было ее в лохань уронить.

– Оди, – поторопила ее Аннет, – так кто же меня ищет, если не она?

– Не поверишь – придворный лекарь! – взволнованно сообщила судомойка. – Он на кухне уже побывал, сейчас сюда спустится.

– О боже! – непонимающе вскрикнула прачка. – Я-то ему зачем, Оди? Или он мне хочет предъявить счет за исцеление Злюкиной макушки?

– Не знаю, чего он хочет, но я бы на твоем месте не высовывалась, – посоветовала Одиллия. – Сиди тихо. А лучше спрячься в углу под тряпками, – она указала взглядом на ворох подстилок и одежек, которыми прислуга спасалась от холода в своих нетопленых комнатушках.

Аннет послушно скользнула к тряпичной куче, прижимая малышку к груди, и тут Марта, потревоженная ото сна, раскрыла рот, намереваясь спеть свою самую громкую песню.

– Нет-нет-нет, только не это, Мари! – испуганно зашептала мать. – Нет, Мари, моя малышка Мари, моя славная Мари. Тихо-тихо, не выдавай свою мамочку!

Девочка завороженно внимала словам матери и, словно прислушавшись к ним, закрыла ротик, а за ним и глазки. Аннет облегченно вздохнула и юркнула в мягкий ворох тряпья. Да как раз вовремя – в коридоре раздался шум, сквозь дверную щель мелькнули отблески огня.

– Сиди, как мышка! – шепотом предостерегла Одиллия, накинула сверху тряпку, замаскировав беглянку, и на цыпочках подкралась к двери, прислушиваясь к шуму. Ее комнатушка находилась в самом конце коридора, и судомойка слышала, как содрогаются от требовательного стука двери ее соседей, как дрожат от волнения голоса заспанных слуг и как звучит имя прачки в устах строгого лекаря. Шум приближался все ближе, вот стукнула дверь ее ближайших соседок, поломоек. Одиллия затаила дыхание и бросила взволнованный взгляд на ворох тряпок, под которыми укрылась Аннет. Все было тихо: прачка замерла в своем убежище, ее дочка тихонько спала. Только бы она не проснулась! Решив не дожидаться, пока кулак лекаря обрушится на дверь ее каморки, судомойка высунула нос в коридор. И как раз вовремя: процессия в лице лекаря и горничной, держащей фонарь над головой, уже потеряла интерес к поломойкам и двинулась к последней двери.

– А что, если мы ее не найдем, господин Жюльен? – тоненько пискнула горничная.