Kitobni o'qish: «Покорение Дракона», sahifa 4

Глава IV
Небо с Землей долговечны, но все же – время придет, и погибнут тоже…

Стихотворение Бо Цзюйи

Ифэй появилась, когда уже начало темнеть. Она выскочила через ворота для прислуги, сгорбилась, прижимая что-то к животу, и начала красться в сторону двух девушек. Если случайный прохожий до этого не обратил бы на нее внимания, то теперь непременно заинтересовался бы столь необычным поведением.

Чживэй сидела в позе для медитации у стены напротив особняка семейства Чэн (ей даже кинули еще пару монеток). Она отчаянно хотела накопить немного внутренней энергии человеческому телу, чтобы ощутить хотя бы крохи былой силы. Мэйцзюнь же стояла в стороне с прямой спиной и даже ни разу не шелохнулась, лишь бы не помять платье.

– Я принесла вам булочек, – улыбнулась Ифэй, протягивая тряпицу, которую до этого держала у живота. На ней лежали паровые рисовые булочки с мясом. – Кушайте, пожалуйста! Нам надо поторопиться, госпожу Мэйлинь казнят уже послезавтра!

Можно было бы оскорбиться, но Чживэй уже немного даже утомилась возмущаться каждому новому повороту судьбы.

– Славная Ифэй, я собираюсь вам помочь, но нам нужны ночлег, горячая еда, вода и новая одежда, – категорично произнесла она. – Я не буду никого спасать за хлеб. Разрази меня Светлый Прародитель!

Мэйцзюнь тяжко вздохнула. Она явно хотела булочек.

– Конечно-конечно, госпожа Демоница! Я так и не думала! Я вернулась с деньгами! Вот! Это жалованье моей госпожи, хотя последние месяцы господин Чэн порядочно его сократил, но нам все же удалось утаить часть, когда у хозяйки все забрали после обвинения в предательстве. Даже ее любимую заколку отобрали, которую ей подарила покойная маменька в детстве еще. Пойдемте-пойдемте, я уже придумала, где вас расположить.

Чживэй поднялась и отправилась за служанкой бодрым шагом, а Мэйцзюнь засеменила следом.

Ифэй отвела их к женскому постоялому двору, где девушки сняли комнату. Хозяйка, пожилая женщина с ярким неровным макияжем, сопроводила их в комнату на третий этаж, и едва они вошли, как ноздри забил непонятный настойчивый аромат. Чживэй с таким еще не сталкивалась.

– В соседней комнате раскуривают опиум, – пояснила Мэйцзюнь.

Сквозь тонкие стены не только можно было разобрать каждое слово, но и курили, казалось, прямо внутри их комнаты. Чживэй повернулась к хозяйке, достала нефритовый камень, который еще некоторое время назад был у нее во рту (похоронный дар на тот свет).

– Сделайте так, чтобы никто не курил.

Хозяйка тут же подобострастно кивнула. Спустя мгновение ее лебезивый голос уже раздавался за стеной.

– Не хватало еще к утру одурманиться от дыма, – пробормотала Чживэй, критично рассматривая довольно простые покои.

– Прости, госпожа Демоница, ты, наверное, еще никогда не была в таких плохих условиях. – Ифэй виновато опустила голову.

Чживэй неоднозначно хмыкнула.

– Не собиралась бывать в таких условиях, это точно.

– Ох, мне правда жаль! Если бы госпожу не назвали предательницей, я бы непременно устроила вам лучший прием! Мы бы позвали Сяо До, и какой был бы пир!..

– Сяо До? – резко оборвала ее Чживэй. – Почему его?

– Так он здесь тоже, в городе. Он не сидит на месте, но если послать ему весточку…

– Герой Сяо До здесь? – Взгляд Мэйцзюнь загорелся предвкушением.

– Ифэй! – Чживэй не дали договорить.

– Меня зовут Лю Мэйцзюнь, – представилась сестра. – Лю Чживэй моя сестра.

