Kitobni o'qish: «Дети из детского дома напротив»
Читателю
Человек не рождается злодеем. Человек им становится. И благодаря, и вопреки. Старая истина, веками разрушающая мир.
Это была простая история, которая случилась когда-то, в каком-то ноябре, в самом непримечательном городе с выдуманным названием. Почти сказка. О добре и зле. Невозможная.
Но… в истории так много героев, характеров, судеб, так много того, что осталось за…
Всегда остается послесловие. Иногда оно звучит тишиной. Послесловие можно пропустить и оставить себе тишину. Можно прочитать после всего рассказа и перевернуть весь смысл.
«В каждом из нас живут два медведя. Один медведь это добро, сострадание, любовь, доверие. А другой это извечное зло, страх, стыд и саморазрушение. И кто победит? Он ответил, тот, которого ты кормишь».
Новые мутанты. 2020. Фильм.
Marvel Entertainment, Twentieth Century Fox
Глава
1.
Идеальная ночь
Свет фар пронзил черную ночь, как стрела, – быстро и резко рассек морозный ноябрьский воздух и встретился со светом тусклого фонаря на краю улицы, который освещал позавчерашние следы дождя.
Он шел быстро, перепрыгивая лужи, низко опустив голову, словно в этом одиноком свете фар его узнают. Для надежности надвинул капюшон старой куртки.
Свет фар погас, и черная машина стала бесшумной и невидимой, слилась с чернотой ночи.
Дверца машины отворилась, едва ли он приблизился к ней. Неловко, осторожно, стесняясь своей простоты и забрызганных кроссовок, он сел в салон, в котором было темно и душно.
Он оказался рядом с человеком, детально рассматривавшим окно машины.
Это был человек, который считал себя очень важным. Все большие дела можно было решить только с его помощью. Важный человек для неважных, маленьких людей. В кругу высшей лиги человек был ничего незначащим вторым, или третьим, или пятым звеном.
Человек, сидевший у окна, даже не повернулся.
Он начал говорить: тихо, неуверенно, волнительно. Сначала – о хорошем, об успехах. Человек кивал и даже хвалил. Теперь и его похвалит начальство.
Затем – о будущем, грядущем. О намеченных планах.
Беседа подходила к концу, и следовало сообщить о явных проблемах. И не было бы это так страшно, если бы не касалось его единственных близких людей – друзей. Случились бы эти проблемы с чужими, незнакомыми – он бы уже все решил.
Человек выслушал, впервые повернулся и заговорил. Он тоже волновался, ведь сорвать дело, значит упустить выгоду и показать себя непрофессионалом. А важный человек ни одного дела не провалил.
Все оказалось предельно ясным и понятным. Он хотел возразить, но и сам понимал опасность промедления. Для успокоения совести и терзающих порывов души молодого дилетанта человек протянул ему конверт.
Он выбрался из машины. Та мгновенно испарилась и яркий свет включившихся фар вместе с ней. Остался лишь тусклый фонарь и лужи, отражающие его свет. Через минуты и фонарь закончил свою службу: лампа сгорела.
Сегодня была идеальная ночь. После дождя – сыро, холодно, темно, малолюдно. Идеальная ночь для преступления.
Дверь скрипнула. Здоровый, краснощекий мальчишка с рюкзаком за плечами весело помахал, прощаясь. Он помахал в ответ. Тренировка закончилась, и ученик растворился за дверью в темноте. Мальчишка сегодня слишком долго копался и уходил последним. После его ухода спортивный зал опустел.
Он по-доброму завидовал этому мальчишке. Дома его ждали: бабушка заботливо покормит его, мама со всей строгостью проверит уроки, а дедушка будет защищать от ее нравоучений. Они у него есть, они живы, они рядом.
И сейчас, сам того не понимая, этот мальчишка – самый счастливый человек.
На стуле с газетой в руках сидел охранник Павлович.
В этой спортивной секции он работал уже третий год и неизменно у дверей дежурил Павлович.
Павлович, как обычно, пожаловался на жизнь, погоду, на дороговизну и на то, что нынешние кроссворды довольно скучные.
