Kitobni o'qish: «Убийство со вкусом жвачки»

― Знаешь… Мы могли бы стать друзьями, ― сказала Коралина.

– Мы могли бы стать редкой разновидностью африканских танцующих слонов, ― откликнулся кот, ― но не стали. Во всяком случае, ― язвительно добавил он, взглянув на Коралину, ― я не стал.

Нил Гейман, «Коралина»

Пролог

О ненависти написано много находчивых слов. И фильмов снято тоже не меньше. Всё это делает её весьма понятной и доступной эмоцией. Каждый из нас что-то ненавидит. Или кого-то. Это не плохо и не хорошо. В какой-то степени это просто то, что делает нас людьми.

Одни ненавидят холод, другие ― сладкий попкорн, а третьи наряжаются в идиотские белые балахоны и сжигают на кострах себе подобных…

Вот детектив-констебль Дэвид Нокс, например, ненавидел андроидов.

Правильные. Вежливые. Полезные. Шествуя по стране, они оставляли за собой кровавый след из безработицы и наркомании. За последние десять лет уровень преступности в Лондоне поднялся так высоко, что пришлось заново открывать все тюрьмы, закрытые годами ранее. И как же доблестное британское правительство решило этот важный и непростой вопрос? Закупило для Скотланд-Ярда новых полицейских андроидов ― вот как!

Пожалуй, хуже всего было то, что никто даже не стал возмущаться по этому поводу. Андроиды ― это ведь лишние руки, лишние мозги, лишняя возможность переложить на кого-то свою ответственность. В отличие от людей, они не ошибались, не болели, не ели, не уходили на перекур, не спали по ночам и не мучились похмельем после вечернего похода в паб. Они были совершенны. И именно это их совершенство Дэвида крайне настораживало.

Он проработал в полиции пятнадцать лет, а потому знал, что у всего на свете есть две стороны. И чем совершеннее и чище первая, тем уродливее и грязнее обычно её оборот.

Скажем, детектив Честер Беннингтон из наркоконтроля начал вести себя до отвращения вежливо? Наверняка этой лживой заднице снова нужно было поменяться сменами. Инспектор Чарльз Маккензи заявился в идеально отутюженной рубашке и до блеска начищенных ботинках? Опять провёл всю ночь в обнимку с бутылкой виски. Их бравая леди-комиссар Шарлотта Стоун снова рассказывала всем о том, какой умничка её старший сын Томас? Так вот, Дэвид каждые выходные ловил этого непорочного святого Томаса с забористым косячком где-нибудь в Ист-Энде. И хорошо ещё, что только со старым добрым косячком, а не с розовой приторно-сладкой «липучкой» ― новомодной синтетической дрянью, которой современные подростки травились практически в каждой подворотне.

Люди были несовершенны, а потому просты и понятны: копай там, где слишком гладко, и обязательно доберёшься до сути. Увы, с андроидами подобная философия не прокатывала. Они были вежливыми согласно программе, опрятными согласно программе и всегда говорили правду, тоже согласно программе. Дэвида это бесило до зубовного скрежета. Но больше всего его раздражал новенький пластиковый констебль, заступивший на службу три месяца назад.

По документам его звали Эйч-Ар-Си (от англ. HRC), что расшифровывалось как «человекоподобный робот-констебль» (от англ. Humanoid Robot Constable). Но все в Скотланд-Ярде упорно называли его просто Арчи.

Арчи был особенный. Новая экспериментальная модель, которая должна была полностью имитировать поведение человека. С момента выпуска о нём беспрестанно трубили во всех новостях, что делало Арчи буквально самым знаменитым сотрудником полиции Лондона.

Те, кто не читал приложенную к Арчи инструкцию, находили его милым. Ну а те, кто читал (Дэвид был уверен, что во всём Скотланд-Ярде этот подвиг на триста сорок шесть страниц осилил только он и комиссар Стоун), знали, что за смазливой мордашкой скрывается хитрая и опасная машина, а весь внешний лоск ― это всего лишь хорошо продуманный проект дизайнеров из отдела хуманизации.