– Ох, а я и не представилась! Простите, госпожа! Меня зовут Син Ифэй, да зовите меня просто Ифэй. Лю Чживэй моя Демоница. Других я и не знаю! Нет, знаю, конечно, еще госпожу Лин Цзинь, но ей не нравится зваться демоницей, она просит обращаться к ней просто, только по имени. Госпожа же Демоница крайне любит, чтобы к ней относились с почетом и оказывали должное внимание, а я что? Мне и не сложно…

Внезапно девушки захихикали и в едином порыве посмотрели на Чживэй, соглашаясь, что она любила, чтобы ее хвалили.

Чживэй же не помнила, чтобы подписывалась быть частью комедийного трио.

– Ифэй. – От ее тона повеяло ледяным холодом. – Ты хочешь, чтобы я вам помогла?

Та кивнула.

– Больше всего на свете, госпожа Демоница! Знаю, вы думаете, что я просто не хочу, чтобы меня казнили с моей госпожой, и, конечно же, я этого не хочу! Но вообще-то люблю я ее как старшую сестрицу, готова на что угодно ради нее. На свете нет такой больше благородной и добропорядочной леди, как моя госпожа. Она с детства еще была справедливой, например, вот я помню случай…

– Ифэй! – Чживэй сделала жест рукой, чтобы та закрыла рот. – Если хочешь моей помощи, то никто не должен знать о моем возрождении. Никто.

Чживэй свела брови, блеснула на девчонку грозным взглядом. Она прекрасно знала, что умеет пугать.

– Ох, госпожа Демоница! – Ифэй закрыла лицо руками. – Не зыркайте так на меня, пожалуйста, больше! Этот ваш белый глаз меня и так пугает, а вот так ощущение, что и вовсе вывалится, и мне сразу так страшно становится…

– Ты поняла, что я сказала? – Очередную шпильку в свою сторону Чживэй пропустила.

– Поняла, вот только, госпожа, может, заколдуете меня, как умеете? А то я, конечно же, никому ничего не скажу никогда! Да вот только это пока я помню, что секрет. Быть может, просто заколдуете, чтобы я сразу немой становилась, как только заговорю о вас?

Чживэй и Мэйцзюнь переглянулись.

– Хорошо, я заколдую тебя, – сказала Чживэй. – Скажешь хоть слово – умрешь!

Она взмахнула рукой, изображая сложную фигуру.

– Ох, нет, госпожа! А можно ли как-то без смерти?!

– Нельзя. Заклинание уже наложила.

– Ох, – печально покачала головой Ифэй. – А я ничего не почувствовала, так и должно быть?

– Чем сильнее заклинание, тем меньше чувствуешь, – ответила Чживэй.

Мэйцзюнь закрыла ладонью рот, скрывая улыбку.

– Поняла… – Ифэй горестно вздохнула. – А очень жаль, кстати! Темненькому Сяо До было бы полезно вас увидеть, он совсем сдал. Пьет, валяется по углам, волосы больше не блестят…

– Вина мучает? – приподняла бровь Чживэй. Неужели все-таки Сяо До был ее убийцей?

– И вино, и крепкий байцзю, что найдет, то и пьет, и оно потом его так мучает, так мучает! Госпожа Демоница, в последний раз…

Чживэй закатила глаза. Общаться с Ифэй было просто невыносимо, голова шла кругом.

– Давай перейдем к делу. В чем обвиняют твою госпожу?

Девушки устроились поудобнее за столом, Ифэй разлила им чай и принялась за рассказ.

– Говорят, моя госпожа замешана в заговоре против Императора Чжао Шэня. Что якобы так она обозлилась, что тот не взял ее в жены, что решила доказать, что он узурпировал власть. И что тяньмин, небесный мандат, вовсе не на его стороне.

Небесный мандат – право императора на власть, которое выдается Небом. Если Небо недовольно своим избранником, то наказывает народ природным катаклизмами, голодом и другими суровыми испытаниями.

Чживэй призадумалась. В одиночку ни одному человеку не под силу подстроить такие события.

– Есть ли причины сомневаться, чтобы Небо одобрило императора?

Может ли быть, что Шэнь убил ее, а Небо не простило такого бесчестия? Люди же просто воспользовались ситуацией?

Даже Чживэй, которой и правда нравилось ощущать себя важной, было очевидно, что Небо едва ли бы так сильно озаботилось ее судьбой.

– Царит настоящий голодомор, – вздохнула Ифэй, после чего склонилась ближе к девушкам и заговорила шепотом: – Говорят, что император Чжао нарушил миропорядок, поставив темных наравне с людьми и светлыми, Нефритовый государь противится и наказывает голодом.

