Kitobni o'qish: «От создателей Камасутры»
Глава 1
Дура, дура, дура я, дура я проклятая! Так, кажется, пел Аркадий Райкин, изображая беспардонного хама в фильме «Волшебная сила искусства»? Я стерла локтем пот со лба и принялась вновь орудовать тряпкой. Мытье грязного, заплеванного пола эстетического удовольствия отнюдь не доставляло.
Как могла я, взрослая, самостоятельная, самодостаточная, уважаемая всеми мать двоих детей, женщина с университетским образованием, оказаться поломойкой в низкосортном борделе? Когда я разгуливала в нарядах «от-кутюр» по пятизвездочному отелю три дня тому назад, мне и в голову бы не пришло, что такое возможно.
Я плюхнула в ведро грязную вонючую тряпку и, повозив ею в ведре, отжала ткань по мере сил и вновь бросила на пол. Вот она, соль жизни, и богатые, оказывается, плачут не только в сериалах.
Ведь сказали же мне, дуре: «Сиди, не двигайся», – и кто, спрашивается, виноват, что я поперлась за этим самозванцем? А с другой стороны, кто бы догадался, что он вовсе не сотрудник аэропорта? Только телепат! Сидела бы я сейчас дома, у бассейна, с детьми, и лопала мороженое.
На глаза мои навернулись слезы – мне стало жалко себя до ужаса. По щекам потекли соленые струйки. Собираясь капельками на подбородке, слезы редким дождиком закапали на чумазый пол. И это итог моей сорокалетней жизни?! Одна, в чужой стране, бесправная рабыня в борделе? Рыдания мои становились все отчаяннее.
Нет, нет, не распускаться! Я никогда не сдавалась! Меня найдут обязательно! Начальник аэропорта и наш дорогой шеф Шиваджи знают, что меня украли! Они меня разыщут.
Но только что-то они не больно торопятся! Уже три дня прошло. Василий наверняка получил сообщение от бандитов и сейчас с ума сходит! А дети? Какой у них, должно быть, стресс! И ведь даже если мой муж найдет такие деньги, меня все равно не вернут живой! Ком в моем горле стал размером с хороший арбуз, проглотить его не удалось, и я завыла, пронзительно и жалостно, уткнувшись носом в мокрый тряпичный ком.
В темном коридоре раздались шаги, я замолкла и вжалась всем телом в стену. Кто-то, прошлепав мимо, пнул меня коленом в зад. Вот оно, мое ближайшее будущее! Я принялась тереть пол, не переставая заливаться слезами и предаваясь отчаянию с каким-то беспредельным исступлением. Из этого состояния меня вывел бодрый оклик.
– Юлька? О! Уже трешь? – хрустя яблоком, выползла из своих апартаментов Галька, крупная, грудастая девица со спутанными, выжженными перекисью волосами.
С этим неземным видением я познакомилась в первый день моей работы поломойкой. Я мыла этот проклятый пол, заливаясь горючими слезами и кляня на чем свет стоит собственную глупость, и вдруг открывается дверь и по всему дому терпимости разносится вопль: «А ну, признавайтесь, б…, кто мой фен спи…?!» Услышав эту «дивную» тираду на родимом русском матерном языке, я сначала подскочила, а потом рухнула всей задницей прямо в ведро с грязной водой.
– Ты кто? – оторопело уставилась я на соотечественницу, пытаясь выбраться из ведра.
– Ну ни фига себе! – удивилась не меньше меня прелестная нимфа, запахивая на талии куцый шелковый халатик. – Русская?
– Ага! – обрадовалась я до невозможности.
– Ну, дела! Мать твою! Откуда ты?
– Из Петербурга! – радостно воскликнула я. – А ты?
– Из Телятинок.
– Из… кого?! – вытаращилась я.
– Да поселок такой, под Пензой. Пензу-то знаешь?
– Пензу знаю. Как же ты сюда попала? – вот первый вопрос, родившийся в моей тут же преисполнившейся сочувствия душе. – Тебя продали, да? Паспорт отняли? Ты, наверное, няней хотела устроиться? – сыпала я без умолку разными историями, которыми обычно начинались откровения ревущих с голубого экрана освобожденных «сексуальных рабынь».
