Kitobni o'qish: «Закон навязанных обстоятельств»
Приветствую тебя, мой дорогой читатель.
Все герои в книге – плод воображения автора, а любые совпадения случайны.
Хуже пустоты лишь пустота,
Вакуум, где ни чувств, ни сожалений;
Жирной строчкой красная черта,
Отрезающая нужность мнений.
В ней не слышно звуков, только стук,
Мыслей карусель крутая
И один единственный недуг,
Вязкость тишины сплошная.
Хуже пустоты лишь пустота,
Эхом отвечающая «правда».
И таблетка мира – доброта,
Лишь надежда на другое завтра.
Человек гниёт от пустоты,
От неё он воет волком серым,
Только полуночные мечты
Немного помогают полумерой.
Местами поменяется, что ценно,
Прощается за веком век,
Но лишь одно останется бессменно —
Человеку нужен человек.
Пролог
Он появлялся, как только наступала полночь. Жестокий и красивый. Сходил с картины и вставал у ее кровати. Он ничего не говорил, просто стоял и смотрел своими черными как смоль глазами. Только его синяя борода, развеваясь, словно на ветру, вносила цвет в эту черноту дома. Она уже привыкла к его присутствию и вполне могла спать под его настойчивым взглядом. Даже глупая мысль о том, что случится, если однажды он не придет, пугала ее больше, чем его присутствие. Единственным сожалением было то, что об этих ночных визитах нельзя было никому рассказывать, как и о том, что она делает по его приказу.
Глава 1. Василий Васильевич
Блокнот № 1, страница 3.
Сегодня понял, что я не центр мира. До этого мне казалось, что люди, появляющиеся в моей жизни, исключительно декорации, а скрываясь из поля моего внимания, просто замирают, как манекены. Хотя до сих пор не пойму, что им за пределами моего мира делать, ведь там нет ничего интересного, там нет меня.
Эрик, 1991 год
Москва уже была готова к новому году.
«Что за глупость – украшать так рано», – подумал Василий Васильевич раздраженно. Вот раньше это делали максимум за неделю, и в январе, сразу же после праздника, вся эта мишура уже пылилась на складах, дожидаясь следующего года. Сейчас же, от скуки или от жиру, начинают это делать еще в ноябре, растягивая удовольствие аж до китайского нового года, который хоть и проходит каждый год в новую дату, но все равно не раньше конца января, а то и вовсе начала февраля. К тому времени новогодние атрибуты настолько приедаются, что уже вызывают лишь раздражение. Хорошо хоть в этом году снег выпал рано, и все эти побрякушки не смотрятся так убого, как это бывало на сером фоне города.
Войдя в родное здание, в котором Василий Васильевич проработал не один десяток лет, сердце привычно вздрогнуло. Работа для полковника была всем. Как-то так случилось, что семьи он не нажил. Нет, она была, конечно, когда-то давно, но он об этом уж и не вспоминает. Жена очень быстро поняла, что с нищим капитаном, круглосуточно пропадающим на работе, каши, как говорится, не сваришь, и, подав на развод, сбежала, а заодно прихватила годовалого сына. У них разница с женой была большая, она совсем девчонка, влюбилась в красивого капитана ФСБ, совсем не подумав о жизни с ним, и, как следствие, быстро разочаровалась.
Василий Васильевич не пытался их вернуть, просто подписал в суде документы. Все, включая отказ от отцовства. Вот так. Наверное, его осудят и погрозят пальцем за это праведники, но он считал это разумным. Хотя, конечно, поначалу был порыв отстаивать свои родительские права, не железный же он все-таки, но в суд бывшая супруга пришла уже с новым ухажером, который заботливо держал его сына на руках. Тот нежно прижимался к молодому, в отличие от него, мужчине и хохотал заливисто, когда он строил малышу рожи. Именно тогда чересчур рациональный мозг чекиста, не подверженный эмоциям, понял, что так будет лучше. Василий не сможет видеть сына часто, а раз новый красивый и к тому же молодой папа так нежно с ним обращается, значит, пусть так и будет, и подписал документ, чтоб новый отец смог усыновить годовалого мальчика. Сейчас сыну должно быть уже двадцать пять лет. Интересно, кем он вырос, женился ли, есть ли дети?