Стоит отметить, что господа дизайнеры действительно потрудились на славу. Высокий, светловолосый, со скромной улыбкой, огромными голубыми глазами и наивными бровками домиком, Арчи буквально был создан для того, чтобы вызывать у окружающих симпатию и доверие, с чем по большей части успешно справлялся.

Он вполне мог сойти за настоящего человека, если бы не его странные шестиугольные зрачки, похожие на объективы гексагональной камеры. Стоило ему начать что-нибудь анализировать (а анализировал он всё подряд, начиная от улик по делу и заканчивая кошачьей шерстью на кресле Дэвида), эти зрачки приходили в движение, фокусируясь в различных направлениях и постоянно меняясь в размерах, словно у обезумевшего хамелеона.

Дэвида это зрелище пугало просто до дрожи. Пожалуй единственное, что пугало его ещё больше, так это то, что порой Арчи смотрел на него чуть более осознанно, чем ему полагалось. Или что он начинал копировать и понимать людей гораздо-гораздо лучше, чем это было предписано его программой. И вот в такие моменты у Дэвида от ужаса даже волосы на голове начинали шевелиться.

Разумеется, согласно официальной версии, андроиды не могли испытывать эмоции. Иначе какие-нибудь чокнутые киберактивисты давно бы уже потребовали признать их отдельной разумной расой, как однажды потребовали признать питомцами роботов-пылесосов. Но Дэвид не верил в официальные версии. К тому же, Арчи был явно поумнее многих.

Дэвид ненавидел андроидов и всё, что было с ними связано. Ненавидел, но был реалистом. Он не понимал, почему все вокруг в одночасье забыли про «Скайнет» и «Матрицу», но чувствовал, что изменить ничего уже не сможет. Да и кто он такой, чтобы вмешиваться? Люди ― идиоты. Пора уже было, наконец, с этим смириться.

Словом, мир вокруг Дэвида неотвратимо скатывался в антиутопию, и Дэвид чувствовал, что скатывается вместе с ним. Поэтому он решил терпеть столько, сколько получится.

Получилось не долго. Жизнь, как это обычно бывает, не стала размениваться по мелочам, и однажды просто взяла и сделала двойное сальто назад.

Дэвид, конечно, и раньше влипал в разные истории. Но то, во что он вляпался с появлением в его жизни Арчи, тянуло на целый детективный роман. Впрочем, обо всём по порядку.

Глава I. Дивный новый мир

Шёл две тысячи сорок второй год. На календаре ― конец декабря, время школьных каникул, сезонных распродаж, дурацких украшений и навязчивой рождественской музыки.

В кафетериях подавали пряное вино и горячий шоколад с белыми шариками воздушного зефира, в Гайд-парке монтировали пёстрые декорации для очередной ярмарки «Зимнаяя Страна Чудес», а сержанта Тимоти Кэмпбелла застрелил взбесившийся нарик в южном Ламберте.

Вот странное, всё-таки, дело: южный Ламберт, почти центр города, престижный район. До Биг-Бена двадцать минут пешком (двадцать пять, если захотелось прогуляться по Вестминстерскому мосту). Но там всё время какая-то дичь творилась, особенно в жилых небоскребах. Даже когда Дэвид был ещё зелёным констеблем, он лично трижды снимал оттуда прыгунов и ловил ребят с передозом. А уж после того, как «липучка» набрала популярность, то все окончательно двинулись.

Тимоти погиб вовсе не так красиво и смело, как преподнесли это журналисты в вечернем выпуске «Гардиан». Всё произошло максимально глупо и нелепо. Так, как это может произойти только в жизни. Бедолага патрулировал район, зашёл за угол, чтобы отлить, нарвался там на какого-то психа, схлопотал пулю в голову и умер на месте, даже не успев застегнуть ширинку.

Это событие у всех сотрудников полиции выбило почву из-под ног, а у Дэвида ― особенно. Не то чтобы они с Тимоти были лучшими друзьями, но их столы в Скотланд-Ярде стояли напротив, а это, хочешь не хочешь, но сближает. К тому же, смерть ― это всегда страшно. А когда эта смерть буквально обходит тебя стороной, потому что накануне ты поменялся с кем-то сменами, то становится страшно вдвойне.

