Kitobni o'qish: «Ветер подскажет имя»
Неприкрытая постоянством, не утратившая огня,
Шла Любовь босиком по пятнам и обрывкам чужого сна.
Но не липли к ногам болезни, пыль дорог не смела взлететь,
Шла Любовь, и склоняли колени те, чьи взгляды дарили смерть.
Мир боялся вздохнуть, шелохнуться, а секунды стучали в такт.
«Обернись! Позволь мне проснуться! Дай мне право и дай мне знак!
Я уже никогда не обижу, я не струшу и не предам.
Я дождем поползу по крышам, жизнь за слово твое отдам!
Обернись! Возьми мою душу…»
Птицы пели, и трава пробивалась там, где след светил на песке.
«Я – Любовь. Я – Великая Малость, я навеки теперь в тебе…»
* * *
Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.
© Климова Ю., 2018
* * *
Пролог
Давным-давно…
Жизнь в Москве и Петербурге была куда интереснее местных зловонных болот, раздолбанных глинистых дорог, сбора урожая с последующей продажей пшеницы, споров с приказчиком и вынужденных чаепитий с соседями. Павел не был готов расстаться с имением матери, но и не испытывал никакого удовольствия от сельской жизни, пропитанной стойкими ароматами коровника. Раньше этим богатством заведовал старший брат, но полгода назад Алексея дернула нелегкая отправиться в путешествие, где он подцепил неизвестную желудочную болезнь и довольно быстро сгорел, прометавшись в беспамятстве чуть больше недели. Павел пил с перерывами полтора месяца, а затем, вспомнив далекое предсмертное благословение матери, собрался и приехал в Семеновское выполнять свой долг. Долг имел весьма обширные территории и сложное хозяйство.
Павел Андреевич Воронцов – младший сын покойного графа Андрея Григорьевича Воронцова, последние пять лет в основном блистал в Петербурге. Шумные друзья, прекрасные женщины, никаких обязательств, скачки, премьеры… Что может быть лучше? Павла вполне устраивали те необременительные дела в городе, которые требовались для управления отцовским наследством. Повезло, старшего брата, наоборот, интересовала земля и все, что с нею связано. Но теперь весну, конец лета и осень точно придется проводить здесь. «Не стоит доверять хозяйство кому бы то ни было, пока сам не научишься доить коров», – любил говаривать Алексей, и, если учесть, что имение процветало долгие годы, он был прав.
Зима затягивалась, конец февраля выдался на редкость снежным, что сбивало по срокам планы Павла. Определенные договоренности по продаже леса ждали лучшей погоды, и это несколько выбивало из колеи. Но нынче март, и пора бы уже солнцу заявить о своих правах и наконец-то согреть Семеновское.
Оставив лошадь около древнего дуба, сразу за поворотом, он немного прошелся по дороге и углубился в сосны, желая посмотреть, насколько растаял снег за последние десять дней. Если поля уже начали освобождаться от белых одеяний, то в лесных чащах ситуация оставляла желать лучшего.
Вернувшись на дорогу, Павел распахнул полушубок и так стоял с минуту, давая возможность холоду пробраться к телу. Отлично. Упрямство зимы пошло на спад.
Со стороны дальнего поля двигался экипаж, а желания вступать в светскую беседу сейчас не было. Павел направился к лошади, заранее зная, что пролетка все же нагонит его, и хорошо, если не придется разговаривать с какой-нибудь напудренной мамашей, мечтающей поскорее выдать замуж одну из своих дочерей. На него уже давно объявлена охота: знатные семейства почти ежедневно зовут на бесконечные обеды и ужины. У Павла в зависимости от настроения подобные приглашения вызывали либо едкую усмешку, либо колючую злость. Как можно желать такого зятя, как он? Да, обеспечен, к тому же граф, но вряд ли он способен даровать хоть кому-нибудь счастье и постоянство. «Я готов переспать с вашей очаровательной дочерью, и даже два раза, но на большее не рассчитывайте».