Он, улыбаясь, пожелал Павловичу спокойного дежурства. Тот что-то пробурчал и скрылся за газетой.
За дверью встречали потоки свежего воздуха и лужи, растянувшиеся как ядовитые змеи – они извиваются параллельно с бордюром. Где-то фонари гасли, где-то вспыхивали, привлекая ночных бабочек.
Черным уже было закрашено все небо. Поздний вечер, полуночь. Улица провожала на другую улицу, каждая была темнее и пустыннее предыдущей. Несколько угрюмых теней пронеслись мимо, съежившись под плащами. Поздняя осень во всей красе – холод и мрак, и это наводило еще большую тоску.
И все-таки он любил этот город. Вечную серость провинциальных городов – серый асфальт, серые дома, серые крыши, – он не считал раздражающей. Серость, которая сводит с ума приезжих, была такой родной.
За неделю накопилось много дел. Он уже все распланировал. Самое главное – нужно было поговорить со своим другом, вразумить его. В голове крутились будущие планы, долгожданная встреча, уютный вечер у телевизора, друзья, работа, которая вне работы….
Посторонний шум вмешался в плавный ход его мыслей. Шаги: быстрые, но нерешительные, неловкие. Кто-то спешил.
Он решил не отвлекаться. Сколько таких бедолаг – работающих допоздна? И тоже спешат домой, и тоже жаждут встреч.… И любящие семьи их ждут.
Еще один переулок и наконец, он попадет домой.
Мысли о прошлом, о семье опять заволокли его сознание.
И все-таки он тоже был счастливым человеком, как и тот мальчишка. У него была семья – друзья и ученики, которых он тренировал. У него есть мечта и цели, а значит, есть и будущее. Ах, как же прекрасен этот мир с ледяным ветром, разбегающимися под ногами лужицами, домами серого цвета, разбитым фонарем.
Чьи-то шаги становились громче, человек сокращал расстояние, навязчиво петляя сзади. Он был очень близко, наступал на ноги.
Непонятное движение чужой руки заставило его обернуться. Он улыбнулся, узнав человека, и удивился этой встречи. Человек тут быть не должен. Он был в смятении.
Рябь воды в луже подсвечивал единственный фонарь, где-то в конце переулка. По луже одиноко проплывал осенний лист.
Миг. Блеск серебристого ножа. Несколько резких движений: он замер и упал рядом с лужей. Вода стала бордово-алой, капли крови, словно паутинка расплелись по листу. Брелок с ключами, которые он уже приготовил, выпали из руки. Серебристый медвежонок, сжимающий крошечный ключ, утонул в луже. Один миг. Мир померк.
Утреннее небо затянула серая сплошная пелена: то ли последствия дождя прошлого, то ли угроза будущего.
Он бежал. По мокрой дорожке, укрытой опавшими листьями, по ноябрьским улицам, по пустым переулкам.
Уже две недели он вставал задолго до рассвета и бегал до изнеможения, до первых сонных людей, бредущих на работу.
В голове то и дело маячили картинки из прошлого, из детства. Двор детского дома, яркие зеленые деревья до небес. Много ребят вокруг – играющих, бегающих, добрых, злых, дружелюбных, завистливых. И врагов, и друзей.
И однажды нашелся и друг, и враг.
Верный друг, протянувший руку в беде. Однажды его защитил маленький мальчик от взрослых, самодовольных подростков, намеревающихся забрать игрушку у более слабого. Такой же маленький ребенок, не побоялся, не отвернулся. Тот мальчик всегда был хранителем справедливости, творцом доброты, олицетворением мудрости в мире злом и бездушном. Тот мальчик был человеком.
Мальчик вырос и остался верным другом и справедливым человеком, храбрым и смелым. Друг научил проявлять милосердие, радоваться и верить, ценить жизнь. Он всегда улыбался тем, кем дорожил. Отныне только с фотографий…
Память как кинолента показывала все больше, все дальше. Счастливые моменты с друзьями. Радости встреч, горечь разлук…
Горечь разлук особенно тяжело ему далась. Прошло две недели с того тяжелого и бессмысленного дня. Дня, когда мальчика, хранившего доброту в своем сердце, не стало. Его убили. Просто и несправедливо: ночь, улица, фонарь и нож вместо аптеки.