– Да вот еще! Это только дуры всякие думают, что они у миллионеров будут детей нянчить. А мне бабки нужны. Конечно, можно было и в Москву поехать. Но я решила – лучше мир посмотрю, пока не замужем. А то потом начнется – дети, хозяйство…
– Замужем? Дети? – не поспевала я за Галей (которую позже стала звать Галчонком).
– Ну да. Так чего, спрашиваешь, я сюда-то поперлась? Нам с Витькой на свой дом в самих Телятинках ни в жизнь не заработать.
– Где?
– Поселок это наш, под Пензой. Ты что, глухая?! Я ж тебе только что говорила! Ну, ты и тормоз! Так вот. Раньше-то у нас и ферма большая была, и завод кирпичный. Колхоз был большой, а сейчас все загнулось. Народ разбегается кто куда. А нам – некуда. Родня вся дальше райцентра не выезжала, деваться не к кому. Вот мы и решили: дом построим, землю у колхоза в аренду возьмем и коровник поставим. Фермерами, значит, станем. Я по телику видела, у нас один мужик в соседней области так сделал. У него дом большой, трактор. Только, чтобы построиться, деньги нужны. Витька – мужик работящий, непьющий. Рукастый. Да я и сама, еще в школе учась, матери на ферме помогала, она у меня доярка. За мной на работе пойди угонись! Я и тут больше всех за ночь клиентов отработать успеваю. Они от меня еле-еле выползают, так я их откатываю! – гордо развернула плечи жрица любви. – Да ко мне даже из других городов приезжали! Во какая слава обо мне пошла! – Не найдясь, что ответить, я восхищенно вздохнула и часто заморгала глазами. Удовлетворившись моей реакцией, Галька понеслась дальше: – Вот мы и решили – чего сидеть, надо зарабатывать, пока мы молодые. Помочь-то нам некому. У него мать одна лямку тянет. Отец его три года назад из-за пьянки откинулся. А у меня еще Анька есть, сестра, ее поднимать надо. А отец без работы сидит, мать тоже копейки получает. Если бы не огород да не бабкина пенсия, так мы и вовсе ноги протянули бы.
– А что ты Витьке сказала, когда сюда поехала? – прониклась я чужими проблемами, даже забыв про ведро.
– Что сказала? А! Так говорю тебе, мы вместе решили.
– Он что, сам тебя отпустил?!
– Ну, ясен перец! Где еще-то деньги взять? Что я – фотомодель? Это вон Ленка Кожина, красавица, блин, первая! Когда мы школу заканчивали…
– А тебе сколько? – влезла я с некорректным вопросом.
– Девятнадцать, – не обиделась Галя. На вид девица тянула лет на двадцать пять. – Так вот заявила, мол, Ленка, в школу моделей поеду, в Москву! Выучусь, мол, на модель и в Париж поеду! У меня, мол, ноги-руки! Выпендривалась все перед нами. У нее батя водилой работает у хозяина пекарни, деньги есть. Собрали эту козу в дорогу, и что? Через год она уже на Рижском вокзале у обочины стояла. Нам-то писала – мол, все круто, работаю у Юдашкина! А когда Светка Ляхова в Москву поехала, на стройку, ее какая-то родня дальняя туда устроила, она Ленку нашла и к ней незваной завалилась. Нам Ленка гнала, что она в отдельной квартире живет, а сама-то еще с десятью б… на окраине где-то маялась. Мать ее, конечно, как узнала – Светка-то тут же всем растрезвонила, – сразу в Москву и за уши Ленку домой приволокла. Так она еще возвращаться не хотела. Из их избы неделю вопли неслись, Ленка с родаками ругалась. Что я, мол, в вашем Мухосранске не видела! Там – столица, культура! Люди какие! Не буду я, мол, навоз таскать!.. Мать ее дояркой работает.