«Видимо совсем постарел раз это вдруг стало интересно. Может, действительно навести справки?» – лениво подумал он, входя в свою бывшую приемную.
– Здравствуйте, Василий Васильевич, – секретарша Настенька вскочила при виде своего бывшего шефа и приветливо улыбнулась. Конечно, это для него, человека, которому уже давно перевалило за шестьдесят, она была Настенькой. На самом же деле это была красивая женщина около сорока, с которой он проработал здесь последние десять лет. Значит, не плохой он был начальник, если его подчиненные встречают его так приветливо.
– Он вас уже ждет, – добавила она тихо, потому как в приемной еще томились в ожидании другие посетители.
Надо сказать, преемник у Василия Васильевича оказался неплохой. Не стал ничего кардинально ломать, увольнять команду и тащить своих. Наоборот, влился в коллектив и даже, видя, как огорчен своей пенсией Василий Васильевич, нашел тому работу, пусть штатскую, но все же приближенную к прежней службе и интересную.
Высшим руководством было принято решение открыть под кураторством ФСБ экспериментальный отдел. В него набирали людей с разными необычными способностями для работы в особо громких и запутанных делах, где необходим нестандартный подход к расследованию.
Казалось бы, что тут экспериментального, но был нюанс – это были особенные люди. Нет, не экстрасенсы и маги, таких отвергали сразу за невозможностью обосновать и объяснить их стратегию, но люди были тоже непростые, как любил говорить Василий Васильевич, страшно талантливые, уникумы и вундеркинды.
По матушке-России, что всегда славилась своими Ломоносовыми и Кулибиными, Василий Васильевич с командой некоторое время искал таких самородков. Кто-то мог похвастаться феноменальной памятью, кто-то был математиком и, применяя формулы, мог просчитывать любую ситуацию и разбирать на детали.
Был у них и свой аналог Ильи Муромца, человека необычайной силы и доброй воли, душой болеющего за Родину. Он мог на один взгляд определить физическую силу любого человека, и не важно, самбист это или пауэрлифтер. Вот только как применить его способности, они так до сих пор и не придумали.
Также были люди, чувствующие ложь, вернее, безошибочно определявшие, кто врет. Нет, и они тоже были не экстрасенсами, а профессионалами своего дела – люди, умеющие читать язык тела настолько точно, настолько досконально, что видели собеседника практически насквозь.
За их умениями стояли многие часы кропотливого труда, когда они по крупинкам собирали знания из разных источников, сводили их в одну систему, зачастую свою, собственного изобретения, и, что немаловажно, умели ее применить, ну и, конечно, без таланта тут тоже не обошлось.
Была у них женщина, которая настолько прониклась графологией – наукой, изучающей почерк, что даже по тому, как человек держит ручку, могла рассказать о нем больше, чем отчеты оперативников.
Вот их и пытались научить эффективно консультировать следственные группы. За год работы отдела они выявили более пятисот кандидатов, но прошли проверку и успели внедриться в работу пять проектов, чем Василий Васильевич, конечно, очень гордился. Пять самородков, которых не просто выявила его группа, но еще и научила пользоваться своими способностями, а это самое главное. Это было даже больше, чем планировалось на начальном этапе.
– Василий Васильевич, – новый хозяин кабинета встал и протянул руку вошедшему, хотя теперь мог и не делать этого.
«Значит, все же повезло с преемником», – промелькнуло у него вновь в голове. Начальство редко вызывало его на ковер, если сказать точнее, никогда, ограничиваясь звонками и поручениями через своих замов, поэтому то, что сегодня он находился здесь, было исключением из правил, а значит, случилось что-то важное.
– Присаживайся. Как идут дела в доверенном тебе отделе, спрашивать не буду, мне постоянно докладывают об этом и надо сказать всегда в восхищенной форме. Я к тебе, можно сказать, сейчас с личным поручением.