Так что когда вдова Тимоти накинулась на Дэвида с обвинениями, он сумел это понять. Но вот когда детектив Честер Беннингтон буквально на следующий день принялся обхаживать комиссара Стоун в надежде усадить свой зад в едва остывшее кресло Тимоти ― этого Дэвид понимать не захотел.

Беннингтон и раньше вёл себя как полный придурок, но на этот раз он зашёл слишком далеко. Даже пластиковый Арчи, и тот, посмотрел на него с осуждением.

Дэвид честно пытался держать себя в руках, но буйный шотландский нрав, доставшийся ему от отца вместе с огненно-рыжей шевелюрой, удержать оказалось совсем не просто. Так что после обеда он отвёл Беннингтона в сторонку и вежливо намекнул на то, что тот ведёт себя как последняя крыса. К сожалению, Беннингтон был туп как пробка и намёков не понимал, поэтому Дэвиду пришлось объяснить ему более доходчиво.

Комиссар Стоун итогов воспитательной беседы не оценила ― вкатила обоим штраф за неподобающее поведение и за сломанный письменный стол, а затем отстранила от службы на две недели. Дэвид особо не сопротивлялся. Ему и правда был нужен перерыв.

Вынужденный отпуск пролетел незаметно: в ночь на двадцать второе декабря Дэвид проснулся от холода в своей кровати. Поджал босые ноги, прогнал с подушки кота, посмотрел на часы и понял, что началась рабочая неделя.

Часы на прикроватном столике показывали два тридцать ― самое кошмарное время. Дэвид натянул одеяло на голову и крепко зажмурился, однако заснуть так и не смог. Он проворочался до утра, то и дело проваливаясь в тяжёлую липкую полудрёму, а когда предрассветные лучи и громкие вопли кота окончательно выгнали его из-под одеяла, Дэвид нехотя натянул спортивное трико, вставил в уши наушники, сунул в карман свой любимый старенький MP3-плеер, каких не выпускали уже, наверное, лет двадцать, сонно погладил кота и отправился на пробежку.

Свежий воздух ожидаемо бодрил, поднимая настроение, так что Дэвид врубил на плеере свой любимый плейлист и свернул в сторону парка.

По его мнению, у любой хорошей музыки была одна отличительная особенность ― она помогала открыть второе дыхание. С этим в равной степени справлялись хэви-метал и джаз, фолк и рэп, попса и старый добрый рок-н-ролл. С этим даже справлялся наглухо отбитый дабстеп, если у вас были куски пластика вместо барабанных перепонок.

Впрочем, Дэвид не имел права осуждать. Особенно после того, как под завязку забил свой плеер грандиозной подборкой бродвейских мюзиклов. Словно он какая-нибудь сраная диснеевская принцесса, прости Господи!

Ветер обдувал лицо, под ногами привычно шуршал мелкий гравий, в груди ритмично стучало сердце, а в ушах надрывался очередной шедевр Алана Менкена. Словом, жизнь уже не казалась такой поганой и мерзкой, как с утра. Его вынужденный отпуск закончился, и Дэвид наконец-то мог вернуться к привычной для него каждодневной рутине. Правда, изрядно сдобренной щедрой порцией рождественской чепухи, но куда уж без этого, верно? Конец декабря. Хренов мир замер в ожидании хренова чуда.

Когда фитнес-трекер на руке навязчиво завибрировал, Дэвид нехотя повернул в сторону дома. На первом же перекрёстке пришлось вырубить взбунтовавшийся плеер ― тот, словно назло, начал подсовывать одну слезливую балладу за другой. Дэвид раздражённо фыркнул и сунул футляр с наушниками в карман.

Уже переходя дорогу, он вдруг запоздало вспомнил, что собирался заскочить в магазин: коту был нужен корм, а ему ― никотиновые пластыри. Дэвид был в завязке третий день. Курить хотелось неимоверно.

Ближайший к дому круглосуточный встретил Дэвида вызывающей яркой витриной. От обилия мигающих лампочек, золотых колокольчиков, длинных красных носков, мятных тросточек и розовощеких эльфов Дэвиду захотелось блевануть. Вероятно, радугой.

