Kitobni o'qish: «Стеклянная республика»

Copyright © 2013 by Tom Pollock

© М. С. Фетисова, перевод на русский язык, 2017

© ООО «Издательство АСТ», 2017

* * *

Моей сестре Саре, которая всегда находит меня в конце дня.

Часть I. Девушка, которая оглянулась

Глава 1

Над спортивной площадкой грянул смех. Как и большинство видов оружия, он обладал двумя гранями, и высокой девушке в зеленом головном платке были хорошо знакомы обе. Она внимательно прислушивалась к нему, даже пока шутила сама, тревожно следя за малейшими изменениями.

– Если честно, пройдя недельный курс тренировок, я окунулась в мир подпольных боев без правил. Лицо – заслуга одной девахи, злобной маленькой твари вполовину меня ниже: спрятала в перчатки крошечные гвоздики. Никого не волновало, что это вообще-то запрещено. С каждым ее ударом я словно бы получала по лицу от росомахи.

Несколько учеников, кутаясь от февральского холода, сгрудились вокруг Парвы Хан по прозвищу Карандаш или просто Кара. Она с трудом удержалась от того, чтобы плотнее обмотать лицо платком под их пристальными взглядами.

Одна из слушательниц, шикарная блондинка в шубке из искусственного меха, нетерпеливо зашипела:

– А если серьезно, Парва…

– Серьезно, Гвен? – Кара пожала плечами. – Если серьезно, то это все ревнивый любовник, заявивший: «Так не доставайся ж ты никому!».

Снова раздался, на этот раз быстро стихнув, нерешительный смех. Гвен Харди, слегка округлив глаза, переспросила:

– Э-э… правда?

– Конечно, – невозмутимо кивнула Кара. – А, может, это был рассвирепевший кот – здоровенный мутант Котзилла. Когти вот такие, – она показала руками. – Не помню уже, столько времени прошло…

– Четыре месяца.

– Да ладно, это всего лишь мое лицо, а не что-то важное…

– Парва! – Гвен болезненно широко улыбнулась. – Так ты нам расскажешь?

Кара облизала шероховатые губы, отчаянно желая, чтобы ее тактика не предусматривала столь частого исполнения роли придворного шута перед маленькой свитой Гвен. Однако она без предупреждения исчезла на три месяца и вернулась с восстановленной губой и щеками в сплошных шрамах. Если хочешь снова влиться в школьное сообщество с таким багажом, нужно заручиться поддержкой кого-то влиятельного.

Кара устроила представление, оценивающе оглядев всех троих, словно решая, готовы ли они услышать правду: Гвен Харди, которую Творец в его бесконечной мудрости создал хорошенькой, умной и жесткой, словно алмазный резец, стояла рядом со своим парнем Аланом Джексоном, не глупее ее, но говорящим исключительно тихо и односложно. Все в нем казалось таким же рациональным и эффективным, как крепкий каркас, вшитый в форму его футбольной команды¹. Рядом с Аланом, стараясь не слишком явно показывать свое волнение от такого соседства, стояла миниатюрная веснушчатая Труди Шталь. Труди заменила недавно закончивший школу кошмар по имени Харриет Уильямс в роли неостановимой рукоятки школьной мельницы слухов и, казалось, все еще захлебывалась от восторга, в какую благородную компанию угодила.

Кара поманила их к себе, и они, окруженные криками мелкоты, пинающей по асфальту теннисные мячики, придвинулись друг к другу, затаив дыхание от неожиданной близости.

– Ну? – требовательно спросила Гвен.

Глубоко вдохнув, Кара тихо проговорила:

– Меня похитил живой моток колючей проволоки – слуга бога разрушения с подъемными кранами вместо пальцев. Я стала носителем этой твари, и она отправила меня убить Бет Брэдли, которая меня и освободила. Пока Бет резала чудовище заостренным прутом, я из последних сил удерживала его своим телом.

Воцарилось долгое молчание. Потом Алан, чуть не поперхнувшись, рассмеялся, Гвен, хоть и с улыбкой, топнула ногой, выпуская клубы разочарования, а Труди буркнула:

– Черт, а я-то надеялась на что-нибудь сто́ящее.