Василий Васильевич за долгие годы работы в конторе усвоил, что хуже личных поручений вышестоящего начальства только личные поручения «самого». Так называемые просьбы нельзя было игнорировать и пускать на самотек, хотя это еще полбеды, Василий Васильевич и так никогда не позволял себе подобного. Главное, такие просьбы априори должны быть выполнены, и не важно, что иногда это просто невозможно.
– У меня есть двоюродный брат, тоже очень хороший человек, – вещал преемник Василия Васильевича, не забыв подчеркнуть, что и он не лыком шит. – Но дело даже не в этом, – тут же поправился начальник, вспомнив, кто перед ним сидит. – Мамки наши родные сестры. Его умерла рано, так моя постоянно просила меня за ним приглядывать и, даже умирая, об этом напомнила. Вот у него проблемы. Ну как проблемы… – Василию Васильевичу показалось, что начальство несколько смутилось и не знает, как правильно сформулировать. – Чертовщина какая-то происходит вокруг его семьи. Считает, что кто – то запугивает его, словно в игру с ним играет. А может, он и надумывает, может, умом тронулся, прости господи, я ведь его лет пятнадцать уже не видел, так, по праздникам созваниваемся.
– Так пусть поедет и отдохнет, – предложил Василий Васильевич немного грубо.
– Давай отправим ему кого-нибудь из твоих, – не заметив сарказма, продолжило начальство. – Пусть посмотрят со стороны, а то местные там только хохочут над ним да руками разводят. Я в принципе понимаю их, если бы это не брат мой был, и вовсе послал его. Просто проверь информацию, если это и правда больное воображение их семейки, то и слава богу. Там одни бабы вокруг него, может, это они его и накрутили.
– Я бы с удовольствием, – ответил Василий Васильевич как можно мягче, потому как понимал, что его ответ не очень понравится начальству. – Но вы же знаете, проект запущен, претенденты, пройдя жесткий отбор, уже прикреплены к реальным оперативным группам и, более того, отправлены на места. За каждым из пяти отобранных кандидатов ведется постоянный контроль – они уже в процессе. Я не могу вот так просто взять и снять их с расследования. Это помешает не только делу, но самое главное, может обесценить все наши усилия по основной задаче, поставленной нашему экспериментальному отделу, о результатах которого мы с вами должны доложить уже через полгода. Отправьте туда своих оперативников.
Василий Васильевич специально упомянул про доклад наверх в последнюю очередь, сделав на этом акцент. Был шанс, что так помощь двоюродному брату все же станет менее желанна для начальства, и не прогадал. В кабинете повисла звенящая тишина, даже не было слышно монотонного стука больших напольных часов, которые здесь стояли еще до Василия Васильевича, и он в свою очередь так же оставил их отсчитывать время для нового хозяина.
Воспользовавшись паузой, он бросил взгляд в угол, где всегда находились часы, и вдруг не обнаружил их там. Старого полковника будто током ударило – с момента, как он покинул этот кабинет, он впервые физически почувствовал, что все изменилось. Его тоже, как старый механизм, выкинули на помойку, и не стоит строить иллюзий и прикрываться особым отделом, негласно курируемым конторой. Это гражданский объект, там работают гражданские люди, пусть из бывших, но все же гражданские, и ты, Василий Васильевич, всего лишь пенсионер, подрабатывающий опять же в гражданской структуре и создающий не воинов, не офицеров, а только консультантов.
Все это было настолько больно, что Василий Васильевич не сразу услышал вопрос.
– Что, простите? – переспросил он начальство. Хотя какое там начальство, официально просто кураторы их экспериментального отдела по изучению разносторонних и нетрадиционных подходов в расследовании преступлений, созданный на базе Московского института новых информационных технологий ФСБ России.
– Я говорю, ну были же у тебя забракованные проекты, ну выбери из этого брака лучшего. Ты пойми, если я на эту чертовщину оперов или следаков своих отправлю, меня не поймут, да тут к тому же брат. Время сейчас другое, нельзя так делать, кумовство это называется, еще превышение полномочий могут навесить. А я только здесь обустраиваюсь, еще свою команду не собрал, сижу шатко. Желающих меня потопить будет много. А так ты просто обкатываешь очередного кандидата в проект, и все дела.
