Kitobni o'qish: «Берлинский дневник. Европа накануне Второй мировой войны глазами американского корреспондента»

Посвящается Тэсс, которая делила со мной многое

Предисловие

Большинство из ведущих дневники наверняка не помышляют об их публикации в дальнейшем. Личный дневник не рассчитан на глаз постороннего человека, он таит интимные переживания и являет собой ту часть пишущего, которая в значительной степени спрятана от грубости окружающего мира.

Эти записи не претендуют на откровения такого рода. Конечно, я вел их для собственного удовольствия и душевного спокойствия, но если честно, то и с мыслью, что когда-нибудь большая часть моих записей может быть опубликована, при условии, что найдется издатель, который решится подписать их в печать. Разумеется, ни секунды не заблуждался я на свой счет, полагая, что моя персона и жизнь, которую я вел, могли бы представлять хоть малейший интерес для читающей публики. Единственным оправданием моих амбиций были превратности судьбы и род работы, кои предоставили мне уникальную возможность ежедневно передавать полученную из первых рук информацию о событиях в Европе, уже находившейся в состоянии агонии и с каждым месяцем и каждым годом неумолимо скатывавшейся в бездну войны и саморазрушения.

Таким образом, героем этого дневника является не автор записей (разве что иногда, случайно), а та самая Европа, которая во второй половине 30-х годов, как наблюдал он с нарастающим интересом и вместе с тем ужасом, бешено неслась по пути к Армагеддону. Главной причиной сдвига целого континента были одна страна – Германия, один человек – Адольф Гитлер. Большую часть лет, прожитых мною за границей, я провел в этой стране, вблизи этого человека. Именно с этого выгодного наблюдательного пункта я следил за тем, как дрогнули и затрещали по швам европейские демократии, как парализовало их уверенность, здравый смысл и волю и как сдавали они бастион за бастионом (за исключением Великобритании) до тех пор, пока дальнейшее сопротивление становилось бессмысленным. Изнутри цитадели тоталитаризма я мог наблюдать также, как Гитлер, действуя цинично, жестоко и лживо, с очевидными всем помыслами и целью, которых континент не знал со времен Наполеона, шел от победы к победе, объединяя Германию, перевооружая ее, разделяя и захватывая соседние государства, пока не сделал Третий рейх военным хозяином Европы и не довел свой несчастный народ до состояния рабов.

Я бегло записывал все эти события изо дня в день. К несчастью, некоторые из моих тогдашних записей были утеряны; другие я сжег, чтобы избежать риска и не оказаться «на попечении» гестапо; некоторые вещи я не осмеливался фиксировать, стараясь запечатлеть их в своей памяти, чтобы воспроизвести их позднее, в более безопасные времена. Но основную часть дневников и копии текстов всех моих радиопередач, не порезанных цензурой, мне удалось вывезти. Отсутствующие события я реконструировал из моих официальных донесений и текстов состоявшихся радиосообщений. В некоторых случаях мне пришлось восстанавливать события дня по памяти, при этом я отдавал отчет в том, какие ловушки таит подобный способ, и требовал от себя безжалостной правдивости.

И наконец, имена некоторых лиц, живущих в Германии или имеющих там родственников, были изменены либо обозначены буквами, лишенными связи с подлинными именами. Гестапо не найдет улик.

Чаппакуа, Нью-Йорк Апрель 1941

Часть I
Прелюдия войны

Льорет-де-Мар, Испания, 11 января 1934 года

Деньги у нас кончились. Послезавтра я должен вернуться на работу. Мы как-то особенно не задумывались об этом. Пришла телеграмма. Предложение. Не слишком выгодное предложение от парижской «Herald». Но оно даст возможность перебиться, пока не подыщу что-нибудь более подходящее.