Звонок возвестил об окончании утренней перемены, и, болтая, шумя и ругаясь, ученики Фростфилда потянулись к дверям главного здания. Все младше шестнадцати носили, по крайней мере номинально, сине-серую форму. «Сверху, – подумала Кара, – это всё, должно быть, напоминает устремившуюся к сливу волну грязной воды».

Гвен закинула сумку на плечо и положила руку Алану на шею, притягивая парня к себе и демонстративно целуя. Наконец, оторвавшись от него, она поинтересовалась:

– Что сейчас?

– Математика, – ответил Алан.

Гвен закатила глаза, и Труди, беря с нее пример, застонала.

– Какого хрена, – пробормотала Гвен. – С новой теткой? Этой Фургончик? Баранчик?

– Фаранчек.

– Неважно. У нее такой акцент – кто-нибудь вообще понимает, что она говорит? Никогда не думала, что скажу это, но мне реально не хватает Солта. Тру, тебе удалось узнать, что с ним случилось?

– Не особо, но парочка семиклашек болтает, будто его отстранили, – ответила Труди. – Вроде бы какая-то телка настучала, что он ее лапал.

Кара почувствовала, как ее желудок сжимается.

– Правда? – она постаралась, чтобы голос не дрогнул. – Кто?

Труди заметно приуныла:

– Они не знают.

– Лживая эгоистичная сучка, – раздраженно фыркнула Гвен. – Лишь бы внимание к себе привлечь, а нам с экзаменами подгадила. Вот, если бы какой-нибудь парень сказал, что Солт к нему полез…

Гвен не договорила, и все, включая Кару, захихикали, хотя шутка получилась несмешной – уши и ребра горели, и она чувствовала, как смех словно бы вонзает лезвие ей в живот, потому что иногда другого выхода у тебя просто не остается.

– Ты не идешь, Парва? – поинтересовалась Гвен, когда Кара не последовала за ними к дверям.

Кара покачала головой, натянув карикатурно-скорбное лицо и рисуя пальцем невидимую слезу, бегущую по щеке.

– Все еще пользуешься своей травмой? – шутливо поцыкав, поинтересовалась Гвен. – Везучая буренка. Однако я тебя не виню. Могла б сачкануть, сама сачканула бы. – Она взяла Алана под руку, и неприкасаемая парочка вплыла внутрь. Труди помедлила, заправляя прядь рыжих волос за ухо.

– Ты все нам расскажешь, Парва, – добрым голоском проговорила она, явно волнуясь. – Твои истории забавны и все такое, и Гвен дает тебе поблажку, но рано или поздно ты нам расскажешь, что за фигня приключилась с твоим лицом. – Она склонила голову, изучая Карины истерзанные щеки. – Я просто хотела убедиться, что ты это понимаешь.

Кара выдавила из себя улыбку, почувствовав, как изгибаются шрамы: десятки насмешливых псевдо-ртов.

– Конечно, Труди, – кивнула она. – Будет здорово с кем-нибудь поделиться.

– Для этого и нужны друзья, – приподнявшись на цыпочки, Труди чмокнула ее в щеку и направилась к дверям.

Кара двинулась против движения текущих по спортивной площадке учеников. Что-то холодное приземлилось на ее ресницы: из желтеющих облаков посыпались снежинки. Девушка потуже замоталась в головной платок и содрогнулась.

«Ты все нам расскажешь».

Она должна была понимать, к чему это приведет. Кара болталась с Гвен, потому что ее… покровительство – иначе не назовешь – отваживало весь остальной Фростфилд. Но Гвен не занималась благотворительностью. Блондинка хотела, чтобы все остальные видели: она – единственная, перед кем открылась искалеченная девушка. Единственная, кто может получить ответы на вопросы, от которых гудит вся школа.

Где Кара провела три недели прошлой осенью?

Что случилось с ее лицом?

И куда, черт возьми, подевалась лучшая подруга Кары, Бет Брэдли, без которой раньше ее не видели ни минуты?

Погруженная в свои мысли, Кара чуть не врезалась в школьный забор. Очнувшись, вздрогнула и сгорбилась под снегом. Поднялся ветер, и теперь его вой метался вверх и вниз, с легкостью меняя октавы. Девушка была только рада – все остальные поспешили внутрь, и шансов оказаться замеченной стало меньше. Старый корпус младших классов выходил на спортивную площадку перед нею, забинтованный сигнальной лентой, словно сломанная кирпичная нога. В нем нашли асбест, пока Кара отсутствовала, и все здание оцепили, разметив края запретной зоны оранжевыми конусами.