Ничего! Неделю побесилась, в погребе денек-другой посидела – и успокоилась. Работать, правда, не пошла. Она из города такие бабки привезла! Через полгода замуж выскочила. В Пензу они с матерью по магазинам поехали, так Ленка там с каким-то мужиком на рынке познакомилась. У него свой ларек, фруктами торгует. Состоятельный, в общем. Короче, помоталась она к нему с полгода, и расписались они. Квартиру на ее бабки купили. Ребенка родила. Он зарабатывает, она дома сидит. Машина у них своя, «девятка». Вот тебе и б…! А мы все ржали над ней. Зря! Вот мы с Витькой и подумали – чего я, хуже Ленки? Сначала думала я тоже в Москву податься, но как-то по телику передача была про проституток, как они за границу ездят, ну я и подумала – а чего я тут не видала? Так я хоть за границу съезжу, когда еще придется? Сначала я в Европу податься хотела, – продолжала Галина с видом светской львицы, – а потом дай, думаю, на море где-нибудь пристроюсь. Я моря никогда не видела.
– Ну и как? Часто на пляж ходишь?
– Не-а. Вначале неделю подряд ездила, а потом надоело. А вообще мне тут нравится. Народ иностранный, тепло, жрачка вкусная, пальмы… Думаю, еще годик я тут посижу, а потом – домой. И на ферму хватит, и на дом.
– А Витька-то тебя дождется? Не боишься, что он на другой женится?
– Да я с такими бабками любого мужика у нас в Телятинках заполучу! – хмыкнула самодовольно подбоченившаяся Галина. – К тому же он сам все время трясется, как бы я тут какого-нибудь «насоса» не подцепила. Я ж девка видная, блондинка, а они тут до блондинок очень охочие, – гордо тряхнула она сожженными перекисью волосами.
Беседа наша была прервана появлением госпожи Ваджпаи. Сухая темнокожая женщина в темно-зеленом мрачном сари с черной вышивкой, увешанная тяжелыми старинными украшениями, была чем-то вроде местного цербера, правой рукой хозяйки борделя. Увидев меня сидящей без дела верхом на ведре и праздно треплющейся, она с силой пнула ногой по ведру, так что я проскользила метра три на пузе и плашмя растянулась на полу. Грязная вода потекла по моей спине противными холодными струями, а эта зеленая кикимора завизжала таким пронзительным голосом, что в соседнем баре, наверное, полопались все стаканы.
Сегодня я предпочла беседовать с соотечественницей, не отрываясь от работы.
– Слышь, Юлька! Я вчера письмо от сеструхи получила. Помнишь, я тебе про Таньку Курочкину рассказывала? Ну, про ту, у которой брат на косой почтальонше женился? – За три коротких дня нашего знакомства Галька засыпала меня рассказами о своих односельчанах, и теперь у меня в голове была каша из чужих имен и сплетен о жизни далекой пензенской деревушки. Решив не навлекать на себя новый поток объяснений про косую почтальоншу, я сочла за лучшее просто кивнуть. – Прикинь, замуж вышла! За Леху Петухова. Ну не прикол?! Он – Петухов, она – Курочкина! Сдохнуть можно! – зафыркала от смеха Галина. – А самый ржач, что он ростом ей едва до пупа достает. Она девка здоровая, выше меня, а он тощий такой, его соплей перешибешь, и еле мне до подмышки дотягивает.
– Зачем же она за него пошла? – Я не заметила, как бросила тряпку, напрочь забыв о работе.
– А за кого ей идти-то? Ты что, думаешь, у нас там мужиков пруд пруди? Кто разъехался, кто пьет. А Леха хоть и мелкий, но, говорят, горячий, – мечтательно вздохнула Витькина невеста, – и не пьет, а в случае чего ему всегда врезать можно и к ногтю его прибрать. А самое прикольное – они свадьбу отгрохали на весь колхоз, идиоты! Козу продали! В загс в район на тракторе с лентами и куклами ездили! Танька платье сшила в районе, в обтяг, на ее-то телеса! Фату! Ну, ей-то надо, у нее морду как будто куры поклевали! Столы накрыли, народ три дня самогонку жрал на халяву.
Поняв, что меня снова затягивает в омут чужих проблем, я мужественно тряхнула головой и принялась за мытье пола, к тому же вдалеке послышалось шарканье чьих-то ног. Галька еще минут пять побеседовала с моей оттопыренной задницей, затем оторвала половину от моей тряпки и, не переставая молоть языком, принялась тереть со мной на пару щербатые половицы. Дело пошло быстрее. Работала она и впрямь – не угонишься.