– Хорошо, я подниму материалы с не подошедшими кандидатами, – спокойно согласился Василий Васильевич.
Конечно, ему хотелось сказать другое. Что время всегда то, и не надо на него сваливать. Когда он сидел в этом кресле, ему еще и не такое предлагали. Тут дело не во времени, а в человеке. Также очень хотелось сказать о том, что если ты за такой большой срок не смог собрать свою команду, что если ты, работая уже больше года с людьми, не доверяешь им, то проблема в тебе, значит, ты плохой начальник. Но он сдержался. Нет, не из страха, а потому что в этом не было смысла. Слова бы не дошли до человека, а только вызвали бы агрессию. Василий Васильевич же во всем и всегда искал смысл. Это, наверное, главное в жизни – иметь смысл. Поэтому сказал совсем другое:
– Все равно это будет не продуктивно, ведь в одиночку кандидат ничего не сможет. В идеале он предлагает нормальной, рабочей оперативной группе свое нестандартное видение, а преступление раскрывают уже они. Один он просто психолог, ученый или даже писатель-детективщик, был у нас и такой на отборе.
– За это не беспокойся. Есть у меня опер, который очень хочет ко мне на службу, пороги кабинетов оббивает. Вот я его направлю к тебе, скажу, сделаешь как надо – устрою.
– Один опер? – Василий Васильевич первый раз за весь разговор улыбнулся.
– Один опер, – с досадой повторил начальник. – А что мне, из-за его дурацких открыток всю контору поднимать? Он там напридумывал себе что-то, даже полиция его слушать не хочет, улик никаких, одни предположения бредовые и картинки рисованные, а я тут должен, значит, людей срывать.
– Ну надо хотя бы взаимодействие с полицией им устроить и айтишника приставить какого-нибудь, без этого сейчас никуда, – примирительно сказал Василий Васильевич. Ему вдруг стало жалко этого большого во всех смыслах человека. Ведь, несмотря на его внушительный вид, он тоже когда-нибудь окажется на обочине и, возможно, будет переживать эту перемену не меньше Василия Васильевича, а то и больше. – Хотя ладно, айтишника я сам найду. Есть у меня один хороший, давно просит меня об одолжении.
– Вот и славно, а я полицию попрошу, но неофициально. Оперу дам информацию, как связаться с органами. Попрошу своих найти контакт кого-нибудь пониже, так проще и легче работать будет, – сказал начальник и, немного помолчав, добавил тихо: – Спасибо, я не забуду.
Василий Васильевич убрал ручку в блокнот, в котором все время разговора по привычке рисовал, делая вид, что фиксирует оперативное задание. Если честно, он даже не помнил, что изобразил. Полковник, как говорится, портил бумагу не для рисунка – это был его способ размышлять. Но посмотрев на картинки в своем блокноте, иногда делал интересные выводы. Вот и сейчас, выйдя из приемной, взглянул на изрисованную только что страницу и усмехнулся – там была изображена аудитория со студентами, доска и маленький человек что – то писал на ней мелом.
«Все по Фрейду, – подумал Василий Васильевич, – все по нему, родимому».
Когда он вышел из здания конторы, то на улице уже стемнело. Проклятие зимы – она крадет у людей солнце, а с ним и время.
Снег большими и какими-то ленивыми хлопьями медленно и неохотно падал с неба, окутывая Москву белоснежной шалью. Василий Васильевич, взглянув на часы, направился к метро: еще в кабинете, когда речь зашла о забракованных кандидатах, он знал, кто ему нужен. Его почему-то так и не отпустил до конца отсортированный на этапе отбора проект № 213: «Учитель». Он постоянно возвращался мысленно к нему, рассуждая, правильно ли поступил, дав отклонить данного кандидата. Но главным критерием отбора служило понимание, как именно человек это делает. В случае с проектом № 213 понять это так и не удалось, ну или сам проект не захотел полностью раскрываться.