«Потайные места города так легко раскрываются», – подумала Кара.

Опасаясь видеокамер, она сжалась за клубком колючих вечнозеленых кустов, росших возле стены, окаймлявших проход к пожарной лестнице на задворках.

Воздух внутри был сырым, словно в пещере, но без ветра сразу стало тепло. В тусклом свете, просачивавшемся сквозь грязные окна, вырисовывались небольшие курганчики из мух. Пройдя по коридору, Кара перелезла через парочку перевернутых шкафчиков и нырнула в дверь справа.

Раньше здесь был туалет для девочек. Кабинки стояли открытыми, опущенные пластиковые крышки покрывал толстый слой пыли. Раковины выдавались из стены, словно подбородки драчунов, над ними были прикручены огромные безрамные зеркала.

На всякий случай удостоверяясь, что она одна, Кара проверила кабинки.

В горле что-то тревожно заклокотало, когда она подошла к зеркалу и увидела себя вблизи: шрамы пересекали щеки, словно трещины на разбитом стекле. К счастью, доктор Валид задолжал отцу со студенческой поры, так что не взял ни пенса за восстановление ее ноздри и нижней губы, использовав кожу с бедра. Тщательно нанесенный грим мог скрыть границу между двумя типами кожи, но он же делал кожу слишком ровной, что бросалось в глаза. Большего, если люди подбирались слишком близко, от них было уже не спрятать.

– Это по-прежнему ты, Кара, – прошептала она. – Просто некоторые части поменялись местами.

Постепенно отвращение улеглось – спасибо заплесневелому полуразрушенному туалету, единственному месту в мире, где она могла найти понимание.

Наклонившись к зеркалу, она постучала по нему костяшками:

– Привет? Привет?

Ее голос гулко отразился от плитки.

Привет? Привет?

– Привет.

В зеркале Кара увидела худощавую девушку, выходящую из кабинки – одной из тех, которые она только что проверила. Гостья подошла к ней сзади, обняла за талию и положила подбородок на плечо. Кара чувствовала объятия девушки и приятное тепло ее щеки возле своей собственной, но не удосужилась скосить взгляд, зная, что ничего там не увидит. Она глядела в зеркало, изучая никем не отброшенное отражение.

Одежда оказалась разная – девушка в зеркале, очевидно, прошлась по магазинам. На ней были обтягивающие джинсы, стильная кожаная куртка и туфли на каблуках, поэтому, чтобы обнять Кару, ей пришлось немного наклониться. Платок на голове тоже выглядел новым: дорогой голубино-серый шелк. Однако лицо… лицо было таким же: смуглое, с тонкими чертами, проступавшими из-под хитросплетения шрамов.

Кара посмотрела в зеркало и увидела, как ее отражение раздвоилось. Две ее копии оглянулись назад.

Девушка рядом со своим отражением расплылась в ухмылке, так что рубцы, окружающие ее рот, даже стали по-своему красивыми.

– Хорошо выглядишь, подруга, – проговорила она.

Глава 2

Новое лицо Кары напоминало приятеля-тролля: из тех неверных манипуляторов, что прилипают к тебе, навязываются в лучшие друзья, требуют постоянного внимания и заботы, а потом, стоит появиться кому-нибудь другому, выставляют тебя на посмешище.

Выйдя из больницы, девушка не один час провела за туалетным столиком с тональным кремом, похлопывая, как ее учили, спонжем по бугристой перекрученной бесцветной коже в попытках превратить то, что она видела в зеркале, обратно в кого-то знакомого.

Первую неделю она ходила вообще без макияжа. На радостях, что выжила, девушка пыталась попадаться на глаза незнакомцам и завязывала разговоры на остановке 57-го автобуса о погоде или «Аббатстве Даунтон»². Вынуждать их смотреть на нее доставляло ей кровожадное удовольствие.

Оно того не стоило.

Только маленькие дети позволяли себе открыто таращиться; взрослые же, если их застукивали пялящимися, проявляли неожиданный интерес к собственным ботинкам, и Кара начала все больше и больше скрывать свое новое лицо.

