Kitobni o'qish: «Подкидыш»

Пролог

Ника, наконец, переехала. После двух лет в студенческом общежитии, восьми лет в комнате с подселением, в состоянии перманентной войны с неадекватной старухой-соседкой, новая квартира стала, пожалуй, самой большой радостью Ники за всю ее тридцатилетнюю жизнь. Наконец-то у нее появилось личное благоустроенное пространство, с только своей кухней и ванной! Пусть покупка квартиры и переезд съели все наличные средства и загнали девушку в долги на ближайшие пару десятков лет – она была счастлива!

На самом деле, квартира была не такая уж и новая – дом построили лет сорок-пятьдесят назад, но находился он во вполне респектабельном районе. Здесь раньше получали квартиры рабочие завода электронной аппаратуры. Окружающие дома – такие же, как и никин, не новые, но добротные. Дворы – тихие и зеленые, с детскими площадками и утоптанными дорожками, значительно более удобными, чем официально проложенные и замощенные.

Подъезд, в котором теперь предстояло жить Нике, был очень приличным и чистым. Она заметила только, что абсолютно все двери, выходящие на общую лестницу, были очень толстыми, металлическими, и снабжены какими-то религиозными символами – у кого-то крестик, наклеенный рядом с номером квартиры, у кого-то – небольшая иконка, или ладанка, прикрепленная прямо к металлу двери, под глазком, у кого-то даже несколько строчек арабской вязи с полумесяцем, нанесенные на дверь. Ника специально прошла весь подъезд, до последнего этажа, чтобы убедиться, что ее наблюдение верно для всех дверей.

Другой странностью была необычная холодность соседей по подъезду. Они, конечно, не отстранялись, но вели себя как-то очень уж подчеркнуто-сдержанно. Ника заметила это уже в первый день. Квартира ее располагалась на третьем этаже, по центру площадки, уютная «двушка» с балконом, хорошей планировки. Расставив вещи и наведя в квартире порядок, Ника, наконец, выдохнула, и решила пойти в магазин, чтобы купить что-то вкусненькое для праздничного, одинокого пока ужина.

Она вышла на площадку, и, запирая дверь, услышала, что сверху кто-то спускается. Это оказалась молодая женщина с коляской.

– Здравствуйте, – приветливо поздоровалась Ника, – Вам помочь?

– Не надо, спасибо, я привыкла, – не здороваясь, торопливо ответила женщина, и поспешила вниз.

Ника пожала плечами и тоже двинулась по лестнице вниз. У подъезда стоял мужчина средних лет и курил. На приветствие девушки он только сдержанно кивнул. Странные люди. Какие-то неприветливые. Может, до нее в квартире жила какая-то стерва, подумала Ника, и все они теперь видят в новой жилице потенциального возмутителя спокойствия.

Вернувшись из магазина с покупками, Ника увидела бодрую пожилую женщину, открывавшую дверь квартиры справа от никиной. Она ответила на «здравствуйте», обращенное к ней, чуть более открыто, чем другие, но быстро исчезла за своей дверью, ещё до того, как девушка успела задать ей хотя бы один вопрос. Всё это было несколько странно. Один человек может относиться предвзято, у другого может быть плохое настроение, но чтобы несколько сразу – и так… почти невежливо … Впрочем, Ника слишком устала, чтобы задумываться над такими мелочами.

Знакомство поближе

Последующие дни прошли спокойно и ровно. Ника ходила на работу, занималась обустройством жилья. Лёд в отношениях с соседями пока растопить не удавалось, но, по сравнению с прежней соседкой по коммуналке, это казалось Нике самой меньшей проблемой. Она обживалась. Завелись уже некоторые привычки. Например, запирая каждый вечер входную дверь, девушка обязательно заглядывала в глазок, хотя ничего особенного видно не было – только ухоженная чистая лестничная клетка.

Странности начались, примерно, через три недели после заселения Ники. Заперев дверь на ночь, и глянув в глазок, она уже закрывала внутреннюю дверь, когда явственно услышала за внешней входной дверью какой-то шорох. Девушка встревоженно глянула в глазок. На площадке никого не было. Но как только она снова сделала движение, чтобы закрыть внутреннюю дверь, шорох повторился. Ника снова посмотрела в глазок, и увидела спину быстро удаляющегося человека, в серой куртке с капюшоном. Ей стало не по себе. Однако, больше в этот вечер и последовавший за ним день, ничего не произошло.

