Kitobni o'qish: «Железный дровосек»

Дровосек плывет. Принимай. Я закрыла окно программы для обработки субстрата и, натянув парку, выскочила на смотровую.

Дровосек плыл вдоль берега, его металлический экзоскелет поблескивал восемью длинными ребрами. Поравнявшись со станцией, он выпустил фонтан брызг – его обычное приветствие последние десять лет.

Наши коллеги с Американских континентов прозвали его Tin Woodman, а русские исследователи подхватили и стали называть Дровосеком. Давным-давно вместо привычной стаи серых китов до них доплыл только один – измученный, раненый, со сломанными ребрами – и выбросился на берег в районе Орегона. Кит был старый, но крепкий, и американцы решились на эксперимент – надстроили ему часть позвоночника, металлизировали ребра, ввели измененные генетические клетки и снова отпустили в океан, прикрепив к спине датчик. А мы встретили его в Арктике и вкололи внутримышечно новые протеиновые бустеры и витамины. Возможно, он уже не мог заплывать так глубоко, как остальные киты, но зато выжил и через пару лет привел к нам небольшую стаю китов, где были первые китята.

Жаль только, что кормятся они севернее, хотя еще лет семьдесят назад приплывали именно сюда. Но из-за таяния льдов многое изменилось – весь мир перекосило. Мама рассказывала, что только глобальный потоп заставил всех, наконец, оторваться от гонки вооружений и заняться экологией. Мы уже второе поколение, которое восстанавливает планету, и добились потрясающих результатов.

Станция Чук стоит в километре от арктического берега, впаянная в ледяную глыбу Вечной скалы Чукотского мыса. Ну это мы ее между собой так называем, потому что даже глобальное потепление, которое за пятьдесят лет сократило площадь арктических льдов в два раза, никак на нее не повлияло. Инженеры шутят, что вечная мерзлота – лучший архитектор и совершенный строитель. Да будет так!