Человек убил его лучшего друга. Разве можно назвать его человеком? Вероятно, у него были причины, мотивы, обида или месть, или еще что-то… Или это было случайное столкновение. Но друга не было.
А враг был. Неизвестный, безликий. Враг скрывался под черным капюшоном и бродил где-то неподалеку. Он всегда был в темноте. Как любой самый опасный зверь охотился ночью. Ночь – это всегда время зла. Как было написано в самой знаменитой книге Артура Конан Дойла, «…в ночное время, когда силы зла властвуют безраздельно…».
Прошло две недели. Ничего не поменялось. Боль все также жгла изнутри. Отчаянно хотелось вынырнуть, словно из толщи воды, с самого дна океана.
Единственной мечтой было вернуться в прошлое и остаться там. Но время продолжало бежать быстрее, чем он. Как жаль, что часы останавливаются, а время никогда.
Он добежал. Рассвет. Хотя небо оставалось пасмурным, тучи одна за другой шли в беспрерывном караване. От ночи не осталось следа. Любая тьма не вечна. Ночь одолел день.
Одна из бесчисленных туч разорвалась и рассыпалась сотней мелких капель. Первые капли дождя сегодня. Небо плакало уже две недели с самого утра и до позднего вечера. И никто не знал, как прогнать дожди, если они ни света, ни тьмы не боятся…
Послесловие. Не зарекайся, милый друг
Он был самым счастливым ребенком на свете. В его жизни не было перемен.
В понедельник он корпел над математикой, самый трудный день – самый первый день, как первый лист – еще пустой и такой бесконечный и недосягаемый. После уроков с радостью бежал не домой, а к друзьям. Во вторник ему приходилось вести младшую сестру, которую в семье по-свойски называли Люси, в музыкальную школу. И делал мальчишка это неохотно. Среда была посвящена уборке. В этот день брат с сестрой перенимали все хозяйские дела на себя, и поскольку Люси была маленькой, дела, как правило, падали на плечи старшего. В четверг он занимался английским, пару часов. А потом допоздна проводил время в секции. И как же оно ему нравилось – это время! Он бы занимался два раза в неделю. И три. И все дни, которые предлагает календарь. Но секция была платной, и приходилось экономить, чтобы сестра тоже могла ходить… Пятница – день покупок, славный день. Вечера пятницы наполнены запахом фруктов, ароматом чая и шуршанием конфет. По субботам семья мальчишки ходила в гараж – ремонтировали, убирали, собирали еду из погреба. А по воскресеньям он разбирал груду домашних дел, которые накопились. Но это днем, а вечером вся его семья у искусственного камина, какой только возможен в квартире!, слушала, как Люси играет на скрипке.
Только эти дела занимали его, тягостные или радостные, нужные или пустяковые.
Перед вами – Матвей. Положительный герой, безусловно, с которым едва успели познакомиться и тут же расстались.
Его жизнь была счастливой, безоблачной. И то, что считалось проблемами, поистине было пылью, ничем. Но человек не додумывается до этого. Долгие годы он грызет себя, придумывая себе катастрофы, которых нет. Как жаль, что жизнь такой жестокий учитель.
Многоэтажка стояла в очень оживленном районе. Здесь были и магазины, и сады, и школы. И храм музыки, который посещала Люси, был поблизости. Во все эти места Матвея отпускали одного без опаски. К удивлению, спортивных секций здесь, где собралось так много домов и детей, не было. Самая близкая была за две улицы, за большим серым, невзрачным зданием, вокруг которого в два ряда возвышался забор. То ли тюрьма, то ли больница. Пусто было и даже страшно. И, наверное, поэтому Матвея никогда не отпускали одного. А он сопротивлялся, ведь взрослый человек! А ходит под руку с родителями.
– Как это неудобно! – пожаловалась женщина.
– Что неудобно?
– Что время твоей секции перенесли.
– Почему?
– На работе не будут рады, что я ухожу так рано.