Она стала бегать по ночам, уставившись в асфальт, чтобы не видеть Натрииток, зажигательно танцующих внутри фонарей, и бегала, пока морозный воздух не вспыхивал в легких огнем, а пот не пропитывал платок, повязанный вокруг головы. Нашла в интернете программу силовых тренировок и упражнялась в своей комнате, пока пальцы не покрылись броней мозолей, а она не начала несколько раз подтягиваться на перекладине над дверью. Воодушевление от того, что тело слушается ее, казалось демонстрацией неповиновения, вызовом миру, и она с удовлетворением смотрела, как сквозь туго натянутую кожу проступают ребра. Кара стала немного внимательнее относиться к тому, что ела, потом еще немного, и еще. Еда казалась опасной; она могла разрушить изменения, к которым девушка себя толкала. Она нарезала и перемешивала нут и шпинат в тарелке, сдабривала хлебом, но съедала совсем мало. Каждый не попавший в рот кусок казался очередной победой. Обеспокоенные взгляды родителей девушка старалась не замечать.

«Тебе виднее, Кара, – говорила она себе. – Это твое тело. Твое. Все будет хорошо».

Молиться стало практически невозможно. Не то чтобы ей никогда не случалось пропускать молитву в то время, которое она теперь называла просто «До». Тогда она, бывало, просыпала или носилась с Бет, или была так занята, что просто забывала, но тут было другое. Сначала она аккуратно выдерживала время: ей хотелось, чтобы молитва стала опорой, стержнем. Но знакомые слова застревали во рту, она запиналась, не дочитывая до конца, чувствуя себя при этом ужасно, глубоко неискренней. В конце концов, перестала даже пытаться. Когда отец попробовал читать молитву дома, она заявила, что лучше будет молиться у себя в комнате, и долго смотрела ему в лицо, демонстрируя свои шрамы, пока он не бросил спорить.

Когда она стала укладываться с утренним макияжем в сорок пять минут, и руки перестали дрожать, держа спонж, Кара вернулась в школу.

Автобус № 57 вез ее мимо стройки на Далстон-Хай-роуд. С верхней площадки сквозь зябкий туман Кара видела краны, длинные и тонкие, словно зимние деревья. Они стояли неподвижно, их двигатели остановились и замолкли, но она все равно вжималась в кресло. Внутри одного из гаснущих фонарей что-то мелькнуло, и на мгновение на фоне стекла показалась рука.

В кармане загудел телефон. Вытащив его, Кара прочитала: «Слева».

Снаружи в устье переулка что-то мелькнуло: похожее на человека в капюшоне, но невообразимо быстрое.

Телефон снова загудел.

«Слишком медленно. Справа».

Через дальнее окно Кара увидела силуэт, перелетающий пропасть между двумя крышами.

«Кара! Это труднее, чем кажется, знаешь ли. Соберись и попробуй еще раз. Оглянись».

Кара, закатив глаза, медленно – очень медленно – оглянулась.

Вися вверх ногами, каким-то образом зацепившись за крышу и прижав нос к стеклу, девушка с кожей цвета бетона посылала ей длинный медленный поцелуй.

«Думала, я пропущу день твоего возвращения в дурку?»

Они остановились у металлических ворот Фростфилдской средней школы. Было еще слишком рано. Несколько ребят в форме, словно шерпы, сгорбились под рюкзаками около родительских автомобилей. Пара из них взглянула на Кару, но никто не признал. Она оглянулась через плечо, впитывая пейзаж. Терракотовые крыши восточного Лондона налегали друг на друга, словно сегменты насекомых, в длинных тенях высоток.

Одной ногой Бет оперлась о воротный столб – капюшон вверх, голова вниз – пальцы мелькали, пока она набирала сообщение. Остроконечный железный прут, с которым она теперь не расставалась, покоился на сгибе локтя. Она повернула экран к Каре. «Готова? Уверена?»

Кара выдохнула:

– Не-а, но я не уверена, что это вообще когда-нибудь произойдет, так почему бы не сейчас?

«Только хардкор, Карандаш Хан. Я тобою горжусь».

Асфальтово-серые глаза встретились с Кариными.