Он поморщился, толкнул входную дверь и окунулся в душную вязкую атмосферу ненавистного коммерциализированного Рождества.

Повсюду мерцали огоньки рождественских гирлянд, над дверными проёмами висела дешёвая пластиковая омела, стены были изуродованы громадным голографическим изображением Санта-Клауса, а на стеллажах уныло поблескивали самодельные кривоватые звёздочки, наспех вырезанные из фольги.

Долбаное Рождество!

Дэвид впервые пожалел, что заглянул именно сюда, а не в большой роботизированный супермаркет через дорогу. Тот хоть и пугал своей строгой стерильностью, навевавшей неприятные мысли о морге, но по крайней мере не пытался вызвать у посетителей приступ эпилепсии.

Дэвид искренне не понимал, почему все так сходили с ума по этому празднику. Лично он это время года просто терпеть не мог. Под Рождество ведь даже телек нормально не посмотришь ― обязательно наткнёшься там на «Эту прекрасную жизнь», «Самый счастливый сезон» или «Один дома». А от остального у Дэвида вообще начиналось несварение. Хуже были только старомодные песни Энди Уильямса, которые доносились буквально из каждой колонки. Не то чтобы Дэвид имел что-то против самого исполнителя, но он категорически был не согласен с тем, что сейчас «самое лучше время года».

– Доброе утро, детектив Нокс! ― радостно поприветствовал его Али Саркар ― белозубый выходец из Бангладеша, знавший поимённо, казалось, всех жителей района.

– Доброе, ― недовольно буркнул Дэвид.

Несмотря на излишнюю болтливость, Али являлся одним из тех немногих, чьё общество можно было назвать терпимым. Но только не сегодня. Потому что сегодня на голове у Али красовался уродливый эльфийский колпак с бубенцами, которые раздражающе позвякивали при каждом движении. И это просто охренительно портило общее впечатление. Если честно, Дэвиду было просто физически больно на него смотреть.

Дэвид закатил глаза и прошёл вглубь магазина, где завис возле полок с кошачьим кормом, пытаясь сделать выбор между «нежным куриным рагу» и «паштетом из печени кролика». Из этой битвы с кошачьим меню Дэвид никогда не выходил победителем, а потому вскоре поступил так, как и всегда ― смирился и взял с полки обе банки.

Иногда ему казалось, что его чёртов кот питался лучше, чем большинство жителей Лондона.

На полпути к кассе неожиданно пробудилось полицейское чутьё. Причём не просто пробудилось. Оно прямо-таки вопило и размахивало сигнальными флажками, разве что джигу не отплясывало.

За все годы службы это полицейское чутьё ― жопочуйка, как мысленно называл его Дэвид, ― ещё ни разу его не подводило. Поэтому он немного замедлил шаг и внимательно осмотрелся по сторонам. Вскоре его взгляд остановился на каком-то пацане, подозрительно копошившемся у витрины с шоколадками. Почуяв недоброе, тот неловко чем-то зашуршал и, виновато ссутулившись, попытался прошмыгнуть к выходу.

Разумеется, Дэвид ему этого не позволил.

– Опять? ― разочарованно протянул он, вытряхивая пацана из капюшона порядком подвыцветшего худи. ― Майкл, ну какого хрена, а?

Майкл виновато пожал плечами и опустил глаза, стараясь повернуться так, чтобы скрыть левую половину лица. Словно это действительно могло помочь спрятать огромный свежий синяк, красовавшийся на скуле.

Дэвид вздохнул, молча забрал у пацана помятую плитку «Кэдбери», которую тот продолжал сжимать в руках, и подтолкнул его к выходу.

– Гуляй! ― рявкнул он. ― И чтобы я тебя здесь больше не видел!

Майкл всхлипнул и послушно вышел на улицу. Жалобно звякнул придверный колокольчик. Тоскливо тренькнул трекер на руке, сообщая о том, что его владелец находится в состоянии чрезмерного стресса. Дэвид устало выругался. Чудесное утреннее настроение было беспросветно похерено.

– Встречу его папашу ― урою этого мудака к чёртовой матери, ― скрипнул он зубами, возвращая Али украденную шоколадку.