Это было больше похоже на правду, чем ее предыдущая версия. Но винить во всем Небо – удел слабых, чаще всего за делами земными стоят люди.

– С чего начался голод?

– Нехватка риса. Страшная просто! Люди умирают… – Речь Ифэй впервые замедлилась. – Рис не успевает вызревать…

Она скорбно опустила голову.

– Господин Чэн говорил, собирать почти и нечего. Страшные вещи рассказывал про деревни, поборщики отбирают последнее, наказывают страшно, пока все запасы не выдадут…

– Это правда, – подтвердила Мэйцзюнь. – Я слышала, что у некоторых трупов не хватает печени… Потому что люди… ну, кормятся.

На лицах девушек отразилось сострадание, лишь Чживэй осталась невозмутимой. Не потому, что в ее сердце не было места сочувствию страждущим, а потому, что она размышляла иначе: кто-то стоит за этими бедами. И этот кто-то, вероятно, ближе, чем кажется.

– Вот как, – произнесла Чживэй. – А как твою госпожу уличили в предательстве?

– Так я же говорила, нашли ее в чайном доме…

– Это измена, – перебила Чживэй. – Как поняли, что она предательница?

– При ней была переписка с правителем Юй…

«Правитель Юй» было скорее уважительным обращением, чем знаком реальной власти. Он стоял во главе всех людей, но все еще отчитывался и подчинялся светлому императору Чжао.

– Рукой моей госпожи написано предложение сжигать зернохранилища, чтобы люди от голода начали восставать.

– И никто не подумал, что за этим может стоять господин Чэн? – Чживэй приподняла бровь.

– Он уважаемый человек, чиновник!

– А Чжан Мэйлинь?

– От нее отказался сам император Чжао Шэнь, значит, с ней что-то не так, да и злость засела. – Ифэй вздохнула, повторяя слова людей.

– А я говорила, что на нас странно смотрят, когда мы искали госпожу Мэйлинь, – вдруг сказала Мэйцзюнь.

Чживэй с некоторым удивлением посмотрела на сестру. Похоже, наблюдательности той и правда было не занимать.

Повисло молчание. Чживэй отпила чай, обдумывая поступившую информацию. Было очевидно, что муж Мэйлинь стоял за всем, может, даже при участии ее брата. Вот только зачем ему это? Недовольство освободившимися темными? Просто неприязнь к Шэню? Или есть и другие причины?

– Как могут они так поступать с императором Шэнем! – возмущенно произнесла Мэйцзюнь. – Он настоящий герой! Ему совершенно необязательно было заботиться о темных, однако император все равно настоял на политике равноправия!

– К тому же он друг Демоницы, – вступила Ифэй.

– Да, друзья моей сестры отличаются благородством духа!

Чживэй промолчала. Не только потому, что Шэнь, возможно, был ее убийцей, а потому, что благородство духа понятие расплывчатое. Например, по его вине была казнена семья Лю.

Да, Чживэй закрыла на это глаза: «Я бы поступила так же» – так она сказала себе. Она могла бы пожертвовать жизнями неизвестных ей людей во имя великой цели. Но Мэйцзюнь этого не поймет, для сестры каждая жизнь имеет ценность.

Узнай она правду, то, пожалуй, возненавидела бы Чживэй, ведь она не только знала виновника в смерти их семьи, но и, зная это, целовалась с ним.

Лин Юн никогда бы не простила убийцу своей семьи. Целоваться с ним?! Кровь вскипела при одной мысли об этом. Это предательство! Она ненавидела водителя, который врезался в их машину, всей душой. Она бы хотела причинить ему такую боль, которая бы не прекращалась никогда.

Мэйцзюнь мягко коснулась руки Чживэй, и та очнулась от этих мыслей и удивилась себе. Уже два года она никогда не думала о себе как о Лин Юн. Словно вырезала эту часть жизнь из сердца, но теперь воспоминания стали возвращаться к ней все чаще.

Чживэй поймала мягкий сочувствующий взгляд Мэйцзюнь и уверилась в одном: она не простит Чжао Шэня никогда. И не простит и сестру.