Через полчаса, прослушав еще пять-шесть историй о личной и общественной жизни Галкиных односельчан, я привалилась спиной к стенке только что домытого туалета и с облегчением осознала, что пол чист на всей вверенной мне территории. Помимо мытья полов в этом кисейном заведении в мои обязанности входило мытье унитазов и раковин, вынос кухонных отходов, перестилание простыней, короче – Золушка отдыхает, и все, что еще только будет угодно хозяйке дома терпимости и ее злобной фурии-подручной, госпоже Ваджпаи.
Посидев у стены минут десять и помассировав спину под неумолчный стрекот бодрой Галки, я принялась за отдраивание вонючих унитазов.
– А в позапрошлом годе Санька, мельников сын…
– У вас что, и мельница есть?
– Да нет, откуда? Это он в детском саду в «Сказке про кота в сапогах» участвовал, с тех пор его так и прозвали. Так вот, пошел он в лес и на медведя напоролся. Здоровенный такой!
– Сколько же ему лет?! – уронила я ершик. Ничего себе родители в Телятинках, таких маленьких детей в лес одних отпускают!
– Кому? Медведю?
– Какому медведю? Саньке!
– Да уж полтинник, наверное. Они с моим отцом одногодки.
Тьфу ты! У меня от Галькиной болтовни совсем крыша поехала.
– Короче, – Галя бодро размазывала по «внутренностям» унитаза чистящее средство. – Медведь как зарычит, голодный, видать, был, и на Саньку пошел, а тот с перепугу на елку забрался, дурак, и дрожит! – захлебываясь от восторга, ткнула меня в плечо рассказчица. – Медведь походил вокруг, походил и убрался, а Санька слезть не может. Когда он от страха наверх карабкался, сам не понимал, что делает, внизу и веток-то не было. Как туда влез, неизвестно. Темнеть стало, а он сидит. Хорошо, мать его в этот день трезвая была, так-то она пьет, как лошадь…
– Сколько ж ей лет? – в очередной раз удивилась я.
– Семьдесят, кажись.
– И пьет?
– А что ей еще делать? Она уже лет тридцать зашибает. Как второго мужа похоронила, так и пьет.
– Почему?
– Слушай, тебе про кого слушать интереснее, про медведя или про эту дуру пьющую?
– Про обоих, – честно ответила я.
– Ладно, о чем это я? Ага! Так вот. Ну и к ночи побежала она по домам, народ собирать. Ушел-то Санька еще с утра. Мужики с фонариками пошли лес прочесывать. Только они внизу ищут, а он высоко на елке сидит. Хорошо, с ними собака была. Она его учуяла. Лает под деревом, надрывается. Эти думают, что она белку учуяла, и тянут ее прочь. А Сашка сидит наверху и сипит еле слышно, орал-то он, считай, часов десять кряду, голос сорвал. Потом дня три говорить не мог. Да и пил он, если честно, так, что лыка не вязал. Хорошо, сообразил шишку вниз кинуть, да так удачно, что чуть глаз деду Ване не выбил, тот как раз из города приехал, операцию на глаза делал. Подвинься-ка, я сама, – отодвинула меня в сторону Галка и принялась тереть очередной фаянсовый постамент. – Что-то ты вялая какая-то, лучше я сама все сделаю, а то мы до ночи не управимся, – она явно взялась за дело. – Когда его к утру с елки сняли, он разогнуться не мог. Лестницу пришлось из деревни в лес тащить, прикинь? На ней его домой и притащили! Мать три дня его самогоном отпаивала, пока он в себя не пришел!
Через два часа бордель сиял чистотой, подушки в салоне были взбиты и художественно разложены на диванах, столики протерты, пуфики расставлены, занавески расправлены, плафоны протерты. Я с «восьмиугольной» головой пила «Пиквик», заваренный из родных российских пакетиков, сидя напротив меня, прихлебывала из здоровенного бокала чай моя новая подруга. Рта она за эти два часа так и не закрыла. Зато переделала за меня львиную долю работы.
Вопрос был в том, что лучше? Ломота в спине или гудящая, как улей, голова?
Ну вот. Еще один долгий, тягостный день закончен. Я подняла глаза и увидела, как за стеклом маленького окошка под самым потолком моего чулана заходит солнце. Веки мои сомкнулись от усталости, но сон не шел. На меня нахлынули воспоминания и образы из моей прошлой счастливой жизни, наполненной любовью и радостью.