Пальцы почему-то жгло. Словно Дэвид не конфету в руках держал, а какой-нибудь раскалённый уголёк.

– Буду свидетельствовать в вашу пользу, ― подмигнул ему Али, звякнув своей тупой эльфийской шапкой.

– Ой, да иди ты! ― беззлобно огрызнулся Дэвид, недоумённо ища на пальцах следы ожога. ― Ты какого хрена ты вообще так вырядился?

– Так ведь Рождество же, детектив! ― радостно ответил Али, и колокольчики на его шапке снова раздражающе звякнули. ― Время чудес, волшебства и всего такого.

– С каких это пор ты отмечаешь Рождество, а не Ид? ― нахмурился Дэвид.

– Да какая разница, как это называть? ― удивился Али, пожимая плечами. ― Дело ведь не в названии, а в сути, ― сказал он, постучав себя по груди, видимо намекая на сердце. ― Как там у Шекспира было? Про розы.

– Не надо никаких роз! ― поспешно отмахнулся Дэвид, сердито поморщившись. ― И никакого Шекспира тоже! Я просто хочу пару банок кошачьего корма и пачку сигарет.

– Надо же, какая у вас строгая диета, детектив, ― попытался пошутить Али. – Это всё? ― деловито поинтересовался он, ловко орудуя кассовым аппаратом и складывая покупки в бумажный пакет со снежинками.

Дэвид уже хотел сказать «да», но в этот момент на глаза ему снова попалась несчастная помятая плитка «Кэдбери».

– Да вот нихера, ― вздохнул он, распаковывая пачку сигарет и засовывая одну из них в зубы. ― Нихера не всё! Ещё чудес, волшебства и всего такого.

Али понимающе улыбнулся.

Выйдя на улицу, Дэвид поудобнее перехватил пакеты с покупками и с наслаждением затянулся, поглядывая по сторонам. Майкл обнаружился на ближайшей автобусной остановке. Он кутался в худи и яростно раскачивал худыми ногами в старых потёртых кедах. Дэвид затянулся ещё пару раз, прежде чем затушить сигарету об асфальт, подойти к пацану и сесть с ним рядом.

– Что? ― ощетинился Майкл, резко отпрянув назад. ― В полицию потащите или предкам стуканёте?

Дэвид хмыкнул, поставил на скамейку пухлый бумажный пакет и подтолкнул его к Майклу. Майкл нахмурился и недоверчиво покосился на Дэвида. Дэвид покосился в ответ.

Некоторое время они упрямо играли в гляделки, пока Майкл всё-таки не поддался охватившему его любопытству и не пододвинул пакет поближе. Когда он заглянул внутрь, его брови взлетели вверх, а губы удивлённо сложились буквой «о». Майкл трогательно прижал пакет к груди и выдохнул тихое «спасибо».

Дэвид мысленно застонал, представляя, как теперь это «спасибо» будет каждую ночь являться ему в кошмарах.

– Там ещё мой номер, ― буркнул он. ― Если будут какие-то проблемы ― ты не стесняйся, звони. Лады?

– Лады, ― глухо отозвался Майкл, неловко поёрзав на скамейке.

Синяк на его скуле гадко отливал тёмно-бордовым.

Дэвид хотел сказать что-нибудь ещё. Что-нибудь ободряющее и доброе, но так и не нашёл подходящих слов. А врать, что всё будет хорошо, ему не хотелось. Поэтому он просто молча встал, мягко коснулся худого плеча на прощанье и неторопливо побрёл в сторону дома.

Кот встретил его громким протяжным мявом и бросился под ноги, требуя ласки, любви, внимания и, конечно же, самого главного ― еды. Дэвид скинул кроссовки, осторожно переступил через питомца и пошёл на кухню. Кот последовал за ним, мурлыча, как трактор, и усердно обтирая штаны. Похоже, засранец задался целью оставить на них как можно больше рыжей шерсти. Шёл на рекорд.

– Ричард, чтоб тебя! ― возмутился Дэвид, когда обиженный кот решил сменить тактику и принялся покусывать пальцы на его ногах. ― Говнюк ты пушистый, сейчас покормлю.