Вот и представился случай разобраться во всем до конца, чтоб больше не мучиться сомнениями.
Глава 2. Эрик
Блокнот № 1, страница 14
Мама не хочет отвечать на мои вопросы о папе. Причем в доме нет ни одного предмета, который мог бы говорить о пребывании в нем когда-то мужчины. Ни одного фото. Нет, родитель мужского рода, конечно же, был, так устроен мир, я особенный, но все же не мог появиться на свет иначе, чем все остальные. Есть настойчивое чувство, будто я что-то забыл. Все это очень странно. В детский сад ходить ужасно скучно, надо поговорить с мамой, пусть отдаст меня в школу на год раньше.
Эрик, 1991 год
– История знает множество примеров, когда люди становились великими изобретателями, музыкантами, актерами и учеными только благодаря одному – желанию учиться. Все вы читали историю Томаса Эдисона. Есть разные версии тех событий. Я предпочитаю вариант без лирики. Его мать однажды услышала, как учитель называет ее сына дебилом, и, разругавшись с руководством школы, которое настаивало, что это неоспоримый факт, забрала сына на домашнее обучение. Она сказала семилетнему Томасу, что школа, в которой он учился, плохая, и дома мать даст ему больше знаний. Мальчик видел, как старается его мама, и не хотел ее расстраивать, потому стал заниматься с двойным усердием, а втянувшись в процесс, уже не мог без этого. Кем стал Томас Эдисон и какие открытия и изобретения ему принадлежат, я думаю, студентам четвертого курса рассказывать не надо.
– Эрик Кузьмич, – крикнула хорошенькая студентка, подняв руку. Она наверняка была влюблена в него, поэтому старалась на каждой лекции привлечь внимание симпатичного преподавателя. – Я слышала историю про письмо от школы с отказом, которое он принес домой. Мать, прочитав его, сказала, в нем написано, что ее сын гениален, и они его больше не могут ничему научить. Узнал он правду только после смерти матери, когда стал разбирать ее архив и прочитал его. Он понял, что мать своей верой в него и упорством не дала понять, что его считают умственно отсталым, и сделала из него великого ученого.
Было видно, что девушке нравится ее версия и она очень гордится, что смогла поправить преподавателя.
– Ну, это, скорее всего, приукрашенный художественный вымысел, – снисходительно улыбнулся Эрик. – Первый и главный вопрос сразу ставит вашу версию под сомнение: зачем мать, соврав сыну однажды о содержании письма, столько времени хранила данное послание и не уничтожила?
По аудитории прокатился смешок, и девушка, смутившись, села.
– Глупости все это, – крикнул студент с самого дальнего ряда, в отличие от девочки, он не тянул руку, не вскакивал, а горланил с места. – Генетика – строгая наука. Родители Эдисона были умными и образованными людьми, вот и все.
– А вот тут бы я поспорил, – не дослушав, возразил Эрик. – Гены не являются определяющим фактором, и я вам могу привести множество примеров в доказательство. Начну с самого очевидного и родного нам – Михайло Ломоносов, сын рыбака. Как вспоминал сам Михаил Васильевич, отец его был человек добрый, в крайнем невежестве воспитанный, грамоте не обученный. Его же научил читать и писать местный дьячок. Когда Михайло прочел всю имеющуюся у того литературу, то страстно захотел учиться дальше. Он тайно, прихватив две рубахи и тулуп, отправился с рыбным обозом в Москву. Здесь, вы вдумайтесь только, чтоб учиться, он подделывает документы и, представляясь сыном холмогорского дворянина, поступает в Славяно-греко-латинскую академию, где терпит насмешки малолетних одноклассников и читает, читает, читает. Он, как путник в жару, не мог напиться этими знаниями. Не ради карьеры, не ради денег, он делал это потому, что не мог иначе. Кем стал и какой вклад в отечественную науку он внес, я думаю, вы все прекрасно знаете. Так что, дорогие мои, талант не зависит от набора генов. Это дар свыше, который каждый человек может развить в себе, только прилагая к этому невероятные усилия, иначе ничем его объяснить нельзя.