Глава 2
– Ну что, пришел, наконец, факс?
– Да. Только что, – помахала я в воздухе бумажкой, прикрыв за собой дверь.
Василий взял ее и недоуменно уставился на нечеткое изображение худосочного парнишки лет двадцати, в очках и с мелкими кудряшками довольно-таки длинных волос.
– Она что, издевается? Как его можно найти по этому изображению? – муж раздраженно потряс листом бумаги в воздухе.
– А ты чего хотел? Это же факс. Ладно, не психуй. Она уже экспресс-почтой послала штуки три настоящих фотографий. Завтра утром получим.
Василий что-то нечленораздельно хрюкнул. Надо так понимать, что он вполне удовлетворился моими объяснениями.
– А ты дозвонился до Сереги?
Мы с мужем остались на Гоа абсолютно спонтанно. Когда наши чемоданы были уже уложены, а билеты заказаны, позвонила из Петербурга моя сестрица и попросила нас навестить сына своей начальницы: мальчик, мол, отдыхает на Гоа и уже дней пять не звонит мамочке. Просьба пустяковая, и мы пообещали ее выполнить.
Как и следовало ожидать при нашем-то счастье, парень куда-то пропал, причем вместе с подружкой. И вот теперь, отправив Веронику с Денисом домой, в Ниццу, мы оказались вынуждены искать блудного сына незнакомой нам женщины, которого и в глаза не видели.
Чтобы облегчить себе задачу, мы с мужем решили обратиться за помощью к его старинному приятелю, которого случайно встретили в Мумбае пару недель тому назад. Серега давно освоился в Индии и предлагал в случае чего обращаться к нему за помощью. Случай не замедлил нарисоваться.
– Звонил. Сказал, он что-нибудь придумает. Сам перезвонит.
– Ладно. Что делать будем? – спросила я. За окном моросил неизменный унылый дождик.
– Я лично – спать, – сообщил муж, заваливаясь в койку, предоставив мне развлекаться на свое усмотрение.
Романтика!
Вопрос с поиском мальчика решился на удивление просто. Сергей составил нам протекцию к местному начальнику полиции, господину Шиваджи. На следующий день с пачкой фотографий мы прибыли в городское полицейское управление и после часовой беседы и ароматного кофе с местными сластями мы, совершенно успокоенные, вернулись в отель. Шеф, как кратко окрестили мы между собой господина Шиваджи, обещал отыскать юношу за пару дней.
Слово свое он сдержал. На следующий день, ближе к обеду, раздался телефонный звонок.
– Мадам Ползунова? Кажется, мы нашли пропавшего молодого человека, сейчас за вами подъедет моя машина и отвезет вас на опознание.
Через полчаса мы высадились в центре города, у знакомого нам рынка. Как и обычно, на улице, сидя под старыми вылинявшими навесами, торговали своим немудрящим товаром загорелые, словно высушенные на солнце, женщины, дети предлагали мелкие сувениры и рыбу, нищие самого причудливого вида, в пестрых лохмотьях, сидели и лежали на мостовой, не замечая стекающих на них дождевых струй.
Господин Шиваджи, худощавый, подтянутый, вышел нам навстречу, привлекая внимание публики своим нарядным мундиром. Его помощник семенил позади, держа зонт над высоким во всех смыслах – рост его шефа приближался к двум метрам – начальством.
– Рад видеть вас, мадам, – поприветствовал он меня, галантно целуя мою руку, и страстно сверкнул маслеными глазами. Пока я обалдело моргала, он как ни в чем не бывало пожал руку Василию и предложил нам следовать за ним.
Пройдя метров десять, он остановился и указал нам на скрючившегося на тротуаре человека. Худые ноги в грязных джинсах, кроссовка на одной ноге отсутствует. Лица не видно, сидящие рядом попрошайки почти закрыли собою этого человека, хватая нас за колени. Человек дрожал и время от времени издавал жалобные протяжные стоны, как раненое животное.
– Кто это? – жалостливо поинтересовалась я.
Шеф щелкнул пальцами, и сопровождавший нас полицейский наклонился и подтащил бедолагу буквально нам под ноги.