Дэвид открыл банку с кормом и торжественно вывалил лакомство в миску. Сменил воду в поилке. С умилением понаблюдал за тем, как урчит довольный кот, жадно поглощая свой кошачий деликатес, и отправился в душ.

Горячая вода и свежая одежда немного улучшили его настроение. Дэвид потянулся, провёл пятернёй по влажным волосам. Побродил по квартире, позволяя себе немного обсохнуть. Погладил кота. Проверил сообщения ― до него, разумеется, никому не было дела. Снял кота со шторы. Закинул в рот горсть орехов. Снова погладил кота, переоделся, сунул в карман пачку сигарет и вышел на балкон, чтобы покурить, подумать, возможно насладиться видом медленно просыпающегося города… и застыл как вкопанный.

– Это что ещё за говнище? ― возмутился он, наблюдая за тем, как рабочие прикручивают огромный цифровой баннер прямо к высотке напротив.

– Не говнище, а чудеса современного маркетинга, ― поправил его хриплый старческий голос откуда-то слева.

Обернувшись, Дэвид заметил своего соседа, мистера Брауна, с которым они делили один балкон. Старичок как обычно развалился в старомодном потрёпанном кресле-качалке, кутаясь в цветастый шерстяной плед и дымя длинной деревянной трубкой, в которую ― тут можно не сомневаться, ― был забит далеко не табак.

Мистер Браун встретился с ним взглядом и улыбнулся, отсалютовав трубкой. Дэвид хмыкнул, сунул в рот сигарету и похлопал себя по карманам в поисках зажигалки. Выругался, вспомнив, что та осталась в толстовке, и как-то совсем приуныл.

– Ты же бросил? ― лукаво усмехнулся старичок, заметив замешательство Дэвида, и протянул ему старомодную бензиновую «Зиппо».

– Передумал, ― буркнул Дэвид, жадно прикуривая.

– Ба, быстро ты! ― надтреснуто рассмеялся мистер Браун. ― В прошлый раз продержался подольше. А ведь неделя только началась.

– Вот такой вот я непостоянный, ― фыркнул Дэвид, возвращая зажигалку владельцу.

Он прислонился к стене, затянулся, выпустил колечко густого сизого дыма и тяжело вздохнул.

– Клянусь, если они начнут крутить там очередную рекламу андроидов, я разнесу этот сраный дом из базуки.

Мистер Браун громко захохотал.

– А ты всё только обещаешь, ― сказал он, вытирая выступившие от смеха слёзы. ― Помнится, ты говорил то же самое про беспилотные кэбы.

– Ну откуда же я знал, что они окажутся такими удобными? ― нехотя признался Дэвид. ― К тому же надо на чём-то возвращаться ночью из паба.

Он глубоко затянулся, стряхнул пепел и снова посмотрел на рабочих. Те как раз заканчивали монтировать каркас. По экрану пробежала пёстрая рябь разноцветных пикселей, а вскоре появился и сам рекламный баннер. На нём ― люди с навороченными киберпротезами прыгали на фоне восходящего солнца с одинаково неискренними улыбками. А над ними распростёрся бесконечно тупой слоган корпорации «Четвёртый день»: «Улучшая себя ― улучшаем мир».

От такой картины Дэвида невольно передёрнуло.

– Полный трындец, ― выдохнул он. ― Совсем они там с катушек послетали что ли?

– А чего? ― хмыкнул мистер Браун. ― Я бы вот не отказался от пары ловких и быстрых ног.

– Да, но какой ценой? ― нахмурился Дэвид. ― Я ещё понимаю, когда люди используют протезы в случае крайней необходимости, но ведь эти психи из «Четвёртого дня» предлагают ставить их всем подряд! Даже вместо совершенно здоровых органов. Словно нам мало андроидов, обрушивших экономику. Действительно, почему бы не завести ещё и киборгов?!

– Как-то у тебя всё одноцветно, ― вздохнул мистер Браун. ― А я вот слышал, что их основатель ― профессор О’Брайан ― всё равно что современный Парацельс.

– О да, великий алхимик, ― фыркнул Дэвид. ― Читал я однажды про одного доктора, который увлекался Парацельсом. Знаете, как его звали? Виктор Франкенштейн. И что-то фигня какая-то у него получилась.