Зная все минусы сельской жизни (слухи здесь разлетались быстро), Павел держался подальше от юных красавиц из почтенных семей. Его вполне устраивали сельские девушки, да и не так много времени было на развлечения. В январе Павел позволил себе короткий роман с молодой вдовой Елизаветой Ковальской, но холод и капризы быстро наскучили. Он без сожаления бросил ее, получив напоследок типичный женский скандал и вдохновенный шепот сплетниц за спиной. «Радуйтесь, курицы, – весело думал он тогда, – вам будет о чем поговорить холодными зимними вечерами».
Пролетка чуть обогнала и резко притормозила, отбросив в стороны комья грязи, облепленные коричневой кашей снега. Вороная дернулась, фыркнула и замерла, не смея перечить хозяину ни одним движением. На месте извозчика сидел Яков Петрович Стрыгин, лицо его отражало недовольство, впрочем, подобное настроение было ему свойственно.
– Я слышал, Павел Андреевич, вы хотите сбить цену на лес… Не советую вам этого делать, – вместо приветствия произнес Стрыгин и выпрямился, демонстрируя мощь своей внушительной фигуры. – Я лесом торгую уже десять лет и не позволю, чтобы кто-то вмешивался в мои дела.
– Поезжайте с богом, у каждого своя дорога, – ледяным тоном ответил Павел, бросив короткий взгляд на девушку, сидевшую за спиной Стрыгина. Обыкновенная. Бледная. Наверняка боится отца до смерти. Собственно, правильно делает, однажды он ее сожрет и не подавится: или продаст замуж подороже, или превратит в пожизненную прислугу, или отправит в монастырь, если надоест и не оправдает надежд на перспективный брак. А она не оправдает. Простенькая, без лоска и шика, глаза, пожалуй, красивые, и смотрит внимательно, точно книгу читает. Не пустышка, наверное, но тем хуже для нее.
– Последнее слово будет за мной! – рявкнул Стрыгин, хлестнул вороную и понесся вперед, не слишком беспокоясь о том, как трясет сзади его дочь.
Павел скривил губы, тихо произнес: «Посмотрим», и продолжил путь к лошади. Встреча не оставила следа в душе, в делах он всегда поступал так, как считал нужным, и чужие проблемы ничуть не волновали. Но, кажется, он где-то встречал эту девчонку, сейчас ее темно-русые волосы были собраны на затылке, а тогда распущены по плечам… Нет, не встречал. А если и было, то в какой-то другой жизни, о которой помнить не обязательно и глупо. Вскочив на лошадь, Павел уже через минуту обогнал пролетку Стрыгина, но, размышляя уже о другом, он не удостоил экипаж даже мимолетным взглядом.
Глава 1
Пару дней назад мозг, душу и, возможно, печень победил коньяк. Глеб сутки провалялся в номере, а потом выполз на улицу с устойчивым желанием посетить первую попавшуюся японскую забегаловку и опрокинуть в себя острый том-ям.
«Желательно сразу две порции. Креветки-и, креветулечки-и-и…»
Настроение балансировало между «да гори оно все огнем» и «а жизнь-то налаживается», и совершенно не хотелось думать о том, что свобода имеет четкий временной предел. Почему-то никогда не получается насладиться ею сполна, вот еще бы денек или два…
До лета оставалось меньше недели, и Глеб потратил уйму денег на дорогую качественную одежду. Он понятия не имел, где оседают его шмотки. Некоторые вещи, конечно, кочевали вместе с ним с небес на землю и обратно, но большая часть обычно оставалась забытой и брошенной то в отеле, то на какой-нибудь квартире, то в баре. По городам и селам гораздо приятнее гулять налегке.
– Деньги – это же пыль, верно? – насмешливо произнес Глеб, дырявя взглядом вытянутые перистые облака.