Они быстро шли вдоль улицы. Сын и мать.
– Ведь только по четвергам, – грустно вздохнул мальчик. – А хотелось бы чуть больше.
– Когда Люси станет хорошим музыкантом, она отблагодарит тебя за твою щедрость! Непременно.
Женщина спешила и подгоняла сына, которому хотелось рассматривать улицы, дома, вглядываться в окна, крутить головой по сторонам. К тому же он тащил тяжелую сумку с одеждой, и бежать просто не было сил.
– Ты что не торопишься на свою секцию?
– А что в этом здании?
Невзрачное здание по-прежнему наводило страх и ужас, словно над ним висит туча размером с океан, когда над другими – светит солнце.
– Не знаю. Давай, живее.
И они бы так и прошли, не разгадав секрет старого здания. Но вдруг во двор, на площадку, где были качели и какие-то железные прутья, торчащие из-под земли и изображающие подобие детских аттракционов, выбежали дети. Разные. За ними вышли две, тонкие как тростинки, с каменными лицами, женщины.
Раньше Матвей их никогда не видел.
– Это детский сад! Ты не знала? Поэтому наша Люси ходит в другой сад?
– Не приведи Бог нашей Люси оказаться здесь, – тихо ответила женщина. – Это детский дом.
– Что это?
– Здесь живут дети, у которых нет родителей.
– А разве так бывает?
– По-всякому бывает.
Она с грустью взглянула в сторону, где играли дети. Такие же точно дети, как и те, что были на свободе, не отгороженные высоким забором как клеткой. Мальчик заметил, что кроме грусти было еще что-то. Он этого чувства не знал. Пренебрежение. Волей или невольно – оно вспыхивало в глазах всех, проходящих мимо.
Один из жителей детского дома – мальчишка чуть младше Матвея потерял мяч. Выпустил его. Он попал в самый угол, ударился о забор и рухнул в колючие кусты.
– Я помогу ему, я дотянусь! – закричал Матвей и подошел ближе к забору. Он видел безуспешные попытки достать мяч.
– Нет, ему помогут, – мать резко одернула сына.
На миг взгляды пересеклись – двух мальчишек. И они оба застыли. А потом мальчишка за забором все-таки справился с мячом и убежал.
– Уходим, опоздаешь.
– Почему нельзя помочь?
– С этими детьми нельзя играть. У них есть свои правила, они там…
Она замялась и не знала, как объяснить.
– Они в тюрьме? Они что-то натворили? Не слушались, да? Уроки не выполняли? За что их туда?
И самым страшным было, пожалуй, то, что ответа не было. Они там просто так. Невинные. Ничего не сделали такого, чтобы получить эту меру наказания.
– Пообещай, обходить это здание.
– Почему же я раньше их не встречал?
– Дети играют по графику. Ты просто не попадал.
– Они живут по графику?
– Есть вещи, которые тебе сложно понять. Мы все живем по правилам. У тебя есть расписание в школе?
– И все-таки, мне кажется, я свободен. А они – нет.
– Ни ты, ни Люся там не окажитесь. Никогда.
Они ушли. И не опоздали. А глаза мальчишки надолго остались в памяти Матвея.
Все изменилось. За год.
В то утро сына не взяли за покупками. Он получил двойку. Математика! Столько стараний – и безрезультатно! И в качестве наказания его оставили дома, читать учебник, решать задачи. А Люси взяли с собой, и это означало, что ей купят то, на что она ткнет пальцем. Конечно, мальчик расстроился. А за окном стояла непогода и все же… Хотелось поехать.
То утро он будет вспоминать еще очень долго. Они все не возвращались и не возвращались. Под вечер страхи одолевали мальчика. Он сходил к соседке, попросил о помощи. Она позвонила кому-то и помрачнела. Тогда он расплакался впервые за всю жизнь.
А следующее утро перевернуло его мир. Он уехал со своей родной квартиры. Навсегда. Он стал заложником безликого дома. Невзрачного дома, в котором все жили по графику, в который он никогда не должен был попасть.
Не зарекайся, милый друг,
Сулят нам тысячу разлук,
Злые ветры….