Так заканчивается самый лучший, самый счастливый и самый обделенный событиями год из всех, что мы прожили. Он оказался для нас «выходным» годом, состоящим из одних воскресений, и мы жили в этой маленькой испанской рыбачьей деревушке именно так, как мечтали и планировали, приятно независимые от остального мира, от событий, людей, боссов, издателей, редакторов, родственников и друзей. Так не могло длиться вечно. Хотя мы и не собирались, но, если бы та тысяча, которую мы скопили, не уменьшилась внезапно до шести сотен из-за обвала доллара, можно было растянуть время до того момента, когда подвернется хорошая работа. Думаю, это были отличные деньки для того, чтобы быть безработным. Я восстановил свое здоровье, пошатнувшееся в Индии и Афганистане в 1930–1931 годах из-за перенесенной там малярии и дизентерии. Оправился от шока после несчастного случая в Альпах весной 1932 года, когда некоторое время мне угрожала полная слепота, но, к счастью, я лишился лишь одного глаза.

А только что закончившийся 1933 год, вполне возможно, оказался переходным не только лично для нас, но и для всей Европы и Америки. То, что делает Рузвельт дома, кажется, отдает чуть ли не социальной и экономической революцией. Гитлер и нацисты продержались в Германии достаточно долго, и наши друзья из Вены пишут, что фашизм, как местный клерикальный, так и берлинского толка, быстро делает успехи в Австрии. Здесь, в Испании, революция обернулась ничем и правое правительство Хиля Роблеса и Алехандро Лерруса, кажется, склоняется к восстановлению монархии или созданию фашистского государства по итальянской модели, а возможно – к тому и другому. Париж, в который я приехал в 1925 году, будучи в нежном возрасте двадцати одного года, и который любил, как любят женщину, уже не тот, что я увижу послезавтра – у меня нет на этот счет никаких иллюзий. Кажется даже, что весь мир, в который мы опять погружаемся, уже отличается от того, из которого мы уезжали всего год назад, когда упаковывали одежду и книги в Вене и отправлялись в Испанию.

Путешествуя по побережью от Барселоны, мы случайно наткнулись на деревушку Льорет-де-Мар. Она находится в пяти милях от железной дороги и раскинулась в виде полумесяца в широкой песчаной бухте у подножия Пиренеев. Тэсс она понравилась сразу. Мне тоже. Мы нашли меблированный дом прямо на пляже – три этажа, десять комнат, две ванные, центральное отопление. Когда владелец назвал цену – пятнадцать долларов в месяц, мы сразу заплатили за год вперед. Наши расходы, включая аренду дома, составляли в среднем шестьдесят долларов в месяц.

Что мы сделали за прошедшие двенадцать месяцев? Не очень-то много. Никаких великих свершений. Мы купались по четыре-пять раз в день с апреля до Рождества. Совершали прогулки по невысоким и доступным горным склонам, которые спускались к деревушке и морю, прошли тысячу оливковых рощ и сотню дубовых лесов, откладывая на завтра и – навсегда восхождение на покрытые снегом вершины, которое мы все время собирались совершить поздней весной и ранней осенью. Мы прочитали некоторые из тех книг, на которые не хватало времени, когда днем надо было составлять еженощную телеграмму с сообщениями и когда мы метались из одной столицы в другую – из Парижа и Лондона в Дели. Что касается меня, то это были несколько книг по истории, несколько по философии, «Закат Европы» Шпенглера, «История русской революции» Троцкого, «Война и мир», «Путешествие на край ночи» Селина – самый оригинальный французский роман со времен войны, и чуть ли не весь Уэллс, Шоу, Эллис, Бирд, Хемингуэй, Дос Пассос и Драйзер. К нам приезжали друзья и останавливались у нас: Джей Алленс, Рассел и Пэт Штраус, Луис Кинтанилья – один из самых многообещающих молодых испанских художников и ярый республиканец. Андрес Сеговия жил по соседству и заходил вечерами поговорить или поиграть на своей гитаре Баха или Альбениса.

За этот год у нас было время узнать друг друга, побездельничать и поиграть, поесть и выпить, посмотреть бой быков после обеда, а ночью – на яркую Баррио-Чино в Барселоне; время прочувствовать краски, оливковую зелень холмов, ни с чем не сравнимую синеву Средиземного моря весной и удивительные суровые бело-серые небеса над Мадридом; а также узнать испанского крестьянина, и рабочего, и рыбака, людей с глубоким чувством собственного достоинства, мужественных и открытых, несмотря на их жалкое полуголодное существование; а в Прадо и в Толедо было немного времени на Эль Греко. Его стремительная манера письма и краски просто сразили нас, и вся живопись Возрождения, которую мы видели в Италии, даже да Винчи, Рафаэль, Тициан, Боттичелли, показалась нам бледной и анемичной.