Злоупотребив в кинотеатре попкорном, он выпил две бутылки минералки и почувствовал острую потребность в физических нагрузках, да таких, чтоб спина взмокла и со лба пот капал. «Нет, и не уговаривайте, не уговаривайте, – мысленно протянул Глеб с усмешкой, потирая заросшую щеку. – Тренажерный зал мне совершенно не нужен, есть и другие способы хорошенько попотеть. – Его взгляд остановился на аккуратной груди стильной брюнетки, доедающей мороженое на летней веранде кондитерской, и улыбка стала тоньше и многозначительнее. – Да, я знаю один приятный способ расслабиться и одновременно получить неплохую физическую нагрузку…»
Глебу нравилось слоняться по улицам Москвы, заводить короткие необременительные знакомства, искушать, соблазнять и испытывать чувство глубокого удовлетворения от каждого вдоха и выдоха. Иногда, правда, не хватало остроты ощущений, но всегда же можно самостоятельно повысить уровень адреналина в крови (было бы желание и свободное время, а уж и того, и другого хватало с избытком).
Размышляя над тем, где бы провести вечер, Глеб свернул к первой попавшейся кафешке и заказал двойной американо с шоколадным эклером. Пирожное тянуло на слабенькую тройку, без вмешательства силы воли его и разжевать-то не получилось: сухое тесто, настойчивые привкусы маргарина и дешевого какао, каменная глазурь с белесым восковым налетом.
– Дрянная кухня.
Недовольно поморщившись, Глеб вытянул ноги, почесал затылок и обвел взглядом небольшой плотно заставленный круглыми столиками зал, и беззлобно, с легкой иронией подумал: «Да что ж вы, сволочи, эклеры губите… Какую хрень вы в них пихаете, а?»
Отодвинув тарелку, Глеб сделал большой глоток кофе и лениво посмотрел на стойку с прессой: газеты, журналы и наверняка полно всякого рекламного хлама… Около весьма скромного винного шкафа, уткнувшись в мобильник, сидела «юная Ассоль» в синей толстовке и потертых джинсах, левее неторопливо доедал салат маловыразительный мужчина лет сорока, задумчивая блондинка смотрела в окно, ожидая заказ, тощий парень большими глотками пил чай и с явным аппетитом ел… шоколадный эклер. Не может быть.
«Тебе его черной икрой обмазали, что ли?»
Несколько секунд Глеб следил за действиями паренька, а затем, усмехнувшись, отвернулся и с сомнением посмотрел на старомодную потрепанную папку меню. Нет, рисковать с обедом не стоило, лучше отправиться в более подходящее место, где любая закуска – это праздник вкуса, а телятина сравнима с песней и является гордостью шеф-повара. А еще не помешал бы бокальчик незаурядного красного…
Представляя на белоснежной тарелке отличный кусок мяса с прожаркой медиум, Глеб мысленно отрезал небольшой кусок, повертел его на вилке и задумался над тем, а какой соус порадовал бы сейчас особенно. Но мечты, пропитанные свежемолотым черным перцем и ароматами трав, задрожали и предательски оборвались, оставив после себя раздражительный привкус недосказанности. «Здрасте, приехали… – протянул Глеб, чувствуя нарастающее тепло в ногах, мгновенно распространяющееся по всему телу. – Можно подумать, я оказываю сопротивление. Да, между прочим, я спокоен и бледен, как ангел в предрассветный час, так что могли бы обойтись и без спецэффектов…»
Тихо засмеявшись, Глеб расслабил мышцы, нарочно демонстрируя полнейшую покорность судьбе. Но в груди уже поднималась волна протеста: интуиция подсказывала, что следующая задачка будет не из привычных, а точно такая же, как в Утятино1. Его же не вызывают спешно наверх, не инструктируют и не желают удачи на дальнюю дорожку. Если задание повторится, то впереди как минимум десять дней позора…
«Нет».