– Ломоносов, – усмехнулся все тот же студент, – это исключение. Когда это было, а мы все его вспоминаем. Почему же тогда сегодня не появляются новые Михайло Васильевичи?
– Хорошо, еще один пример из советского прошлого – Лев Семенович Понтрягин, великий математик. В тринадцать лет потерял зрение, когда в его руках взорвался примус, и вопрос о школе был закрыт, но на помощь пришли одноклассники. Желая помочь другу, они потихоньку объясняли ему, что писал на доске учитель, и читали вслух книги после занятий. Отец почти сразу умер от горя, а мать, простая портниха, помогала слепому сыну делать уроки и читала, читала, читала. Позже сам Лев Семенович вспоминал, как трудно ей было проговаривать учебники по математике, объясняя непонятные ей самой формулы никогда не видевшему их сыну. Закончив школу с золотой медалью, он хотел пойти в какое-нибудь ремесло, но мать, повторюсь, простая портниха, понимая, что сын увлекается метаматематикой, настояла, чтоб он продолжил учебу в институте. Позже этот слепой мальчик не только оставит след в мировой науке, но и помешает переносу русел сибирских рек.
Эрик хотел привести еще пару примеров из недавней истории для активного студента, но увидел, как через заднюю дверь в аудиторию тихо зашел полковник.
– Но если вы хотите все же о нашем времени, давайте я приведу вам такой пример. Моя мать – медсестра, которая закончила медучилище, не потянув институт. Моя бабка по материнской линии – повариха в столовой, а дед – кочегар. В графе «отец» стоит прочерк, родительница не любит отвечать на мои вопросы о нем, но бабка, будучи женщиной простой и резкой, называла его иродом и бессовестным свином, не знающим ничего кроме водки, что, как мне кажется, очень красноречиво описывает моего сбежавшего папашу. Я же в пятилетнем возрасте, по словам родительницы, научился читать и писать. Вы спросите, как? Нет, не мама меня обучила, она постоянно работала, чтоб прокормить нас. В перестройку ей, матери-одиночке, было очень несладко. Днем, конечно, был детский сад, но особенность работы медсестры такова, что раз в три дня она уходила на дежурство, а иногда и чаще, чтоб заработать чуть больше. Бабушка и дед жили в Подмосковье, и ехать было им далеко и долго, и потому мама просила соседа, живущего через стену, учителя-пенсионера, иногда заходить и проверять меня, остававшегося одного на ночь. Вот он, пытаясь читать сказки, и обнаружил мои способности, потому что вместо того, чтоб спокойно слушать старика, я спрашивал его о буквах. Так мы стали заниматься. Дальше я уже пошел сам. На самом деле, все есть в книгах, помните, как у Джека Лондона в романе «Мартин Иден»: достаточно просто читать, чтоб всему научиться. В шесть лет я уже пошел в школу и закончил ее экстерном в двенадцать. Сейчас, в сорок лет, я доктор исторических наук, профессор, что в моем возрасте нонсенс. Хотя, как мы с вами помним, моя генетика этому не способствовала, – с гордостью закончил он свою речь, но тут противный студент задал самый отвратительный вопрос, какой только мог.
Эрик и сам в последнее время много раз задавал его себе и, увы, не находил ответа.
– Ну и что дальше?
От нужды отвечать спас звонок, оглашающий окончание пары.
– Продолжим на следующей лекции, – сказал Эрик, стараясь не показать, что вопрос его задел.
Когда студенты почти моментально скрылись из аудитории, он громко произнес, глядя на верхний ряд парт:
– Товарищ полковник, ваши визиты перестают меня радовать и начинают пугать.
– А зря, – ответил тот буднично. Он достал свой блокнот и начал что-то там писать.
Его всегда восхищал и одновременно раздражал его спокойный тон в любых ситуациях.
– Эрик, – по-отечески снисходительно произнес Василий Васильевич, – есть дело.
– Во-первых, спешу напомнить, что я больше вам ничего не должен. Вы сумели доказать, что я невиновен, а я в свою очередь объяснил вам свой метод и прошел все ваши дурацкие тесты, о которых вы меня просили.
