Kitobni o'qish: «Взыскующие знания»

© Ю. Л. Полунов, 2012

© Издательство «Алетейя» (СПб.), 2012

Несколько замечаний, предваряющих книгу

Люди, которых Бог избирает орудием своих великих предназначений, обыкновенно полны противоречий и таинственности; он дает им и совмещает в них достоинства и недостатки, здравые мысли и заблуждения, величие духа и слабости, и эти люди, озарив современный им мир блеском своих дел и судьбы, сами остаются для всех неведомыми под покровом своей славы.

Франсуа Пьер Гийом Гизо (1787–1874)

Лежащая перед читателем книга состоит из отдельных эссе, посвященных дням и трудам ряда ученых, инженеров, врачей и педагогов XXVII веков. Их высоко ценили современники, их достижения сохранялись в памяти двух-трех последующих поколений, а затем о них вспоминали все реже и реже, их слава тускнела, и знаменитые в прошлом имена постепенно покрывались дымкой забвения. Современные авторы, если и вспоминают их, то мимоходом, несколькими строчками – мол, жил когда-то такой-то, обнаружил (предложил, изобрел) то-то и то-то – и все! А между тем, многие из этих полузабытых искателей знания были интереснейшими людьми, отмеченными огромным творческим даром: общими для них были ненасытная любознательность, огромное трудолюбие, научная или техническая всеядность, необоримое стремление поделиться – со школьной или университетской кафедр, с амвона ли, со страниц ли книг – сделанными открытиями, изобретениями и явившимися им откровениями. Конечно, неумолимый поток времени сделал неактуальными большинство их достижений, но совершенный ими вклад в развитие идей не может быть забыт, тем более что многие из этих идей впоследствии подхватили и переработали великие строители здания европейской науки.

Ведь не покажется же нам картина ночного неба полной, если на ней будут сиять только звезды первой величины?

При выборе героев книги я руководствовался следующими соображениями.

Во-первых, повторюсь, полученные ими результаты должны быть весомы и достойны более подробного описания, нежели «скороговорочные» упоминания.

Во-вторых, жизнеописания большинства героев книги должны отсутствовать в отечественной литературе.

И, наконец, в-третьих, этими героями должны быть люди неординарные, порой вовлеченные в бурные, а иногда и трагические события.

Так главными персонажами книги стали:

– пастушок из маленькой французской деревушки Орийяк, бенедиктинский монах Герберт (ок.945–1003) – выдающийся педагог, религиозный и политический деятель, занявший в конце жизни папский престол под именем Сильвестра II;

– религиозный подвижник, автор метода «отыскания всяческих истин», изобретатель прообраза логической машины, философ, поэт и писатель, арагонский дворянин Раймунд Луллий (ок.1435–1513);

– Джамбаттиста делла Порта (ок.1535–1615) – итальянский аристократ, физик, химик, естествоиспытатель, философ, адепт магических наук, замечательный комедиограф и плодовитый сочинитель научных и околонаучных трактатов;

– английский врач Эндрю Борд (ок.1490–1549) – монах, врач, первый европейский диетолог, путешественник, тайный правительственный агент и автор нескольких интересных сочинений;

– валлиец Роберт Рекорд (ок. 1512–ок.1558) – еще один медик, закончивший жизнь в долговой тюрьме, но успевший написать первые на английском языке учебники по точным наукам;

– шотландский барон Джон Непер (1550–1617) – математик-любитель, изобретатель логарифмов и замечательных счетных устройств;

– друг Непера, лондонский профессор геометрии и астрономии Генри Бригс (1561–1630), предложивший десятичные логарифмы и ставший одним из ведущих математиков-практиков своего времени;

– универсальный гений английского Возрождения Томас Гэрриот (ок.1580–1621), не публиковавший свои труды, но в наши дни занявший место в одном ряду с такими титанами науки как Декарт, Галилей и Кеплер и другие;

– нидерландский инженер Корнелис Якобзон Дреббель (ок.1572–1633), изобретший и построивший действовавшую подводную лодку, систему автоматического регулирования, открывший кислород и многое другое;

– дипломат и сотрудник шпионского ведомства при Оливере Кромвеле сэр Сэмюел Морленд (1625–1695), в силу жизненных обстоятельств ушедший с государственной службы и достигший замечательных успехов как изобретатель различных приборов и водяных насосов;

– и, наконец, скромный сельский священник Уильям Отред (ок.1573–1660), математик-любитель, воспитавший многих выдающихся ученых, автор замечательного учебника по алгебре и изобретатель круговой логарифмический линейки.