Не отводя взгляда, Бет набрала вслепую:

«Ты ведь знаешь, что я пойду с тобой, если захочешь? Черт с ними. Я все еще числюсь там. Просто скажи, и мы будем сидеть вместе на французском».

Кара с любопытством поглядела на подругу.

– Когда я в прошлый раз это предложила, ты не горела энтузиазмом.

Бет немного смущенно пожала плечами.

«Мне этого не нужно. Но я бы встала рядом с тобой перед расстрельной командой, если бы ты захотела».

Кара поступила бы так же.

Она коснулась щеки.

– Нет, спасибо, Би. Мне бы не помешало уйти с авансцены, но боюсь, ты отберешь у меня последние крохи славы.

«Без паники! У меня есть копье».

Она шутила. Возможно.

И все равно Кара поморщилась при мысли о том, что Бет воткнет свой прут в любого, кто не так на нее посмотрит. Теперь в ее подруге чувствовалось что-то дикое, и она не могла ничего с этим сделать.

– Однако, – сказала она, – думаю, это могло бы немного поколебать Нормальное Функционирование.

Уловив виноватую вспышку в глазах подруги, Кара одновременно услышала эхо собственного голоса:

«С меня довольно путешествия вниз по кроличьей норе, Би».

Она так решила, и должна была этого держаться, не позволяя себе оглядываться. Бет протянула руку, Кара прижала свою ладонь к ее, и они переплелись пальцами. Странная кожа Бет царапнула подругу: теплая и шершавая, словно летний асфальт.

Бет набрала одной рукой:

«Найду тебя в конце дня».

Девушка с кожей цвета улиц с силой оттолкнулась от ворот, засунула прут под мышку и вплыла в медленно сгущающуюся утреннюю толпу.

Кара поймала несколько неодобрительных взглядов напыщенных «пенсов».

Опустив голову в капюшоне пониже, словно прячась от ветра, Бет могла сойти за обычного подростка, который, поглядев утром понедельника на школу, решил сегодня не заморачиваться.

«Ты – по-прежнему ты, – убеждала себя Кара, поворачивая обратно к воротам. – А школа – по-прежнему просто школа».

Как будто в этом-то и не состояла вся проблема.

Вцепившись в лямки рюкзака, как в стропы парашюта, она протолкнула себя в ворота.

В коридорах Фростфилда царила обычная какофония смеха, выкриков, подтекающих из телефонных динамиков басов, учителей, скрипучего линолеума и хлопанья шкафчиков. За всем этим Кара слышала отрывочное бормотание и прерывистые вздохи. Видела поспешно отводимые взгляды.

– …смотрите, кто вернулся…

– …что с ней случилось?..

– …где ее припанкованная подружка?

– …ее выгнали за ту фигню с граффити, помните?

– Не-а, Солт не стал это раздувать… кстати, а где Солт?

Кара точно знала, где доктор Джулиан Солт: под чертовой подпиской о невыезде.

Следователь, ведущий ее дело, звонила ей накануне, чтобы об этом сообщить. Та же темноволосая женщина с усталым взглядом неделю назад четыре часа ласковым голосом задавала Каре до боли тупые вопросы.

– Нет, – отвечала Кара, чувствуя себя маленькой и обиженной, сжимая мамину руку. – Мы никогда не делали… этого. Но он прикасался ко мне. Нет, силой не принуждал. Нет, это был… это был шантаж. Он угрожал засадить Бет в детский дом. Она моя лучшая подруга. Нет, она не знает. Нет, я не знаю, почему вы не можете с нею связаться.

И:

– Нет, шрамы не от этого. Несчастный случай.

И она громоздила все ту же нелепую ложь о витринном стекле, которую скормила приятелям, потому что как – как, во имя всего святого! – им было поверить в правдивую историю?

Каре потребовалось немало времени, чтобы распознать в черном удушающем чувстве, заклокотавшем в горле, ярость. Даже хотя ее уверили, что «дело движется» и «приняты меры», то, что Кара набралась храбрости и позвонила, а Солт по-прежнему спокойно угощался воскресным обедом дома в компании жены, привело ее в бешенство.

– Эй, Парва.