Это был хороший год.

Париж, 7 февраля

С прошлого вечера ничего необычного. Вчера около пяти после полудня я бил баклуши в офисе «Herald», раздумывая, не снизойти ли мне до Национального собрания, где новый премьер Эдуард Даладье вроде бы должен зачитать свое заявление, и вдруг до нас долетел слух, что на площади Согласия волнения. Я поймал такси и помчался взглянуть. Но ничего неприятного не обнаружил. Несколько роялистов из «Королевских камелотов», «Юных патриотов» депутата Пьера Тэтинже и головорезов парфюмера Франсуа Коти – правая молодежь или гангстеры – попытались прорваться к парламенту, но были рассеяны полицией. На площади оказалось все спокойно. Я позвонил в редакцию «Herald», но Эрик Хоукинс, ведущий редактор, посоветовал мне быстренько перекусить где-нибудь неподалеку и попозже еще раз взглянуть на площадь. Около семи я вернулся на площадь Согласия. Там, действительно, что-то происходило. Конные гвардейцы в стальных шлемах расчищали сквер. В центре за обелиском горел автобус. Я пробился через гвардейцев, которые лихо орудовали саблями, и перешел на сторону Тюильри. На террасе собралось несколько тысяч человек. Смешавшись с толпой, я быстро понял, что это не фашисты, а коммунисты. Когда полицейские попыталась оттеснить их вниз, они начали забрасывать их камнями и кирпичами. Мост через Сену, ведущий от площади Согласия к парламенту, был запружен огромным количеством конных гвардейцев, щелкавших затворами ружей, за ними стояли полицейские и пожарная команда. Несколько небольших групп пытались продвинуться к мосту по набережной от Лувра, но два пожарных шланга вынудили их обратиться в бегство. Около восьми часов пара тысяч ветеранов войны из U.N.C. (Union Nationale des Combattants)¹ строем вышли на площадь и промаршировали от Рон-Пуан вниз к Елисейским Полям. Они шли стройными рядами под огромными трехцветными флагами. Остановились возле моста, и их лидеры начали вести переговоры с полицейскими чинами. Я добрался до «Крийона» и с балкона третьего этажа стал обозревать площадь. Она была заполнена людьми. Первые выстрелы мы не услышали. Мы поняли, что началась стрельба, когда здесь же, на балконе, вдруг упала на пол женщина с пулевым ранением в лоб. Она стояла за Мелвином Уайтлетером из А.Р.² Потом мы услышали стрельбу, доносящуюся с моста и противоположного берега Сены. Кажется, стреляли из автоматических ружей. В ответ толпа ворвалась на площадь. Вскоре та вся была охвачена огнем. Слева от морского министерства начал распространяться дым. В ход пустили пожарные шланги, но люди стояли слишком плотно, чтобы их можно было рассредоточить. Я спустился в холл позвонить в редакцию. Там лежали несколько раненых и им оказывали первую помощь.

Стрельба продолжалась до полуночи, пока конная гвардия не начала одерживать верх. Несколько раз площадь Согласия переходила из рук в руки, но ближе к полуночи полиция уже контролировала ситуацию. В какой-то момент – около десяти часов – толпа, которая к этому времени была еще в ярости, но, очевидно, осталась без лидеров, попыталась штурмом взять мост. Часть народа пробиралась по набережным, где деревья служили хорошей защитой, часть бешено атаковала площадь. «Если они пройдут по мосту, – подумал я, – они перебьют всех депутатов Национального собрания». Но смертельный огонь – теперь, похоже, пулеметный – остановил их, и через несколько минут люди бросились врассыпную в разных направлениях.

Вскоре доносилась только редкая стрельба, и примерно десять минут двенадцатого я побежал вверх по Елисейским Полям по направлению к редакции, чтобы подготовить материал в газету. Около президентского Елисейского дворца я заметил охрану из нескольких рот регулярных войск, их я увидел сегодня впервые. Расстояние до редакции вверх по Елисейским Полям около мили, и я прибежал почти бездыханный, но успел написать пару колонок в срок. Официальные данные: шестнадцать убитых, несколько сот раненых.