Однако надежда на избавление все же заерзала в душе, отчего медленно, но верно адреналин пополз вверх, азарт дернулся под ребрами и затянул с хрипотцой: «Еще не вечер, еще не вечер…»
Поддаваясь тяжести в затылке, Глеб против воли повернул голову и вновь посмотрел на парня, еще пару минут назад поглощавшего с аппетитом шоколадный эклер. Молодой человек протянул руку, взял салфетку, вытер губы, глянул на часы и положил деньги в папку-счет. Поднявшись, он подхватил рюкзак и уверенно зашагал к выходу, будто несколько секунд назад вспомнил о том, что он самый занятой человек на свете. По сути – ничего примечательного, банальная сцена из рядовой жизни, но…
Парень.
Не девушка.
«Уже хорошо. Ну и кто ты у нас?» Глеб мысленно прикинул, хватит ли у него наличных, чтобы расплатиться быстро, и принял решение занять пока выжидательную позицию. Рановато предъявлять претензии, вдруг обойдется…
Неторопливо вынув из кармана пару сотен, он небрежно бросил их на стол и, продолжая надеяться на лучшее («Больше никакой гребаной романтики»), качнулся на стуле, демонстрируя наивысшую степень равнодушия и спокойствия. Собственно, далее можно не шевелиться, сейчас до боли «родная» сила поставит его на ноги и придаст ускорения в нужную сторону. Последние секунды отдыха и покоя.
– Ладно, посмотрим, что вы мне приготовили, – тихо с улыбкой произнес Глеб, глядя, как за парнем медленно закрывается стеклянная дверь. – Мы же всегда сможем договориться, правда?
Ответом был легкий толчок в спину и напряжение в коленях, будто уже пробежал километр и теперь нужно немного пройтись, давая возможность уставшим мышцам расслабиться. Глеб резко встал, подарил лучезарный взгляд молоденькой официантке и, направляемый невидимой силой, быстрым шагом устремился следом за парнем. Сейчас даже нравилось плыть по течению. Да, наворотил немного дел, но искупил же, так давайте вернемся к старым добрым отношениям: на планете Земля наверняка найдутся доблестно-рискованные подвиги для первоклассного охотника. Что там у паренька в рюкзаке? Священная реликвия? Один точный удар по макушке и…
– Шучу, шучу, – весело произнес Глеб и почувствовал, что к нему вернулся контроль над телом, а вместе с ним и легкость в душе.
Парень шагал довольно уверенно, его явно не интересовал общественный транспорт. Видимо, цель близка и оставалось пройти не так уж и много, чтобы достичь желаемого. Новый Арбат, Поварская улица… Свернув во дворы, оставив позади свежевыкрашенное здание школы, парень достал из кармана мобильник, остановился, понажимал кнопки и, обнаружив необходимую информацию, пошел к подъезду жилого дома.
«Похоже, любитель мертвых шоколадных эклеров – обыкновенный курьер», – мысленно предположил Глеб и ускорился, гадая, какая преграда ждет впереди: кодовый замок или консьержка. При первом варианте всегда меньше возни, неодушевленные предметы послушно отдают истории своего прошлого или дарят нужные ощущения, на основе которых не сложно сделать правильные выводы. Люди же… Вообще-то тоже не проблема, но на них приходится тратить гораздо больше особой силы, что, конечно, бесспорный минус. Жди потом, когда восстановится. Небесная канцелярия четко ограничивает способности своих сотрудников, чтобы некоторые из них не пускались во все тяжкие и не слишком-то вмешивались в земную жизнь.
Усмехнувшись, Глеб спокойно зашел в подъезд (дверь за любителем эклеров закрывалась медленно, тут бы и слон успел) и, притормозив около лифта, сделал вид, будто нажимает кнопку вызова. Цепкий взгляд прицельно метнулся в сторону парня, стараясь не пропустить ничего важного и интересного.
«Давай, порадуй меня чем-нибудь хорошим. Меньше всего мне хочется таскаться за тобой целый день».