У нее, у Лю Чживэй, нет союзников. Не стоит об этом забывать.

– Где можно найти твоего господина? – Она вернулась к мыслям о деле и обратилась к Ифэй.

– Он очень горюет из-за жены…

Чживэй не удержалась от фырканья.

– …каждый день выходит выпивать, возвращается пьянющий…

– Куда же он ходит?

– В «Чайную башню из лунного света», там многие благородные господа Ланьчжоу проводят время.

В очередной раз повисло молчание.

– Что вы думаете? – с беспокойством спросила Ифэй.

– Мы не только спасем твою госпожу, но и сделаем ее героиней Империи Чжао, – в раздумьях произнесла Чживэй.

– Ах, Демоница! Вы настоящая героиня! – Ифэй бросилась ее обнимать. Мэйцзюнь присоединилась.

Щека к щеке девушки прижались к ней, и Чживэй в очередной раз подумала, что в этом возрождении все шло совершенно не так, как ей хотелось бы. Она отстранилась.

– Вы, безусловно, милы и нежны, но я бы хотела пространства. А еще пора готовиться к воплощению плана.

Раздав указания и ответив на еще, кажется, миллион вопросов, Чживэй сказала, что пора расходиться. Ифэй убежала заботиться о своей несчастной госпоже (получив предварительно наказ ничего той не рассказывать), а сестры улеглись спать.

* * *

Наутро Мэйцзюнь встала очень рано, бегая по поручениям. Чживэй же поднялась довольно поздно в попытках выспаться. Мертвое тело и живая душа сочетались плохо, из-за чего она беспокойно спала, постоянно просыпалась, мучаясь кошмарами.

Уже когда солнце давно встало, Чживэй поняла, что пытаться доспать бесполезно, и после медитации решила прогуляться по городу и изучить местный район темных. Бродить в одиночестве в образе девушки было бы неразумно, поэтому она переоделась в подготовленные Мэйцзюнь одежды молодого господина.

Ей было интересно, как много темных можно найти в каждом городе – и как много будет ее знакомых?

И ведь они зачем-то уходили из благополучной Тенистой Прогалины, чтобы оставаться здесь. Разве что это было указание Лин Цзинь? Сама Чживэй отдала бы точно такое же: отправить темных в города, чтобы дать возможность людям привыкнуть к ним и адаптироваться к жизни бок о бок.

До района темных ей дойти не довелось. Ее внимание привлекли крики на центральной площади: умоляющие голоса и гогот.

Еще даже не дойдя до причины шума, Чживэй поняла, что увидит там. Медленно, словно в тумане, шаг за шагом, теряя хладнокровие, она приблизилась к толпе.

Люди столпились вокруг ямы с темными.

Те копошились внутри, словно черви в земле. Были те, что стояли безвольно в крови и тухлой плоти скинутых ранее темных.

Чживэй затошнило.

Один из темных, незнакомый Чживэй, почти выбрался наружу (наверняка используя силы), как его окружило вспышкой. Что-то высосало его энергию, однако он не сдался, полез вверх, полагаясь на мышцы. Едва его рука достигла верха, мужчина из толпы подбежал и наступил на пальцы.

Тот лишь сжал челюсти, намереваясь стерпеть. Начал подтягиваться на другой руке, когда в лоб ему прилетел камень. Темный немедленно обвалился вниз, в яму.

Вот такие «права» она подарила темным? Они больше не сидели в трудовых лагерях, теперь их место было в яме?

Чживэй помнила, как ощущались беспомощность и недоумение, когда тебя расчеловечивают. Сначала кажется невозможным, чтобы люди тебя ненавидели просто за отличия во внешности. Сначала кажется невозможным, что людям проще поверить убийце, чем собственным глазам.

Но потом… ты и правда теряешь себя. Или даже не так: добровольно отдаешь кусок себя насильникам, чтобы выжить.

Лица вокруг показались ей уродливыми, искаженными глупостью и тупой ненавистью. Ещё недавно она бы уничтожила здесь всех, а теперь она беспомощно смотрела на равноправие, которого добилась.

– За что? – Чживэй повернулась к одному из местных благородных господ.

Тот повернулся и, едва оглядев «мальчишку», ответил:

– Нужны ли причины? Это убийцы, их нужно искоренять в детстве. Они как мышиное дерьмо в каше, отрава рода людского.