Глава 2. Командировка
Солнце светило ярко и ослепительно, его мягкие и нежные лучи проникали сквозь окна, разливались по стенам офиса, щекотали цветы в тесных горшках. Солнце ноября. Оно уже не приносило тепла, а только свет, рассеивающийся по углам планеты.
Лика быстро шла, прижимая папку к себе. Она работала несколько ночей: редактировала, писала, исправляла. Тетрадь, две ручки, упаковка черного чая с бергамотом стали жертвами ее творчества.
Но Лика любила свою работу, свою профессию – любила писать по ночам.
А теперь ей хотелось показать, поскорее отдать эти статьи, выпустить их в свет.
Лика проходила мимо зеркала в красивой золотой раме, которое давным-давно установили недалеко от кабинета шефа. Для его самолюбования, конечно.
Неосознанно она обернулась и посмотрела в отражение. Почти ангел посмотрел на нее с другой стороны: глаза – голубые, чистые, большие, кожа такая светлая, незапятнанная массивным слоем косметики.
Лика поправила прядь русых с золотыми переливами волос, стряхнула с широких рукавов вязаного свитера несколько пылинок и пошла дальше.
Дверь в кабинет главного редактора Марка была стеклянной, поэтому в нее никто не стучался. Все видели, есть ли начальник на месте, занят ли, работает или очаровывает очередную.
Очередная нависла над Марком: высокая красивая блондинка в переливающемся платье-мини. Она была так близка к нему, что ее длинные светлые волосы заслоняли их лица. Блондинка весело смеялась над его шутками.
Увлеченные разговором они не заметили, как Лика вошла. Лика подошла ближе и положила папку на стол. Идиллия рассыпалась.
Марк подскочил, он был слегка растерян. Девушка плавно отстранилась, ослепительно улыбаясь. Появление Лики ее ничуть не смутило.
Она была очень молодой и очень глупой, неспособной к мышлению. Таких девиц здесь было много, и каждый раз ревность острой стрелой пронзала Лику.
– Марк Владиславович, я оставлю вам свой номер? Для сотрудничества, – сладко промурлыкала девушка. Она оставила свою визитку и гордо прошла мимо Лики.
– Конечно, Лилия Степановна. Мы это еще обсудим, – Марк прокашлялся.
– Просто Лиличка, – она подмигнула Марку.
Лиличка выплыла из кабинета после дюжины извинений Марка.
– Ты не вовремя. Мы обсуждали… Важные шаги по развитию журнала. – Марк, застигнутый врасплох, решил принять тактику нападения. – Она наш деловой партнер.
Он добавил, что врываться в кабинет – тон дурной. В кабинете дела первейшей важности решаются.
– Все наши партнеры устраиваются на твоем столе? Для прочности сотрудничества, я так понимаю? – съязвила Лика.
Марк присел на край своего стола, Лика устроилась в кресле напротив. Он вздохнул и посмотрел на Лику грустно: перед ней надо объясниться.
– Твоя ревность абсолютно неуместна. Эта девушка – дочь владельца крупной медиа-компании. Она могла познакомить меня с нужными людьми. А ты сорвала наши переговоры.
– Мне кажется, это свидание, а не переговоры.
Марк очаровательно улыбнулся. Он заверил, что все, что было в стенах кабинета – исключительно для общего дела, для успеха и процветания журнала, для их совместной мечты.
– Ты так говоришь, потому что не думаешь о судьбе журнала, – заявил он. – А я бьюсь изо всех сил, чтоб наш журнал из неизвестного и перспективного стал модным и популярным. Чтобы нас читали, чтоб о нас говорили, хвалили.
– Я не думаю о журнале. Я работаю.
Марк встал, подошел к Лике и обнял ее за плечи.
Быть вежливым и виноватым перед Ликой его вынуждали долгие, тягучие, бесперспективные отношения с ней. Они познакомились во время учебы. У него имелся серенький журнальчик, глотавший глупые сплетни о тех, о ком никто не знает. У Лики был талант писать и много идей. Именно она придумала концепцию журнала. Журнал стал более известным. Марк вошел в круг тех, кто входит в круг богатых и знаменитых. А Лика так и осталась за его спиной.