Молния рюкзака издала резкое и долгожданное «вжик», интуиция кольнула в носу, Глеб замер, уже догадываясь, что увидит в следующую секунду. Вынырнув из темных недр, белый узкий конверт очертил полукруглую траекторию и бесшумно отправился в один из почтовых ящиков. Парень подхватил рюкзак и с чувством выполненного долга под скрип дверной пружины покинул подъезд. Кодовый замок оказался сломан, не пришлось даже кнопку нажимать.
– Курьер, что и требовалось доказать.
Третий ящик справа. Глеб, оттягивая момент истины, медленно спустился по лестнице, качнулся на пятках, провел пятерней по волосам, протянул руку, сунул пальцы в узкую щель и резко дернул на себя дверцу ящика. Старенькая дверца хрипнула, расшатанный замок сделал одну достойную попытку сопротивления и все же сдался, отдавая желаемое врагу.
«Щербаковой Екатерине Алексеевне» – значилось на конверте, и Глеб, сжав зубы, со всей силы врезал кулаком по почтовым ящикам – бамц!
– Какого черта! – рявкнул он, зная, что за последнее слово получит сполна. И долго ждать не пришлось: бок обожгла предупредительная боль и мгновенно пересохло во рту. Глеб попытался втянуть в легкие побольше воздуха, сморщился, сделал короткий шаг и врезал по ящикам второй раз. Надежда рухнула, теперь можно дать волю чувствам, хуже уже не будет. – А не хотите ли поговорить о старой доброй справедливости? На чем там у нас держится мир? На любви и доброте к ближнему? Да, признаю, накосячил самую малость, но за это уже отпахал! – Глеб стоял, задрав голову, и ждал ответа, будто он и вправду мог появиться на старом пожелтевшем и потрескавшемся потолке подъезда, но ничто не нарушило тишину. Злость предательски пошла на спад, а хотелось, чтобы она, наоборот, росла и крепла, подбрасывая дрова в огонь. – Сколько их будет? – сухо спросил Глеб, бросая резкий взгляд в сторону лифта. Нет, показалось, никто не едет. – Так сколько их будет?
Он знал, что случайности теперь исключены и чутье или действие определенной силы всегда укажет нужный путь.
Лифт.
Не показалось.
Глеб быстро поднялся по ступенькам, и взгляд сразу остановился на серой полоске с нумерацией этажей. Та цифра, которая призывно горела, и являлась ответом на его животрепещущий вопрос.
– Пять? Что? Пять?! Нет… Слышите? Я сказал – нет. Пусть две. Ладно, пусть две. Но не больше! И я даже готов починить этот гребаный почтовый ящик, но только две! – Глеб подождал немного, неотрывно глядя на неизменно светящуюся цифру, затем издал протяжный стон и быстро добавил: – Но мы еще поговорим об этом, да? Позже поговорим!
Сдержав порыв смять конверт, он положил его на ладонь, сосредоточился и закрыл глаза, стараясь мысленно проникнуть под плотную бумагу, чтобы не увидеть, а скорее прочувствовать написанное. Задачка оказалась не из сложных, письмо «чистое», без каких-либо помех, наслоения событий, времени, лишних вибраций и слов – ничто не мешает узнать содержание всего нескольких строк.
«Похоже, Екатерина Алексеевна, я знаю, где мы с тобой завтра встретимся. Пожалуйста, надень короткую юбку, это меня немного утешит. Надеюсь, ноги у тебя не кривые, не осложняй мою жизнь».
Отправив конверт обратно в почтовый ящик, Глеб немного выровнял дверцу, кое-как прикрыл ее и вышел на улицу.
Пять… Как такое возможно?
– Что-то не пойму, вы вроде должны регулировать справедливость на этой земле. А где в данном случае ваша хваленая многовековая справедливость, а? – зло спросил Глеб, глядя на облака. – Потерялась в многочисленных бумагах и папках? Так поищите, время есть. Целая вечность!