Позднее. Даладье, строивший из себя сильного человека, ушел в отставку. Он сделал такое заявление: «Правительство, на коем лежит ответственность за порядок и безопасность, отказывается обеспечивать их исключительными мерами, которые могут привести к дальнейшему кровопролитию. Оно не желает использовать солдат против демонстрантов. Поэтому я вручил Президенту Республики заявление об отставке кабинета министров».

Представьте себе Сталина, или Муссолини, или Гитлера, не решающихся бросить войска против толпы, которая пытается свергнуть их режим. Возможно, что непосредственной причиной вчерашнего ночного бунта и вправду явился скандал с финансистом Стависким. Но мошенничество Ставиского просто продемонстрировало разложение и слабость французской демократии. На самом деле, Даладье и его министр внутренних дел Эжен Фро выдали U.N.C. разрешение на демонстрацию. А обязаны были отказать. Они должны были еще рано вечером иметь под рукой достаточное количество конных гвардейцев, чтобы рассеять толпу и не дать ей набрать силу. Но уйти в отставку сейчас, подавив фашистский мятеж, – а мятеж был именно фашистский, – это либо полнейшее малодушие, либо глупость. Интересно также, каким образом коммунисты оказались этим вечером по одну сторону баррикад с фашистами. Мне это не нравится.

Париж, 8 февраля

Старый «папаша» Думерг собирается возглавить правительство «национального единства». Они вытащили его из его деревни в Турнефейе, где он отдыхал со своей любовницей, на которой женился вскоре после ухода с поста президента. Он заявил, что сформирует кабинет из бывших премьер-министров и лидеров партий, но он будет правым и реакционным. Так как умеренные левые – люди, подобные Шотану, Даладье, Эррио, – показали, что они не могут управлять или не хотят.

Париж, 12 февраля

Сегодня всеобщая забастовка, но не очень эффективная, и волнений не произошло.

Позднее. Дольфус нанес удар по социал-демократам в Австрии, единственной организованной силе (сорок процентов населения), способной спасти его от заглатывания нацистами. Связи с Веной не было почти весь день, но сегодня вечером материал начал поступать в офис. Это гражданская война. Социалисты окопались в больших муниципальных домах, которые они построили после войны – как образцы для всего мира: Карл-Марксхоф, Гетехоф и т. д. Но Дольфус и хеймвер³ под предводительством принца Штаремберга, плейбоя-невежды, а также майор Фей, жестокий реакционер с лошадиной физиономией, контролировали всю остальную часть города. С имеющимися у них танками и артиллерией они победят, если только социалисты не получат помощь из предместья Братиславы.

Так вот что вчера имел в виду Фей! Меня поразили слова из его речи, переданные Гавас⁴ прошлой ночью: «За последние несколько дней я убедился, что канцлер Дольфус человек хеймвера. Завтра мы начнем устраивать в Австрии чистосердечные признания». Но я счел это его обычным горлопанством. И что за роль для маленького Дольфуса! Всего год назад мы с Джоном Гунтером и Эриком Геде имели с ним длительную беседу после ланча, который англо-американский пресс-клуб устроил в его честь. Я увидел застенчивого невзрачного парня и был удивлен, как незаконный крестьянский сын смог пойти так далеко. Но дай маленьким людям немного власти, и они станут опасными. Я посочувствовал своим друзьям социал-демократам, наиболее порядочным людям, которых я встречал в Европе. Хотел бы я знать, сколько их падет жертвой сегодняшней ночью. Демократия в Австрии погибла, погибла еще в одной стране. Я оставался в офисе до часа тридцати, пока номер не был готов к печати, а сейчас чувствую себя слишком уставшим и подавленным новостями, чтобы уснуть.

Париж, 15 февраля

По официальным донесениям, сражение в Вене сегодня завершилось. Дольфус уничтожил последних рабочих с помощью артиллерии и отправился помолиться. Ну что ж, по крайней мере, австрийские социал-демократы сражались – в отличие от своих товарищей в Германии. По-видимому, Отто Бауэр и Юлиус Дойч благополучно перебрались через чешскую границу. Это хорошо, а то Дольфус бы их повесил.