В следующий вечер, когда Ника запирала дверь, шорох снова повторился. Как будто с той стороны кто-то царапнул дверь чем-то металлическим. Девушка осторожно глянула в глазок и вздрогнула. Перед дверью стоял какой-то парнишка, молодой, почти подросток. Она не видела лица из-за низко надвинутого капюшона серой куртки, виден был только худой узкий подбородок, с клочьями щетины, и бледные тонкие губы, на которых змеилась странная зловещая улыбка.

Ника отпрянула от глазка, и в этот же момент в дверь ударили со стороны лестницы. Удар был такой силы, что добротное железное полотно двери загудело и задрожало. Ника вскрикнула и захлопнула внутреннюю дверь, повернув «барашек». Вся надежда была только на крепость внешней двери, потому что внутренняя была не такая крепкая – красивая, филенчатая деревянная, она не могла служить надежной защитой.

А во внешнюю дверь ударили снова – ещё сильнее! Потом – ещё и ещё! Посыпался град ударов, один мощнее другого. Ника опрометью кинулась в комнату, схватив дрожащими руками телефон, она обнаружила, что он не работает. Напрасно она жала и жала на кнопку включения, экран оставался темным и безжизненным. В то же время в квартире погас свет. А дверь, между тем, скрипела и стонала, под жуткими ударами, которые все не прекращались. Любой человек уже выбился бы из сил, но только не то, что было там, на лестнице.

Ника то молилась, то упрашивала мысленно соседей, чтобы кто-то вышел и остановил это безобразие, хотя бы позвонил в полицию! Удары вроде бы затихли, и Ника аккуратно прокралась в прихожую. И тут в дверь бухнул очередной удар, такой силы, что Нике показалось, что ее отбросило, как взрывной волной. «Наверное, дверь слетела!» – панически подумала она, поднимаясь с пола, и отступая в кухню. Сзади нее оказалась табуретка, на которую девушка упала, сжавшись в комок и неотрывно глядя на внутреннюю дверь, освещенную только призрачным светом уличного фонаря, светившего прямо в окно кухни. К её ужасу, ручка на внутренней двери начала медленно поворачиваться, как будто кто-то на нее жал снаружи. Глаза Ники всё расширялись, она напряженно вглядывалась в это медленное плавное движение…

За дверью послышался издевательский смешок, и ручка вернулась в прежнее положение. Ника дрожала, как осиновый лист, скорчившись на табуретке. Она ждала, что сейчас ручка резко дернется вниз, и дверь распахнется. А что будет потом – мысли панически обрывались, не желая рисовать жуткие возможные события…

Проходили минуты, полчаса, час – все было тихо, но Ника не могла заставить себя подняться с табуретки. Так она и просидела, пока через некоторое время свет уличного фонаря не стал более бледным, и сквозь окно не просочился серый рассветный сумрак. У Ники затекли руки и ноги, все тело болело, она только сейчас заметила, как замерзла. С трудом распрямившись, девушка поплелась в гостиную и без всякой надежды взяла в руки телефон. Он засветился, как ни в чем не бывало. Часы на дисплее показывали половину пятого утра. Кое-как одевшись, Ника осторожно открыла внутреннюю дверь. Внешняя, железная дверь была помята и перекошена, но осталась на петлях! Как это нечто смогло дергать ручку внутренней двери?! Правда, между верхним правым углом и притолокой образовалась широкая щель, в которую проникал свет лампы с площадки. Ника попыталась открыть дверь и выйти – бесполезно. Дверь прочно заклинило. И тут девушка услышала, как в квартире по соседству заворочался в замке ключ, и кто-то вышел на площадку. Видимо, та самая бодрая старушка, которую Ника видела накануне.

– Помогите! – позвала Ника, – Вызовите слесаря! Я не могу выйти!

– Здравствуйте! – отозвались с площадки, – Да, да, вижу! Конечно, слесаря вызову! Что, Подкидыш приходил?

– Какой подкидыш? – не поняла Ника.

– А, ты не знаешь? Что, никто не рассказал? Вот балбесы! Я Наталья Павловна, а тебя как зовут?

– Я В-Вероника, м-можно просто Н-Ника, – теперь, когда всё прошло, Ника почувствовала, что силы ее оставляют, только усилием воли она удерживала рвущуюся наружу истерику.