* * *
В конце статьи напрашивалось троеточие, но Катя сделала последний абзац решительным, жизнеутверждающим, стойким и короновала его уверенной точкой. Наверное, на нее сейчас влияло приближающееся лето: хотелось встрепенуться, встряхнуться и отправиться в дальнее путешествие, где шум прибоя растеребит душу, ветер перемешает мысли, улыбка перестанет быть вежливой и обязательно сбудется какая-нибудь тайная мечта. А уж мечтать Катя всегда умела и любила, особенно уютно устроившись на диване с чашкой кофе, книгой и пледом. Много лет назад она сбежала из Питера в Москву и сейчас уже не смогла бы вспомнить, что тогда больше подтолкнуло к переменам: несчастная любовь или желание начать самостоятельную жизнь. Скорее всего, и то и другое.
Трехкомнатная квартира на Поварской улице досталась от дедушки и бабушки. Катя часто прилетала и приезжала к ним в гости и всегда радовалась нарочито ворчливому, но бесконечно доброму приветствию: «Явилась не запылилась. Мой руки, бабка наша уже вся извелась, третий раз картошку разогревает». «Ой, не ври, ой, не ври, – неслось нараспев с кухни в ответ, – у меня все просчитано до минуты. Позволь напомнить, что я сорок пять лет прожила с юристом, а это, знаешь ли, даром не проходит».
По мужской линии с давних пор в семье все так или иначе имели отношение к правоведческим и юридическим наукам. И Катю, за неимением другого претендента продолжить семейную традицию, родители тоже благословляли на этот проторенный путь, но она любила точки, запятые, троеточия и однажды окончательно и бесповоротно поставила в этом вопросе восклицательный знак. Сразу за уверенным «нет».
После смерти мужа бабушка – Капитолина Андреевна, прожила лишь два года, тоска и горе слишком сильно сжали ее немолодое сердце. Иногда, заваривая чай, Катя слышала далекое: «Не ленись, добавь мяты и лимона, аромат будет божественный», в такие моменты она чуть опускала голову, улыбалась с долей грусти и запрещала себе лениться.
– Пора домой, – выключив ноутбук, быстро прибравшись на столе, Катя подхватила с вешалки вязаный кардиган, взяла сумку, попрощалась традиционным «Всем пока!» и покинула редакцию. Нужно заскочить в магазин, купить молоко, мюсли с изюмом и лесными орехами, немного овощей, сыр и маслины. Не забыть бы пену для ванны, крем для рук и… «Пожалуй, маленький пакетик фруктового мармелада». Хотя поход в магазин можно перенести и на завтра, кажется, в холодильнике есть чем поживиться.
Катя не была привязана к офису, она могла работать и дома, причем сколько пожелает, но ей нравилось погружаться в разноцветную суету редакции и плыть к изведанным и новым берегам. Потрескивание принтеров, редко цветущие орхидеи на подоконниках, стопки журналов и газет, обсуждение, смех, вкусные обеды в столовой на первом этаже, аромат кофе практически везде… Ради этого стоило каждое утро спускаться в метро, заходить в вагон и ехать на «Алексеевскую». А вечерний путь домой почти всегда хотелось немного растянуть, будто до конца дня еще куча времени, гуляй сколько хочешь. Катя то застревала в кинотеатре, то в книжном, то в кофейне, где продавали свежевыпеченную сдобу и ароматный черносмородиновый чай. Маленькие столики для желающих быстро перекусить и вечная надпись мелом на черной доске: «Еще один вкусный день».
Родители остались в Питере, несколько раз в год Катя устремлялась к ним, накупив гору подарков. Праздники, конечно, только вместе. Около лифта ее традиционно встречал аромат медово-яблочного кекса, а уж затем теплая улыбка мамы и сдержанная отца. Скучание на два города, но так получилось и иначе уже не представлялось возможным.