Книга адресована широкой читательской аудитории, и, в целом, не требует от читателя подготовки, выходящей за пределы школьных курсов. Я старался не «грузить» книгу формулами, подробными описаниями машин и приборов, но, сознаюсь, это не всегда мне удавалось. Не премину, однако, процитировать известного историка и философа Робина Д. Коллингвуда: «Чтение любых историй требует определенного терпения, более или менее вознаграждаемого удовольствием». Хочу надеется, что время, затраченное на чтение этой книги, компенсируется хотя бы скромным удовольствием.

Поелику было возможно, я старался использовать в приведенных биографиях «бытовые штрихи», ибо, как утверждал Плутарх, «…не всегда в самых славных деяниях бывает видна добродетель или порочность, но часто какой-нибудь ничтожный поступок, слово или шутка лучше обнаруживают характер человека…».

Книга написана от первого лица, поскольку «называть себя в печатных изданиях «мы» имеет право только президенты, редакторы и больные солитером» (Марк Твен).

Работая над рукописью, я обращался к многочисленным литературным источникам, а также к ранее написанным мною книгам, и старался следовать Даниилу Заточнику, который «..яко пчела, падая по различным цветам и совокупляя медвяны сот, … по многим книгам набирая сладость словесную и разум, и совокупих аки умех…». Читателю судить, насколько автор «умех совокупих», и я буду искренне признателен всем, кто не сочтет за труд сообщить мне по адресу ylp@krasno.ru свои замечания и указания на допущенные неточности и другие погрешности.

Своим появлением книга обязана многим людям, но в первую очередь я хочу выразить искреннюю признательность Игорю Александровичу Савкину, подвигнувшему автора на работу и одарившему удовольствием общения с ним, профессору Валерию Владимировичу Шилову и д. и. н. Александру Юрьевичу Полунову, оказывавшим мне бесценную помощь на всех этапах работы, и, конечно, Нине Алексеевне Полуновой – первому читателю, суровому и неподкупному критику моих книг.

Глава I
Герберт из Орийака, или Пастушок, ставший римским Папою

 
Блажен муж, иже во злых совет не вхождаше,
Ниже на пути грешных человек стояше,
Ниже на седалищах восхоте седети
Тех, иже не желают благо разумети…
 

Симеон Полоцкий (1628–1680)

Герберт и дьявольщина

Помните, зачем Воланд приехал в Москву? Совершенно верно: чтобы познакомиться с «подлинными рукописями чернокнижника Герберта Аврилакского десятого века».

Михаил Афанасьевич Булгаков был далеко не первым писателем, «повязавшим» дьявола и Герберта из Орийяка – одного из образованнейших людей своего времени, выдающегося педагога, политического и церковного деятеля, занявшего в конце жизни престол св. Петра. На протяжении первых пяти столетий после смерти Герберта не менее ста сочинителей пытались объяснить его необычайную ученость и фантастическую карьеру связью с потусторонними силами¹. Пожалуй, больше других дал волю фантазии англосаксонский монах Уильям, живший в XII веке в аббатстве Малмсбери, графство Уилтшир. В своей «Царственной книге, или о Деяниях королей английских» он утверждал, что Герберт в молодости отправился в Севилью, где за большие деньги обучился у некоего арабского мудреца искусствам вызывать тени умерших, понимать пение птиц и читать по звездам как по книге. Но это показалось ему недостаточным. Подпоив наставника, Герберт с помощью дочери мудреца, которую он сделал своей любовницей, похитил у него книгу всех тайных премудростей и бежал из города. Протрезвев, сарацин² бросился в погоню, но Герберт узнал об этом по звездам и повис под мостом над водой. Растерявшийся преследователь повернул, было, назад, но беглец неосторожно обнаружил себя, и погоня продолжилась. Наконец, Герберт добрался до берега несуществующего моря, отделявшего Испанию от Франции, и чтобы перебраться через него, заключил договор с дьяволом, который и перенес Герберта на себе через море (неясно, однако, взял ли он с собой во Францию любовницу и книгу премудростей).