Несомненно, это был Павлик! Бледный, с огромными синяками вокруг глаз, с закатившимися глазами, он явно был тяжело болен. Русые кудрявые волосы свалялись и прилипли ко лбу мокрыми прядями. Мальчик вновь застонал.
– Немедленно в больницу! – взвизгнула я писклявым от шока голосом, взбрыкнув ногой. Какой-то особенно нахальный нищий больно ущипнул меня.
– Вы уверены, что это он? Документов при нем не обнаружено, – отнюдь не спешил с оказанием помощи индиец.
– Абсолютно!
– Да грузите его! – раскрыл, наконец, рот и Ползунов. – Все расходы мы берем на себя.
После этой волшебной фразы подъехала машина «Скорой помощи» и забрала страдальца, а нам господин Шиваджи предложил ехать следом в его машине.
Прождав в приемном покое минут сорок, мы, наконец, были допущены в палату, куда поместили Павлика.
– А он выживет? – встревоженно поинтересовалась я, глядя на несчастного ребенка, цветом лица слившегося с простыней.
– Не беспокойтесь: правильно подобранные антибиотики, диета, и через неделю он будет как новенький, – успокоил меня молоденький симпатичный врач, сопровождавший нас. – Все необходимые анализы мы уже взяли, ждем результатов экспресс-тестов.
Поблагодарив шефа полиции и уладив с больницей все финансовые вопросы, мы попрощались с местными эскулапами и попросили разрешения навестить больного завтра. Тем более что доктор обещал привести его в чувство в течение суток. Надо же было выяснить, что с ним стряслось.
На следующий день мы прибыли в больницу около часа дня и первыми посетителями уже не были. Павлика допрашивал полицейский чин.
– Привет! – улыбнулась я испуганному ребенку, теребившему слабой рукой простыню и с ужасом взиравшему на дядю в форме.
– Вы русские? – испуганно и удивленно спросил больной.
– Да, мы знакомые твоей мамы, точнее, знакомые ее знакомых. Меня зовут Юлия Павловна, а это мой муж, Василий Никанорович.
– Здорово, – прогудел из-за моей спины Ползунов.
– Меня, кажется, арестовать хотят! – заплакал измученный жизнью парнишка. – Помогите!
– Что за чепуха? – я обернулась к стоявшему у меня за спиной и вежливо улыбавшемуся офицеру.
Когда мы вошли, он поднялся со стула и теперь ждал, когда можно будет продолжить беседу. Взглянув в его доброжелательное лицо, я попросила позволить нам поговорить пару минут с больным наедине, что было, в общем-то, излишним, поскольку вряд ли рядовой полицейский с Гоа владеет «великим и могучим».
– Ну, деточка, рассказывай, – ободряюще улыбнулась я Павлику, подсаживаясь к кровати. Василий позаимствовал стул у соседней койки, где лежал и читал книжку пожилой индиец в очках.
Найденный наконец-то сын Наташкиной начальницы набрал в грудь воздух, пугливо оглянулся на дверь и зашептал, тараща глаза от возбуждения:
– Понимаете, такой ужас! Я никогда раньше не пробовал, а тут, на пляже, веселые все такие, добрые, чужая страна… Ну, я и попробовал, я не собирался, понимаете, мы просто мимо шли… А они там сидели, мы и остановились посмотреть. Вы только маме не говорите, ладно, она меня просто убьет!
– Нет проблем. Хотелось бы, однако, понять, о чем не стоит говорить твоей маме?
– То есть как? Ну, об этом… – заморгал глазками этот великовозрастный младенец. – О… костях! – испуганно прохрипел он.
– Считай, договорились. А теперь – на фиг этот политес, выкладывай: что ты натворил?
– Так я же ее проиграл, – застучал он зубами.
Нет, с этим кудрявым херувимом никаких нервов не хватит, подумала я, выжидательно глядя ему в глаза. «Будешь ты продолжать или нет?!»
– Слышь, парень, хватит резину тянуть и глаза закатывать. Мы не твоя мама и не директор гимназии, – не выдержал Ползунов. – Или ты рассказываешь, за что тебя хотят арестовать, или выпутывайся сам, лечение оплачено, – и он сделал вид, что собирается уходить.