Чживэй представила, как одно ее движение пальцами – и господин этот разлетается на тысячу кусочков. Однако былой силы у нее не было. Что она могла сделать для них?

Она огляделась в поисках кого-то из светлых, и тот обнаружился быстро.

Молодой, привлекательный, скучающий. В его взгляде ни намека на сострадание – типичный надзиратель.

Вот он опять приподнял руку, и темные вновь попадали в яму, толпа возликовала.

Чживэй нагнулась, поднимая камешек, и выбрала цель: мужчину со щербатой улыбкой – того самого, что бросил камень в темного, которому почти удалось выбраться.

В чужом теле она попыталась отыскать центр расположения ци, сосредоточилась на внутренней силе: всего один бросок, хоть бы хватило на один бросок!

Ее мгновенно бросило в холодный пот и затрясло. Перед глазами запрыгали цветные пятна, дыхание сперло, она сжала края одежд так, что костяшки пальцев побелели. Ещё мгновение – и она упадет в обморок.

И тут сознание вдруг раскололось на две части.

Тело стремилось к земле, в то время как душа ее была привязана к телу тонюсеньким волоском. Чживэй увидела это так же отчётливо, как до этого видела лица людей вокруг.

Вдруг пришло облегчение: нежное прикосновение ко лбу вернуло возможность дышать, ласковые пальцы пробежались по подбородку, и она в этом расслоившемся мире увидела, как связь, скрепляющая ее с телом, утолщилась. Кто-то, словно искусный швец, сплел более толстую нить.

Сердце учащенно забилось, настолько любовно и терпеливо это было проделано.

Чживэй резко пришла в себя: похоже, все это заняло меньше секунды. Так ли она беспомощна, как ей казалось?

И ещё одна мысль: положение темных стало лучше, но едва ли идеальным. Возможно, за этим она и вернулась?

Узнать больше о работе ци.

Даже ребенку известно, что мир стремится к равновесию.

В свое время Чживэй услышала две легенды о создании мира: в одной Нефритовый государь наказал темных красными глазами и невозможностью накапливать ци за предательство людского рода Цзиньлуна, в другой за чрезмерную любовь к сыну.

Однако легенды имели свойство врать, легенды писались победителями, чтобы объяснить мир таким, какой он есть.

Баланса же в темных, что копошились в земле, и светлых в сияющих красивых одеждах не было.

Нефритовый государь из легенд выходил бессмысленно жестоким.

Но в чем природа силы темных и силы светлых, в чем секрет и причина такой разной ци?

Раньше Чживэй не задавалась этими вопросами: ей было некогда, да и причин не находилось. Сейчас же, похоже, вся ее польза заключалась в возможности размышлять.

И еще проверять теории.

Чживэй решительно направилась к светлому.

– Уважаемый господин, спасибо, что содержите наш город в безопасности! – Ее губы расплылись в сладчайшей улыбке. Сам Шэнь бы не справился лучше.

Только заметив минутное отторжение на лице светлого, она вновь вспомнила о полумертвой плоти.

– Могу ли я узнать ваше имя? Хочу сделать в вашу честь добродетель.

– Это лишь моя работа. – Он улыбнулся уголком губ. – Мое имя Уважаемый третий Сунь Ян.

– Спасибо. – Чживэй склонила было голову в поклоне, однако вместо того, чтобы закончить знак уважения, приблизилась к нему и горячо зашептала: – Возможно, это лишь слухи, но я слышала о готовящемся восстании среди темных. Могу ли я вам пересказать где-то, где потише?

Миловидный светлый окинул «мальчишку» оценивающим взглядом и кивнул.

Отошли они недалеко, буквально за угол ближайшего дома, где сразу же оказались вдвоем.

Чживэй медлить не стала – она замахнулась припасенным ранее камнем.

Ударить не успела. Ее сковало обжигающей атакой светлого. Воздух в лёгких вспыхнул, словно запал фейерверка. От невыносимой боли Чживэй скрутило… и все вдруг прошло.

Светлый же закричал, согнулся, падая на землю.

Вдыхая свежий воздух, Чживэй с удовольствием отметила, что его одежды запачкались. Он скрючился, открывал и закрывал рот, не в силах издать даже звука.