В дальнейшем благодаря покровительству дьявола, с которым Герберт любил играть в кости, он стал римским папою (рис. 1–1). Как-то раз он поинтересовался у своего нечистого патрона, долго ли ему, Герберту, осталось жить. Дьявол ответил, что он умрет после того, как побывает в Иерусалиме. Ответ очень обрадовал Герберта, так как у него не было намерения посетить Святой город. Но дьявол схитрил. Однажды, когда Герберт возносил молитвы в римской базилике Святого Креста в Иерусалиме, налетела стая ворон и коршунов, папа почувствовал внезапную слабость и истолковал это как знамение близкого конца. Он потребовал, чтобы в церковь принесли постель и, собрав кардиналов, признался, что много лет «сотрудничал» с дьяволом. Далее он велел после своей смерти отрубить у трупа руки и язык – те части тела, которыми более всего грешил, положить останки на колесницу из сырого дерева, запряженную белой и черной лошадьми, и похоронить там, где они сами собой остановятся. Лошади остановились у собора св. Иоанна на Латеранском холме – здесь папа и нашел успокоение. На мраморном надгробии его могилы нанесли эпитафию, начинавшуюся словами: «Под сим камнем покоятся бренные члены Сильвестра, оторый восстанет при звуке [трубы Судного дня], возвестившей о приходе Господа». Средневековые хронисты утверждали, что молитва на могиле давало отпущение грехов, правда, только на несколько дней.

Рис. 1–1 «Сильвестр II и дьявол» (из средневековой рукописи).

Так в кривом зеркале фантазии бенедиктинского монаха отразились подлинные события жизни одного из замечательнейших людей Средневековья.

Но давайте по порядку.

Начало

В живописной долине реки Иордань, в той части юга центральной Франции, что издавна зовется Овернью, лежит городок Орийяк. В середине Х века он состоял из нескольких десятков домишек, сложенных из грубого, почти необработанного камня. В одном из таких убогих жилищ около 945 года в семье бедного, но свободного крестьянина Агильберта родился сын, получивший при крещении имя Герберт (по другим данным будущий римский папа увидел свет в деревне Беллиак, расположенной ниже Орийяка по течению Иордани).

Крестьянские дети рано познают цену хлеба насущного, и мальчик в самом нежном возрасте начал помогать отцу: собирал валежник и хворост для очага, пас гусей и овец, охранял от зверьков огород. Да и мать, которая хлопотала по дому, днями не вставала из-за примитивного ткацкого станка и шила из грубого полотна одежды для домочадцев, также нуждалась в его помощи. Однако большая часть из того, что удавалось вырастить или выходить отцу и изготовить матери, шла в виде дани сеньору. Поэтому мясо редко появлялось на крестьянском столе, и почти круглый год семья Агильберта довольствовалась похлебкой из репы, черным хлебом, овечьим сыром и оливками. Несколько раз в году – в мае, когда отмечали приход весны, и осенью – после сбора оливок, винограда и приготовления вина – монотонность крестьянской жизни прерывалась короткими праздниками. Тогда в Орийяке появлялись бродячие актеры, которые ходили по канату, демонстрировали дрессированных животных, жонглировали и, аккомпанируя себе на лютне, ребеке или органиструме³, нараспев рассказывали о смелом и мудром короле Шарлемане (Карле Великом) и властелине мира Цезаре. Иногда, разгоряченные молодым вином и музыкой, они пускались в пляс, лихо кружась в огненной эстампиде (старинный провансальский танец). На Пасху и Рождество крестьяне приглашались в расположенный неподалеку от городка монастырь, где монахи разыгрывали для них миракли.

Монастырь был основан графом Геральдом⁴ Орийякским, членом знатной и богатой галло-римской семьи. Он родился около 855 года в родовом замке Сен-Этьен, в детстве много и тяжко болел, и это печальное обстоятельство кардинально повлияло на его жизнь: «проводя немало времени в постели, – пишет биограф графа, – он предавался размышлениям и молитвам и принял решение посвятить себя служению Богу». После смерти отца, став владельцем огромного земельного надела в окрестностях Орийака, Геральд продолжал поражать окружающих своим благочестием, набожностью и скромностью: одевался как простой мирянин, довольствовался скудной пищей, ежедневно вставал затемно, чтобы не пропустить заутреню, помогал, как мог, беднякам, калекам и больным… Но Геральд не остался бы в анналах церковной истории, если бы не совершил главного дела своей жизни: после паломничества в Рим употребил имеющиеся у него средства на строительство неподалеку от родового замка монастыря, открытого в 895 году и через пятнадцать лет ставшего местом последнего успокоения его основателя (впоследствии канонизированного католической церковью).