Лика выслушала монолог Марка о необходимости сотрудничества любыми путями с такими красавицами как Лилия и рассказала о своей работе – не такой занимательной, как сотрудничество, но первостепенной для журнала.
– Лика, у тебя много работы. Поэтому ты срываешься. Нужно расслабиться.
Марк понял, что Лика помешает ему завоевать сердце Лили – красивой и наивной. Ревность Лики, ее острые фразы могли нарушить его личные планы.
У него был свой козырь. Длительная поездка в глушь – беспросветную и забытую. Она предназначалась лентяю Жорику, но чего не сделаешь ради большой любви и маленьких страстей.
– Решено! – воскликнул он. – Ты поедешь в Витево. В командировку. Чудесный городок, вдали от суеты…
Лика удивленно подняла глаза.
– А Жорик?
– Вместо Жорика. Отдохнешь, погуляешь, посмотришь мир вокруг.
– Ты в ссылку меня отправляешь? – догадалась Лика.
– Ну что ты, – отмахнулся Марк. – Возьмешь интервью у местного олигарха, споешь ему оду. Торжественную.
Он весело засмеялся. Писать там было о чем – о спортзалах и школах, о магазинах, о благочестивом покровителе города – Викторе Леопольдовиче.
Марк уверял Лику, что командировка – это прекрасная возможность показать свой профессионализм.
– Если я ему спою, все, что напишут о нашем журнале – некролог.
– Уже шутишь!
– А ты? Шутишь?
Марк посерьезнел.
– Лика, это мой приказ как главного редактора. Тебе нужно успокоиться, подумать. Твоя ревность – угроза нашему журналу и отношениям нашим тоже…
Лика понимала, что командировка была придумана Марком для того, чтобы она не мешала сотрудничество налаживать с Лиличкой.
Она встала.
– Разве они есть? Отношения…
– Конечно!
– Ты поедешь с нами к тете Лиде?
– Лика, – Марк вздохнул. Он так не любил эти поездки. Ее брат вечно допытывался, когда Марка женится на Лике. А он не считал нужным связывать себя этими оковами. – Много дел.
Лика молча кивнула и подошла к двери.
– Жду тебя! С чистой головой и выполненным заданием. Вернешься совсем другой Ликой.
Марк выпроводил Лику и захлопнул дверь, радуясь, что все так прекрасно складывается.
Всеми административно-управленческими и организационными делами в журнале руководила Елисея Павловна – чудесная, умная женщина с острым чувством юмора и колким языком. Ее уважали, беспрекословно слушали и немного побаивались.
Она всегда была в белоснежном – сверху, черном – снизу как символ строгости и порядка. И лишь нежные шарфы, прикрывающие шею, слегка разбавляли этот школьный стиль. Ее волосы непонятного цвета – черного или баклажанного с отметинами седины были всегда собраны в тугой пучок так, что ни одна волосинка не выбивалась.
Елисея Павловна поливала цветы в горшках. Все два подоконника в ее кабинете были заставлены этими горшками с растениями: высокими и низкими, густыми как заросли в джунглях и одинокими как кактусы. Одни растения были с сочно-зелеными листьями, с желтыми прорезями, другие – с темными, почти черными. Редко-редко в этой зеленой феерии встречались яркие цветы, оттеняющие зеленый цвет.
Она обернулась, услышав стук двери.
– Лика? Проходите.
В этот кабинет все входили, только предварительно постучав. Лика вошла и села в одно из кресел. В этом кабинете было много старомодных кресел, которые окружали такой же старомодный дубовый стол. Здесь проводилось большинство планерок, совещаний, и просто Елисея Павловна любила кого-то вызвать и отчитать. Марк часто растворялся в череде серых будней и передавал все руководящие полномочия этой женщине.
– Мне позвонил Марк и все сказал. Я вас проинструктирую.
Она отставила лейку и вернулась к своему столу, на котором царил идеальный порядок. Она взяла одну из папок и открыла ее.
– Если честно, я очень удивилась этому решению, – призналась Елисея Павловна.