– Нет, нет! Стойте! Я же рассказываю – я ее проиграл! – возбужденно зашептал деморализованный Павлик. – Не специально. – И он разразился горькими, со всхлипами, рыданиями.
Индиец на соседней койке давно уже бросил свою книжку и живо наблюдал за нами. На лице его читалось явное неодобрение наших с Василием методов воспитания больного подростка.
– Проиграл вазу? – вкрадчиво и слегка ехидно поинтересовалась я.
– Чего?! – шмыгнул носом Павлик.
– Корову?
– Корову?!
– Нет?
– Что – нет?
– Слушай, парень, кончай издеваться! – потерял терпение Василий. – Или ты говоришь, что проиграл, или – адью.
– Так я ведь и говорю, я Ленку проиграл! – выдавил этот мотальщик нервов и окончательно утратил самообладание.
– Ленку? Подожди. – Кое-что стало медленно доходить до меня: Наташка же говорила, что Павлик приехал отдыхать вместе с подругой, в отеле мы не нашли их обоих… Но о девушке мы как-то сразу забыли, а, видимо, зря! – Так ты говоришь, проиграл ее в карты?! На пляже? Где она сейчас? – напряглась я, предчувствуя недоброе.
– Не знаю. Я пытался за ними следить, а они меня избили и уехали.
– Так я и знал! – шарахнул кулаком по собственной ноге Василий. – Еще вчера, когда его нашли, – что-то, думаю, слишком быстро и без проблем. Ненормально это при нашем-то счастье! – Он нервно тряс головой и все больше заводился.
Павлик, выросший с обожающей его мамой и не привыкший к крикам и скандалам, даже перестал реветь от страха и только хлопал полными ужаса глазами из-за натянутого по самые веки одеяла.
– Расслабься, дорогой. Дядя просто немного расстроился, – похлопала я его по руке. – А теперь давай по порядку. Когда это было?
В дверь заглянул полицейский чин, утомившийся ждать в коридоре. Приложив руку к груди, я виновато улыбнулась и показала на пальцах – еще пять минут. Он кивнул и удалился.
Убедившись, что бить его не будут, Павлик успокоился и поведал нам совершенно идиотскую историю. Ни в жизнь бы в такое не поверила, не лежи он передо мной как живое доказательство истинности всего произошедшего.
На следующий день после их приезда, когда в сплошной пелене дождя наметился небольшой просвет, Павлик с Леной отправились побродить по пляжу. Народу на всем побережье было – кот наплакал, но кое-где сидели под зонтиками на топчанах отдельные личности, а иногда и группы личностей. Свободные художники, медитирующие йоги, тетки с вязаньем, дети с ведерками, группы курящих мужчин и женщин и еще игравшие в кости четверо индийцев. Вернее, трое играли, а один смотрел. Загорелые, худощавые, как сам Павлик. Тихо и мирно они кидали кости, иногда негромко смеялись, ласково и по-доброму. Парочка остановилась посмотреть. Внимание на них обратили не сразу, но вот один из игравших в очередной раз продул партию и, смеясь, затряс головой, отказываясь играть дальше и шутливо грозя пальцем приятелю. Тот так же шутливо пожал плечами и, взглянув на Павлика, махнул ему рукой – мол, давай, хочешь попробовать? Павлик застеснялся, стал отказываться и собрался было уходить, лепеча, что он не умеет и вообще им надо идти. Но как-то незаметно для самого себя он сел на топчан, и через пару минут его уже ободряюще хлопали по плечу и хвалили за удачливость. Еще через пятнадцать минут он проиграл всю наличность, а через десять минут, сам не понимая, как это он, вместо того чтобы отыграться, поставив на кон часы, проиграл Леночку. Причем ни о чем таком он с этими господами не договаривался. И когда господа взяли ее за руку, Павлик мужественно вступился за девушку. Леночка тоже ничего не понимала, всячески упиралась и брыкалась, звала полицию, но куда там! Никакой полиции на пляже не было, да и за то время, что они играли, дождь припустил по новой, и вся публика куда-то разбрелась, а те, что остались на пляже, не проявили к бедным детям никакого интереса.