При монастыре была школа, где обучались дети мирян из окрестных деревень и oblati – мальчики, которые, готовясь к пострижению, постоянно жили в обители⁵. Одним из учеников школы около 963 года и стал Герберт. Наверное, Агильберт не без колебаний отдал сына в монастырь: семья не только лишалась рабочих рук, но и вообще надолго расставалась с мальчиком, так как в течение всего времени обучения будущему монашку запрещалось покидать монастырские стены и видеться с родителями. В один прекрасный для Герберта день семья пришла в монастырь, аббат написал от имени безграмотного Агильберта прошение, освятил в монастырской церкви хлеб и вино и вознес надлежащую молитву. Затем он обернул руку мальчика прошением, наложил сверху кусок хлеба и смочил его вином. Считалось, что после свершения такого обряда Герберт посвящен Богу и принят в школу.

Герберт учится

В течение первых трех лет мальчики в монастырской школе изучали, в основном, латынь – этот франка лингва⁶ Средневековья, на котором зубрили духовные тексты и церковные песнопения, писали богословские и научные трактаты и возносили молитвы. Учились читать в школе буквослогательным методом, основанным на механическом запоминании, и поэтому длительным и трудным. Начинали с алфавита: схоластик (монастырский учитель) называл букву, а ученики хором повторяли за ним услышанное. Затем переходили к отдельным слогам и словам. Для письма использовали восковые таблички – дощечки с углублениями, заполненными воском, и палочки из кости или металла, заостренные с одного конца и заканчивавшиеся шариком с другого (такие палочки называли стилем). Заостренным концом стиля писали, а другим, заглаживая воск, исправляли ошибки или стирали сделанную запись. Почерк вырабатывали, копируя одну за другой буквы из фразы Adnexique globum zephyrique fraeta kanna secabant, фразы бессмысленной, но содержащей все буквы алфавита. Каждый день записывали и запоминали несколько слов из латинского словаря, повторяя их хором.

Спустя некоторое время после начала обучения приступали к зубрежке молитв и текстов церковных гимнов, зачастую не понимая их смысла. «Духовную» зубрежку сочетали со «светской», заучивая афоризмы, такие как, например, «Леность – мать всех пороков», «Чти родителей своих», «Покупай не то, что нужно, а без чего нельзя обойтись – что не нужно, то всегда на один час и слишком дорого». Они извлекались из сочинений писателя и государственного деятеля Марка Порция Катона-старшего (234–149 до н. э), олицетворявшего собой высочайшие гражданские добродетели в римской истории. Параллельно с заучиванием слов и текстов oblati получали первое представление о латинской грамматике – слогах, ударениях, стопах, риторических фигурах, частях речи, склонениях и спряжениях.

Каким, наверное, отдохновением после унылой зубрежки юным школярам казались уроки пения! Детей обучали антифону – песнопению, которое исполнялось двумя хорами или солистом и хором. Мелодии духовных песен для каждого дня в году содержались в специальных книгах (антифонариях) и записывались так называемым невменным письмом⁷, которое состояло из различных значков (черточек, точек, запятых и тому подобных) и их комбинаций, которые помещались над словесным текстом. Впрочем, это письмо не определяло точной высоты звука и лишь напоминало поющим уже известную им мелодию, предварительно напетую учителем.

В середине третьего года обучения приступали к освоению литургической литературы – церковных книг, основанных на библейских текстах (Евангелиарий, Бревиарий, Псалтирь и других). Так постепенно, понемногу, овладевали дети латынью, и она уже начинала заменять им родной провансальский язык даже в повседневных разговорах.

Когда языковая подготовка была закончена, переходили к изучению основного курса, включающего septem artes liberals (семь свободных искусств): грамматику, риторику, диалектику, арифметику, геометрию, астрономию и музыку. Чтобы вкратце рассказать об этих искусствах, нам придется сначала побеспокоить тени трех отцов средневековой педагогики: Капеллы, Боэция и Кассиодора.

Писатель, философ и ритор⁸ Марциан Минней Феликс Капелла в первой половине V века н. э. написал трактат «О бракосочетании Филологии и Меркурия», в котором в аллегорической форме говорилось о свадебном торжестве во дворце Юпитера, расположенном на Млечном пути. Все персонажи трактата – олицетворения отвлеченных сил и понятий: бог Меркурий (греческий Гермес) – познавательной способности, Филология и ее служанки – соответствующих научных дисциплин; кроме того, в трактате действовали персонифицированные Справедливость, Бессмертие и так далее. Самому бракосочетанию посвящены первые две «книги» (части), последующие отданы повествованию о семи свободных науках, которые совокупно назвались Капеллой disciplinae cyclicae, то есть энциклопедией.