С площади раздались испуганные вскрики: кто-то из темных выбрался из ямы.

И теория была подтверждена. Кто-то или что-то не даст ее в обиду.

Чживэй склонилась над светлым и прошептала:

– Возмездие уже близко.

Она увидела лишь испуганный взгляд и, довольно насвистывая, отправилась прочь. Остановилась лишь ненадолго у листовки на стене и хмыкнула: Мэйцзюнь проделала отличную работу.

Глава V
О двоедушие, великих бед творец!
Начав свой путь в неискреннем смиренье, ты добиваешься богатства, поклоненья…

Стихотворение У Чэнъэня

– Я все устроила!

Мэйцзюнь и Ифэй ждали Чживэй в их снятой комнате. Глаза сестры горели от гордости за себя.

– Ты была превосходна, Мэйцзюнь! – тут же поддакнула Ифэй, подбадривающе улыбаясь.

Всего за день девушки неплохо спелись и сегодня уже вели себя как лучшие подруги.

– Ты выступишь в лучшее время в «Чайной башне из лунного света»! Я сделала, как ты и сказала: нарисовала и развесила листовки.

Она протянула сестре одну из них, хотя в этом не было необходимости. Чживэй уже успела увидеть их на улицах.

На листовке была изображена поющая женская фигура с подписью «Вань Эр Ли (что буквально переводилось как Изящная и Прекрасная), известная артистка из Бяньцзина». Мэйцзюнь, оказалось, обладала впечатляющими художественными навыками.

– Я всю округу чайного дома обклеила, как ты и сказала! Там и шагу не ступишь, чтобы не увидеть нашу листовку!

– Какая великолепная идея, госпожа Демоница! – воскликнула Ифэй.

– Но затем я, правда, подумала: странно будет, если девица придет решать к хозяину чайной вопросы о выступлении певички. Ушлой я не выгляжу, это я знаю о себе. – Мэйцзюнь явно получала удовольствие, рассказывая о своем приключении. – Конечно, Бяньцзин более продвинутый город, но все-таки это могло бы быть подозрительно. Тогда я нашла приличного господина и заплатила ему, чтобы он был твоим представителем. Они с хозяином чайной вмиг договорились об оплате. И вот ты уже сегодня выступаешь в лучшее время!

– Ты превосходна, – мягко отозвалась Чживэй, понимая, что от нее ожидают похвалы.

– Одно только меня тревожит, сестра! – Прелестное личико сестры в один миг нахмурилось в тревоге. – Ты не умеешь ни петь, ни танцевать… И слух у тебя… – Мэйцзюнь запнулась, словно пыталась подобрать слово поделикатнее. – Хромает.

– Об этом не переживай, – отмахнулась Чживэй.

Опера еще не развилась здесь в том виде, в котором ею владела когда-то Чживэй. А значит, она могла быть уверена, что все внимание сегодня будет обращено к ней из-за необычности выступления, даже если это горло не слишком подготовлено к долгому пению.

– Все помнят свои роли на вечер?

Девушки кивнули. И Чживэй почувствовала, что это самое подходящее время для очередной красивой фразы:

– Представление начинается, – усмехнулась она.

* * *

«Чайная башня из лунного света» мало чем отличалась от других чайных домов, разве что убранство было побогаче. Это был двухэтажный деревянный дом с элегантной черепичной крышей и входом, украшенным резными деревянными панелями с изображениями цветущих пионов и птиц.

В центре чайного зала возвышалась сцена прямоугольной формы, слегка приподнятая над уровнем пола и покрытая тонкими коврами с узорами из тигров и облаков. По бокам сцены располагались ширмы с изображениями гор и рек, которые освещались бумажными фонарями.

Вокруг сцены были расставлены низкие деревянные столы, покрытые шелковыми скатертями с изящной вышивкой. За каждым столом стояло несколько стульев с мягкими подушками, украшенными кистями. Эти столы располагались полукругом, чтобы каждый гость имел отличный обзор на происходящее на сцене. Ближе к сцене сидели самые уважаемые гости, купцы и чиновники, среди которых был и господин Чэн Бэйпань.

На втором этаже, на балконе, также были столы и стулья, откуда открывался вид на сцену сверху для тех, кто желал большего уединения.