Полгода назад Эрик предупредил своего соседа, что его собираются ограбить, и через какое-то время этого недоумка действительно ограбили, только вот обвинили в этом самого Эрика. Вначале он спокойно пытался объяснить следователю, что это всего лишь логический ряд, но его никто и слушать не хотел. Вот именно тогда, когда он уже не верил в правосудие, появился полковник. Выслушал его и сумел доказать невиновность Эрика на основании его же показаний. В обмен он попросил пройти ряд тестов и объяснить, как он это сделал.
– Во-вторых, – продолжал Эрик, – я провалил итоговое задание, а в-третьих…
– А в-третьих, я тебе не поверил, – закончил за него Василий Васильевич, кивая. – Видишь, я тоже могу прогнозировать.
– Ну, если так, то вы знаете, что второй раз я не поведусь на это все, – сказал Эрик холодно, собирая в модный портфель свои записи для лекций.
– Знаю, – безо всяких ужимок согласился полковник, продолжая что-то писать, не поднимая взгляд на Эрика. Эта его привычка тоже сильно раздражала.
– Тогда зачем вы здесь? – искренне удивился он.
– Чтоб задать тебе всего лишь один вопрос, – просто сказал Василий Васильевич, продолжая делать записи, – но я опоздал.
– В смысле? – не понял Эрик.
– Я опоздал, потому что его только что задал тебе выскочка-студент. Кстати, ты знаешь, что он влюблен в активистку с первой парты, которая в свою очередь влюблена в тебя, вот он и выпендривается, мучась ревностью, – сказал полковник как бы между прочим. – Так что дальше, Эрик, что дальше? Тебе же скучно, ты достиг всего, что только возможно в своей сфере. Соглашайся, попробуем еще раз, может быть, это была статистическая ошибка. Иначе ты сам себя съешь, чувствуя, как деградируешь в этом университете. Если же все-таки у нас получится, то впереди интересные задачи и работа, которая не даст скучать, а самое главное, чувствовать, что все не зря и весь твой талант и развитый упорным трудом интеллект работают во благо. Что ты не случайно появился на этой планете такой весь из себя умный. Ты будешь консультировать лучшие группы в раскрытии самых запутанных преступлений.
Эрик понимал, что, будучи неплохим психологом, а главное, имея огромный опыт и досконально проверенные данные, полковник сейчас давит на его самое чувствительное место – честолюбие.
– Заново решать ваши задачки и тесты я не хочу. Возможно, у меня тогда не получилось именно потому, что все было искусственным, ненастоящим. Вот поэтому я и ошибся, – ответил Эрик с легкой с обидой, хотя очень старался говорить как полковник, спокойно и даже немного устало. Да и к тому же он точно знал, что провалил тот злополучный экзамен по другой причине, но этого полковнику знать не обязательно.
– Опять же согласен с тобой полностью, – Василий Васильевич по-прежнему не спорил с ним и говорил размеренно, продолжая что-то записывать, хотя Эрику уже казалось, что он не пишет, а рисует, слишком размашисты и непредсказуемы были его линии. – Именно поэтому я и выбил для тебя настоящее дело. Это было непросто, но я все еще верю в тебя и хочу помочь. Оно немного спорное, и вот тут как раз и понадобится твой талант. Если он, конечно, у тебя все-таки есть.
Полковник встал, вырвал из блокнота листок и, положив на парту, со вздохом произнес:
– Завтра в девять, ты знаешь где. Жду.
Когда за полковником закрылась дверь аудитории, Эрик Кузьмич Единичка подошел к оставленному Василием Васильевичем листку и посмотрел. Это был действительно рисунок. городской пейзаж: стандартные пятиэтажки, фонари и много снега. Под одним из фонарей стоял мужчина с портфелем, похожим на тот, что Эрик сейчас держал в руках, а вверху было написано слово «Зима». Рисунок вышел очень атмосферным, и было трудно поверить, что полковник набросал его так быстро, буквально на коленке. Смущало лишь то, что слово «Зима» было написано с большой буквы.