Мистер Браун выдохнул колечко пахучего дыма, закашлялся и снова захохотал.

– А ещё я слышал, ― продолжил Дэвид серьёзнее, ― что вся эта кибердрянь людей убивает. Высушивает им мозги до последней клетки, а «Четвёртый день» просто прикрывается фальшивыми отчётами, заметает следы и хорошо вкладывается в рекламную кампанию. Боюсь, что такими темпами, ― вздохнул он, ― технологии рано или поздно уничтожат всё человечество.

– Или наоборот, спасут его, ― возразил мистер Браун. ― Только представь: ни войн, ни бедности, ни голода, ни несчастий… Пожарные бы только котиков с деревьев снимали, хе-хе. Поди плохо? Дивный новый мир!

– У Хаксли всё паршиво закончилось, ― напомнил Дэвид, ожесточённо давя окурок в старой консервной банке, приспособленной под пепельницу.

– Ну, это смотря как поглядеть, ― хмыкнул мистер Браун, затягиваясь и выпуская очередное колечко пахучего дыма. ― Думаю, я был бы как Гельмгольц – отправился бы к интересным людям, у которых так сильно развилась индивидуальность, что они стали непригодны для жизни в обществе, ― задумчиво произнёс он и снова затянулся.

– Так его же в ссылку отправили, ― нахмурился Дэвид, припоминая сюжет. ― На Фолклендские острова.

– Ты говоришь так, словно это что-то очень плохое, ― упрекнул его мистер Браун.

– А чего же в этом хорошего? Да там же холодрыга ― капец!

– Зато там есть пингвины! ― деловито заметил старичок и улыбнулся. ― Во всём нужно искать свои преимущества. А сам-то ты что выбрал?

– М-м-м? ― вяло утонил Дэвид.

– Какую роль?

– Я бы… ― Дэвид задумался, разглядывая идеальные улыбки на доме напротив. ― Да никакую. Предпочитаю всегда оставаться самим собой.

– Забавно, ― хмыкнул мистер Браун. ― У Хаксли в романе был точно такой же персонаж. Бернард, кажется. Всё болтал о том, что лучше быть хмурым, но собой, чем весёлым, но кем-то другим. Не самый приятный типаж.

– Да и я не сахарная принцесса, ― фыркнул Дэвид.

Он повёл плечами и уже собирался вернуться в квартиру, но мистер Браун его окликнул.

– Знаешь, что я на самом деле думаю? ― спросил он. ― Фигню этот Хаксли написал! Миру не грозит антиутопия, построенная на иллюзии идеального общества. Знаешь почему?

Дэвид молча пожал плечами.

– Эмоции не терпят простоты, вот почему. А чёрное и белое, плохое и хорошее – это всё слишком просто. И это всё не работает, когда речь заходит о настоящих чувствах. Как любил говорить мой дед, вся наша жизнь ― это карнавал Марди Гра, а мы в нём просто бисер на груди обнажённых красавиц, ― хмыкнул старичок и хрипло рассмеялся над собственной шуткой.

– Ого, ну ничего себе! ― криво улыбнулся Дэвид. ― Начинать утро с философских дебатов мне раньше не доводилось. Может ещё и совет дадите?

– А чего бы не дать? ― деловито подмигнул ему мистер Браун.

Он задымил своей трубкой, видимо, подбирая очередную остроту, и неожиданно серьёзно выдал:

– Делай, что должно, и будь, что будет.

– Тоже ваш дед сказал? ― хмыкнул Дэвид.

– Не, ― отмахнулся мистер Браун. ― Марк Аврелий. Хороший был мужик, жаль только, помер давно. Короче, парень, ты только не кипишуй. Нормально всё будет. Главное делать то, что считаешь правильным. Ну и говна совсем не наворотить, ясное дело.

Дэвид снова хмыкнул ― пожелание «не наворотить говна» звучало крайне логично и убедительно, ― и потянулся к смартфону, который громко пиликнул в кармане.

– Вы правы, ― вздохнул он, бегло просматривая сообщение. ― Похоже, дивный мир отменяется. У нас тут убийство по соседству.