Чживэй выглянула из-за ширмы, чтобы оценить обстановку. Гости тихо переговаривались между собой, наслаждаясь ароматными чаями и легкими закусками: рисовыми шариками и сушеными фруктами. Господин Чэн выглядел каким угодно, но не страдающим по жене-предательнице.

Для сегодняшнего выступления Чживэй выбрала образ воительницы Лун Чжу Цзюнь, легендарной женщины-полководца, согласно преданиям, жившей во времена империи Сун. Она же стала героиней одной из любимых пьес «Лун Чжу Цзюнь принимает командование».

Чживэй собиралась выступить на потеху малоприятной публике, но сделать это она собиралась на своих условиях. Конечно, костюм был значительно проще, чем в современном мире: лишь красный наряд без доспехов и флагов, головной убор с перьями без украшений, но и этого было достаточно, ведь впечатлить всех она собиралась пением. Единственное, что ей удалось воссоздать безукоризненно, – это сценический макияж. Лицо Чживэй покрыла белым гримом, губы выкрасила в ярко-красный, а глаза обвела выразительными черными стрелками, создавая общий образ верности, решительности и бесстрашия.

Хозяин чайного дома кивнул ей, что можно начинать, и Чживэй вышла грациозной походкой из-за ширмы под затихшие разговоры и изумленные взгляды.

Она же ощутила знакомый прилив энергии, который давала ей сцена: безоговорочную власть над вниманием зрителей. Чживэй была уверена, что из нее вышла отличная предводительница, потому что она уже умела управлять эмоциями людей. С помощью пения на сцене, благодаря владению голосом и интонациями, она хорошо себе представляла, как достигнуть нужного ей эффекта.

И сейчас она сосредоточилась на одном человеке: том, чье внимание сегодня должно принадлежать ей.

Господин Чэн сидел напротив, заметно заинтригованный зрелищем, которое собиралось развернуться перед ним. Чживэй представляла его старше и уродливее (под стать его душе), однако он оказался подобен нефриту, даже с обманчиво наивными чертами, идущими вразрез с его гнилой натурой. Однако теперь Чживэй видела, почему эта Мэйлинь влюбилась в него.

Для выступления Чживэй выбрала образ великой полководицы династии Сун еще и потому, что ей казалось, что их судьбы схожи.

Дождавшись полнейшей тишины, она начала читать арию:

 
«Лун Чжу Цзюнь, наследница героев,
Будучи женщиной, хранит высокие амбиции,
Держа в руках два меча, защищает родину.
Радость, гнев, печаль, все в сердце,
Кто знает ее внутренние страдания?»
 

Пение она сопровождала отточенными выразительными движениями, а голосу придавала то доблестный тон, то дрожание, чтобы передать боль и тоску героини. С первой же строчки ее захватила эйфория от уже позабытых ощущений. Империя Чжао отошла на второй план, осталась лишь Лин Юн, выступающая на сцене.

 
«Женщина, не уступающая мужчинам,
На поле боя храбрая, не боится смерти.
Переменчивая судьба, враги как тигры,
Моё сердце твердо, как железо, никогда не отступлю.»
 

Чживэй вдруг затрясло. Пения она не прервала, продолжая играть сцену, но ее охватило ощущение опасности. В голове картинки смешивались: меч, вонзенный в шею брату, трудовой лагерь, обозленные лица, обращенные к ней.

Нет, не эти воспоминания ее пугали.

Чживэй уже пела следующую арию:

 
«Слушай звук золотого барабана и рога,
Призови меня, пробившую небеса,
Вспомни те дни, когда я скакала на коне среди цветущих персиков,
Вражеская кровь брызгала на мой гранатовый халат.»
 

«Лун Чжу Цзюнь» не просто была любимой пьесой Чживэй. Эти арии она исполняла на финальном концерте, куда не пришли родители.

Непрошеное воспоминание, которое до этого хранилось в закромах памяти: после аварии она выползает на трассу, а в голове у нее бьется одна мысль: «Родители пожалеют, когда увидят меня в таком состоянии». Несмотря на нестерпимую боль, она запомнила это злорадство: теперь-то ей будут уделять больше времени.