Аниций Манлий Северин Боэций (480–524) – «последний римлянин», крупнейший деятель светской образованности Средневековья, философ, переводчик и комментатор Аристотеля, а также магистр оффиций⁹ в правительстве остготского государя Теодориха Великого (451–526), основываясь на книге Капеллы, впервые разделил искусства на две группы. В первой из них – тривии (trivium, трехпутье) – было собрано гуманитарное знание (грамматика, риторика, диалектика). Вторая группа – квадривий (quadrivium, четырехпутье) – объединяла точные науки (арифметику, геометрию, астрономию и музыку, которая рассматривалась как математико-эстетическая дисциплина).

Наконец, современник Боэция Флавий Магн Аврелий Кассиодор (ок. 487–ок. 578) – писатель и ученый, а сверх того – хитроумный придворный и бессменный секретарь Теодориха Великого, успешно избежавший не только кинжала или яда, но и болезней, и поэтому перешагнувший девяностолетний рубеж своей жизни, в книге «Об искусстве и дисциплинах свободных наук» окончательно закрепил деление искусств на две группы и показал, что знание septem artes liberals необходимо для понимания Священного писания.

Изучение грамматики сводилось к освоению краткой теории словесности, к чтению и анализу сочинений римских классиков и церковных книг. Сначала ученикам давались понятия о трех главных родах поэзии: драматической, повествовательной и смешанной. Драматическая поэзия делилась на трагическую, комическую, сатирическую и мимическую; повествовательная – на ангелитическую, историческую и дидактическую; смешанная – на героическую (Гомер) и лирическую (Гораций). Затем схоластик читал текст (lectio) и давал объяснения, которые складывались из грамматического комментария (littera), первоначального объяснения текста (sensus) и его дальнейшего анализа (sententia). Просодию – учение о стихотворных размерах и ритмах – изучали на примерах, заимствованных из Вергилия и Овидия. Практическая часть курса заключалась в толковании некоторых неясных мест в Священном писании и сочинениях на сюжеты из Библии и Житийной литературы.

Знание риторики – матери красноречия – было необходимо при подготовке к чтению проповедей на заданную тему, а также при составлении по имеющимся образцам (formulae) различных юридических бумаг – официальных писем, завещаний, грамот (в связи с чем учеников знакомили с основами римского и канонического прав).

Диалектика (логика) заключалась в методах отыскания истин посредством дискуссий, в искусстве логического рассуждения и его языкового выражения. Знание диалектики ценилось очень высоко, так как она должна была подготовить будущих клириков¹⁰ (духовных лиц) к диспутам на религиозные темы, защите церковных догматов и опровержению ересей.

Основой изучения точных наук были сочинения Боэция, англосаксонского монаха-бенедиктинца Беды Достопочтенного (672–735)¹¹, основателя средневекового энциклопедизма севильского епископа Исидора (560–636)¹² и ирландца Алкуина (ок.735–804) – выдающегося средневекового мыслителя, приглашенного Карлом Великим к императорскому двору и возглавившего просветительское движение, которое в истории именуется Каролингским Возрождением.

В курсе арифметики обучали началам письменного счета (с помощью римских цифр, так как индо-арабская нумерация еще не была известна в Европе) и, главным образом, счета на пальцах. Трудолюбивый Беда – о себе он говорил, что всегда либо учился, либо учил, либо сочинял¹³ – в трактате «О счислении» подробно изложил способы представления на пальцах различных чисел вплоть до миллиона (!). Арифметика была необходима также для мистического толкования чисел, встречающихся в Священном писании. Алкуин, например, утверждал, что число существ, созданных Богом, есть шесть, так как шесть – число совершенное (оно равно сумме своих делителей: 1,2,З); 8 – число с недостатком, так как сумма его делителей 1+2+4<8 (по этой причине вторичным своим происхождением человечество обязано числу 8: таково число душ, бывших в Ноевом ковчеге).

Геометрия сводилась к решению элементарных задач, встречающихся в землеустройстве, а также включала в себя некоторые, порой весьма фантастические сведения о различных странах, землях и населявших их народах.

