Kitobni o'qish: «Бог кукурузы»

Кукуруза – злаковая культура,

дикий предок которой не известен.

Кауитлок понял, что Поле близко, еще до того как пленников избавили от повязок на глазах. Ему подсказал запах нагретой солнцем свежевспаханной земли, принесенный порывом ветра, пробившимся сквозь маслянисто-тяжелую пелену аромата умащений цурумекских жрецов.

Значит, конец скорбного пути, для ста одного захваченного, уже близок. Буштеки – народ Кауитлока почитали Бога кукурузы – Пасачинтека также как и цурумеки и потому он знал, что ждет пленников дальше. Сотня останется в Поле навсегда. Их кровь – Влага Жизни, она предназначена почве. Без нее земля не даст нового урожая. И только один пленник станет избранником – живым образом Бога кукурузы.

В начале времен, богиня Юнанки работала в поле. День был жаркий, она обильно вспотела и очень устала. Тогда небожительница решила создать себе помощников и, из комочков земли, на которую пролился ее пот, вылепила первую человеческую пару Югучильнека и Марапанки.

Новоявленные люди очень хотели есть, но оказалось, что ничего из пищи богов им не подходит. Голод терзал Югучильнека и Марапанки все сильнее и плакали они все громче и громче, так что разбудили супруга богини – Владыку неба Итцу.

Тот повелел их сыну, солнечному богу – земледельцу Уанка Пакану в течение трех дней рыхлить колом камни, пока те не превратятся в мягкую почву. А когда это было исполнено, пролил на пашню сто капель, текущей в его жилах Влаги Жизни. На следующее утро из земли родился Пасачинтек – Бог кукурузы, чья плоть предназначалась в пищу людям.

Однако, коварный Ворон Кутху похитил из под носа у Пакана несколько капель, предназначенной земле, крови Итцу, и срок жизни Пасачинтека получился кратким. Проводя на земле всего несколько месяцев, бог уходил в, находившуюся на западе бездонную темную пропасть Шаммаль – мир мертвых, которым правил Кутху.

Поэтому потомкам Югучильнека и Марапанки приходилось каждый новый год его возрождать. Для чего в день, наступающий после самой длинной ночи, на Поле – святилище Пасачинтека, приносилось в жертву по одному человеку за каждую каплю крови Итцу. Ведь в жилах тех, кто вкушал плоть Пасачинтека, текла Влага жизни его отца.

Сиплое дыхание пленников сплеталось с, сопровождавшимися игрой на флейтах, тягучими песнопениями жрецов. А шарканье, переставляемых вслепую, босых ног с твердой и мерной, в такт барабанному бою, поступью обутых в сандалии надсмотрщиков. Тех было около двадцати. Устеречь, изнуренных трехдневным маршем в горах, прикрепленных за шеи к общей веревке людей, со стянутыми за спиной руками и повязками на глазах, дело не хитрое.

Бежать сейчас уже было бессмысленно. На два дня пути земля цурумеков. Дорогами мимо солдат и царских гонцов не пробраться, а местность вокруг совершенно не знакома пленникам, которых вели вслепую. Из владений цурумеков не возвращаются. Слишком сильны их боги, обильно напоенные жертвенной кровью.

Пение и музыка смолкли и, привыкший повелевать, зычный голос скомандовал остановку. По исполинской многоножке из связанных людей прокатилась волна, и вереница застыла на месте.

Конвоиры принялись отвязывать пленников по-одному и, усадив на землю, освобождать от пут. Кауитлок почувствовал, как обсидиановое лезвие перерезает одно за другим волокна веревки на его запястьях. Он с наслаждением растер онемевшие руки, восстанавливая кровоток и чувствуя, как их жалят невидимые пчелы.

Пленник стянул с глаз повязку, ненароком задев оставленную поцелуем цурумекской дубинки шишку на затылке, и скривившись от боли, осмотрелся.

Поле располагалось в четырех десятках шагов севернее того места, где оставили пленников. Его огораживала квадратная в плане каменная стена, сложенная насухую. Стороны достигали примерно пятьдесят шагов длины, трех локтей высоты и в середине имели проходы.

Еще дальше, окруженная дюжиной, установленных через равные промежутки стел, находилась, облицованная гранитными блоками, ступенчатая пирамида. Она имела двенадцать ярусов и возвышалась, по меньшей мере, на десять человеческих ростов. На вершине располагались алтарь и жреческая ложа. Грани имели в центре лестницы и были сориентированы по странам света. Солнце в зените оказывалось строго над ней.

Святилище Пасачинтека окружало двойное кольцо оцепления, отделявшее комплекс от толпы цурумеков.

Перед пленниками поставили бадьи с водой. Те бросились к ним с поспешностью обезьян. Последний раз их поили больше суток назад. Люди изнемогали. Кауитлок, всю дорогу сосавший, что бы выделялась слюна, тайком подобранный камушек, также не пил, но страдал от жажды меньше других пленных.

– Не пейте много, – предупреждал он окружающих, ткнув ближайшего из них в бок. Тот уставился на воина с негодованием. – Тяжело сражаться, – добавил Кауитлок, но пленный лишь отмахнулся, словно от назойливой мухи, и продолжил жадно хлебать. «Не может ограничить себя, не может терпеть, значит не воин. Умрет. Обречен» – подумал Кауитлок.

Сам он зачерпнул пригоршню воды и сделал несколько небольших медленных глотков. Набрал еще, одной половиной прополоскал рот и сплюнул, другой смочил лицо и шею. Это освежило, стало легче.

Затем жрецы раздали пленникам пищу – старые зачерствевшие кукурузные лепешки, на которых пеплом был изображен человеческий череп. Изголодавшиеся люди набросились на них с не меньшим рвением, чем на питье. Кауитлок напротив, положив кусочек в рот, долго держал, размачивая в слюне.