«А как я удивилась!» – подумала Лика, но промолчала.
Елисея Павловна посмотрела поверх своих очков на Лику и заметила, что она расстроена. Причина была очевидна – Марк. Елисея Павловна всегда была против служебных романов. Не отдавая явного предпочтения ни Марку, ни Лике, она все же считала, что девочка достойна большего, чем этот любитель женщин, о похождениях которого знали все.
– Жорик был утвержден для этой командировки, – продолжила она.
– Он теперь будет злиться на меня? – спросила Лика.
Жорик был одним из рядовых журналистов, которому мало что доверяли. Он писал о гороскопах, ездил на ярмарку меда, отвечал на письма читателей. Для журнала больше был ценен его бесспорный талант в компьютерной сфере: он был гением техники.
– Не думаю, – строгий взгляд Елисеи Павловны растаял, она усмехнулась. – Наш Жорик – лентяй. Меня всегда поражало: как он очутился среди журналистов, среди творцов, мыслителей, филологов, корифеев прозы…
Да, она посвятила литературе больше сорока лет.… Прочла все, что было на полках, отредактировала тысячи текстов. В более юные годы имела возможность встречаться с именитыми авторами.
Слушая ее рассказы, Лике часто казалось, что она встречалась с авторами не только советской эпохи, но и предыдущей.
– Вы высоко оцениваете наш журнал.
– При чем здесь журнал? – Елисея Павловна не признавала современные журналы как продукт творчества. Есть только книги. Но издательство, которому она отдала молодые годы жизни и саму душу, закрыли. Ей пришлось довольствоваться малым – журналом, перебирающим слухами и переваривающим чужие истории.
– А Жорика переманили?
– Его рассказы напечатали в популярном Интернет-издании, – пояснила она с негодованием. – Просто плевок в душу филолога. То есть в мою. Я бы его дальше парадной филфака не пустила бы!
Поправив газовый нежно-голубой шарф на шее, завязанный в детский бант, она принялась изучать содержимое папки, которую держала в руках.
– Что там с командировкой? – напомнила Лика. – Гостиница в стиле рококо?
Елисея Павловна всегда говорила фразу «в стиле рококо» когда речь шла о чем-то несуразном, неправильном, абсурдном. Например, когда в статье было слишком много запятых или одинаковых слов, или бессмысленных художественных приемов. Видимо, не любила она рококо.
– Отправление в девять утра. Вот, билет на автобус. – Елисея Павловна протянула клочок желтой тонкой бумаги.
– Ого, все предусмотрено.
– Гостиницу найдете легко, она там единственная. Встреча с Виктором Леопольдовичем с громогласной фамилией Громкий уже оговорена и запланирована. И экскурсия, конечно. – Елисея Павловна протянула несколько листочков: карту города и досье на бизнесмена. – Достопримечательности – торговый центр, спортивная школа, музей – биологический. Все это построено на деньги мецената, поэтому следует упомянуть в статье. И яркие, красочные фотографии ждем от вас, Лика.
– Почему от меня? – Лика перебирала полученные бумаги.
– Фотограф журнала в декрете.
Елисея Павловна вздохнула. Фотограф был в декрете уже шестой год, а нового найти не разрешал Марк. Экономил.
– Еще что-то?
– Соберите все сюда, – Елисея Павловна указала на тонкую папку. – Чтобы не потерять.
Лика все аккуратно сложила под пристальным взглядом Елисеи Павловны. Она была очень дисциплинированной и страшно ненавидела бардак. Может именно поэтому они с Жориком и не ладили…
– Статья в светлых и дружественных тонах, – наставляла она. –Громкий хочет финансировать журнал и оказать материальную поддержку лично Марку.
– Вы – прекрасный организатор! – улыбнулась Лика.
Несмотря на суровый взгляд, ее вычурную строгость и даже жесткость, требовательность, Елисея Павловна была профессионалом, ей можно было доверить, попросить совета. Она все делала прекрасно.
– Увы. Я лишь перебираю мусор в чужих спальнях.