Астрономия была предметом, с помощью которого, прежде всего, определялисрокинаступленияхристианскихпраздников. Так, вычислениедней празднования Пасхи основывалось на совпадении солнечного и лунного времен каждые девятнадцать лет. В курсе астрономии излагали сведения о созвездиях, Знаках Зодиака и обучали определять время восхода и захода светил с помощью простейшей астролябии (старинный астрономический инструмент).

Рис. 1–2. В скриптории (из средневековой рукописи)

Основным и, пожалуй, единственным руководством при изучении последнего искусства квадривия было «Наставление к музыке» Боэция. Музыка – это учение о гармонии, о мере, о пропорциональных соотношениях, о числах, на которых основаны музыкальные модуляции. Даже космос построен на принципах музыкальной пропорциональности: отношения между семью небесными сферами равны отношениям, выражающим музыкальные интервалы. «Тот является музыкантом, – учил «последний римлянин», – кто приобщился к музыкальной науке, руководствуясь точными суждениями разума, посредством умозаключений, а не через исполнение…».

Конечно, постижение семи свободных искусств теми, кто посвятил себя служению Богу, было не самоцелью: оно лишь подводило ученика к восприятию высшей для клирика мудрости, заключенной в теологии. Поэтому, штудируя искусства, Герберт усиленно изучал в монастырской библиотеке Жития святых и патристику (труды отцов церкви). А в пятнадцать лет, приняв монашеский чин, и сам начал переписывать рукописи в скриптории – монастырской мастерской письма (рис. 1–2).

Так в учебе, молитвах и трудах провел Герберт в монастыре почти полтора десятка лет. Это были, наверное, самые счастливые годы его жизни. Аббат монастыря Гаральд покровительствовал одаренному юноше и был для него скорее другом, чем суровым наставником. Поэтому в критических ситуациях (а в них Герберт нередко оказывался в дальнейшем), он мысленно или письменно обращался за советом к настоятелю: «Я не знаю ничего лучшего из того, что Божество дало смертным, чем друзья. Счастлив день, счастлив час, когда мне было дозволено узнать человека, одно лишь воспоминание о котором заставляет меня забыть обо всех моих горестях. Если бы я мог чаще видеть его, я был бы намного счастливее. Сейчас … положение мое достаточно высокое. Но слепая судьба, которая правит миром, бросает меня в глубокую тьму, направляя мой путь из одной крайности в другую. Лицо моего друга остается запечатленным в сердце моем. И я говорю, что этот друг – мой господин и отец Гаральд, чей совет был бы для меня всем и вся».

Повезло Герберту и со схоластиком – братом Раймундом, «человеком высокого происхождения и весьма образованным». Ему, видимо, удалось счастливо избежать внутреннего конфликта в восприятии религиозной и классической (языческой, с точки зрения богословов) литературы, конфликта, терзавшего многие умы Средневековья. Сторонники аскетического течения, зародившегося в знаменитом бургундском монастыре Клюни и направленного на всяческое очищение монастырской жизни, считали изучение римских классиков делом богопротивным. Так, св. Одон Клюнийский (ок.878–942) называл Вергилия «прекрасным сосудом, наполненным отвратительными змеями». Раймунд же, по словам Герберта, «излучал двойной свет религии и науки». Будучи человеком глубоко религиозным, он сумел привить своим ученикам уважение и любовь к знаменитым латинянам, и эта любовь не оставляла Герберта в течение всей жизни. «Если я и обладаю некоторыми знаниями, – писал он через много лет монастырской братии, – то после Бога я обязан этим Раймунду в большей степени, чем кому-либо другому». Но насколько высок был уровень знаний, полученных за годы учебы Гербертом?

В Средние века, как никогда в века иные, этот уровень зависел от многих субъективных факторов: учености и педагогического мастерства схоластиков, богатства монастырской библиотеки, возможности заимствования манускриптов из других монастырей и так далее. Брат Раймунд был знатоком церковной и классической литературы, но не более того, и поэтому предметы квадривия излагались им на самом примитивном уровне; библиотека монастыря не принадлежала к числу известных книгохранилищ, да и находился он вдали от крупных образовательных центров Европы. Поэтому можно предположить, что, усвоив то, что смог преподать ему брат-наставник, и то, что он почерпнул из библиотечных рукописей, Герберт всячески стремился к дальнейшему продолжению образования. Но для этого ему пришлось покинуть родину, и в течение несколько лет приобретать новые знания в соседней стране.