А еще в Питере остался осколок разбившейся вдребезги любви, длившейся три непростых года и закончившейся сухим: «Извини, я встретил другую». Честно, и то хорошо, могло быть хуже. Сейчас Катя не понимала, отчего так страдала, то есть чуть-чуть, самую малость, больно и теперь, но тогда казалось, будто сердце обложили хорошо высушенными дровами и подожгли. Как же ярко и губительно оно горело, как неистово билось и просило пощады… Нет, любовь больше не нужна. Зачем? Может, через сто лет, если закроют любимую кофейню с миндальными круассанами и черносмородиновым чаем или государство введет катастрофический налог на одиночество. Катя улыбнулась, открыла дверь подъезда, прошла мимо почтовых ящиков, привычным движением убрала волосы от лица и, угадывая в душе пока еще непонятное предчувствие, остановилась. Голова медленно повернулась влево – именно там, за спиной, осталось нечто важное и пока незамеченное. Стена, трещина… Взгляд почти сразу выхватил помятую, покосившуюся дверцу почтового ящика, которая будто говорила: «Я тут совершенно ни при чем. Висела, никого не трогала, но… Помогите, спасите, теперь меня нужно чинить!»
«И кто это сделал? – Катя поправила ремешок сумки, устало вздохнула и пошла обратно. – Я не храню здесь деньги, ценные бумаги, карты с указанием, где зарыты сокровища древности, драгоценности… Так зачем? Делать кому-то нечего…»
Осмотрев причиненный ущерб, она немного приподняла дверцу и легко, без особых усилий и ключа, открыла ее. Увы, завтра придется звонить в диспетчерскую и просить исправить акт вандализма. Интересно, сколько это будет стоить?
Катя заглянула в ящик, достала узкий конверт, повертела его в руках и небрежно отправила в сумку. Конверт без почтовых отметок, наверное, очередная реклама пластиковых окон или ремонтных услуг.
«Дорогие жильцы, у вас не бывает такого ощущения, будто реклама размножается в темноте, пока мы спим? Последнее время я думаю именно так. Представляю, какой шорох стоит в подъездах в полночь, когда флаеры, брошюрки и визитки оживают и устремляются друг к другу со всех сторон…»
Прикрыв дверцу, Катя поднялась по ступенькам, нажала кнопку лифта и позволила себе второй вздох. День не должен заканчиваться на огорчительной ноте, пожалуй, нужно утешить себя вкусным ужином и, быть может, бокалом вина. Зеленый салат с брынзой и курица вполне подойдут. А самый простой и быстрый способ приготовления куриной грудки – это обмазать ее дижонской горчицей, той, что с семенами-зернышками, и пожарить на растительном масле. Соль не нужна. Раз, два, три, и ты начинаешь чувствовать себя немножко шеф-поваром, потому что без усилий получаешь вкусное и оригинальное блюдо.
Прогоняя мысли о сломанном почтовом ящике прочь, Катя специально углубилась в процесс приготовления ужина и, уже перешагивая порог квартиры, почти не чувствовала огорчения. Бабушка всегда говорила: «А ты не раскисай, подумаешь, судьба выкинула фортель! Руки, ноги, голова есть? Вот и пользуйся». В таких случаях Катя в основном пользовалась головой и литературным талантом. Сбежать в вымышленный, но весьма стойкий мир очень просто, если ты в минуту можешь выстроить его именно таким, как требуется. Вплоть до мельчайших подробностей, до тактильных ощущений и запахов, до шорохов, скрипов и отдаленных, но настойчиво зовущих мелодий.
О письме Катя вспомнила после ужина, когда села за ноутбук проверить почту.
– Ах, да, – тихо произнесла она, подхватила чашку с кофе и направилась в коридор, делая по пути несколько маленьких глотков.
Конверт оказался довольно плотным, в подъезде Катя не обратила на это внимания. «Что там?» Она вынула глянцевую карточку бежевого цвета с витиеватым узором в правом нижнем углу и быстро пробежалась взглядом по ровным строчкам.