Париж, 23 февраля

День моего рождения. Тридцать лет. И у меня самая худшая работа за всю мою жизнь. Тэсс устроила громадный банкет, а после него мы отправились на концерт. До чего «вскользь» французы относятся к Бетховену! Эллиот Поль, бывало, говорил, что если бы французские музыканты во время своего выступления перестали читать свои газеты «L'Intrasigeant» или «Paris-Soir», то играли бы лучше. Надо посмотреть шекспировского «Кориолана» в «Комеди Франсез», левые усматривают в нем антидемократические настроения. Сегодня слышал, что Дольфус повесил Коломана Валлиша, социал-демократа, мэра города Брукан-дер-Мур. Клод Кокберн, которому следовало бы знать что к чему, на днях опубликовал в «Week» абсурдный отчет о бесчинствах 6 февраля. Описал их как протест рабочего класса. Довольно любопытно, что его описание этой ночи подозрительно похоже на описание Троцким восстания 1917 года в Петрограде в его «Истории русской революции». На самом деле 6 февраля была попытка фашистского переворота, которой коммунисты, вольно или невольно, помогли.

Париж, 30 июня

Сегодня несколько часов не было связи с Берлином, но к вечеру телефонную связь восстановили. И что за новость! Гитлер и Геринг провели чистку в рядах тайной полиции СА, убив многих ее лидеров. По сообщению одного агентства, Рему, который был арестован лично Гитлером, позволили совершить самоубийство в мюнхенской тюрьме. Французы довольны. Они думают, что это начало конца нацизма. Как бы я хотел получить место в Берлине! Это история, которую мне хотелось бы описывать.

Париж, 14 июля

Сейчас здесь моя сестра, и вечером мы втроем отметили День Бастилии. Повели ее в кафе, посмотреть, как люди танцуют. Закончили вечер в кафе «Флер», где я познакомил ее с несколькими обитателями Латинского квартала. Алекс Смолл был в отличной форме. Когда он в своих рассказах дошел до сражения под Верденом, я с трудом увел мою семью, так как слышал это не первый раз и не первый год.

Теперь выясняется, что гитлеровская чистка была еще радикальнее, чем это показалось по первым сообщениям. Рём не застрелился, а был убит по приказу Гитлера. Погибли также: Хайнес, печально известный нацистский босс

Силезии, доктор Эрих Клаузнер, лидер «Католического действия» в Германии, Фритц фон Бозе и Эдгар Юнг, два секретаря Папена (сам Папен еле-еле ноги унес), Грегор Штрассер, который ранее был для Гитлера вторым по важности лицом в нацистской партии, и генерал фон Шляйхер с женой, двоих последних хладнокровно убили. Вижу в этом списке и имя фон Кара, человека, который препятствовал гитлеровскому «пивному путчу» в 1923 году. Таким образом, Гитлер взял свой личный реванш. Вчера, в пятницу 13-го, Гитлер отправился в рейхстаг с объяснениями. Когда он завопил: «Верховный суд немецкого народа в течение этих двадцати часов представлял я!» – депутаты встали и зааплодировали. Кое-кто уже почти забыл, как силен в немцах садизм и мазохизм.

Париж, 25 июля

Дольфус мертв, его убили нацисты, которые сегодня взяли под контроль ведомство канцлера и венскую радиостанцию. Очевидно, их путч провалился, и Миклас и доктор Шушниг контролируют ситуацию. Я не люблю убийства, нацистские тем более. Но я не способен оплакивать Дольфуса после устроенной им хладнокровной резни социал-демократов в феврале. Кажется, Фей, согласно донесениям, сыграл любопытную роль. Он находился в канцелярии с Дольфусом, и его заставили выйти на балкон, чтобы позвать Ринтелена, которого нацисты назвали своим первым канцлером. Видимо, он подумал, что нацистский путч удался, и был готов к ним присоединиться. Гнусная лошадиная морда этот Фей.

Париж, 2 августа

Сегодня утром умер Гинденбург. Кто теперь сможет стать президентом? Что предпримет Гитлер?

Париж, 3 августа

Гитлер сделал то, чего никто не ожидал. Он назначил себя и президентом, и канцлером. Все сомнения относительно лояльности армии были отброшены еще до того, как тело фельдмаршала успело остыть. Армия дала Гитлеру клятву в безусловном подчинении ему лично. Этот человек находчив.