Индийцы, игравшие в кости, из мирных безобидных обывателей в один момент превратились в злобных бандитов. Толкнув Павлика так, что тот упал, они взяли Леночку с двух сторон под мышки и поволокли ее куда-то. Павлик побежал за ними, продолжая орать и кидаться на похитителей. В конце концов, когда они вышли к шоссе, к припаркованной на обочине машине, один бандит забрался вместе с Леночкой на заднее сиденье, а трое других принялись мутузить незадачливого игрока в кости. Откуда-то на его крики прибежал полицейский, но вместо того, чтобы спасти ребят, он сам наподдал Павлику ногой, сказал что-то насмешливое этим мерзавцам и удалился. После чего у Павлика отобрали все документы, которые он носил с собой, часы, DVD-плеер и мобильник; и, крепко врезав ему напоследок, господа укатили в неизвестном направлении. Павлик пытался бежать за машиной, запомнил ее номер, но куда уж ему угнаться было за ними?
– Так почему же ты не пошел в отель, не вызвал оттуда полицию? – недоуменно поинтересовалась я.
– Как же я туда пошел бы, у меня ведь документы отняли?
– И что? Ты там живешь. В номере – твои вещи. У тебя что, каждый раз на входе паспорт спрашивали?
– Нет, – растерялся мальчик.
– Так отчего ты не пошел в отель?
– Не знаю. Испугался…
– А в полицию почему не обратился?
– Так они же меня и побили! – вновь захныкал бедолага.
Я открыла было рот, но промолчала: что взять с мальчика, попавшего в такую ситуацию?
– Ладно, а дальше что было?
– Я до ночи прятался в зарослях, очень замерз, страшно мне стало – а вдруг там змеи? Я на пляже нашел какую-то тряпку, спал под ней на топчане, только ушел подальше от… от того места. А утром пошел в город, надеялся кого-нибудь из наших туристов встретить, чтобы они мне помогли консульство найти или, может, домой позвонить разрешили бы с их мобильника. Но наши как-то не попадались, а пить и есть мне жутко хотелось, и ноги совсем не держали. Ну, я мучился, мучился, а потом напился из уличного фонтана и пошел на вокзал, там поспал немного на скамье. Но у меня был такой вид, после того как меня избили, что полицейский стал ко мне присматриваться, и я убежал. Ночевал с нищими возле рынка. Сперва я их боялся, но потом ничего, они добрые, во всяком случае, не обижали меня. Утром мне какая-то женщина дала поесть. А к вечеру мне стало плохо. Голова ужасно болела, и жарко стало очень, температура, наверное, поднялась… А дальше я ничего не помню. А меня теперь в тюрьму посадят? – дрожащим голосом спросил Павлик.
– Что? – не сразу поняла я.
– За что? – со вздохом спросил Василий.
– За Леночку.
– Ты-то тут при чем? Это мерзавцев этих сажать надо, – обреченно вымолвил Василий. – Ладно, Юль, запускай офицера, он там и так уже заждался.
Ближайшие пару часов мы потратили на составление протокола, описание личностей преступников и разбор полетов на местности. После чего, наскоро перекусив в больничном буфете, отправились с визитом к начальнику полиции.
По идее, никто не уполномочивал нас искать пропавшую девушку. Но не бросать же человека в такой беде! Оставалось только надеяться, что за те дни, пока Павлик валялся в окрестностях рынка, ее не покалечили, не посадили на наркотики и вообще не очень сильно над ней издевались. Об остальном даже думать не хотелось.
Господин Шиваджи радости от этих хлопот отнюдь не проявлял, но, взявшись за гуж, как говорится…
Спустя три дня, на протяжении которых Василий безостановочно орал в мобильник, решая рабочие вопросы, и бесился от невозможности вернуться домой, шеф Шиваджи выявил некоего недобросовестного сотрудника во вверенной ему организации и «предъявил» его Павлику. Павлик, трясясь под одеялом, типа этого опознал, а тот, в свою очередь, выдал полиции мелких жуликов, продавших Лену в притон. Негодяи эти – после долгой беседы – выложили, куда они дели девушку, и полиция подготовила облаву. Документы нашему мальчику восстановили, и он не мог дождаться отбытия на родину. В свой отель он возвращаться отказался и сидел у нас в номере, вздрагивая от криков Ползунова. Покидать здание отеля он категорически отказывался и, если бы не страх перед родителями Лены, давно улетел бы домой.