Елисея Павловна грустно посмотрела в окно, вспоминая совсем иную работу, от которой, как она считала, был толк. И пусть она не любила ностальгировать по прошлому, оно то и дело появлялось перед глазами и скользило нарочито медленно, как скользит последнее солнце в ноябре, прощаясь с небом.
Лучи солнца скользили сквозь безупречно чистое окно по стенам, в этом блестящем свете танцевали сотни пылинок, маленьких, крошечных, незаметных.
Утренняя сонная магия окутывала всю кухню, медленно покачивалась, словно в танце, задевая все вокруг, завлекая в свой танец под мягкую музыку утра.
Лика медленно и аккуратно нарезала овощи, что-то помешивала в кастрюльках. Она безумно любила готовить, но мало кто любил есть то, что она любила готовить.
Дверь резко хлопнула: мелодия тишины прекратилась.
В кухню ввалился Егор – старший брат Лики. Высокий, большой, словно медведь. Но самый добрый и заботливый, словно сказочный медведь. Они были очень похожи с Ликой: общие черты лица, одинаковый цвет волос, добрый характер, свойственное обоим упрямство. Он неуклюже протиснулся между шкафами к столу. Кухня была слишком маленькой.
– Еда! – он хлопнул руками. Кто сам готовить не умеет, тот любит все то, что готовят другие. Егор знал об этом и всегда восхищался кулинарным талантом сестры.
– Ты сегодня рано. – Лика поставила на стол тарелки, в которых было перемешано что-то яркое, пестрое. Главное, чтоб красиво было.
– Всю ночь на ногах. По городу колесил. Отдохну часа два и опять поеду. Напарник мой, Гришка, помнишь? – Егор махнул рукой. – Просился поменяться дежурствами. Чтоб я опять на выходные пропал.
Егор работал в полиции и чаще всего родным домом ему служил кабинет. Его постоянно не было дома: ночами, днями. В праздники. Летом. В Рождество.
И чувствуя свою вину, Егор старался вырваться из круга запутанных расследований, чтобы побыть дома, но не всегда получалось. Лика не обижалась. Она тоже ставила работу выше себя, а еще она понимала, что благодаря его самоотверженной работе с юных лет, Лика ни в чем не нуждалась.
Именно из-за работы в их личной жизни было пусто словно в пустыне, по которой вот-вот прокатится перекати-поле.
– Но я ему отказал, – продолжал Егор, наслаждаясь салатом. Или это была каша? – Я же обещал. На грядущих выходных – в деревню. К тете Лиде. Да, поедем? Отдохнем. Воздух там такой, чистый.
Егор улыбался, предчувствуя предстоящий отдых. Лика отвернулась к столу, на котором готовила. Впервые выходные срывались не из-за работы брата, а из-за нее.
– Не получится в деревню…
Лика предугадывала реакцию брата. Егор всегда считал ее работу чем-то между хобби и баловством, хотя за это платили. И отпустить сестру в неизвестном направлении, где поджидают тысячи опасностей, на его взгляд, было недопустимо. Край безрассудства. Она мысленно строила диалоги, в которых могла убедить его в обратном. Ни в одном мысленном диалоге не убедила.
– Я еду в командировку.
– Ты? – Егор засмеялся. Но сразу же закашлялся, видимо дошел до красного перца, который и создавал такую яркость блюда. – Что за глупости? Ты же не моряк, не летчик.
– Мне нужно взять интервью у бизнесмена из городка Витево…
– А что, столичные уже все опрошены? – резко прервал Егор. Он стихийно соображал, как помешать планирующему отъезду.
– Они не соглашаются, – Лика улыбнулась и села рядом. – Вкусно?
Егор молчал и ел, хмурясь, обдумывая.
– Витево. Сто пятьдесят километров всего…
– Марк твой, совсем полоумный? – Егор его недолюбливал. – Ты, по сути – единственный человек, который все делает в журнале. И тебя ехать в какую-то глушь?
– Отвлекусь от повседневности.
– Не отвлечешься. Не поедешь. Ты два месяца назад в больнице лежала. Забыла?
Это было трудно забыть Лике больше из-за того, что опека брата переросла в гиперопеку. Он в то время даже отпуск взял – впервые за пять лет.