«Аукционный дом „Ампир“ и галерея „Витроль“ приглашают Вас на закрытый аукцион.
Лоты: карманные мужские часы из коллекций Демаре и Леграна.
Ведущий аукциона – Марк Гутман.
Приглашение на одно лицо. Пятый зал, место №28».
Дата. Время. Адрес.
Если бы не имя Марка Гутмана, Катя бы выбросила приглашение сразу: слишком много хитрой рекламы развелось в последнее время. Но этот человек был хорошо известен в определенных кругах, и, конечно, никогда бы не согласился провести дешевое или сомнительное мероприятие. Звездная болезнь давно держала его за руку и не отпускала.
Катя знала о Гутмане предостаточно и, в отличие от многих, не испытывала к нему симпатии. Высокий, склонный к полноте, холеный мужчина лет пятидесяти. Он то говорил быстро, будто боялся, что его остановят, то слишком медленно, давая возможность присутствующим оценить его ум и в нужном месте разразиться овациями. Лет двадцать назад Гутман был посредственным актером, потом увлекся журналистикой, а уж затем его потянуло в мир моды и искусства. Несколько удачных шуток, представительная внешность, умение расположить к себе собеседника, нужные связи… Марка Гутмана довольно часто стали приглашать на различные мероприятия и в качестве гостя, высказывающего свое мнение, и как ведущего. Его фотографии несколько раз мелькали на страницах журнала, в редакции которого работала Катя.
Закрытый аукцион.
Но почему пригласили?
Быть может, на одной из недавних презентаций она оставила визитку?..
Наверняка оставила, только какое отношение имеют к ней карманные мужские часы из коллекций Демаре и Леграна? Подобного редакторского задания не было, да и чаще приходится писать в разделы «Стиль жизни» и «Культура», о коллекционерах же, ювелирных изделиях, ретроисториях, антиквариате сочиняют другие.
Закрытый аукцион.
Да на него и не попадешь так просто! А тут приглашение…
Вернувшись к ноутбуку, Катя зашла на сайт галереи «Витроль» и убедилась в том, что аукцион состоится завтра, как и указано на карточке, и ведущим действительно будет Марк Гутман.
«В феврале вышла моя статья о международной денежной ярмарке в Берлине, а в марте я подготовила неплохой очерк о редких австралийских опалах… Но все же это не поводы приглашать меня в круг избранных. Надеюсь, организаторы не думают, что я смогу купить коллекционные мужские часы на свою зарплату. И не просто купить, а хорошенько поторговаться и вырвать желаемый артефакт из рук скучающего миллионера и тем самым создать интригу и поддержать аукционную суету».
Улыбнувшись, Катя небрежно отправила приглашение в верхний ящик стола, сварила кофе в турке и сделала попытку немного поработать, но мысли все тянулись и тянулись в галерею «Витроль»…
Скорее всего, это ошибка.
Но почему бы не воспользоваться и не посмотреть, как проходят подобные аукционы, какая собирается публика, идут ли бои за лоты или действие напоминает скучную игру уставших зрителей? И, кстати, об этом можно написать статью и предложить ее для печати… Катя представила, как Горин поправляет очки, смотрит на нее минуту (длиною в жизнь) и многозначительно произносит: «Екатерина Алексеевна, мы с вами договаривались, что в первую очередь вы будете выполнять свою непосредственную работу, а уж потом… – Откинувшись на спинку начальственного кресла, он побарабанит пальцами по столу и добавит гораздо легче и проще: – Мне сейчас некогда, давай поговорим об этом в другой раз, и, если не трудно, принеси кофе».
Выдвинув ящик, Катя протянула руку и коснулась приглашения кончиками пальцев. Глянцевая поверхность мгновенно подарила прохладу, но по руке почему-то волной побежало тепло. В душе вспыхнуло любопытство и что-то еще неуловимое…
– Я поеду, – прошептала Катя, перечеркивая оставшиеся сомнения.