Тогда она еще не знала, что жалеть – это привилегия выживших. Лин Юн оказалась единственной из семьи, кто пережила аварию, и теперь она навсегда осталась с одним человеком: с Лин Юн, которая думала только о себе и которая не сказала спасителям, пришедшим ей на помощь на дороге, что в овраге у обочины ее семья. На скорой увезли только Лин Юн.

Никто не говорил ей раньше, что пережить чужие ошибки намного проще, чем собственные. Другие люди могли причинять боль, но ничто не могло сравниться с раной, когда твоя ошибка стоила жизни твоей семье.

Где та Чживэй, что наслаждалась своими триумфом и победами? Почему призраки Лин Юн вернулись за ней, когда она сбежала от них так далеко?

Чживэй тем временем запела арию «Легенда о Белом Драконе». История о Гуйчжи и Белом Драконе, полюбивших друг друга и жестоко разлученных.

 
«О, небо, что я наделала?
Почему моя судьба такая горькая?
В поисках счастья нарушила я порядок,
Теперь вины не смыть мне никогда.
 
 
Слезы мои, как река, текут,
Сожалею о своих поступках, каюсь.
Если бы можно было вернуть время,
Не совершила бы я этот грех.»
 

Ее эмоции легли отпечатком на выступление, и под конец у всех на глазах заблестели слезы. Мужчины, высокопочтенные господа города Ланьчжоу, расчувствовались.

Когда Чживэй спустилась со сцены, она услышала желанные слова от хозяина чайной:

– Господин Чэн сочтет за честь, если выступите в его покоях. – Мужчина и сам смотрел на нее в восхищении, однако тут же поспешно добавил: – Господин Чэн будет там с другими господами, они желают послушать и дальше ваше пение.

Чживэй кивнула. Ее все еще била дрожь от нахлынувших воспоминаний, и ей даже понадобилось время, чтобы вспомнить, что она находится в фэнтезийном кошмаре Империи Чжао, а смерть ее родителей от нее теперь очень далеко. Она Лю Чживэй, а Лин Юн похоронена в ее душе за ненадобностью.

Лю Чживэй способна на любую жестокость и ни к кому по-настоящему не привязана. От этой мысли на сердце стало спокойнее, словно после горькой пилюли она съела медовое пирожное.

На ее губах тотчас заиграла любезная улыбка, она присела и посмотрела в сторону господина Чэна, давая понять, что это честь для нее. Тот вызвался сопроводить ее до уединенной комнаты, в которой он собирался с друзьями.

– Никогда не видел такого таланта, – льстиво похвалил он ее.

В его взгляде не было и капли сожаления о жене, которую должны были завтра утром казнить. Наоборот, в его глазах сияли жадность до удовольствия, желание завоевать диковинную женщину. Чживэй могла легко себе представить сцену, где он нахваливал Мэйлинь. Был такой тип мужчин, для которых женщины были не более чем средством для удовлетворения их желаний. Лишь на мгновение они могли очаровываться объектом, но никогда не воспринимали даже ту, которую якобы любили, полноценным человеком с чувствами. Весь их мир строился только на том, что они чувствовали в данный момент: хорошая жена – хороша, смерть жены – вынужденные меры. Сотни отговорок в их голове и причин, почему жертвой ситуации всегда были они.

Господин Чэн был одним из таких мужчин. Однако не стоит думать, что их легко победить. Такие качества идут рука об руку с отсутствием совести и уверенностью, что им можно все на свете. Этот господин Бэйпань не примет падение легко и будет карабкаться, и у него много друзей, чтобы протянуть ему руку и напасть на ту (например, на Чживэй), которая попытается скинуть его с пьедестала. Потому что мужчины не любят смотреть, как тонет один из них, проигрывая женщинам, ведь следующим может стать любой из них.

Чживэй послала ему игривую улыбку: с ним ко дну пойдут все руки, которые могли бы протянуться.

Он уже пустил тигрицу в дом.

* * *

Син Ифэй

– Ифэй? Ифэй, ты тут? – В темноте двора чайного дома раздался встревоженный шепот Мэйцзюнь.

Ифэй, уже было заскучавшая, тут же вынырнула из-за глиняных сосудов с вином, за которыми пряталась, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания. Вот Демоница бы поразилась ее сообразительности, когда узнала об этом!