Кара удивленно подняла глаза. Улыбка Гвен Харди трещала электрическим напряжением вест-эндской вывески. Моргнув, Кара, запинаясь и заикаясь, произнесла:

– Г-Гвен.

Гвен одобрительно кивнула, словно Кара заслужила приз за то, что запомнила ее имя. Теперь коридор притих – все смотрели на них. Пристальное внимание показалось Каре ледяным ветром. Она приготовилась отвечать на неизбежный вопрос: «Что, блин, случилось с твоим…»

– Бет не с тобой? – спросила Гвен.

Кара покачала головой, скорее удивляясь, чем отрицая. Возможно, это имя впервые слетело с глянцевых губ Гвен, но она произнесла его с непринужденной интимностью, словно Бет была ее лучшей подругой, а не Кариной.

– Жаль! В любом случае, здорово, что ты вернулась. Если захочешь потусить за обедом, ты помнишь, где мы обычно сидим.

Кара медленно наклонила голову, стараясь не показать, насколько озадачена. Супер-пупер-правильные черты лица Гвен смялись, когда улыбка стала еще шире, хотя до глаз она так и не доехала. Лишь когда Кара посмотрела мимо нее на потрясенных других учеников и услышала возмущенный шепот, она поняла, что́ сейчас произошло.

Она была меченой, неприкасаемой уродиной. Кара уже подготовила себя к этому, настроилась на битву. А Гвен Харди нарочно все это перечеркнула. Вышла и предложила бедной и несчастной приют, потому что могла себе это позволить как единственная, кому не приходилось бояться социальной заразы, принесенной с собой искалеченной девушкой. Она была неприкасаемой в другом смысле и использовала Кару, чтобы просто ткнуть в это носом всех остальных.

…она просто использовала меня…

Кару вдруг забила дрожь.

Все смотрели на нее.

Пальцы забарабанили по бедрам; она попыталась остановить их, но не смогла.

По коже пробежали горячий и холодный озноб.

…использовала меня…

Кара быстро моргнула, и в памяти всплыли образы: лицо, высеченное в разодранной кладке на стройке; краны – металлические когти; стальные колючки впиваются в кожу. Грудь напряглась, словно связанная проволочным жгутом. Кара вспомнила подсыхающую на щеках кровь, попыталась было утихомирить мышцы, и горячий стыд окатил ее с головы до ног, когда она потерпела неудачу.

Кара бросилась вон из коридора.

Закрытый корпус для младшеклассников был единственным местом, где она могла побыть в одиночестве.

Девушка нечаянно обнаружила себя в туалете, сидящей на холодном полу, обнимая колени, пока дрожь не унялась.

– Вот, значит, – отдышавшись, пробормотала она себе под нос, – каково возвращаться. Ну, ладно, мы ведь справились? В следующий раз справимся получше.

Она отвернулась от зеркала на стене и со щелчком открыла пудреницу. Это был ритуал, важный, как все ритуалы.

– Это все та же ты, – прошептала она. – Тебя просто немного переделали.

Она посмотрела на себя, пойманную между маленьким круглым зеркальцем и внушительными безрамными панелями, прикрученными к кафелю: покрытые бессчетными шрамами девушки в платках со смазанным макияжем вытянулись в ряд отражений, словно их было ровно по одной на каждую причину, что привела ее сюда.

А потом все ее отражения вдруг сплющились в одно. Мгновением позже карманное зеркальце разбилось, боль пронзила череп, и девушка закричала. Казалось, дрожащая линия разлома прошла прямо через ее голову.

Мир вокруг затрясся и расплылся. Под ладонями оказались холодные плитки, болели ушибленные колени. Кара не помнила, как упала. К горлу подступила тошнота, но она подавила ее.

Ее быстрое прерывистое дыхание было единственным звуком в тишине. Она поднялась, пошатываясь, и потянулась уцепиться за раковину, чтобы восстановить равновесие.

– Кара.

Ее собственный голос. Немного странный, словно записанный на автоответчике, но ошибки быть не могло.

Кроме того, что она ничего не говорила.

– Кара… – голос донесся у нее из-за спины, где были только кафель и зеркало. Он звучал обескураженно и очень, очень напуганно. – Кара, пожалуйста…

Девушка втянула восстановленную губу между зубов и прикусила ее.

А потом оглянулась.